Таёжные были

Подавив в себе приступы эйфории в предвкушении сытного и вкусного, а главное – необыкновенного, ужина, полные оптимизма и веры в удачу, мы бодро двинулись вниз по распадку к речке. Собачки, всё ещё возбуждённые, радостно играючи, с лаем рванули вперёд, показывая неуёмную готовность найти и подарить хозяевам любого зверя, который попадётся на их пути.

Вот с такого, в общем, небольшого, приключения и начали мы осваивать охотничье-промысловую науку в глубине Горно-Алтайской тайги.

3

В числе первоочередных задач у нас в планах числилась ещё одна: до наступления большого снежного покрова мы должны были сходить в верховье реки Тогуна и найти вторую избушку, километрах в десяти от зимовья. Когда Ермолин перед отъездом наставлял нас на промысел, упомянул об этом пристанище. Она может нам сгодиться при устройстве путиков.

В один из дней мы с Мишей тронулись в путь, захватив небольшой запас консервов, вермишели, крупы и сахара, а также банку с керосином и свечками. Путь наш лежал по узкой возвышенной полоске леса, разделяющей болото и пойму реки. Болото это начиналось от нашего зимовья и простиралось на три километра в длину. От центра к краям оно было практически чистым от деревьев и кустарника, только ближе к кромкам заросло мелким осинником, ивняком, ольховником и всяким кустарником. По другую сторону от нас, примерно в двух километрах, начиналась гряда темнохвойного леса, плавно уходящая вверх по пологому склону. И уже дальше она упиралась в каменные кручи, поросшие кедровым стлаником, пихтачом и ельником.

Температура была немного ниже нуля. Ночью шёл снег – по свежей пороше нога ступала мягко и бесшумно. Лишь изредка чавкала под ногами грязь, если нечаянно попадал кто-то из нас в незастывшую лужу. Собаки резво и радостно носились по лесу. Их так же, как и нас, радовала перспектива нового путешествия по угодьям – каждый новый выход приносил им новые познания. Аза уже довольно легко находила белку. Загря неохотно присоединялся к облаиванию: подбежит на голос Азы, выяснит ситуацию, «вякнет» пару раз и отваливает с таким видом, что «не царское, мол, это дело – с белками связываться». Далее искал свой интерес самостоятельно.

Два дня назад Аза загнала на наклонившееся дерево какого-то тёмного зверька, крупнее белки. Он не ушёл далеко в крону и был хорошо виден. Мы с Мишей вначале не могли понять, что это за зверь такой. Конечно, сердце моё ёкнуло от мысли, что наконец-то собака соболюшку загнала. Но через минуту сообразили, что это американская норка.

Сегодня наши собаки ещё не нарушили тишины заснеженного леса: тщательно обыскивая округу, бегали пока молча. Да и следов на снегу практически не наблюдалось – после свежей пороши зверьё, видимо, пережидало «перенову» в окружающей обстановке, не решаясь выдать следами своего присутствия. Птицы же, напротив, радовались такой погоде: крупный чёрный дятел-желна, выискивая короедов, обследовал деревья и сопровождал нас почти весь путь своим протяжным мяукающим голосом. Мелкие птахи, поползни и синички, сновали по стволам и веткам деревьев, тоже находили свой корм. Сопровождали нас также и любопытные ронжи, мелькая ярким пёстро-коричневым оперением меж деревьями. Часто вспугивали кормящихся на берёзах рябчиков, но собаки не позволяли нам даже приблизиться к ним – разгоняли своим внезапным шумным появлением.

Скучная снежная целина хорошего настроения не придавала. Такая обстановка наводила меня на такие же скучные философские размышления – не было необходимости заострять внимание на чём-то серьёзном и материальном. Мой друг тоже шёл молча и сосредоточенно о чём-то думал. Показалось, что Мише, как и мне, начинало уже наскучивать такое однообразие в нашем походе. Оба мы были большие романтики. По этой причине, а отчасти, в силу своей молодости и кипучей энергии, нам хотелось, чтобы каждый день преподносил нам чего-то нового, интересного и необыч ного. Хотелось больше встреч со зверями и птицами, разнообразия следов на снегу – пока что это служило индикатором нашего настроения и оптимизма. Нет, мы не жаждали крови, не ради выстрела мечтали чаще видеть зверушек и птиц. Наверное, не хватало остроты ощущений, ведь всё-таки в глухой тайге живём, за много километров от жилья. И не так уж достаточно времени нам отпущено, чтобы успеть увидеть многое.

Я догадывался, что кроме всего прочего сказывалось отсутствие той охотничьей сноровки и опыта, которые делают человека уверенным, спокойным и последовательным в таёжной жизни. А она не терпит суеты и спешки. Опытный таёжник не ищет приключений, наоборот, он старается их избегать, заранее просчитывая свои силы и возможности. Успех его зависит от настойчивости, самоотдачи, терпения и от большого физического труда. Конечно, всегда присутствует какая-то доля удачи в этом, и случайность можно отнести к простому везению. Много на охотничьей тропе происходит случайных встреч с разным зверем, а бывает, что и с людьми разными. Конечно, мы не собирались отсиживаться в зимовье: не для этого сюда приехали – а значит, нам обязательно повезёт с такими моментами здесь, на практике. А что ждало нас в далёком будущем, на жизненном пути, мы представить не могли. Но сейчас ни я, ни мой друг об этом не задумывались…

Внезапно ход моих мыслей прервался. Я рассеянно смотрел вперёд и не мог понять: в самом деле я вижу лося или это плод моего воображения. Только что я думал именно об этом, о случайных встречах на лесной тропе, и… на тебе, сбылось! Мистика какая-то. Несколько секунд, а может, и минут, длилось моё оцепенение. Вывел из него Миша:

– Чего встал, Слон? – проговорил он.

Вот тут я мгновенно среагировал и, резко повернувшись к нему, прошептал:

– Тихо! Лось! – приседая и показывая делать так же, снова зашептал. – Собак… собак надо поймать. Только как можно тише.

Расстояние до лося было, по моему предположению, не менее трёхсот метров. Он стоял и обкусывал ветки молодой осинки. Вероятно, из-за этого не услышал нас – увлёкся едой. На наше счастье, обе собаки, завидев наше необычное поведение, подбежали к нам – без проблем удалось прицепить их на поводки. Шёпотом обмозговали план действий: решили попытать счастья в лосиной охоте, тем более что Ермолин на это нас «благословил». Ничего не оставалось, как открыто подкрадываться к сохатому, лишь маскируясь за отдельными кустиками и болотными кочками. Придётся пожертвовать одеждой – была вероятность вымокнуть. Лично я готов был пойти на это. Для Миши выбрали другую задачу: он с собаками на поводке обойдёт лесочком лося и попытается «толкнуть» его на меня.

Я почувствовал прилив адреналина – такое же чувство когда-то испытал при охоте с алтайцами на марала. У меня по-настоящему дрожали руки, зуб на зуб не попадал, словно я промёрз насквозь. Миша, держа ещё ничего не подозревавших собак, осторожно углубился в чащу и пропал из виду. Я, не шелохнувшись, сидел на корточках и наблюдал за лосём. Тот продолжал спокойно кормиться, переходя от одного куста к другому, слегка удаляясь от меня. Изредка внезапно замирал и, поводя своими ушами-локаторами, вслушивался. Не обнаружив ничего подозрительного, вновь принимался за трапезу. Прошло около двадцати томительных минут. Мне уже трудно было сдерживать себя, видя, как сохатый постепенно увеличивает расстояние между нами. Вот тут и сказалось отсутствие опыта и нехватка терпения. Не дождавшись, когда мой напарник зайдёт в тыл зверю и стронет его на меня, я решил действовать самостоятельно. Осторожно, стараясь не создавать шума от чавканья сапог в болоте, пригнувшись и прячась за кустиками, начал подход к лосю. Медленно, метр за метром я сокращал расстояние, строго следя за поведением сохатого. Его, по-прежнему, пока ничего не настораживало. Уже прошло около получаса с момента, когда я тронулся с места. Расстояние заметно сократилось, но для верного выстрела было ещё далеко. Подумал: «Миша где-то запропастился – наверное, не сориентировался толком и заложил большой круг». Несколько раз на грани выдержки я прикладывался к ружью, прицеливался, оценивая расстояние, но выстрелить не решался. Чувствовал, что ещё требуется подойти ближе.

Но в этот день богиня охоты не соизволила наградить нас удачей. В какой-то момент лось всё-таки услы шал или учуял приближающуюся опасность, весь напрягся и замер, уставившись взглядом куда-то вперёд. Его уши и нос выискивали, откуда исходит эта опасность и далека ли она от него. Не знаю, кто из нас стал причиной: может, от меня ветерок потянул к нему или его локаторы уловили шум от Миши с собаками. Но сохатый развернулся на сто восемьдесят градусов и крупными прыжками помчался прямо через болото в сторону видневшейся напротив гряды тёмного леса. Я выпрямился в полный рост и навскидку выстрелил один раз вслед убегавшему лосю, не причинив ему вреда. Я вспомнил про собак и закричал:

– Миша, отпускай собак. Может, Загря догонит его, остановит.

Через мгновение я увидел, как белая молния мелькнула меж кочками. Это Загря, почувствовав запах зверя, подстёгнутый моим выстрелом, рванулся ему вслед. Чуть отстав, мчалась и Аза. Мы сошлись с Мишей на следу: глубокие вдавленные ямки от копыт уже заполнились водой и отчётливо выделялись на нетронутой поверхности болота.

– Через болото пошёл. А если провалится? Смотри, как жиблется под ногами, – высказал я свои опасения, подпрыгнув на месте. Под ногами и в самом деле опоры не чувствовалось, будто стояли мы на большом пружинистом матрасе или батуте.

– А видел, как Загря пошёл? Вот Плесень! Раскрылся всё-таки! И Аза молодец – не отстаёт, – не без гордости за своего кобеля проговорил Миша. – Что, если остановят? Как нам по болоту к ним пробраться?

– Надо пробовать, – сказал я. – Вырубим шесты и потихоньку по его следу пойдём. Там, где лось прошёл, мы тоже пройдём, – заявил я, сам не зная, откуда взялась такая уверенность.

– Стой, тише! Кажется, лают собаки, – проговорил Миша и поднял руку. – Точно, лают. Слышишь? Загря орёт, – в восторге ликовал друг.

Я тоже услышал голос Загри: зычный и злобный, опять же как-то по-новому – таким я его ещё не слышал. Голос раздавался с противоположной стороны болота, примерно в километре от нас.

Мы быстро вырубили по жердине. Взяв их на перехват, поспешая, но осторожно двинулись на голос, проверяя шестом прочность пласта травянистой поверхности, затянутой паутиной из корневищ кустарника, мелких деревьев и болотной травы.

Я подумал, что лось, видимо, знал это болото и ходил, наверное, здесь не раз, поскольку так уверенно скакал по нему напролом. Нам это тоже придавало уверенности. Пока поверхность этого болотного ковра ещё держала нас там, где прошёл лось, но у него было явное преимущество перед нами, о котором мы, начитанные, но ещё неопытные простофили, не догадывались. Это животное хорошо приспособилось для преодоления болот благодаря тому, что его копыта так широко раздваивались, отчего в несколько раз увеличивалась площадь опоры, не в пример нашим ногам, затянутым в болотники. Действительно, пройдя несколько сотен метров, почувствовали, что ноги глубже утопают в этом коварном «пружинистом матрасе». Местами же и вправо, и влево от тропы виднелись зеркала чистой, с зеленоватым оттенком воды. Я ткнул шестом в одно из них: шест ушёл вглубь, не найдя опоры. Я от испуга отпрянул в сторону, едва не угодив в другое окно. Миша вовремя поддержал меня своим шестом.

– Ух ты, пропасть какая, чуть не рухнул в неё! Спасибо, друг, вовремя подсобил… Миша, давай разойдёмся дальше друг от друга, метров на двадцать, иначе оба булькнем, – оценив его помощь, с благодарностью проговорил я.

Мы были на полпути до кромки болота, откуда впервые послышался голос собак. Шли мы уже чрезмерно осторожно. На меня произвела впечатление проба глубины болота, поэтому всё больше и больше одолевала мысль о прекращении погони. Азарт абсолютно иссяк, уступив место мудрости и расчётливости. Я почувствовал, как моё нутро исподтишка заполнялось холодным страхом от мысли, что можно и утонуть в этом болоте. К тому же голоса Загри уже не было слышно. Аза, если и лаяла, то её хрипловатый, незвучный голос вряд ли можно было услышать на таком расстоянии.

– Наверное, лось оторвался от собак. Не слышно их, – сказал я, обдумывая, как преподнести Мише мысль о прекращении этой гиблой затеи. – Миша, идти всё опаснее становится. Наверное, будет лучше назад вернуться. А собаки скоро нас догонят.

– Я согласен с тобой. Пропадём ни за грош, – услышал его ответ.

…Добравшись благополучно до исходной точки, облегчённо вздохнули.

– Слушай, мне такого мяса не надо. Неужели лучшего варианта не представится? Правильно сделали, что вовремя остановились, – подытожил Миша.

Мне только сейчас пришло в голову, что, если бы собаки не рванулись вслед лосю, мы точно бы не пошли. Выходит, побудило нас к этому необдуманному шагу только желание увидеть, как собаки работают. Я поделился с Мишей своими мыслями. На что он ответил:

– Да я и сам не понял, как бы мы этого лося могли тут взять, в этом болоте. Как-то само собой, на автомате, получилось. В азарте не подумали. Да, а собаки – молодцы: охотниками становятся, – согласился Миша.

– Вот если бы удалось скрасть его и здесь, на кромке, добыть – это было бы хорошо, – размечтался я.

Мои мечтания прервал Мишин смех. Он показывал рукой в сторону, откуда мы только что пришли: впереди важно шествовал гордой осанкой Загря, за ним семенила, обходя высокие кочки, Аза. У обоих языки свисали почти до земли – упарились бедняги. Пожалуй, мы с другом единодушно обрадовались появлению своих питомцев. Обе собаки получили большую порцию похвалы и ласки. И по сухарю, отчего они дружно отказались. Им сейчас хотелось только утолить жажду, что они и делали, поочерёдно лакая болотную воду.

Но надо было продолжать свой путь. Очень хотелось знать, в каком состоянии та избушка, которую мы должны найти. Да и цела ли она вообще?

– Всё, Миша, больше не отвлекаемся ни на что. Нужно дойти до избы, – промолвил я, закидывая рюкзак за плечи. Собаки громко залаяли, приветствуя наши помыслы двигаться вперёд. Они уже восстановили свои силы, утолили жажду и помчались в глубину леса.

Избушку мы нашли без особого труда. Она стояла на открытом месте посередине небольшой лесной поляны у подножия горы, метрах в пятидесяти от речки. Построена она была, по всему видать, давно. Нижними венцами вросла в землю, слегка покосилась, но была ещё достаточно крепкой – при простукивании обух топора ещё упруго отскакивал от брёвен. Звук удара отзывался в лесу гулким эхом. Небольшая и низкая, она рассчитана была, скорее всего, на двух человек. Построил её один промысловик, которого уже не было в живых, – так сказал Ермолин. Иногда ею пользовались некоторые сезонные охотники-договорники да браконьеры. И те, и другие заходили в это урочище за соболем ещё по малому снегу или по чернотропу с хорошими собаками. Поживут два-три дня, выбьют в горах зверька и уходят в другие места. Бесхозный участок. Почему его никто не приберёт? Непонятно. Начальник участка об этом не распространялся.

Пошарив по углам, нашли двуручную пилу, колун. Пила, конечно, требовала заточки, но сделать это было нечем. Немалыми усилиями наготовили дров. Затопили печку и прибрались в избушке. До вечера ещё оставалось время. Конечно же, мы не упустили возможности пройтись по окрестным гривкам до сумерек. Оценили угодья – остались довольны: видели соболиные следочки; лосиная семья кормилась на угоре; подняли двух глухарей, а рябчикам счёт потеряли.

Утром отправились в обратный путь, спланировав вернуться сюда через две недели.

4

Полторы недели пролетели незаметно в хлопотах. Учились ставить капканы на норку, проложили путик на соболя. Была очередная попытка добыть лося, но она, как и в первый раз, оказалась неудачной. На этот раз собаки почуяли зверя первыми и погнали его вверх по гриве. Мы об этом поняли по короткому азартному лаю Загри (похоже, по зрячему зверю сработал) и следам. Поспешили было вдогонку, но через четверть часа увидели собак, возвращавшихся обратно. Не получается пока у наших псов лося удержать.

Обходились ещё без лыж, потому что снегу добавилось немного. Оценив это выгодное обстоятельство, решили пораньше наведаться в верхнюю избушку – по малому снегу тщательнее обследовать угодья и попробовать добыть соболя с собаками. Без лишних остановок мы одолели знакомый маршрут за два с половиной часа. Время было ещё предобеденное – по сути, у нас был целый день для охоты. Быстро перекусив и прихватив с собой немного еды и котелок, с нетерпением ринулись вглубь тайги.

Ничем примечательным бы этот день не запомнился, если бы не один радостный момент. Наш путь пересёк свежий соболиный след, и мы решили протропить его, заставить и собак идти по нему. След петлял по снегу вправо, влево то частой, мелкой строчкой осторожно переступавшего зверька, то двухчёткой в прыжках, иногда пропадал в завалах и буреломах. Затем появлялся на другом конце занесённого снегом упавшего дерева и следовал дальше. Надо сказать, что тропление зверя хоть и увлекательное, но довольно утомительное занятие. Мы прошли, наверное, уже больше двух километров, а соболь всё вёл нас и вёл по дебрям. В какой-то момент мы потеряли его: проглядели то место, где он поднялся на ёлку. Собаки большого азарта почему-то не проявляли, трусили спокойно впереди, оглядываясь на нас. Даже немного мешали нам, затаптывая след. С большим трудом, тщательно разглядывая следы, разобрались, куда делся соболь. Обследуя круг за кругом, наконец увидели знакомые отпечатки на снегу – зверёк снова спустился на «пол».

Повеяло удачей, когда соболь в очередной раз нырнул в бурелом, изрядно присыпанный снегом. Выходного следа не было. Собаки неожиданно встрепенулись, активно засуетились вокруг завалов, подкапывая снег. И даже стали робко и неуверенно подавать голоса. Мы с Мишей заняли удобные позиции по разные стороны. Подбадривая собак, стали ждать, когда напуганный зверёк выскочит из завалов. Наивные юнцы, мы тогда ещё не знали, что для соболя это одно из самых надёжных убежищ и выгнать его оттуда – дело далеко не простое. Как я потом узнал, опытные охотники в таких случаях применяют немало всяких ухищрений, чтобы достать добычу. Вплоть до того, что даже выкуривают, разводя костры. Уже знал, что для таких случаев у них припасены обмёты. Конечно, и собаки помогают. Но мы такого опыта ещё не имели, поэтому на голом энтузиазме пытались добыть этого ушлого зверька. Пробовали колом шерудить под снегом, стучали топором по стволам упавших деревьев. Соболь находился там: от беспокойства издавал урчащие звуки и выделял запах, ощутимый даже моим носом. Собак это вогнало в неистовство – они бесновались вокруг с громким лаем и поочерёдно заныривали под стволы деревьев, хрипя от злости и кусая ветки. Истоптали весь снег вокруг, но зверёк не появлялся. Практически мы не знали, что делать и как его выгнать. В растерянности смотрели друг на друга. Надвигались сумерки. До избушки не меньше пяти километров. Бросать бы надо, но жалко. Так пахнуло удачей, и бросить! Как ножом по живому. Но недаром говорится, что хорошие мысли приходят во время перекура. Помыслили, слегка успокоились.

– Ничего не поделаешь, бросать надо, скоро стемнеет. А завтра чуть свет вернёмся и продолжим, – заключил обсуждение Миша. Это было наше общее мнение, надо было ему следовать.

– Даже если мы и не возьмём соболя, всё равно – это для нас большая удача. Смотри, как собаки-то резвились! Проснулись. Даст Бог, ещё будет удача. Эх, вот как бы сейчас обмёт пригодился! – проговорил и я, заканчивая перекур. Оказалось, что собак не так легко было унять: они всё ещё продолжали лаять и суетиться вокруг. Пришлось выстрелить в воздух в надежде, что собаки воспримут это как финал и подчинятся нам. Но они не увидели и не почувствовали добычи – плода своих трудов, продолжали работать, ещё более разгорячившись от выстрела. Пришлось уже применить поводки и силой утащить их за собой. Мы оба понимали, что это плохо может отразиться на молодых собаках. Важно было закрепить первый опыт удачным выстрелом и реально добыть зверька и дать его обнюхать, а то и потрепать – тогда можно быть уверенным, что собака будет работать. Но… не было у нас выхода.

Немного разочарованные, уже в потёмках приплелись к избушке. Тут выяснилось, что нас ожидает ещё большее разочарование. В темноте мы не разглядели посторонних следов, оставленных чужаками и их собаками. Но на подходе нас встретил громкий и грозный лай трёх собак, выскочивших нам навстречу. Два рослых кобеля приблизились к Загре, ощетинив шерсть и оскалив зубы, прощупывая силу и злобу нашей лайки, превосходившей их в росте. Видя его внушительные габариты, с ходу не осмелились наброситься на него. Аза обнюхивалась с третьей пёстренькой собачкой, тоже сукой. Между ними такой враждебности не возникло.

Открылась дверь избушки, и в дверном проёме, освещённом слабым светом от керосиновой лампы, нарисовался человеческий силуэт.

– Кто здесь? Выходи, – прохрипел грозный голос, в котором явно чувствовалась настороженность и враждебность. Человек сделал несколько шагов из двери в нашу сторону, в руках он держал наизготовку ружьё. В проёме появился второй силуэт.

– Кто такие? Чего надо? Это изба наша, а вы топайте туда, откуда пришли, – снова раздался тот же голос.

При слабом освещении я с трудом разглядел лохматого, с небритым лицом грузного мужчину средних лет во фланелевой клетчатой рубахе навыпуск. За его спиной стоял высокий молодой парень, с большим любопытством разглядывавший нас.

– Уберите своих собак, – неожиданно гневно проговорил мой напарник. – Не дай Бог, они покалечат мою собаку, я пристрелю ваших. – В голосе Миши прозвучали уверенные нотки.

– С чего вы взяли, что это ваша изба? – стараясь быть спокойным и уверенным, внёс свою лепту и я. – Эту избу нам показал Ермолин. Знаете такого? И он сказал нам, что здесь нам мешать никто не будет. Так чья же это изба?

Тот, что помоложе, бросился отгонять и успокаивать своих собак. Почувствовав нашу решимость, старший поубавил спесь и уже мягче проговорил:

– А-а, так вы студенты? Слышали мы про вас. Мало ли что вам Ермолин наговорил. Мы каждый сезон здесь промышляем. Наши это угодья.

– Ладно, потом выясним, чьи это угодья. Сейчас надо думать, как нам переночевать. Нам тоже деваться некуда, – пытаясь направить беседу в деловое русло, проговорил я. – А потом, мы первые её заняли. Не видите разве?

– Не знаю, как мы тут поместимся, избушка-то на двоих только. И нам далеко до другой избы, – выражая недовольство, всё ещё не сдавался старший.

– Да чего ты, отец? Ну куда им на ночь глядя идти? – встрял в разговор молодой. Стало понятно, кто есть кто. Отец с сыном промышляют. Не об этих ли браконьерах говорил нам Ермолин. Даже фамилию называл.

– Ладно, устраивайтесь. Как-нибудь перекантуемся. Ваши нары – эти, наши – эти, – указал он рукой.

Инцидент был исчерпан. Но осталась проблема самого ночлега, то есть его неудобства.

– Что называется, в тесноте, да не в обиде, – уже достаточно дружелюбно проговорил и Миша.

– Утром, чуть свет, мы уйдём, – сказал старший. – Занимайтесь тут, коль вам Ермолин это место отвёл. Скандалить не будем. Места всем в тайге хватит. Так что, не обижайтесь, что так вышло. Не думали мы, что вы сюда заберётесь. А вы, однако, ушлые оказались, – уже примирительным тоном, с некоторым почтением к нам, закончил он.

После скромного ужина кое-как разместились, улеглись. В темноте зашёл разговор о промысле. Миша всё-таки проявил любопытство и спросил пришельцев, кто они такие и откуда. Старший нехотя и скупо, стараясь не наговорить лишнего, немного поведал, при этом так фамилию и не назвал:

– Из Бийки мы. Это сын мой, Стёпка. Нет у нас своего участка. Много свободного места в тайге и без этого. Но на закреплённые промысловые участки мы не посягаем. Нам война между собой ни к чему. А почему участок не хотим взять? Да потому, что не хочу я контроля над собой. Будет у меня участок – будут с меня и план требовать. А сейчас я, сколько добыл, всё моё. Заключил договор на пять соболей. Вот пять и сдам. И никто с меня не спросит, сколько я добыл. Здесь у меня примут по одной цене, а на рынке я в четыре раза дороже отдам. Вот и считайте, где выгодно, – слегка разоткровенничался он, уверенный в том, что мы для него не представляем опасность.

Слушая разговор, я размышлял: «…Конечно, мы не судьи ему. Есть в этих местах, кому контролировать охотников, или нет? В райцентре охотинспекция точно есть, но пока она доберётся до этих мест, много воды утечёт. А этот кровожадный рвач своего не упустит. И сына своего этому же учит. Ермолин один не справится с такими хапугами. Да, скорее всего, он и несильно к этому стремится. В одной же деревне живут. Кому хочется конфликтовать? Спору нет, браконьеры – опытные охотники, и собаки у них хорошие. Но зло от них в тайге. Как они нас встретили – с ружьём. А если бы это не мы были, а кто-то из охотников соседних? Друг другу бы не уступили. И вот она – война, конфликт… Нет, не хочется даже думать об этом».

Сказать, что я немного поспал, было бы обманом. Не знаю, как Миша, но я пребывал, скорее, в полудрёме, чем во сне. Вдвоём на нарах было тесно. Договорились: по очереди, сначала один на нарах, другой на полу, потом менялись. Топили так, чтобы на полу было тепло. Зато на нарах было чересчур жарко. Да уж, послал Бог «квартирантов». Они-то как раз: отец – на нарах, сын – на полу – спали безмятежно, привычные к таким неудобствам. Набегаются за день, и всё им нипочём. Одним словом, как волки – их ноги кормят. Такова жизнь.

Утром они быстро поели, собрались и растворились в предутренней мгле. Едва вошёл в свои права рассвет, как на гриве послышался дружный разноголосый собачий лай и прозвучал выстрел, затем второй. И всё стихло. Вот он, первый, уже и добыт за сегодня. Сколько их будет к вечеру? А сколько их было вчера? А за сезон? Уж явно не пять, как по договору. А мы вчера оставили. Будет ли у нас удача? Впрочем, мы только учимся.

И всё-таки непредвиденная встреча с семейкой браконьеров подпортила нам настроение. Без всякого оптимизма мы поднялись на гриву. Я не верил, что зверёк затаился и ждал нашего прихода. И действительно, нам не суждено было добыть вчерашнего соболя и почувствовать вкус удачи. Явившись на место вчерашнего погрома, прежде чем продолжить, мы решили обойти вокруг и поискать вероятный свежий выходной след. Это оправдалось – выходной след был. Соболь не счёл нужным дожидаться нас и, скорее всего, ночью дал дёру, оставив незадачливых охотников с носом. Этого и следовало ожидать.

Пожалуй, мы с напарником морально были готовы к этому. Присели на упавшее дерево: необходимо было перекурить и успокоиться. Я больше сожалел не об упущенной ценной соболиной шкурке, а об упущенной возможности научить собак работать по соболю, зажечь в них неутомимую жажду поиска и погони за зверем. Вчера было хорошее начало, но не было конца. «Нужно зафиксировать добычу», – как любил говорить наш уважаемый преподаватель курса охотоведения Андрей Павлович Кучнистов; а мы этого не сделали. Но нельзя раскисать. Это охота. И не нужно принимать это близко к сердцу. Ведь впереди вся жизнь. Ещё немало удач и неудач будет на нашем пути.

Какое-то непонятное гадкое чувство не покидало меня. Не выходили из головы воспоминания вчерашнего вечера. Мне казалось, что это место было осквернено непрошеными гостями. Не скрою, был такой грех: вначале внутри моей плоти появилось и обожгло неприятное чувство чёрной зависти к этим вольным охотникам, что им легко удаётся промысел. Одновременно возникла и крепла неприязнь к ним от того, что они не чтят таёжных законов, грабят чужие угодья. Ещё и злорадствуют, посмеиваются над порядочными охотниками, получая хороший куш от сдачи левой пушнины на чёрном рынке. Впервые я ощутил конфликт интересов в таёжной жизни, понял, что есть и в этом деле своя несправедливость и ложь. После их ухода осталось мерзкое ощущение ещё и оттого, что к нам не проявили не только ни малейшего уважения, но даже больше – нас будто нарочно унизили недалёкими выстрелами. Тем самым дали нам понять, что, как охотились они здесь, так и дальше будут, несмотря ни на что. Надежды на то, что найдём здесь соболиные следы после их набега, у меня иссякли…

Дальше оставаться в этих угодьях не захотелось. Рассказал Мише о своих мыслях и предложил вернуться в своё зимовье и там в полную силу осваивать территорию. Друг не стал возражать. Уже к вечеру мы были в своём зимовье. Оно стало нам уже родным.

5

Ноябрь был на исходе. Пошёл второй месяц нашего пребывания на промысле. Снегу подвалило за это время достаточно, чтобы встать на лыжи. Мы занимались, в основном, капканным ловом соболя и норки. Оборудовали каждый свой путик и ходили проверять поодиночке. Собак уже старались не брать. Загря ещё мог свободно передвигаться по глубокому снегу, а Аза уже плыла буквально брюхом по снегу – много пройти уже не могла. Оставляли их на привязи в балаганчике и уходили на целый день.

Миша специализировался на норках. Ему почему-то понравилось промышлять именно этого зверька, а о промысле соболя особо не помышлял. Причина, конечно, была и достаточно веская: у него были лыжи-голицы, то есть не обшитые камусом, поэтому ходить по пересечённой местности, богатой логами и распадками, подниматься на гривы, даже преодолевать небольшие взгорки – всё это было делать довольно непросто. К тому же Миша не был хорошим лыжником. Так и определились с самого начала, что он будет осваивать поймы рек, добывая норок.

Мне перед отъездом на промысел посчастливилось раздобыть широкие самодельные лыжи, подбитые «кисами» с конских ног, которые были не хуже лосиного камуса. Предложил их мой старый знакомый Тимофей Силыч, с которым познакомились во время путешествия за перевал Минор, на маральей охоте. Он изготовил их для себя из черёмухи. Долго для этого подыскивал толстый и прямой ствол. Получились они гибкие и прочные, главное – лёгкие. Снабдил и самодельными ремёнными креплениями, немного замысловатыми, что я не сразу научился ими пользоваться. Лыжи купил за символическую цену. А вот к лыжам он подарил мне тёплые войлочные ичиги на прошитой двойной, войлочной и прорезиненной, подошве, чему я был безмерно рад, потому что зимней обуви у меня не было. Надеялся здесь приобрести – вот и повезло.

Я впервые испытал ходьбу на подшитых лыжах. Как это было удобно! Идёшь в гору, не опасаясь, что лыжи сдадут назад и ты попятишься или упадёшь. Потом, они не создавали такого шума, как голицы – только лёгкое шуршание по снегу. Буквально наслаждался, проходя без усталости немало километров по путикам. У меня было оборудовано два путика на соболя. В промежутках между обходами иногда ловил и норку, которой на здешних реках и ручьях было множество.