Loe raamatut: «Позывные любви»

Font:

Об авторе

Родился 17 марта 1938 года в с. Калиновка Днепропетровской области. Отец погиб в 1943 г. под Сталинградом. Годы войны с матерью и братом провёл в Актюбинске. После возвращения окончил с золотой медалью школу, а затем – Днепропетровский металлургический институт. Увлёкся альпинизмом и журналистикой и в 1964 г. поступил на отделение телевидения факультета журналистики МГУ. В начале 1970-х гг. работал на Казахском телевидении, а с 1976 г. – в редакции научно-популярных и образовательных программ Центрального телевидения режиссёром телеспектаклей, программ «И в шутку, и всерьёз», «Человек и закон». В 1999–2002 гг. – главным редактором нравственно-правового телеканала «Дарьял-ТВ». В 2002 г. вернулся в документальное кино, где продолжает работать в качестве сценариста и режиссёра. Автор книг «Телевидение. Закадровые нескладушки», «Эхо эпохи», «Свет во тьме».

Первые робкие попытки

«Какая яркая, красивая Звезда…»

Какая яркая, красивая Звезда!
Говорят, что она Планета…
Но для меня важно не это,
А нежное сиянье света,
Что взор ласкает иногда.

Днепропетровск, 1960 г.

«Стих Берлин задолго до рассвета…»

Стих Берлин задолго до рассвета.
Вымер, как иссякшая река.
Лишь мелькают в переулке где-то
Радужные стёкла кабака…

Берлин, 1965 г.

Позывные любви

День,
Словно тень,
Проходит
Краем души.
Вроде
Я,
А вроде
Не я…
Растворён
В оглушительном гаме.
Сдавлен
Со всех сторон —
И корчится
Под ногами
Ме-ло-дия,
Разорванная
На мириады
Бессмысленных звуков…
Мы рады,
Мы рады
Любому затишью.
Протягиваем руки
К соломинкам пауз.
Хоть на миг
Тишину!
И я бисером вышью
Светлый лик
Любимой…
Но мимо!
Мимо!
Мимо!
Уходит день
Набекрень.
Вроде
Та
И не Та.
СУЕТА —
Венец программы.
Но когда
Под конец
Бессмысленной драмы
Иссякают силы
И даже Светило
Угасает,
Идёт ко дну,
Вот тогда
Вдруг
Вечерами
Загораются звёзды
Вокруг
Так неестественно просто.
И всё стихает
Под их мерцаньем,
Исходит стихами.
И я, волнуясь,
Надеждой полон,
Настраиваюсь
По зову Сердца
На одну —
Единственную
Волну
В кратчайшем,
Тончайшем
Диапазоне

Волн…
И сквозь вопли и визг,
Захлестнувших эфир,
Позывные Любви
Пробиваются в мир.
В мир страстей и стихий
На эфирной волне,
Как мечты и стихи,
Прилетают ко мне.
Этот зов, эту нить
И таинственный стих
Я пытаюсь оставить
В песнях своих.
Неподвластные моде,
Любовью полны,
Пусть приходят
К вам
В радостный
Миг тишины.

Людмила

Как мир прекрасен и велик,
Когда глядишь в глаза Любимой.
И беды все проходят мимо,
Когда с тобой Любимой Лик.

Светла, загадочна, бездонна.
Ты – синь небес и гладь полей.
Ты – вечно юная Мадонна
В душе моей.

Явилась Ты, и я постиг
Смысл бытия и жизни бег.
Спасибо Богу и Судьбе
За этот искромётный Миг.

В моей душе гнезда не свили
Ни зависть и ни злобы Яд.
Хранит меня моя ЛЮДМИЛА —
Вся Суть и Нежность бытия.

Хвала Судьбе и вдохновенью!
И хочется плясать и петь,
Что это чудное мгновенье
Мне удалось запечатлеть!

От Тебя – свет,
От Тебя – тепло и слава.
Ты – наш самоцвет.
Мы – твоя оправа.

Не нужно нам иной услады,
Лишь только Ты была бы рядом.
Пусть будет так, без перемен.
Желают дети и… Вилен.

2006 г.

Суета

Серый день. Серый дом.
Серый сумрак за окном.
Серо небо. Серы лица.
Серой плесенью ложится
Серый Свет на гладь листа…
СУЕТА…

Москва, «Дарьял-ТВ», зима 2001 г.

Пророчество

Когда-то в забытой деревне,
Как будто из сказочных строк,
Цыганка, пророчица древняя,
Ступила на отчий порог.
Вещала меж явью и былью
Бесплотная звёздная тень,
Весьма припорошена пылью
Таинственных млечных путей.
И сквозь обветшалые шали,
Как гроздья космических гроз,
Её ожерелья сверкали
Огнём лихорадочных звёзд.
Забавно, легко, иллюзорно
В вечерней и вещей тиши
Словесные звёздные зёрна
Слетали на почву души.

И в детской душе прорастали
Миражной надежды цветы
На зыбком, пустом пьедестале
Нелепой и дерзкой мечты.
Мелькали времён полустанки,
Вертелась житейская ось…
Пророчество древней цыганки,
Увы, не сбылось, не сбылось.
Но всё же с упорством маньяка
Ищу я в небесной дали
Сигнала, послания, знака
Мне, пасынку этой Земли.

Гамбург – Москва, лето 2002 г.

Зеркала Земли

Черны от пота злые чепраки.
И черепа чернеют чернью вечной,
И в ковыли ложатся пылью млечной
Из-под копыт литые черепки.

Держу в руках один из черепков
Тех смутных лет, той старины глубокой —
И смотрит на меня нетленным оком
Судьба моя из глубины веков.

Быть может, здесь, средь волжских ковылей,
Я прикасался к влажному сосуду
И пил напиток яростный и мудрый
Из рук любимой Женщины моей.

Прерванная Песня

Любимая, мой Лебедёнок белый,
Парит, едва касаясь ковылей.
И стелются покорно перед ней
Сухая степь и влажный волжский берег.

Покой и мир хранит небесный зонт.
Лишь где-то там, за запредельным мысом,
Прошла орда какого-то Чингиса,
Покрыв вуалью пыльный горизонт.

Но это там, за дальнею чертой.
А здесь, в голубизне, весь лучезарен, тонок,
Парит над степью нежный Лебедёнок
Моею воплощённою судьбой.

Но вдруг у ног Любимой в ковыле
Зажглись два сгустка ярости и злобы.
И я рванулся в роковой чернобыль
Судьбе навстречу и навстречу мгле.

Застыл, смертельной лентою обвит,
Рука не дрогнула. Я вырвал злое жало —
И вздрогнула змея. И почва задрожала.
Дрожала Степь от грохота копыт…

Предчувствие

Упругие, тугие ковыли
В безмолвии вселенского простора
Торжественно, неторопливо спорят
О вечных тайнах матери-Земли.

И в мареве полуденных лучей,
В извечной дрёме, что вам нынче снится?
Крутой аллюр взбешённой кобылицы,
Каскад подков и терпкий звон мечей.

Живые смерчи в крови и в пыли
Сошлись лавиной ярости и мрака,
Разбрызгивая капли алых маков
В былинные степные ковыли.

Ну а пока в узде и под седлом,
В попоне из оврагов и курганов
Спит чутким сном коварного вулкана
Живая Степь в безмолвии седом.

Гимн статистике

Сколько в мире дилижансов?
Сколько сыграно романсов?
И исписано бумаг
По делам и просто так
В учрежденьях и судах
Не за совесть, а за страх?
Всё сочтёт до листика
Точная статистика.
Сколько в мире дилетантов
И непризнанных талантов,
Честолюбцев многоликих,
И ничтожных, и великих,
Фарисеев, моралистов,
Чистокровных и нечистых?
Всех сочтёт, лишь свистни-ка,
Точная статистика.
Сколько роздано авансов
По расчёту или в трансе?
Все сочтётся: страх, протесты,
Сопли, вопли, манифесты,
Истеричное юродство,
Благородство и банкротство.
Это вам не мистика,
А точная статистика.

Нокдаун
(монолог поверженного боксёра)

Да, я боксёр!
И нынче загнан в угол.
И прыгают канаты по спине.
Я распростёрт —
И секундант над ухом
Гнусавит жалкий реквием по мне.

Один, два, три —
Закончилась погоня.
Я сброшен вниз, как отшумевший лист.
Судьба, смотри:
Лежат мои ладони
На вечном пульсе матери-Земли.

А сквозь конвой
Надёжнейших канатов,
Тьму разрывая вспышками огня,
Кинжальный вой
Всех глоток-автоматов
Безжалостно впивается в меня.

Четыре, пять… По неподвижной цели
Ведут огонь, не уменьшая темп.
С башки до пят
Я корчусь на прицеле
Всех истинных убийственных систем.

Шесть, семь ещё…
А небеса как сито,
Сплошное мозаичное панно.
Уходит счёт,
А с ним уходят силы,
И гаснет опустевшее окно.

Семь, восемь… Пусть!
Но при девятом счёте,
Презрев бессилье и смертельный риск,
Я поднимусь, как штрафники в пехоте,
Чтоб драться насмерть,
Чёрт вас побери!

Страх

Устала моя голова.
Смешалися были и небыль.
Куда подевались слова,
Что падали звёздами с неба?
Куда подевался размах
Стремлений и дерзких желаний?
Тотальный неведомый СТРАХ
Мне сердце в комочек сжимает…

Костыли

Ах, какие костыли
Есть у матушки-Земли!
Деревянные, литые,
Железные и золотые.
Сотрясают мир эксцессы,
Все научные прогрессы
Исчезают в пух и прах!..
И лишь настойчиво, и тайно,
И вовсе, вовсе не случайно
Мир держится на костылях.
И я совсем не исключенье,
И не по щучьему веленью,
И не сказать, что я гуляю,
А как-то жалко ковыляю
Не за совесть, не за страх
На деревянных костылях.
Но, скажем так, не я один,
А был известный Господин,
Знаменитый интриган,
Великий злобный Талейран.
Ему внимали короли,
И даже чудо-костыли
Ему служили не простые,
А изумрудно-золотые.
Он золотыми костылями
Вертел князьями, королями
И, словно персонаж Эзопа,
Перекраивал Европу.
И Пётр-царь любил, любил,
Любил использовать костыль.
Нередко он, сказать позвольте,
Гулял по Меншиковой морде.
С тех пор по всей Руси Великой
Пошло в быту смешно и дико
Словечко царское гулять:
– Позволь тебе накостылять!
Вот такие костыли
Есть у матушки-Земли.
И я, чего греха таить,
С их помощью учусь ходить…
А нынче на краю Земли
Вновь маршируют костыли.
Жгут факелы и кличут браво:
– Всем костылям-героям Слава!

Монолог Галатеи

Застыв, как изваяние, у входа
В мир, что куда-то мчится и спешит,
Я думаю: «Зачем мне их свобода,
В которой нет ни капельки души?»

Не понять тебе вовек —
Этот мир непостигаем:
Чем ничтожней человек,
Тем он чинопочитаем.

Мне не прижиться в этом мире сроду.
Он ложью, словно змеями, обвит.
Зачем мне эта самая свобода,
В которой нет ни капельки любви?

Вон, гляди, глупец румяный!
Может он спокойно жить,
Жить под сенью истуканов
В серых мантиях из лжи.

О боги! Об одном прошу, не боле,
Сомнения и страхи поборов,
Хоть в бедности, хоть в нищете, в неволе
Даруйте мне мятежную любовь!

Я – Галатея! Камень покорён.
Ещё мгновенье – и проснётся дух.
О, где же, где же ты, Пигмалион?!
Хоть в бездну за тобой пойду.