Loe raamatut: «Взросление»

Font:

ISBN 978-5-4483-4046-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Прощание с летом

…Капля с тихим всплеском упала в незамутнённое сознание спящего, кругами разбегаясь по безмятежным водам сна. Напряжённо заворочались в голове первые, неосознанные мысли. Мальчик, колыхаясь в зыбком состоянии между сном и явью, точно со стороны наблюдал за своим неповоротливым умом, который слепо тыкался в разные стороны, тщетно силясь понять, – что же заставило его внезапно пробудиться. Когда мозг немного утомился от первого напряжения, мальчик попытался отогнать непрошенные мысли, вернуть состояние покоя и поскорее уснуть вновь.

– Андрюша! – звонко упала ещё одна капля, оказавшаяся чьим-то негромким окликом, сильнее разбудившим его. Но мальчику пока не хотелось просыпаться. Он настороженно притаился, в надежде, что больше его не окликнут и опасность бесповоротного пробуждения пройдёт мимо.

– Андрюша, вставай.

Он вдруг узнал бабушкин голос, понял, что зовут именно его. И наконец, вспомнил, что сам просил разбудить до рассвета. Тяжело приподнял голову от подушки. С трудом разнял слипающиеся веки. Заворочался… рука натолкнулась на что-то мягкое. Рядом, свернувшись клубком, спал котёнок. Отодвинув от себя маленький тёплый вертлявый комочек, сел на кровати. Несколько мгновений был неподвижен, осознавая себя и окружающий мир.

В доме висела глухая тьма. Было тепло и душно. Из ночной тишины различились первые безымянные звуки. В соседней комнате похрапывал дед. Через отворённое в ночь окошко, лился в комнату монотонный перезвон сверчка.

Нехотя расстался с уютной постелью. Натянул штаны и рубаху, подвернув длиннющие рукава. Побрёл, босиком, сквозь темноту комнат на крыльцо. Зажёг ночную лампу: в жёлтом абажуре забился испуганный мотылёк.

Положил в заплечную котомку шкарамбайку с червями и краюху хлеба, завёрнутую в кулёкданной. Взял заранее подготовленную удочку. Сунул ноги в дедовы сапоги, вышел на безлюдную улицу.

Его обступила объятая покоем деревушка. Вдруг где-то вдалеке залаяла собака. Прощебетала несколько нот невпопад всполошённая лаем птица, но тут же опомнившись, резко умолкла. И опять всё стихло.

Отправился в путь. Шагал вначале по большаку, – щебень мирно хрустел под ногами; затем свернул на широкую тропу и двинулся дальше по пустынному двору давно сгоревшего дома; под густыми ветвями вишен, яблонь и груш заброшенного сада; мимо провалившегося погреба, от которого тянуло сыростью и пахло плесенью; через густые кусты малины и смородины. Неспешно брёл вдоль ограждённых деревянными заборами огородов.

Большие сапоги приглушённо гопали по земле. Он всё шёл, и ему казалось, что он уже давно идёт под звёздным небом, точно шагает на одном месте. И хотя озеро было не очень далеко, у него возникло ощущение, будто предстоит ему, среди оцепенелого безмолвия, путь в несколько десятков таких ночей.

Вдруг окружающий мир пришёл в движение. Притихли звезды. Месяц – ночной странник, отправился в собственное путешествие по млечному пути. Повис над левым плечом мальчика, сопровождая его в дороге. Идти вдвоём стало веселее.

Мальчик неспешно спускался в низину. Поток попутного тёплого воздуха внезапно подхватил его и понёс по тропе, к плакучим ивам, склонившимся над одиноким озером. Мимо него и над ним по земле поплыл туман, в разрывах которого виднелись искрящие осколки неба. Добродушно подмигивал из-под этого прохудившегося покрывала месяц.

Добравшись до зачарованного озера, мальчик вышел к любимому месту: расчищенной полянке среди плотных зарослей камыша, в тени раздвоенной ивы.

В воде мерцало отражение опрокинутого фиолетового неба. Заглянул в глаза озеру, пытаясь разглядеть рыбу в его тёмных глубинах. Вспыхнул свет, – упала, рассекая озёрную гладь, звезда; запечатлелась тонким шрамом в памяти мальчика.

За озером нечётко виднелось безмерное поле, дальний край которого тонул в сгустившейся тьме.

Мальчик наживил и закинул снасть. Сел на старую, влипшую в грязь, покрышку. Замер, сосредоточившись на едва видном пёрышке поплавка, изредка отгоняя надоедливых комаров.

Вяло забрезжил день. Побледнел на небе месяц. Плавно гасли звезды – одна за другой. Седой свет неспешно растекался над землёй. Мутные образы становились чётче. Запели птицы, вначале несмело, потом всё громче и громче; в траве живее зазвенели сверчки. Из деревни донеслась отдалённая перекличка петухов и собак.

Чуть курился пар над озером; обездвижено стоял камыш. Ивы бесшумно полоскали длинные ветви в воде. Деревья и травы, в помалу густеющих оттенках, отражались на зелёной воде. Пахло свежестью.

Рыба не клевала. Внимание мальчика привлекла лягушка, напряжённо сидевшая на берегу. Понаблюдав немного за тем, как толстушка дышит, натужно вздуваясь, он перевёл взгляд на улитку, неторопливо тащившую свой маленький домик вверх по широкому стеблю длинной травинки, оставляя позади себя слизистый след.

В канавке соседней травинки собиралась вода, накапливалась на заострённом кончике, наливалась, тяжелела, пригибая стебель низко к земле. Ему захотелось приникнуть губами и испить эту каплю, покатать приятную влагу во рту. Капля скользнула на землю, разлетевшись блеском радужных брызг. По лицу мальчика пробежал блеск. Он поднял глаза: взору открылась необъятная утренняя даль.

Тонкая полоска света отделила небо от земли. Огонь зари полился на равнину. Посреди горизонта расцветал пламенный цветок. Огромный тусклый круг, быстро светлея, вырвался из-под земли, словно из темницы, заполняя край неба огнём. Свинцовое озеро подёрнулось розоватой пеленой. Набирающее силы полымя отражалось мягкими отзвуками-переливами на зеркальной поверхности озера. Мощным хором гремел оглушающий крик птичьих стай, на разные голоса славящих утро.

Боковым зрением мальчик увидел короткое подёргивание поплавка. Натянулась тонкая леска. Перо легонько прыгнуло раз, другой и вдруг ускользнуло глубоко под воду. Лягушка шлёпнулась в озеро. Мальчик подсёк и потянул удилище на себя, ощущая приятную тяжесть.

Сердце громко застучало. Больше всего он опасался того, что рыба вдруг сорвётся. Удочка, выгнувшись, опадала в дрожащей руке. Из-под воды показалась лупоглазая голова, рыбий хвост захлопал по воде. Мальчик выбросил улов на берег: переливаясь в первых лучах рассвета, трепыхался среди тёмно-зелёной травы карасик, величиной с ладошку.

Мальчик зачерпнул кульком воду. Крепко обхватил скользкое, упругое тело, снял с крючка и бросил в этот садок. Карасик немного побился о полиэтилен и успокоился.

Мальчик поменял червяка, забросил удочку, всколыхнув алые блики. Красочные узоры побежали по озёрной глади, нарушая зеркальность.

Он сел на покрышку и затаив дыхание, заворожено глядел, как по ту сторону озера всплывает над бездонным миром, златозарное солнце. Усиливая свечение, разрастаясь и наливаясь светом, возносилось оно всё выше и выше, с каждым тактом сердца.

Линия горизонта постепенно выпрямилась. Небо и земля вновь соединились. Бесконечно-голубое небо прояснилось; всколыхнувшись, загорелось золотом бескрайнее пшеничное поле.

Давно склевали рыбы наживку, а он, позабыв обо всём, любовался идеальным сияющим кругом: огонь полился в распахнутые глаза, расплавленным металлом побежал вглубь, заливая мальчика до краёв, опаляя сердце, зажигая душу, точно факел. Он вдыхал прозрачный свет как воздух. Он пил и пил его, как струи чистой воды. Нити лучей вливали в него ощущение невесомости. Тело тонко вибрировало, сердце стучало с долгими перерывами, дыхание струилось легко, свободно. Переполнив мальчика, яркий свет добрался до сознания, породив вспышку. Свет оказался повсюду: в нем и вокруг него, в каждой клеточке тела, в малейшем отзвуке мысли. Глаза полыхали. Зрачки расширились, созерцая безграничные светлые просторы. Мир померк. Озеро со всеми деревьями и камышом, небо, поле, птахи – всё исчезло. Он словно растворился в бесконечном мире.

Из-под воды вынырнула, раскрылась белая лилия. За ней ещё одна. И ещё… Сияя внутренним светом, без лучей, они плавали посреди переполненного синью озера. Миражное мерцание синих и белых тонов, оторвало его взгляд от непогрешимого блеска светила. Наполнив душу озёрными цветами, он оглянулся назад, – на холме сверкала объятая ореолом деревушка.

…Отцвели зарницы, угасло очарование. Утреннюю свежесть и чистоту сменила удушающая жара. Солнечный свет на озёрной глади замерцал утомляюще.

Пчелы вились над цветками; зудели, пролетая мимо, стрекозы; изредка мычали коровы. Паучки, распластавшись, плыли по воде. Под ногами прошуршала ящерка и скрылась в норке на берегу. Бабочки порхали с места на место. Одна из них села на большой камень, неподалёку от него, и, взмахнув крыльями дважды, замерла… Птичьи стаи всё шумели и шумели в потопленном ивняке.

Начался безудержный клёв. Красный поплавок яростно плясал на воде. Легкие пузырьки пены вскипали вокруг него. Ловля захватила всё внимание мальчика. Одного за другим выхватывал он из воды свеженьких карасиков.

Солнце продолжало своё восхождение по небу и вскоре повисло над головой. Клёв уменьшился, и, наконец, совсем сошёл на нет. Мальчик смотал удочку.

Птицы притихли, деревья застыли как нарисованные. Притаился ветерок. Озёрная гладь не смела даже дрогнуть. Природа неподвижно застыла в раскалённом воздухе. Только маленькие солнца блистали на поверхности озера.

Мальчик разделся, сложил вещи на траве. Вступил в прохладную воду, почёсывая пятку о голень; вошёл по пояс и поплыл. Поверхность озера была тёплой, он нырнул глубже, в холодный, леденящий слой. Немного поплавал и прилёг на отмели, растянувшись на спине. Колыхаясь в освежающей прохладе, разглядывал мечтательно-голубое небо.

На обозримой части неба появилось облако. Ослепительно белое и пушистое, как огромный комок блестящей ваты, оно приближалось, росло. Медленно проплыло над головой – точно небесный тихоход. Тень от облака тянулась следом, по земле. Легонько коснулась мальчика, и побежала дальше. Из высокой травы выперлась вдруг корова, отгоняя коротким хвостом надоедливых слепней и мух, уставилась на мальчика бездумными глазами, пережёвывая свою жвачку; скрылась в чаще.

Ещё разок искупавшись, мальчик собрал вещи и отправился домой. Возвращался тою же тропой. Кончик удочки выглядывал над кустами и по этому маячку его узнавали работавшие на огородах люди. Они разгибали спины. Смотрели на него, приложив ладони козырьками ко лбу. Громко спрашивали:

– Ну что, поймал что-нибудь?

Он поднимал над головой прозрачный пакет. Улов блестел на солнце. И тогда они кричали ему вслед:

– Ого! Молодец!

Вошёл в обсыпанный яблоками-паданцами двор. Под глубинной тенью дряхлой яблони бродили куры, склёвывая с земли мусор. На раскалённом огороде позади дома, среди сухих стеблей картофеля, стоял, облокотившись о черенок лопаты, дедушка. Солнце далеко вытянуло его обездвиженную тень. Бабушка хозяйничала в летней кухне, гремя кастрюлями. Котёнок, разморённый солнцем, лежал на лавке, свесив хвост к земле, и дремал.

Мальчик достал малька из кулёчка и позвал котёнка. Лениво потянувшись, тот спрыгнул на землю и неторопливо подошёл к нему. Осторожно понюхал трепыхающуюся рыбёшку, прибрал её когтями и начал флегматично есть. Мальчик скормил ему не меньше десятка маленьких рыбок, а ненасытный зверёк все никак не наедался. Когда мальчику надоело кормить зверька, он пошёл на кухню. Котёнок ещё немного посидел в ожидании. Несколько раз растерянно обнюхал пустоту вокруг себя. Наконец, осознав, что добавки не будет, запрыгнул обратно на лавку, и принялся умываться.

Мальчик притащил ведёрко воды из колодца, вылил в трёхлитровую банку, запустил туда оставшуюся рыбу. Долго разглядывал её сквозь увеличительное стекло банки.

Самых крупных карасей он бросил на сковородку. Пожарил на подсолнечном масле, немного поел. Вошёл в душную комнату и, скинув одежду, повалился на кровать.

Спал он недолго. Проснулся весь в поту. Духота томила. Ему вдруг вспомнилась зима в деревне, и гаснущее солнце в заиндевелом окне. Вышел на крыльцо, умылся ледяной колодезной водой, смывая тяжёлый полуденный сон. Доел остатки рыбы.

Послеобеденная деревня отдыхала, дремала, на улице никого не было видно.

Мальчик отправился в лес. Путь его пролегал мимо старой фермы, через шоссе и поле. Под ярким солнцем всё вокруг беспорядочно блестело. Свет отбивался от дороги и слепил глаза. Свет был в воздухе, в потрескавшейся земле, в высокой траве и в стогах сена. Отзвуки его слышались и в летней тишине и в нарушавшем её птичьем пении, в лёгком дуновении ветерка, в шелесте придорожных трав, и в шёпоте налитых колосьев. Мальчик брёл по золотому полю, вдыхая аромат обожжённой солнцем пшеницы. Обгоняя его, пробегали по краю неба и исчезали вдали редкие тучи. Лес приближался, возвышаясь над ним.

За полем, на краю леса, дорога огибала небольшое круглое болотце. Стоячая вода затянута ряской, тихо шумел сухой камыш, скрипели скрестившиеся стволы деревьев. Засохшие и белые они были похожи на отполированные ветром кости. И даже птичий ток здесь был сухой, трескучий.

Посреди мёртвой воды, на маленьком островке, сидела черепаха. Он понаблюдал за ней несколько минут. Как всегда, черепаха не двигалась. Удовлетворённый этим наблюдением пошёл дальше, вдоль звенящего в стороне ручейка.

Вскоре дорога спустилась к ручью. Над самым берегом неглубокого прозрачного потока, росли три низенькие дички. Они отбрасывали пышную прохладную тень. Трава под деревьями, недавно скошенная, проросла вновь и была свежей, пахучей. Мальчик прилёг отдохнуть на мягкой траве, под сплетением тенистых ветвей. Земля тут же приняла его в своё лоно. Он мгновенно уснул.

Проснулся с лёгкой головой. Ласково журчал поток в тени трав и цветов. В светлом небе виднелись размытые очертания парящих птиц.

Плеснул водой в лицо. Разулся, подвернул штанины. Пошёл по ледяной воде, ступая осторожно, чтоб не упасть. Дно было устлано скользкими камнями и водяной травой. Обмыл ноги, и вышел на другой стороне ручья.

Углубился в лес, вслушиваясь в перекличку щеглов, разбавляемую редким подкаркиванием ворон. Сочно и звонко, пронзительно, с детальной чёткостью звучали голоса птиц в лесной глуши. Пели пичужки, свистела иволга, ей подсвистывал сычик. Ритм поддерживал глухо долбящий сухое дерево дятел. На фоне птичьего оркестра солировал соловей. Последовав за его голосом, мальчик пошёл тише сквозь ярко-зелёную чащу. Подкрался к дереву, чтобы посмотреть на певца. Но так и не увидел его среди густых переплетений ветвей и листьев.

Побродив по лесу среди тысяч теней, среди деревьев, кустов и цветов, пройдя по множеству едва заметных тропок, когда-то давно протоптанных людьми, выбрался на знакомую дорожку. Внимая шороху сосен по сторонам, ступал по ковру из сухих иголок, веточек и шишек. Направляясь к группке тоскующих берёз, вышел на пёструю поляну, устланную разноцветными бутонами тысяч цветов.

В тени берёзовой рощи стоял маленький шалаш, сплетённый из гибких прутьев, заросший зарослями плюща. Мальчик насобирал веток, разложил костёр, сел перед входом в шалаш, подобрав под себя ноги. Огибая его, протаптывали свою тропку в редкой траве рыжие муравьи. Вертикально вверх поднимался смолистый дымок от сжигаемой бересты, хвои и сосновых шишек. Потрескивали сухие дрова. Огонёк то вспыхивал, то уходил в угольки. Тогда он подбрасывал палки и шишки. Иногда набегал ветерок, и костёр качало, развеивало; ярко-красный гребень хлопал, трепетал, бился из стороны в сторону. Долго-долго глядел мальчик в огонь, и ему казалось, что этот день не кончится никогда.

Вечерело. Затоптав остатки костерка, он покинул ветхий шалаш и пустился в обратный путь: солнце уже клонилось к земле.

Ноги взбивали облачка дорожной пыли. Жёлтая дымка стелилась позади него по земле. Он остановился посреди пшеничного поля. Земля, небо и горячий ветер окружали его. Прощально обернулся: тёмный лес, упираясь в небесную синь, безмолвно стоял в отдалении. Стая птиц шумной тучей сорвалась с деревьев, наплывая на низкое солнце. Мальчик сорвал охапку золотых колосьев, растёр их в руках. Отделив плевела, бросил зерна в рот. Жуя пшеницу, побрёл дальше. Пересёк асфальтовую дорогу, перелез через поломанную изгородь фермы, прошествовал мимо загонов скота, и огородами пробрался к дому.

Подхватил удочку и направился к озеру, но не старой, обходной, тропой, а напрямик, через оградки и огороды, по несжатому полю кукурузы и подсолнухов. В спешке задел, сшиб, перезрелый тяжёлый подсолнух. Тот сломался с хрустом, и упал на землю, разбросав вокруг себя длинные жёлтые лепестки. Очистил подсолнух от жёлтой пыльцы, попробовал семечки. Удовлетворённый их вкусом, взял подсолнух с собой. Среди чащи лободы наткнулся на старое кривое пугало. Стянул с него дырявую соломенную шляпу, надел на голову.

Пришёл на озеро, когда последние лилии уходили под воду. Комариные рои неподвижно висели в воздухе.

Первая же поклёвка принесла улов. Звук трепещущей на крючке рыбы раздался над вечерним озером. Следом покатился лёгкий хохот, – над попавшимся карасём насмехался погоныш. Ему радостно вторили лягушки. Им злорадно подгавкивали камышницы.

В камыше у противоположного берега выплеснулась рыба. По воде пошла мелкая рябь… Вдруг мальчик почувствовал, что рядом с ним кто-то есть. Он повернул голову и посмотрел ей в глаза. Она стояла у ивы, прислонившись к стволу, словно олицетворение души дерева, и глядела на мальчика. Ветерок легко овевал её. Ива осторожно гладила её зелёными волосами. Вечерний свет отражался в её задумчивых глазах. В тени, тонкое лицо было расплывчато-бледным.

Увидев, что замечена, девочка подошла и присела около него. Положила руки ему на плечо, опустила на них подбородок. Их взгляды перекрестились на пёрышке поплавка… Позади них загорелся небесный пожар, отбрасывая на землю косые багровые блики. Закатное солнце прощально зажгло пшеничное поле. Повеял вечерний ветерок, – по пшенице побежала волна.

Отстранившись, он окинул девочку долгим взглядом. Кожа её бела, а волосы черны и вся она была будто омытая дождём. Он смотрел как зачарованный – и не отводил взгляда. Она показала ему кончик языка и, сорвав с него шляпу, натянула себе на голову.

– Я искала тебя полдня, – сказала она, пробуя семечки и отбрасывая шелуху в заросли камыша. – Никто не знал, где тебя носит.

– Я ходил в лес.

– Шалаш всё ещё держится?

– Ага…

– Клюёт! – воскликнула она. – Тяни скорее.

Мальчик дёрнул удочку. Крючок был пуст.

– Шляпа!

Он пожал плечами:

– Это ты виновата.

Она рассмеялась. В глазах её заблестели весёлые искорки.

– А я завтра уезжаю домой, – вдруг сказал он, сосредоточенно цепляя червяка. – Приходи проводить.

– Приду, – сбившимся голосом пообещала она.

Помолчали. Яркий свет неожиданно погас. Ширь небосвода потемнела. Поле накрыл сумрак. В вечерней тишине пронзительным эхом разнёсся неприкаянный крик журавля, рождая отклик в самой глубине души.

На тёмно-синем небе слабо прояснилась луна, под нею, в озере, ещё одна – её отражение. Он закинул удочку. На поверхности воды истаивали последние краски, и поплавок растворился среди сгустившихся теней. Пришло время собирать снасти.

В густой траве скоро-скоро пиликал речной сверчок. Выдувала трубу болотная выпь. Где-то ухнула сова. Из деревни доносился собачий лай и гомон загоняемых во двор гусей.

Они медленно шли рядом. Тропа вела их вверх, на возвышенность, к деревне. В вечернем воздухе летели мелкие клочки пыли, палочки, жучки, паутинки. Чуть правее от деревни, в окаменевших тучах, окончательно исчезало огненно-красное солнце. Меж опалённых багрецом деревьев, среди которых взгляд выделил знакомую яблоню, догорали красные ряды крыш.

Догоняя их, брели вразброд коровы. Вскоре рядом с ними оказалась корова, отмеченная черным пятном на морде. Девочка похлопала её по впалому боку, сказала:

– Здравствуй, Красотка.

Когда подходили к дому девочки, корова полезла в чужой огород. Девочка подхватила хворостинку и, покрикивая, загнала Красотку во двор. Заперла калитку. Молча постояли, разделённые забором. Утихла спичечная дробь кузнечиков. Летучие мыши безмолвно носились в воздухе. Немые тополя вырисовывались на ночном небе.

– Ну, пока, – глухо сказал она.

– Не забудь, завтра утром, приходи.

– Не забуду, – чуть слышно прошептала она.

Он не видел её в темноте меж забора. Но чувствовал, что она стоит, не уходит, провожает его взглядом.

Подошёл к своему двору. Одинокая варакушка тихонько плакала в вишне. Только теперь он вспомнил, что за весь вечер они сказали друг другу так мало. Хотелось вернуться, позвать её со двора и говорить-говорить, как раньше, не замечая времени…

В окнах веранды горел свет. Ужинали. Он долго глядел, как дедушка берёт сухими пальцами горячие кули варёной картошки, очищает дрожащими руками шкурку. И подсолив, кушает, обжигая губы. Бабушка что-то говорит, голоса её не слышно, но речь её, кажется бесконечной и льётся долго-предолго…

Поставил удочку в углу сарая. Выпустил рыбу в банку. Выпил тёплого молока, заел куском хлеба.

Свет в веранде погас, слепые окна отражали огни звёзд. По двору бродили бесшумные лунные тени.

Идти в дом не хотелось. С помощью приставной лестницы, забрался на вершину огромного стога сена. С высоты смотрел на потемневшие кровли домов и поникшие кроны деревьев. Ещё глубже становилась ночь, звёзды разгорались ярче на чёрном величественном небе. Луна исчезла. Деревня погрузилась в первозданную тишину.

Для мальчика наступил миг одиночества, когда кроме тебя нет больше никого, ничего; только безликая, безучастная пустота, да ещё беспредельный покой.

Чёрное вогнутое небо, обхватило мир сверху, вобрало всё в себя. И он вдруг оказался в самой серёдке этого мира. Лежал на высочайшей вершине, посреди прозрачного ночного неба, широко раскинув руки; вслушиваясь в себя. В дрожащее, точно листок на ветру, сердце. В тревожные, трепещущие мысли. Рядом плавали, слабо пульсируя, звезды. Они стягивались к нему и блестели вокруг. Казалось, протяни только руку, и коснёшься их обжигающего холода.

Слышалась ему, точно сквозь туман, знакомая музыка. Мелодия неслась из темноты, пролетала ветерком, наполняла ночной двор. Возносилась ввысь, – далеко, до самых звёзд, странно сочетаясь с гармонией небесных сфер. И вот он уже поднимается вместе с мелодией всё выше и выше, к ставшему далёким небу, а звезды отступают всё дальше и дальше. Медленно кружится блестящая чернота в слипающихся глазах. Глаза закрываются, и перед внутренним взором раскидывается карта небосклона с сеткой звёзд.

Больше им не убежать от него. И вот он бредёт, – одинокий скиталец, по бесконечному зимнему пути, среди ледяных пустошей, холодных и чистых, очарованный хрустальным блеском. Вдруг лёд под ним вздрагивает, колышется. Чёрная трещина разбегается под ногами. Он срывается и падает, падает, мимо звёзд, погружаясь в бездонную глубину неба. Сеть звёзд сплывает вокруг него вниз, словно остатки воды по стенкам перевёрнутой чаши.

Чьи-то далёкие, но знакомые голоса доносятся до него. Наверное, голоса планет. Вдруг неожиданный поток подхватывает и несёт его, даря ощущение невесомости. И он уже не падает, а наоборот, летит; плавно летит сквозь пустоту. Это дедушка нашёл его на стоге и переносит на кровать, сквозь сон догадывается он. А небо вокруг него окончательно рушится, звезды кружатся и опадают, осыпаются поблёкшими лепестками. Слепая тьма охватывает всё, а за ней наступает беспамятство.

Наутро, – короткое прощание. Бабушка целует его в щёку. Дедушка сдавливает плечи в крепком объятии. Девочка появляется из пустоты, подходит к нему и подаёт руку.

«Прощай», – отрывисто говорит она и отступает назад, в темноту.

Машина уносит его вдаль, а он всё смотрит и смотрит назад, и ему ещё долго видится затопленная солнцем деревушка, уменьшающийся дом в тени старой яблони, неровная полоса асфальтовой дороги, и маленькие белые фигурки, машущие вслед…

Мальчик вздрагивает, открывает глаза: под головой старая подушка, скомканная простыня где-то в ногах, одеяло съехало в сторону.

Прислушивается. В соседней комнате похрапывает дед. Сквозь отворённое навстречу прохладной ночи окошко, льётся в комнату монотонный перезвон сверчка.

Тянется за одеялом. Рука наталкивается на что-то мягкое. Рядом, свернувшись клубком, спит котёнок.

Всё как обычно, всё, как и должно быть. Бабушка пока не будила его, ведь ещё слишком рано. И у него ещё есть время поспать. А день ещё впереди, много дней, ведь каникулы только-только начались. И рыбная ловля, и лес, и девочка, и прочее… это всё ещё обязательно будет. Завтра и следующие три месяца. А может и вечно… А тот день, что приснился, наступит нескоро. Может – никогда.

Голова мальчика падает на подушку. Он мгновенно засыпает.

Tasuta katkend on lõppenud.