Loe raamatut: «Страж Безликих»

Пролог

Откуда он пришел сейчас мало кто мог вспомнить, как и его имя. Хотя те немногие, кому посчастливилось выжить в той заварушке, которая едва не уничтожила небольшой городок на севере от столицы, навряд ли хотели бы вспоминать. Они предпочитали молчать, если их спрашивали, отворачиваться, если к ним подходили. Они убегали от прошлого, которое будто черным крылом ворона преследовало их и не давало покоя…

Но были среди них и те, кого то ли боги обделили умом, то ли бойня отобрала остатки разума. Они не боялись открывать рты, но чаще всего всё, что можно было услышать от них, так бессвязные россказни или полнейший бред. Однако среди осколков воспоминаний была и правда, которую знали лишь двое: путник и та, за кем он пришел.

Черный плащ пыльный после долгой дороги скрывал путника. Редкие зеваки, попадавшиеся на его пути, словно подгоняемые призраками, предпочитали скрыться или перейти на другую сторону дороги, лишь бы не оказаться рядом с ним. Путник шел вперед, ведя под узды огромного зверя. В последних лучах солнца, закатившегося за горизонт, зверь выглядел как мифическое создание. Но зеваки могли разглядеть в звере обычного жеребца, вот только слишком большого по их меркам, но и путник, которому этот зверь принадлежал, не был маленьким человеком. И был ли он вообще человеком?

Никто не мог ответить на этот вопрос, предпочитая не попадаться на пути незнакомца, и если кто-то и следил за ним из окон невысоких домов, расположенных по обе стороны главной улицы, то сразу же прятались, стоило путнику поднять голову и найти пугливые глаза жителей.

Арвир. Город, который даже не был отмечен на современных картах.

Отличный выбор для тех, кто хотел спрятаться.

Путник знал, что его добыча пряталась здесь, и шел по следу, не боясь встретить сопротивление. Никто из местных не захочет вступать в конфликт с чужаком, защищая другого чужака.

Конь издал звук, скорее похожий на рык, чем на привычное обычному уху фырканье. Путник дернул за уздечку, и конь покорно последовал за ним, выбивая мощными копытами мелкую гальку и облачко пыли.

Засушливый год не сулил ничего хорошего.

Безликие отворачивались от этого мира.

Путник замер. Конь встал и ударил копытом. Мелкая крошка камней рассыпалась под ногами путника. Кто-то смотрел на них.

Он поднял голову, ища чужие глаза. Дом в два этажа, а ваше – лишь дома управляющего, таверна с гостиницей и бордель, был пуст и темен. Давно за полночь и никто не смотрел на путника из окон того дома, но чутье, выработанное с годами, не могло его подвести. Кто-то все же следил, и это не местные пьянчуги, шарахающиеся как блохи от воды.

Путника положил руку, обтянутую прочной тканью перчатки, на ножны. Для человека – меч из серой стали, но для чудовищ оружие было из серебра и звездного камня. На путника смотрели глаза человека. Он чуял чужой страх и интерес.

Эта ночь будет слишком длинной…

Глава 1

– Эй, Лайла, я войду? – звонкий голос мог перекричать даже шальной ветер.

Я кивнула, рассматривая златокудрую головку, появившуюся в дверном проеме.

– Здравствуй, Диона.

Девушка вошла в комнату, не прикрыв за собой дверь. Здесь мало кто закрывал двери, когда дом спал. Но ночью все было иначе, и скоро Дом тетушки Митодоры, как мы ее называли, распахнет свои двери для всех желающих. И вот тогда я закрою на все засовы тяжелую дубовую дверь и спрячусь, молясь Первосвятому, чтобы и эта ночь прошла для меня спокойно.

– Чем занимаешься? – Диона уселась на узкую кровать, которую мне выделила тетушка Митодора, и запустила длинные пальчики в оборки, которые я чинила.

– Готовлю платье для Ксаны.

– Ого! – протянула девушка, рассматривая розовые оборки и расшитые на них крошеные белые цветы, переливающиеся дешевыми камнями-стекляшками. – А мне такое сделаешь? Хочу новое платье, а то это поизносилось.

Она подскочила с кровати и показала мне наряд, которые носили все девушки публичного дома тетушки. Диона, как и Ксана, как и другие девушки, была той, с кем бы я раньше ни за что на свете не заговорила, а, завидев на улице, перебежала бы дорогу или плюнула вслед, как это делала моя матушка. Девушки, выбравшие этот путь, не всегда хотели становиться тем, кем были, но многие все же пришли сюда добровольно, вот и Диона кружилась, показывая мне свое платье, которое с трудом прикрывало те места, на которые я раньше бы не взглянула.

– Только не розовый, – усмехнулась, заканчивая с последним цветком. – Тебе подойдет небесно-голубой.

Диона изогнула пухлые губки в улыбке и усиленно закивала, блаженно закатывая глаза. Я знала о ее страсти к оттенкам неба, и угадать с цветом не составило труда.

– Тогда я принесу тебе ткань.

– А я сошью для тебя платье лучше, чем у Ксаны.

Диона заулыбалась, плюхаясь на кровать. Жесткий матрас, от которого в первые дни у меня ужасно ныла спина, скрипнул. Но девушка не обратила внимания, а вот для меня подобные условия казались ужасными. Но я привыкала. Старалась привыкнуть, потому что этот путь выбрала сама.

– А цветы? Какие цветы там будут?

Глаза Дионы заблестели. Она прикусила губу, устраиваясь удобнее и слушая меня. Она любила поболтать и очень часто составляла мне компанию, даже тогда, когда я штопала чужие вещи, отправляла простыни в стирку или мыла полы в общих комнатах.

– Посмотрим… Может быть, снежные цветы? – протянула я, стараясь припомнить все, чему меня учили. – Или незабудки?

– Любые, – выдохнула Диона. – Я люблю цветы. Здесь так не хватает цветов.

Ее глаза потускнели. Золотые кудри дернулись, и Диона выпрямилась, подбирая под себя ноги. Арвир, городок, в котором находился дом тетушки, даже не был отмечен на картах. Именно поэтому я и задержалась здесь. Здесь оставались и многие девушки, попавшие в этот дом, потому что то, что ждало их за стенами позабытого городка, пугало.

Безликие не одобряли пороки, но сами были не лучше. Из-за них я и сбежала.

– Как думаешь, – вдруг протянула Диона, складывая руки на согнутые коленки, которые едва прикрывала шуршащая ткань платья, – остроконечники будут цвести этой осенью?

Я пожала плечами. Сухое лето не могло принести ничего хорошего, и даже такие цветы, как остроконечники могли не зацвести, хотя и не любили влажную погоду.

– Поглядим. После второй луны все может случиться.

Диона кивнула, и кудряшки задорно подскочили и рассыпались по узким плечам.

– Ты ждешь вторую луну?

Я сжалась. День, который должен был перечеркнуть мою жизнь, окончательно приближался. Казалось, если я переживу этот день, то все ужасное, что со мной случилось, исчезнет, и я вернусь домой. Но я заблуждалась. Дома меня не ждут, и даже если появлюсь на пороге, то матушка выгонит меня и отречется. Если уже не отреклась.

Я разозлила Безликих. Я разгневала наших богов.

– Это лишь праздник. Ничего более.

Когда-то мы праздновали. Моя семья праздновала. Мы одевались в одежды для торжеств, алые и желтые, выходили из домов в полночь и смотрели, как две луны пересекались. Безликие поклонялись лунам, мы поклонялись Безликим. А теперь я ненавидела веру, в которой родилась и за которой слепо следовала.

– Да, праздник, – протянула Диона и вздрогнула, когда в мою комнатушку на последнем этаже без стука вошли. Дверь с глухим хлопком, ударяясь о стену, открылась и послышался голос тетушки Митодоры.

– Лайла!

Она не спрашивала, но я знала этот тон – тетушка хотела поговорить со мной наедине. Диона испуганно подскочила, кивнула, выказывая уважение, мне же она взмахнула ладошкой и вылетела из комнаты, осторожно минуя Митодору. Та даже не взглянула на выпорхнувшую девушку, сосредоточив все внимание на мне.

Я сгребла оборки, встала и предложила тетушке единственный стул, на котором сама и сидела, но та лишь взмахнула рукой, отказываясь.

– Платье Ксаны готово?

Я кивнула, показывая свои труды. На новое платье для лучшей девушки Дома ушло десять дней. Тетушка подошла, небрежно схватила розовое облако и встряхнула его, теперь рассматривая тщательно каждый стежок. Вертела в крупных руках, на темной коже которых бугрились вены (тетушка хворала и многие об этом знали, но предпочитали молчать).

– Хорошо, хорошо, – кивала она, подмечая тонкую работу с украшениями и цветами.

Я затаилась, ожидая вердикта. Тетушка хвалила редко, и ее «хорошо» могло означать, что работа выполнена великолепно, но хмурые темные брови все равно упрямо стремились к переносице, превращая и так грубое лицо в жуткую гримасу.