Союз нерушимый: Союз нерушимый. Страна мечты. Восточный фронт

Существовал «план Паттона», детально разработанный уже после того заявления, бывшего для него лишь первым толчком. С целями не столь амбициозными, но оттого вполне достижимыми. Паттон первым в наших военных кругах чисто интуитивно уловил, что русские, преследующие в своей политике прежде всего собственные цели, очень скоро станут для Америки главным врагом и конкурентом – и первым отважно бросился в бой. Согласно плану, рожденному в тишине штабов, без громких заявлений, русских надлежало отбросить назад в ходе чисто локального конфликта, вернув в границы западной цивилизации как минимум Германию, Италию, Австрию, а максимум – Польшу, Чехию, балканские страны, а возможно, даже Прибалтику. Считалось, что Германия при первой возможности восстанет против захватчиков-коммунистов, как и восточноевропейские народы, а русские, измотанные войной гораздо больше нас, с радостью согласятся на мир, который мы им предложим, как только цели нашего наступления будут достигнуты.

Главным аргументом противников этого плана, к которым относился и Эйзенхауэр, была еще не завершенная война на Тихом океане. Существовал риск, что тогда СССР заключит союз с Японией, а большая часть наших сил окажется связанной на европейском театре. Паттон отвечал, что на востоке просто нет пока нужды в таком числе сухопутных войск (ну как вы представляете высадку миллиона солдат на какой-нибудь остров Тарава?), по крайней мере до момента десанта собственно на японские острова. И что он обещает завершить кампанию победой еще до зимы – если войска покажут в наступлении хотя бы половину той скорости продвижения, с какой они шли по Франции от Гавра до Рейна. Но узким местом была поддержка с воздуха – как раз авиация очень нужна была именно на Тихом океане. Напомню, что план «Молот Тора» – предельного ослабления Японии тотальными бомбардировками – был уже принят, и в рамках его требовалось не только задействовать подавляющую часть стратегической авиации, в том числе все авиакрылья, оснащенные новейшими В-29, но и увеличить число эскадрилий почти вдвое – таким образом, основную тяжесть сражения с русскими на этот раз должны были вынести сухопутные войска.

Американская армия находилась в тот момент на пике своей мощи. Имелось шестнадцать танковых дивизий (у Гитлера в начале его Восточного похода было двадцать, однако американская танковая дивизия была намного сильнее немецкой сорок первого года). Кроме того, все пехотные дивизии были насыщены техникой и были по существу тем, что у немцев называлось «панцергренадерскими». В целом же, по выкладкам Паттона, мощь одной лишь американской армии в Европе втрое превышала гитлеровский вермахт июня сорок первого – а были еще и англичане, и мы могли рассчитывать, что по мере нашего продвижения, немцы присоединятся к нам, не упустив случая отомстить русским за свое поражение, предполагалась также мобилизация в союзные ряды французов и итальянцев.

У этого плана был лишь один серьезный недостаток. Паттон был командующим всего лишь одной из армий, а не главкомом, и разрабатывал план по собственной инициативе (хотя, конечно, Комитет начальников штабов и персонально Эйзенхауэр были в курсе). Требовалось убедить высшие инстанции, чтобы план стал законом, – а вот там взгляды лиц, принимающих решение, были куда более консервативны! Напомню, что Америка стала уже по существу первой державой, спихнув с этого места англичан, но сама еще не привыкла к этой роли. А европейский театр в глазах многих влиятельных политических и военных кругов США реально был «вторым фронтом» в сравнении с Тихим океаном, и кровь Перл-Харбора жаждала отмщения. Наконец, американский бизнес, имея выгодные советские заказы, вовсе не желал ставить интересы США в долгосрочной перспективе выше своей сиюминутной прибыли. В итоге Америка готова была воевать с русскими лишь при условии, что это будет быстрая и легкая война с нашей стороны, «простите, мы слегка вас побили и взяли свое – но ничего личного, просто бизнес, ок? А теперь будем вести с вами дела снова».

Я был одним из тех, кто должен был добыть фактический материал, чтобы план Паттона был рассмотрен. В течение месяца я объездил всю Германию, наблюдая русских вблизи. Меня принимали очень любезно, как союзника, а я улыбался, смотрел и запоминал – то, что, очень может быть, скоро поможет нам лучше и эффективнее убивать этих русских; ничего личного, так устроен мир, что все не могут быть сытыми и довольными, кто-то должен потесниться. Гитлер был грубым мясником – но согласитесь, что в идее «в мире должен быть лишь один хозяин», чтобы не было анархии и войн, что-то есть! Надо лишь уметь сделать так, чтобы абсолютно все были убеждены в вашей правоте – включая того, чью собственность вы отнимаете. Во все века Германия славилась своими солдатами, а Америка – юристами и рекламой, и кто в итоге оказался сильнее?

Меня принимали как героя – «тот, кто подбил шесть “королевских тигров” в одном бою». Поразмыслив, я пришел к выводу, что это есть истина – ведь общеизвестно, что фактом является то и только то, что подтверждено юридически? Как было объявлено и записано в наградном листе – и какое имело значение, что «кенигтигров» там было всего два, а не шесть, и уничтожил их не я?^[50] Я честно рисковал, был на волосок от смерти, там сгорела вся моя рота, а мне пришлось месячным отпуском лечить расстроенные нервы, чудом вырвавшись живым из того ада! Я искренне считал себя героем – и это мое право украл у меня тот русский, с которым мы встретились в Берлине.

Его слова звучали издевательством. «Мистер Ренкин, никто из нас не сумел достичь вашего результата, “кенигтигров” на всех не хватило – но по две штуки на каждый из моих восемнадцати экипажей точно было». И это не было пропагандой – Хемингуэй, бывший переводчиком нашей беседы, присутствовал при том бое и видел все своими глазами! А еще на поле боя были «пантеры», германский танковый полк полного состава отборной дивизии СС «Викинг» и бронепехота – и все они так и остались там, трупами и горелым железом. Но это был еще не самый страшный бой – на Зееловских высотах было труднее… Русский говорил обо всем, как о всего лишь хорошо проделанной работе, не о подвиге! И никто после не давал ему отпуска для лечения нервов, черт побери!

Были и другие примеры, но этот самый показательный. И я, опираясь на них, с чисто военной точки зрения, вернувшись, заявил о полной бесперспективности плана Паттона, при всем моем уважении к этому великому генералу. Категориями Франции сорок четвертого года нельзя было мыслить в войне против русских, там нужен был совсем другой масштаб. Представьте рыцарский турнир, о каких мне рассказывали английский друзья: благородные рыцари честно бьются копьями и мечами – и вдруг на поле появляется Кинг-Конг с громадной дубиной и просто расшвыривает бойцов ударами, как кегли! Быстрой и легкой победы над русскими быть не могло – наши потери намного превысили бы расчетные, и о вторжении в Японию пришлось бы забыть еще года на два – а результат был крайне сомнителен, военная игра, проведенная по приказу КНШ, показала, что можно с уверенностью говорить лишь об оттеснении русских до Эльбы, дальше же неминуемо должна последовать оперативная пауза, и кто лучше ею воспользуется, большой вопрос.

При всем безусловном уважении к Паттону, он оставался человеком иной, доядерной эпохи, рассматривая современный танк как стального коня новой кавалерии, а вовсе не как элемент огромной военной машины, на вершине которой, если верить анализу, проведенному нашей разведкой пять лет назад, уже тогда, вероятно, находилась русская бомба.

Паттон оставался бойцом до конца. Понадобилось бы – пошел бы на штурм рая со своими танками. И вероятнее всего, оказался бы в аду… Но это не умаляет величия духа знаменитейшего из наших танковых генералов, под началом которого мне довелось служить во Франции и Пфальце.

Он просто опоздал на свою войну.

Он все еще рвался на европейские холмы, хотя шверпунктами глобального сражения теперь были Невада и Семипалатинск. И был изгнан в отставку за свое упрямство в отстаивании этого своего плана – а вовсе не за то первое обещание «дойти до Москвы», как считается всеми. Буквально за день до его отъезда на генерала было совершено покушение, по официальной версии «вервольфом». Да, я знаю, сколько было написано после по этому поводу – «немецкий след», «русский», даже наш, а также британский и французский. Истина же заключается в том, что слишком многие были рады снять генерала с доски как мешающую фигуру, и оттого, я уверен, если и не посылали убийц, то радовались случившемуся. Я знаю лишь достоверно, что расследование проводилось крайне поверхностно, и все договорились, что виновен «вервольф».

Юрий Смоленцев «Брюс».

Киев, ночь на 24 июня 1944 г.

Первое правило на войне – пока тихо, пользуйся случаем, спи и отдыхай. Потому что когда начнется, и то и другое станет роскошью.

Вот где бы вы на месте бандеровского генерал-хорунжего Кука расположили бы свое воинство – так, чтобы до поры оно не привлекало внимания и в то же время было под рукой? Ладно, часть под видом «колхозников» на ярмарку пришла и в доме колхозника расположилась, да и просто под телегами на рынке, благо лето и тепло. Часть загодя собрались под видом «артелей» на восстановление города, у артели и свой транспорт возможен, и под видом инструмента можно оружие пронести. А где штабным быть, чтобы с относительным комфортом, и связь имелась? В частном секторе, не говоря уже о квартирах, свыше десятка морд будет уже приметно.

А есть, оказывается, такая шайка-лейка, как Украинский Красный Крест. С одной стороны, вроде общественной организации, с другой же, насчитывает свыше ста тысяч членов, открыто шефствует над тысячами больничных палат, а также домами инвалидов, детскими домами и множеством тому подобных учреждений, вплоть до психбольниц. Формально подчиненных обл- и горздравам – но по факту могущий распоряжаться значительной частью этого ресурса. В войну КК занимался безусловно полезным делом – собирал для госпиталей продукты, шил белье, организовывал санитарно-эпидемиологические отряды. В то же время это была насквозь пробандеровская контора – а впрочем, как отличить, «где кончается Беня и начинается полиция»: вот идеи и пропаганда о благе, величии и интересе одной Украины с выносом за скобки СССР – это бандеровщина, или еще нет?

И чье внимание может привлечь появление в госпитале сразу партии больных мужеска пола и боеспособного возраста, да хоть из самого отдаленного района? А может, даже и не больных, а в карантине. Вот нашли там санитары какую-то бациллу в колодце и постановили изолировать всех, кто из этого колодца воду берет. Заодно законная основа подвозить продукты на нужное число рыл, и телефонная связь, и даже ограничение контакта с населением, – а то ведь не сдержатся «щирые», которым обещан большой грабеж, покажут до срока свою бандитскую суть!

Больница Павлова на улице Фрунзе – это вообще-то главный киевский дурдом. В зданиях бывшего монастыря – кирпичных, царской постройки, в два – три этажа. В оккупацию немцы расстреляли здесь всех пациентов, причем часть персонала тоже была в том замешана – за что после освобождения Киева арестована НКВД. Потому и был прислан из Москвы новый главврач, сразу не угодивший бандеровцам – еще и тем, что увидел то, что видеть не должен, стал всякие вопросы задавать. И есть у нас его сведениям подтверждение, из другого источника. Основным видом связи у бандер была все же эстафета, даже при наличии телефона (и редкость еще телефонные номера, на весь Киев сейчас порядка тысячи, и про прослушку уже знают). Причем курьерами работали женщины, а чаще всего подростки. Чтоб даже в комендантский час – «дяденьки военные, мне к мамке надо», кто читал Катаева про парус одинокий, тот помнит, как это работало еще в 1905 году. Вот только у одного из таких юных друзей УПА был приятель Витька, а у того брат-бригадмилец, Киев все ж не Львов, и трудно даже бандеровскому СБ такие вот мальчишеские связи отследить. И знаем мы теперь, что сидят постоянно в той больнице штук двадцать крайне подозрительных морд с оружием – причем, судя по частоте сообщений эстафетой, и не только входящих, но и исходящих, это не просто «боивка», а штаб.

Правда, сведения эти мирного времени. Витек, юный разведчик наш, сказал, что там вроде больше рыл ошивается, причем не только сидят тихо, а ходят у ограды, караульную службу несут. И Кныш сказал, что по сведениям угро, неизвестные вооруженные люди выгнали из той самой больницы часть ходячих больных, освобождая один из корпусов. Точных сведений получить не удалось, учитывая профиль «павловки», много ли псих расскажет, вот и бандеры, наверное, о том же подумали. Но желание усилить охрану после того, как «потеряли» главврача, выглядело очень разумным. Не надо их толпой тупых рагулей из схронов считать, конкретно у Кука начштаба – кадровый польский офицер. Есть вариант еще худший – что они просчитали наш интерес и готовят нам засаду. А не прийти мы не можем, уж больно цель сладкая – штаб, и недалеко совсем!

Вот не было ни гроша, да вдруг алтын! Возвращаемся мы на базу, в горком, а там нас встречают уже! На подступах какие-то солдаты окопы роют, а внутри все знакомые лица! «Петр Егорыч, какими судьбами? Привет, Булыга, и ты тут?» И еще двое серьезных мужиков, тоже с оптикой – вторая снайперская пара. Ей-богу, я после такого командование зауважал – передали, значит, куда надо, мою заявку из СМЕРШ Пятой Воздушной, а там рассмотрели и дали делу ход. Еще вчера я говорил, что нам снайперов в огневую поддержку не хватает. Вот только надо что-то для ночной работы – придется нам делиться, хотя бы Пилютину выделю винторез. И незнакомый капитан, с петлицами ВДВ, докладывает – рота прибыла для обороны штаба, девяносто восемь человек при десяти пулеметах и еще шесть «рысей». А это, я скажу – вещь! Кто не знает – примерный аналог «шмеля» из конца века. Тяжелый реактивный гранатомет на сошках, в боекомплекте выстрелы и кумулятивные противотанковые, и осколочные противопехотные, и дымовые, если надо оперативно завесу поставить, и самая новинка – термобарические, по фугасному действию все ж не дотягивают до гаубичного снаряда сто двадцать два миллиметра, как «шмель», но вполне сопоставимо. В общем, артиллерия переднего края. Теперь с бандерами будет совсем другой разговор!

– Стреляли, – отвечает Петр Егорыч Пилютин, лучший снайпер Ленфронта и участник охоты на фюрера, на мой вопрос, какими судьбами.

«Белое солнце пустыни» вышло на экраны здесь еще в прошлом году. И слова Саида стали уже крылатыми, особенно среди снайперов. Стреляли – если мы, то значит, тут есть в кого, враг обнаружен, ну а если в нас, так тем более надо кого-то укоротить. А Петр Егорыч был флегматиком и долгих речей не любил.

– Ну, ты даешь, Булыга, рюкзак у тебя еще тяжелее, чем тогда в Нарвике. Как ты его поднимаешь, даже с твоим ростом?

– Так там лишка нет, старшой, – отвечает Пров Булыгин (а «пила» у него уже сержантская), – и опыт такой, что лучше попотеть, тем более в тылу, чем в деле чего-то позарез нужного не окажется. Осторожно – оптика у меня там.

Снайперские стволы с оптикой пока остаются в РККА (все еще часто называют так Советскую армию, причем не только в разговоре, но и в документах иногда) дефицитом. Это при том, что на «калаши» перевооружили практически всю строевую пехоту действующей армии – лишь в тылу еще и трехлинейки встречаются у бойцов. А снайперок не хватает, хотя запустили в производство и аналог СВД, и СВ-У, и даже что-то похожее на винторез, но последние два типа идут исключительно осназу. А армейские «старшие стрелки» в отделении или взводе нередко бегают с обычным «калашом», и вся разница – это боевая задача: на поле боя в первую очередь выцеливать офицеров – да снайперский доппаек (сушеная черника). Ну, и, конечно, перспектива: хорошо себя показал – перевод в снайперы настоящие. И трофейные немецкие «98к» с оптикой встречаются не только у «старших стрелков» (тут если добыл – то не отдаст ни за какие коврижки, с полного одобрения командира), но и у снайперов. Хорошая машинка, бой точный, патроны достать на фронте не проблема. И оптические мосинки еще вовсю в ходу (в нашей истории были в армии до шестидесятых), и «светки» (а вот эти с появлением СВД стали быстро с передовой исчезать – все ж меткость заметно хуже). Но СВД заслуженно считалась у знающих людей лучшим инструментов и в двухтысячных (именно таким, с которым марш-бросок по местности, и неделя в дальнем рейде – а не тем, что к огневому рубежу с комфортом приехал, из футляра достал, выстрелил, и назад убрал, пылинки сдув, и не дай бог уронят). И по тому, что у Пилютина с Булыгой на двоих было: тяжеленная «фузея» калибра двенадцать-семь (ПТР с оптикой, прошибает и легкую броню) и две СВД, и еще «калаш», – было видно, что люди это очень уважаемые и заслуженные (три единицы из перечисленного тащил на себе Булыгин, у Петра Егорыча, ростом ниже его на две головы, была лишь одна винтовка). И у второй пары вижу: у одного тоже СВД, у второго мосин, но с густыми насечками на прикладе.

Срочно собираем штаб. Показываю на карте и рассказываю, что нам известно о противнике. Вот любили бандеровцы пулеметы – у них в сотнях могло быть по ручнику на троих, станкач на десяток. И в расчетах старшины, прошедшие соответствующую немецкую школу, не редкостью были у них такие кадры, огневой выучкой не уступающие нашим сверхсрочникам. Кирпичные дома дореволюционной постройки – и если там внутри пулеметчики наготове, то мы оттуда не выйдем, поляжем все. И ночь не поможет – трудно, что ли, ракеты периодически пускать? Так что без хорошей огневой поддержки, внутрь лучше и не соваться. Артиллерия нужна – и ты, капитан, ее нам обеспечишь! Ну нафиг здесь «рыси» – нет у бандер танков, и не требуется пока укрепления штурмовать!

А я уж думал, оперов из угро привлечь. Так не их это работа! Зато теперь – живем! Шанс не просто пощипать бандер, а полностью уничтожить!

– Так, может быть, просто расстрелять из «рысей», и все? – спрашивает капитан. – Внутрь вам зачем? Так пленные нужны?

– Нужны, – отвечаю, – а еще больше – удостовериться, что там именно бандеры, а не больные с персоналом. Как ты в такое помещение роту впихнешь, прежних обитателей не выставив?

Едем на «додже», «газике» и полуторке, от горкома взяли на север, через Подол, заранее договорившись с рабочей самообороной (да и успел я уже побывать на «Кузнице», завести знакомства, обговорить связь). Пересекаем Нижний Вал, едем по Фрунзе мимо Татарки, Павловская больница у самого поворота на Бабий Яр. С сорок первым городком обговорено, что патрули армейцев не будут заходить к югу от железной дороги, а рабочие отряды с «Кузницы» держат рубеж по линии станция Киев-Петровка – Корабельная – Шолом-Алейхема. То есть в интересующем нас районе, вдоль Фрунзе севернее Заводской, и у юго-восточной окраины Куреневки, своих быть не может, любой вооруженный – это враг.

Со стороны Татарки слышна редкая стрельба. Знаем, что в городе держатся наши – и казармы на Саперном Поле, где все же подавили бунт, и училище НКВД (эти не только сами отбились, но и выделили силы на оборону объектов рядом), и некоторые отделы милиции, и райкомы, и телефонная станция на Крещатике. Интересно, бандеровцы тоже урывками спали, как я сегодня – час там, полчаса тут? Или все же дрыхнут толпой? У них СБ и «жандармерия» понятие о дисциплине имели, и не хуже армейского, а обычные селюки из схронов бандитами так и остались, к тому же в городе им непривычно. Доктор говорил, что те, в больнице, ночью все же спали, тихо там было, а вот на втором этаже, где начальство, допоздна был виден свет.

Приехали в точку сброса. Трое десантников у машин, остальные выдвигаются к объекту, впереди наша четверка, скрытно, двумя боевыми парами, вторым эшелоном десантура, снайперы, Финн и Мазур с ними, груз тащит, и для связи – слава богу, еще наши переговорники и ПНВ живые!

Кретины! Устав вы так и не выучили (оказывается, в УПА есть официальный, писаный устав – смесь немецкого, польского и нашего), часовому курить на посту запрещено категорически во всех трех! Хотя, может быть, это приманка, смертничек как раз для нас выставлен, из провинившихся – а рядом замаскировалась группа захвата? Или пулеметчики уже изготовились и всех положат? Даем нашим сигнал замереть и подползаем поближе.

– Мыкола, эй, Мыкола! Ходи сюды!

Ну, вот и второй нарисовался. Вижу и третьего, дверь открывается и выходит на крыльцо, тоже с папиросой. Идиоты – часовому курить нельзя не только оттого, что демаскирует, но и затем, что огонек ночное зрение сажает напрочь! Так глаз у нас устроен, что побыв в темноте, повышает чувствительность, но медленно – а вот к свету адаптируется почти мгновенно. Лежим, смотрим. До этих гоблинов метров сто. Все ж хорошо, что лето, трава – тут, практически за городом, лишь на дороге асфальт. И ветерок веет – значит, трава шуршит. Пожалуй, можно и поближе, не заметят!

– Волк, я Лось-1. Цели? – голос в радиогарнитуре.

Волк – это мы, группа захвата. А «лось» пришло на ум, глядя на Булыгина – два метра рост, за центнер вес, и ни грамма жира, сплошь тренированные мышцы (за полтора года в «лесных егерях»). И двигается ловко и легко, как белка, что у качков практически не встречается. Вот интересно, Михалков про своего Дядю Степу уже написал?

– Лоси, основной. Один к нам.

Основной вариант – держат окна. Если оттуда ударят пулеметы – гасить. Хотя если там действительно сотня, то где ее посты? Тогда часовых должно быть побольше. И одна пара нужна здесь, потому что винторез, бесшумный и беспламенный, достанет до зданий лишь от ограды – а вот СВД может работать и издали.

Подползают. Ну, снайперов не надо учить передвигаться скрытно и бесшумно. Особенно снайперов-фронтовиков, отвоевавших больше года. Пилютин с Булыгой – ох, мужики, втягиваю я вас в истории, но простите, ваши умение и опыт – это нам лишний шанс на успех операции. Значит, так: этих курящих гавриков у забора мы завалим сами, ваша задача – бесшумно прикрыть, если из двери выскочит разводящий (а кем еще был тот мужик на крыльце?), или если (если!) все ж нарисуется замаскированный секрет, или того хуже – группа захвата. Ночь темная, хотя июнь, но Киев ведь, а не Ленинград, и даже облака набежали, так что в полусотне шагов человека не разглядеть без ПНВ. И фонарей нет – только тусклая лампочка над входом. А вот открытые настежь окна мне не нравятся сильно – мало того что внутри все хорошо будет слышно, если нашумим, так и для стрельбы удобно!

– Стая, готовы? Мы начинаем!

Что хорошо, забор тут решетка, но с каменным парапетом внизу, высотой где-то по колено. Удобно за ним укрыться… или группу захвата укрыть. Но ведь бесшумных засад не бывает – ну, если только там совсем крутые спецы лежат! И если что, через ограду легко перекинуть гранату, тогда не позавидую укрывшимся. Полсотни метров преодолеваем за пять минут. Гаврики рядом совсем… если бы не решетка, можно было бы их из винтореза снять, а если в прут и рикошетом? Ни один ведь крикнуть не должен! Ну вот, снова сошлись, беседуют.

– Эй, Мыкола, а что делать будешь, когда колхозы отменят? И все имущество назад?

– Справным стану. Тут главное хоть небольшой капиталец нажить, а после уже легче, как в оборот его пускать. Рубль дал – два взял.

– Смотри, не прогори. Голодрань берет охотно – возвращать не любит.

– А зброя зачем? И с хлопцами сговориться, чтобы была малая, но оружная сила. Тогда любого строптивого в бараний рог согнем.

– Первым делом председателя нашего на осине повесим. Обнаглел совсем, все себе тянет.

– Так он нашему хорунжему, кажись, сват. Как бы тебя не удавили за такие разговоры.

– Ничось, посмотрим еще, как карта ляжет.

А никак уже у вас не ляжет, будущие мироеды! Поднимаюсь над парапетом, в руке ПБ (пистолет бесшумный). И в головы с семи метров по подсвеченной папиросками цели – хлоп, хлоп! Готовы.

– Стая, пошли!

Все ж хорошо, что ветерок. Не то было бы слышно, как два десятка мужиков, обвешанных оружием, выдвигаются на исходные максимально быстро – нет тут заграждений, и не надо думать о противопехотных минах! Сейчас, по закону подлости, только бы не выглянула снова морда из дверей! Тогда придется ее гасить, а если там внутри еще кто-то? Будет тогда «вариант два» – разносить все из «рысей», шесть стволов, по четыре выстрела на каждый, поровну зажигательных и термобарических. Дома, конечно, капитальные, стены, наверное, в метр – но уж стольких попаданий им хватит! Вот только не будет гарантии, что не выживут главари, за которыми мы и пришли – ради кучи схроновой пехоты и стараться не стоило бы! И остается сомнение – а вдруг там и больные с персоналом?

На исходных. Стрелки с «рысями» готовы, снайперы тоже. Рябой колдует у забора, закладывая сюрприз – если нам придется спешно отходить с пленным или, упаси боже, с «двухсотыми» или «трехсотыми». А пока десантники строят нам живую пирамиду, и мы перелетаем на ту сторону тремя парами – и вперед!

Корпус самый ближний к ограде, в форме буквы «Г». Короткое крыло с отдельным входом – это наш объект и есть. Заходим с торца – меньше шанс, что нас увидят из окон длинной стороны, если там кому-то не спится. Окна первого этажа нараспашку, пробегая мимо слышу храп. В принципе влезть можно было бы… Нет – на фоне окна будет шибко приметно, и не так удобно стрелять, как от двери. Вот если дверь будет заперта… Не заперта – обычно, когда окна не закрывают, то дверь не запирают тоже. Доктор нам план нарисовал, так что расположение помещений мы хорошо представляем. За дверью коридорчик и комната сторожа-дежурного. Тук-тук, кто там сидит?

Без стука, конечно. Из-под двери пробивался свет, и слышались голоса. На слух четверо, и они там играют, что ли? Ну, будет вам сейчас голливуд с ужасами – а в роли ужасов мы. Точно, четверо. Сидят за столом, режутся в карты, мне и Вальке Скунсу на их рожи любоваться некогда, четыре раза «хлоп». Это что, караул был, что ли? От двадцати шестеро – но лишь двое службу тянули на постах, а прочие в помещение и в карты тут бдим?

– Финн, Мазур, держите коридор.

Две палаты на первом этаже, мы с Валькой в одну, Влад с Рябым в другую… удачно зашли! Палата, как сказал доктор, двенадцатиместная, но две койки вижу свободные, а на прочих спят! Мирные больные – вот только у входа, где вешалка и стол, оружие сложено: и винтари, и ППС, и «шмайсеры». А некоторые и с собой прихватили, на спинки кроватей повесили – и не проснетесь теперь! Трудно ли взять в ножи спящих? Если умеешь двигаться быстро и бесшумно и знаешь, куда бить, учили нас этому – не сложно, но очень грязно. Главное – на крови не поскользнуться под конец. А на самый последний случай, если кто-то спит по-звериному чутко и проснется – то в левой руке у меня и Вальки те же ПБ. Можно было и одним холодняком, как с немчиками в Кюстрине у моста – те мальчишки-зенитчики, кто и пробудиться успел, лишь пищали «нихт» и «муттер», руками закрываясь, оружие у них по орднунгу было в пирамиду составлено – но здесь окно открыто, еще кто-нибудь наружу сиганет, и нам еще второй этаж брать, где самые волчары, так что надо с гарантией.

Нам стрелять не пришлось ни разу, Рябому лишь однажды. Вот и двадцати одного бандеровца нет – двадцать семь, с караулом. Теперь наверх!

Там, по рассказу доктора, не две большие палаты, а пять поменьше. И публика тут была посерьезнее – судя по тому, что в первой же, куда очень тихо вошли мы с Валькой, нам навстречу дернулся детина уже с автоматом в руках, пришлось стрелять, и еще во второго, что на койке спал. И из соседней палаты, где работают Влад и Рябой, слышу щелчки – да сколько же их тут, доктор сказал, два десятка всего, а мы уже за три десятка упокоили! Следующая пара дверей. Влад с Рябым в левую вошли, мы буквально на секунду задержались, распахиваю правую, и сразу оттуда выстрел громом в ночной тишине – стоял бы в рост и напротив, точно бы в грудь получил, а так над головой пролетело, а вот стрелявший передо мной как мишень, из темного коридора на фоне окна, да еще через ПНВ – готов! И снаружи слышу крики и стрельбу – а вот это плохо! Но мы ведь почти у цели!

– Волк, я Стая, активность в главном корпусе, – голос в рации. Вот влипли!

Распахиваю последнюю дверь, в конце коридора, и швыряю внутрь светошумовую гранату – коль пошла такая пьянка, шуметь так шуметь! Слышу полузвериный вой, там кто-то катается по полу, держась за лицо – знакомая реакция, временно ослеп и решил, что вовсе зрение потерял! Он тут один. Главарь, наверное? Вырубаю, не насмерть, ударом по башке, полевая сумка на спинке стула, на столе какие-то бумаги – берем, и отход! Не спускаясь на первый этаж – через окно в другом конце коридора.

– Стая, путь два, чисто?

– Чисто, прикроем, я Лось, – голос Булыгина.

Можно и выпрыгнуть, но зачем нам риск ноги сломать? Заранее припасенный крюк на подоконник, веревку наружу, и пробежаться по стене – выходит почти так же быстро, как прыжок. Сначала выкидываем пленного, стянув ему запястья «наручниками», узлом и придерживая конец. Следом вылетают Финн и Мазур и сразу залегают, прикрывая один слева, второй справа. Затем Рябой, Влад, Валька – я на миг задерживаюсь, на лестнице слышу топот, кидаю приготовленную РГД, и в окно. Рвануло, когда я был уже на земле.

– Стая, я Волк, мы вышли, давай! И двери!

Мы лежали и были к тому же прикрыты торцом выступающего крыла. Но все равно впечатление сильное. Шесть зарядов из «рыси» влетело в окна главного корпуса, из которых мерцали вспышки выстрелов и пулеметных очередей. Если там столько засадников, то больных и персонала остаться просто не могло! «Рысь» уже местного изготовления ненамного уступает «шмелю» наших времен – так что мало бандерам не показалось. Не дожидаясь, пока они там очухаются, встаем и бежим к ограде. Берем сильно вправо, чтобы не быть на свету, там разгорается пожар. А «рыси» бьют снова, теперь зажигательными. Здание кирпичное, но все перекрытия дерево, гореть будет хорошо!

Отходим перекатами, попарно. Финн и Мазур тащат пленного. Отбежав метров двадцать, залегают, теперь бегут Влад и Рябой. И я знаю, что упав на землю, они не лежат, а ползут – чтобы подняться не там, где их мог видеть возможный стрелок. Не хватало еще потерять кого-то на отходе. А в заборе уже зияет дыра, рванули заряды, грамотно наложенные Рябым на прутья и приведенные в действие сержантом-сапером из десантуры. Осталось пробежать метров шестьдесят, так хочется рвануть без оглядки, ведь несколько секунд, и уже у своих!