Loe raamatut: «Бернаут»

ПЛЕЙЛИСТ

Nessa Barrett feat. JXDN – «La Di Die»

Roses & Revolutions feat Weathers – «Dancing in a DayDream»

TobyMac feat. Capital Kings – «This is not a test»

Niall Horan – «Nice To Meet Ya»

Mikolas Josef – «Lalalalalalalalalala»

The Afters – «Shadows»

The Afters – «Live On Forever»

Fitz and The Tantrums – «I Just Wanna Shine»

David Fanning – «Breathtaker»

Chance Pena – «Roll Your Eyes»

Vide – «Top of the World»

The Zombies – «Time of the Season»

И специально для Лили:

Taylor Swift – «Wildest Dreams»

Пролог

В коридоре ратуши было невероятно жарко. Я подошла к окну, распахнула его, но лишь впустила внутрь поток раскаленного воздуха. На ручке остался влажный след от моей ладони, и я незаметно вытерла руку о край белого платья. Когда-то оно принадлежало моей бабушке. Кэсси, моя соседка по комнате, перешила его, превратив из рухляди в, как она говорила, «винтажный шик», правда, теперь я жалела, что согласилась на ее провокацию. Воротник-стойка давил на горло, и из-за этого мне еще сильнее казалось, что нечем дышать.

За окном послышался чудовищный рокот – такой громкий, что стены мэрии едва не задрожали. Еще их здесь не хватало!

– Волнуешься? – спросил он так, будто не его жизнь должна была измениться в мгновение ока.

– Нет, – ответила я и нервно покачала головой.

Депортация, конфискация имущества, пять лет тюрьмы и двести пятьдесят тысяч штрафа. Сущие пустяки. Разве о таком стоит волноваться?

Я попыталась сосредоточиться на рисунке напольной плитки, чтобы хоть как-то успокоиться, а потом перевела взгляд в сторону. Из-под черных штанин моего будущего мужа торчали мотоциклетные ботинки. С оранжевыми полосками. Боже, какой ужас. Спасибо, хоть шлем снял, подумала я.

Двери зала распахнулись. Он протянул руку, словно говоря: «Пора». Я не хотела давать свою, но повиновалась. Наши пальцы переплелись.

– Леди и джентльмены….

Работница мэрии оглянулась, но, не увидев никого за нами, продолжила:

– …Мы собрались здесь, чтобы стать свидетелями…

Ее слова медленно тонули в моей голове, точно в вязкой карамели. Что я делаю? Что я делаю? Может, еще не поздно сбежать? Как Джулия Робертс в том старом фильме.

– Является ли ваше желание вступить в брак честным, искренним, свободным и хорошо обдуманным?

Нет!

Нет, нет, нет!

– Да, – ответил он.

– Прошу ответить невесту.

Я сглотнула. Потому что разве могла я неделю назад представить, что окажусь сегодня в этом зале? Да еще и рядом с человеком, для которого представления хоть о какой-то морали не существовало в принципе.

Его звали Бланж. То ли потому, что франко-канадскую фамилию никто выговорить не мог, а может, из-за белой пряди на виске, потому что «blanche» означало «белый, чистый, незапятнанный». Как Божья совесть. Вот только у Реми Беланже ее не было вовсе. Увы, мне приходилось наблюдать, на какие подлые вещи он способен. Но сюда меня привел совсем не страх.

– Прошу, повторяйте за мной. «Я, Реми…» – Женщина запнулась и застыла, приоткрыв рот, не в силах выговорить фамилию.

– Беланже, – обреченно подсказал он.

Боже, кто вообще выходит замуж в двадцать?

– «…Беру в законные жены Жаклин Эванс».

Я повернулась, чтобы посмотреть на него еще раз, словно хотела надышаться перед смертью, борясь с желанием оттянуть воротник, чтобы впустить под ткань плотного платья хоть немного воздуха. Ни один мускул на его лице не дрогнул.

– Согласны ли вы быть вместе в горе и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас?

– Да.

Все остальные слова расплывались, как в тумане. Было жарко и душно. Сердце отчаянно колотилось; казалось, еще немного – и я завою.

На моем безымянном пальце появилось кольцо. Простой ободок из белого золота. Надо же! Можно было обойтись и подделками.

– Властью, данной мне штатом Калифорния, объявляю вас мужем и женой.

И где-то здесь, между фразой «Можете поцеловать невесту» и приближающимся лицом Бланжа, я не придумала ничего лучше, чем картинно упасть в обморок.

Глава 1. Наш первый поцелуй

Две недели назад

Кто бы мог подумать, что эта долгая история начнется всего лишь с ботинок для гольфа, которые я случайно обнаружила под кроватью мистера Моралеса, когда убирала комнату? Обычно постояльцы дома престарелых подобных вещей не хранят: правилами запрещается, и, будь я хоть чуточку умнее, я бы задвинула их назад, за пыльную коробку, или, следуя инструкции, заявила о нарушении правил проживания, но Бог мозгов явно мне недодал.

Именно эти ботинки и послужили причиной драки. Потому что были украдены. Мистером Салазаром, восьмидесятитрехлетним бывшим пехотинцем. Пропажу обнаружили сразу двое: сам мистер Моралес и старшая медсестра, чернокожая Рита, наводящая ужас на всех постояльцев дома престарелых одним своим видом.

Если вы никогда не видели, как могут подраться двое пенсионеров, один из которых привязан к стойке с капельницей, и двухсотдвадцатифунтовая медсестра, то вы жизни не нюхали, скажу я вам.

– Прости, Джеки, но ты же понимаешь, что кто-то должен понести наказание. А у тебя ни медицинского образования, ни семьи, ни детей, да и срок договора уже истек.

Я повесила на плечо сумку с небрежно засунутым внутрь халатом, который мне больше не понадобится, толкнула дверь и вышла на улицу. Прикрыв рукой глаза, стянула сумку с плеча и по привычке кинула ее на единственное место, не тронутое закатным калифорнийским солнцем, но она с глухим стуком упала на пыльную землю.

– Они что, еще и лавку передвинули?!

С тех пор как я устроилась сюда, этот закуток успел мне полюбиться: здесь можно было хоть на десять минут перерыва скрыться от запаха сигарет, что вечно тайком, словно школьник, курил мистер Моралес, от зеленых волос миссис Мэйпл и хлюпающего, булькающего кашля новенького старичка, имя которого я все время забывала. Они были как дети. А теперь мне придется отдать их на усыновление кому-то еще…

Я наклонилась, отряхнула от пыли сумку и уселась в тень, прикрыв глаза. По руке, все еще сжимающей телефон, прошла вибрация.

– Джекс?

Голос мамы тонул в шуме дороги и сигналах автомобилей. Вероятнее всего, она возвращалась домой из отеля «Марриотт», в котором вот уже два года работала уборщицей. Обычно мама звонила мне по двум причинам – чтобы пожаловаться или чтобы попросить денег. Иногда по обеим сразу. Поэтому, пока она не начала развивать один из двух возможных сценариев, я произнесла:

– Меня уволили.

На том конце повисла тишина. Думаю, любая другая мать спросила бы, что случилось, может, даже предложила бы помочь, но это был не совсем наш вариант, поэтому я пояснила сама:

– На нашу смену поступила жалоба. А Дороти работает на двадцать пять лет дольше меня, так что нетрудно догадаться, на кого из нас двоих пал жезл правосудия.

– Очень жаль, милая.

Я улыбнулась. Мама редко называла меня так. Наши отношения вообще сложно было назвать простыми. Но другой матери у меня не было, так что и за то, что есть, я старалась быть благодарна.

– Мне тоже.

По большей части из-за того, что я потратила последние несколько получек на новую камеру, и пока она явно не окупала вложения. Ведь вместо того, чтобы в свободное время снимать украдкой неподдельные чувства, парящих птиц или солнце, садящееся над виноградниками в долине Напа, я фотографировала детские праздники и бюджетные свадьбы в Пасадене. Потому что за это платят. Да, перед вами одна из тех дурочек, что приезжают завоевывать большой город, но в итоге просто в нем растворяются, словно сахар в стакане с горячим американо.

– Смотри куда прешь! – вскрикнул кто-то и резко просигналил. Двое водителей, едва не столкнувшись, открыли окна своих машин и затеяли шумную перебранку. Где-то смеялись подростки. От асфальта шел пар. А всего в паре десятков улиц отсюда очередная красотка, мечтающая повторить путь Грейс Келли, получала очередной «Оскар», «Грэмми» или подписывала завидный контракт.

Кажется, это единственный город, который может вознести на самую вершину и с таким же энтузиазмом утопить. И мне грозило скорее последнее. Я понимала: если не найду деньги на следующий семестр, то год учебы в университете просто пропадет зря, а вот этого я никак не могла допустить, так что светило мне лишь одно – все лето перебиваться случайными заработками в какой-нибудь вонючей забегаловке, бегая от стола к столу и надеясь, что сегодня никто не шлепнет тебя по заднице. Потому работа в доме престарелых мне и нравилась. Тихо, спокойно, никаких пьяных обнимашек и неудачных подкатов. Еще и платили хорошо.

Желудок скрутило. Интересно, если у меня разовьется язва, я смогу подать на мистера Моралеса в суд за причиненный моральный ущерб?

– Джекс, ты здесь?

– Да, мам.

– Я хотела спросить про твой депозит, помнишь? Не могла бы ты… – На том конце раздался тяжелый вздох. – Машина сломалась. А этот пройдоха Грег Лоусон просит за ремонт восемь сотен.

– Сколько? – вырвалось у меня. – Восемь сотен за пикап? Да за него как за металлолом и то дадут в два раза меньше.

– Джекс, ты же знаешь, что здесь без машины никак.

Я знала. Знала, но не хотела принимать, что в ближайшие десять минут мои кровно заработанные четыреста баксов, которые я только сегодня получила как компенсацию при увольнении, уйдут на ремонт этой развалюхи.

– А что Норман? – Разговоры о маминых мужиках всегда были для меня табу, но в этот раз я не смогла сдержаться.

– Ты же знаешь, его не так зовут.

Плевать. Для меня они все были одинаковы.

– У него проблемы, Джекс. Заказов почти не стало. – Она бормотала что-то еще, но я уже открыла приложение своего банка.

«Доступно к выводу: 489 долларов». Мама продолжала что-то говорить. Я же зашла во вкладку переводов, где мелькало лишь одно имя – ее, ввела «400» и нажала на кнопку «Отправить». Послышался звук уведомления с той стороны. А потом раздался радостный вздох:

– Дже-е-екс, ну что бы я без тебя делала?

Я лишь покачала головой.

– Ты просто чудо.

– Знаю, – тихо хмыкнула я, про себя повторяя: «Ерунда. Подумаешь, еще заработаю», хотя внутри все ныло от обиды и несправедливости. Запустив руку в волосы и закрыв глаза, я попыталась сесть, но вдруг не почувствовала под собой опоры. И только тогда поняла, что привычка сыграла со мной злую шутку: я сажусь мимо лавки. Сердце подпрыгнуло, как в те моменты, когда на лестнице пропускаешь ступеньку. С губ сорвалось громкое «ой», и я уже приготовилась встретиться с землей, как вдруг чьи-то руки подхватили меня под мышки. На миг я зависла, а потом меня мягко опустили на землю.

– Джекс, ты в порядке? – раздалось в трубке. – Джеки…

– Эй, ты как так умудрилась? – одновременно спросил приятный мужской голос, сдобренный хрипотцой и насмешливыми нотками.

– Че-е-ерт, – протянула я, сидя на земле, и зажмурилась, боясь обернуться. – Мам, я тебе позже перезвоню.

– Плохой день?

Я все-таки обернулась. Перед мной был парень. Ошеломительно красивый парень, особенно по меркам дома престарелых. С глазами цвета расплавленного янтаря и острыми, как стрелы, бровями, бьющими прямо в сердце. К тому же Творец подарил ему настолько яркие приметы – абсолютно седую прядь у виска и маленькую родинку на щеке, что, глядя только на них, можно было впасть в прострацию. Кажется, на секунду я позабыла, что надо дышать. Даже пыль, что взвилась вверх при моем приземлении, начала, словно по волшебству, кружить спиралями, как будто мы оказались в диснеевской сказке.

Но как бы я не хотела это признавать, этот парень бросался в глаза особенно сильно еще и по другой причине, и она разбивала сердце. Потому что сидел он в инвалидном кресле. А я – все еще на земле, возле его ног. Ноги эти, кстати, были хоть и безжизненными, но обутыми в стильные кроссовки, которые стоили дороже, чем я могла бы себе позволить даже после двух месяцев работы в доме престарелых.

Незнакомец протянул руку.

– Спасибо, – поблагодарила я и улыбнулась, вставая и одновременно отряхивая от пыли серые рабочие брюки. – Я твоя должница.

– Да ну, ерунда.

Он усмехнулся, отодвинувшись чуть в сторону, чтобы я могла все-таки сесть на лавку.

– Какой ужас. – Я перешла на шепот, словно между нами теперь был огромный секрет, и прикусила губу.

– Сделаем вид, что я ничего не видел, – так же заговорщически предложил он. Смешинки, словно искорки, плясали в его глазах. Да и улыбка у него была теплой, даже не саркастичной. – А почему мы шепчем?

– Можно сказать, ты мой зад спас, – наблюдая за отчаянными попытками парня напротив не рассмеяться, тихо ответила я. – Это вроде как неловко.

Он чуть наклонился, чтобы услышала только я:

– Для меня это большая честь, учитывая, какая у него объективно шикарная конфигурация.

Не сдержавшись, я рассмеялась:

– Ты серьезно?

– Почему нет?

– Потому что в этом вся я. Сижу, обруганная, уволенная, без денег и гордости, и обсуждаю с незнакомцем свою едва не отбитую задницу. Скажи мне, дорогой друг, где в этой жизни я согрешила?

– Если хочешь, можем поговорить об этом, – с улыбкой предложил он. – Я до вечера совершенно свободен, чтобы ловить тебя, если вдруг снова решишь убиться на ровном месте.

– Ох, заткнись, – одернула я его, и мы одновременно рассмеялись. Наконец в голос. Это было странно, неловко. Да что говорить: вся моя жизнь была сплошь чередой позорных моментов. Но с этим парнем почему-то оказалось так легко. Несмотря на то что он был явно в худшем положении, чем я.

– Будем знакомы, – сказал он и протянул ладонь. Пальцы длинные, аккуратные. Не знаю, почему я всегда обращала на это внимание. Тут же захотелось взять его за руку и уйти с ним в закат. «Ну что за глупые мысли».

– Джеки, – представилась я и ответила на рукопожатие. – Ходячая катастрофа. Или падающая.

– Это от Жаклин?

– Да, – подтвердила я и поморщилась.

– Очень красивое имя.

– Меня так очень давно никто не называл. – «Лишь бабушка с дедушкой», – добавила про себя, сама не понимая, зачем ему такие подробности.

Мама все время либо гуляла, либо работала. Меня воспитывала бабушка; так было лет до девяти. И только когда бабуля с дедом переехали в другой штат и мы с мамой остались вдвоем, я поняла, что, в общем-то, все, что она мне дала, – лишь крыша над головой и дурацкое имя – в честь жены бывшего президента. Имя, которое пригодится либо старушкам, либо третьесортным порноактрисам. Так что все звали меня Джеки.

– Могу я все-таки звать тебя Жаклин? – Его взгляд, заинтересованный, теплый, был направлен прямо на меня, так что мне захотелось нервно почесаться. Я машинально поправила пряди, выбившиеся из пучка, собранного десять минут назад на ходу и закрепленного двумя карандашами, и улыбнулась, краснея.

– Думаю, да.

– Так что же случилось, дорогая Жаклин, что гравитация решила так стремительно притянуть тебя к земле?

– Меня уволили, – со смехом ответила я. – Вот и всё. Просто и банально.

– Отсюда? – спросил он и едва заметно мотнул головой, указывая на дом престарелых. – Это нестрашно. Обещаю тебе, ты найдешь другое место. Гораздо лучше этого.

А потом вдруг протянул руку и слегка сжал мои пальцы. Простой жест поддержки. Но такой ласковый.

– Ты правда так думаешь?

– Даже не сомневаюсь.

Это было и впрямь приятно.

– Легко сказать, – с улыбкой заметила я. – Тут платили стабильно и очень неплохо по меркам Эл-Эй. Когда у тебя долг по ипотеке в сотню и обучение в университете еще по сорок тысяч за год, начинаешь ценить то, что имеешь.

Он молча смотрел на меня, мягко улыбаясь, но его глаза с хитрым прищуром словно говорили: «Ну, Жаклин, ты сейчас серьезно?» Я тут же прикусила щеку, чтобы не наболтать глупостей. Ну кто изливает душу на парковке у больницы парню, которого видит впервые в жизни, да еще прикованному к инвалидному креслу? Наверняка мои проблемы для него были бы самой большой удачей, учитывая тот факт, что он торчит здесь.

– Прости, да, наверное, это глупо. Все познается в сравнении.

– Однозначно. К тому же у тебя в отличие от меня достаточно времени.

У меня аж рот приоткрылся.

Не то чтобы его слова меня шокировали. За время работы сиделкой я всякого насмотрелась. Постепенно ко всему привыкаешь. Просто, глядя на этого, казалось бы, пышущего здоровьем парня, невозможно было поверить, что жизнь так беспощадно прошлась по нему своими тяжелыми ботинками.

– Каков прогноз врачей? – спросила я осторожно.

– Пару недель, – абсолютно спокойно ответил он. – Может, пару месяцев.

Не может этого быть!

– Мне жаль.

– Нет, пожалуйста, не жалей, – перебил он. – Запомни раз и навсегда: жалость – самое отвратительное чувство. Взять вот меня. О чем я жалею, как думаешь?

Я пожала плечами:

– Не знаю.

– Лишь о двух вещах.

– О каких?

– Что так и не успел увидеться с родителями и никак не могу решиться позвать тебя на свидание.

Хорошо, что я сидела, иначе точно бы грохнулась в обморок.

– Честно, я вот уже несколько недель за тобой тут наблюдаю. Поверь, ты —лучшее, что могло случиться с этим местом, так что они полные идиоты, что тебя уволили! – Он произнес это так уверенно, как будто и правда давно заготовленную речь. А потом вдруг опустил взгляд и едва заметно, самыми кончиками ушей, покраснел. Совсем не так, как краснела обычно я, – словно готовый взорваться от смущения помидор. Мило. И забавно.

Я опешила. Даже чуть наклонилась, чтобы приглядеться. Нет, он на самом деле покраснел. Покраснел передо мной – девчонкой, одетой в рабочие брюки и заляпанную томатным соусом футболку – у престарелых проблемы с тремором рук, знаете ли, – без косметики и с пучком на кудрявой, словно у пуделя, голове. И если раньше я еще надеялась на то, что у судьбы ко мне возникнет хоть какое-то благоволение, то сейчас убедилась: зря. Потому что только мне может вот так почти признаваться в любви отчаянно красивый парень, настолько же отчаянно готовый покинуть этот мир через, если повезет, пару месяцев.

– Могу я попросить тебя об одолжении? – вдруг произнес он, видимо расценив мое молчание как знак согласия. – Я отлично понимаю, что шансов в моем случае никаких. Так могли бы мы притвориться? Пропустить те стадии отношений, когда люди долго узнают друг друга, представив, что мы уже давно вместе?

Я моргнула:

– Сыграть твою девушку?

– Только на сегодня.

– А завтра?

Он пожал плечами.

– Если оно настанет, то и узнаем, что там нас ждет. А сегодня я хочу взять тебя за руку.

Я опешила и он торопливо добавил:

– Нет, я, конечно, не могу настаивать…

А сам посмотрел на меня так, что отказать было ну просто невозможно.

Договорившись со своей смелостью, я осторожно коснулась его лежащей на коленях ладони и сжала пальцы. Какие же они у него были красивые!

– Спасибо, – мягко поблагодарил он. Я почувствовала, как и по моему лицу расползаются красные пятна.

– Не за что, в общем… – ответила я и принялась шаркать ножкой по пыльной земле. – Итак, раз уж я играю роль твоей девушки, то могу я хотя бы узнать твое имя? Свое-то я уже…

Но не успела я договорить, как он резко покачал головой:

– Давай обойдемся без имен. Будет проще расстаться. Не так болезненно.

Я улыбнулась, прищурившись на солнце.

– Мне сегодня определенно не везет. Мой утренний автобус сломался. Телефон перестал заряжаться из-за жары. Работодатель меня уволил. А парень, с которым я только начала встречаться, бросает меня спустя всего пять минут после начала отношений. Я настолько ужасна?

– Ты идеальна.

Ну вот, он снова это сделал.

Произнес эти слова так просто, будто они значат не больше, чем «привет» или «как дела». Ведь у каждого слова есть свой вес. Но, может, когда тебе остается так мало времени на этой земле, это перестает иметь значение?

– Не делай так, – попросила я и выставила вперед указательный палец.

– Как?

Усмехнувшись, снова почувствовала, как невольно смущаюсь.

– Не флиртуй со мной. Это так не работает. Ты, конечно, очень милый и симпатичный парень.

Он улыбнулся, как сытый кот:

– Продолжай…

– Нет! – возмущенно воскликнула я, а потом ткнула его кулаком в плечо и ошарашенно замерла, потому что под тканью скрывались весьма мускулистые руки. Не удивлюсь, если под футболкой еще и кубики пресса спрятаны. Хотя глупо такому удивляться. Ему ведь приходится управляться с инвалидным креслом. – Просто ты меня смущаешь. Хватит.

– А мне нравится. К тому же разве мне не положено делать это по роли, раз уж я теперь твой парень?

Я рассмеялась:

– Ты переигрываешь.

Он немного отодвинулся назад, выставил вперед ладони и тоже посмотрел на часы.

– Прошло десять минут, Джеки. Еще пять – и, готов биться об заклад, решусь позвать тебя замуж. И ты будешь вынуждена согласиться. Иначе мне придется использовать самое последнее оружие – жалость. А этого я бы точно не хотел.

– Ты не поступишь так, – с улыбкой возразила я. – Ты ненавидишь жалость, милый.

– Как хорошо ты меня знаешь, – поддержал он нашу маленькую игру.

Мои часы просигналили – значит, скоро приедет автобус.

– Мне пора, – сообщила я, еще раз окинув незнакомца взглядом и подумав, что, если бы мы встретились на пару лет раньше, я могла бы в него влюбиться. – Рада была не познакомиться, мой фальшивый парень.

– И я рад, моя фальшивая девушка. Прощальный поцелуй мне не полагается? – уточнил он и улыбнулся.

– Увы, нет.

Те самые искорки в его глазах, которыми я так любовалась, вмиг потухли. Как жаль, что таких людей жизнь ломает первыми.

– Прощай. – Я сделала шаг, но остановилась. Что, в конце концов, я теряю? Этот парень доживает последние недели, и, скорее всего, я больше его не увижу. – А знаешь, перед тем как мы официально разорвем отношения, давай шокируем этот мир полностью, – предложила вдруг я, подошла к нему, наклонилась и коснулась его губ своими. Пусть Вселенная знает, как смеяться над теми, кому не повезло. Мы просто разрушим все ее планы.

Я почувствовала, как его рука убирает из волос карандаш, и они рассыпаются по плечам неровными кудряшками. Услышала резкий вдох, а потом его губы разомкнули мои. От неожиданности я ахнула, схватившись за его плечи. К такому я совершенно не готовилась.

Он поцеловал меня сперва мучительно нежно, а затем жестче и требовательнее, словно заставляя капитулировать под его напором. Углубляя поцелуй, который с каждым движением губ становился все откровеннее. Теплота и миллионы мурашек пробежали по телу. Отстранившись, я с нескрываемым восхищением посмотрела ему прямо в глаза.

Он мягко улыбнулся. Славный такой.

– Ладно, я оставлю тебе номер телефона, – произнесла я, но парень вдруг ответил:

– Не надо.

– Стой. Если ты думаешь, что «это все» меня смущает, – тут я изобразила пальцем круг в воздухе, имея в виду его болезнь, – то зря, потому что я не из тех, кто относится к людям предвзято лишь потому что они отличаются от остальных. – Мне стало даже немного стыдно, что он мог так подумать обо мне.

Вдруг неподалеку раздался громкий хохот. Я повернулась, выпрямившись. Незнакомые мне парни, человек пять, шли прямиком в нашу сторону. Я почувствовала опасность. Как будто сейчас случится что-то очень нехорошее.

– Ты их знаешь? – осторожно спросила я, еще раз бросив взгляд на компанию. – А то они смотрят так, будто вы знакомы, кажется….

Но стоило мне обернуться, как я уткнулась в чей-то подбородок. Мой новый знакомый стоял. Стоял сам, вытянувшись в полный рост, а инвалидное кресло пустовало.

– Что? – едва слышно прошептала я, вдруг почувствовав себя последней идиоткой. – Значит, это была глупая шутка?

– Почти шутка. Спор. Прости, – спокойно ответил он. – Я вечно так. Сначала сам влезу в это дерьмо, а потом жалею. Не держи зла.

Меня аж затрясло. В груди свернулся болезненный ком, настолько большой, что пришлось приложить все силы, чтобы выдохнуть. Нет, это просто немыслимо. Наверное, это ошибка? Разве бывает так в жизни? Разве можно так поступать с чувствами других людей?

Мы застыли, глядя в глаза друг другу. Совсем как десять минут назад. Только теперь вся теплота исчезла, словно ее выжгли.

– Для тебя что, вообще нет ничего святого? – спросила я и поморщилась, кивнув на опустевшее инвалидное кресло. Крепче сжала ремень собственной сумки. Голос против воли начал дрожать. – Неужели такой бесстрашный, что не боишься кары свыше? Возмездия? Бога?

– Безумие – его бог! – выкрикнул кто-то, подтверждая, что никакой ошибки нет.

Воцарилась неловкая тишина. Все смотрели на нас. Вот только для него это был час победы, а для меня – позорного поражения. Что я себе напридумывала? Что встретила того самого? Что даже таким неудачницам, как я, однажды выпадет выигрыш в лотерее? Захотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю.

– Да пошли вы, – бросила я, крепче схватила сумку и побежала. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда. – Что бы ты там ни выиграл…

Они снова громко расхохотались. А я все бежала, бежала – и, только когда в боку закололо, а в легких не осталось воздуха, остановилась и поняла, что все это время двигалась не в ту сторону. Прислонившись к стене спиной, я сползла на землю и от досады разрыдалась…