– Мэри, – я ощущал некое беспокойство в ее речи, потому решил больше не сомневаться в себе, хватит быть тряпкой, – послушай. Планеты, звездные системы, галактики или множественные вселенные – ничто, в сравнении с сегодняшним вечером. Здесь и сейчас, одиночества не существует, и я сделаю все возможное, чтобы оно не появилось вновь. Запомни, мы никогда не будем одиноки.

Мэри повернулась ко мне и произнесла с такой нежностью, какой я ни разу от нее не слышал: «Спасибо тебе, Джонни».

Я навис над ней, словно ожидая разрешения. Девушка закрыла глаза и слегка приоткрыла рот. Сердце заколотилось. Преграды больше нет. Стены рухнули, дав доступ к спрятанным чувствам. Ближе, еще чуть ближе. Жар коснулся моих губ. По щеке Мэри хлынула прохладная слезинка, и я крепко обнял ее.

Два темных силуэта, отбрасывающих длинные тени на весь холл, слились в один. Две замерзшие души растаяли в тепле, которое не смог бы остудить холодный космос за стеклом. Бесконечность пустоты против маленьких влюбленных, сиявших ярче звезд.

Когда дверь в палату тихонько шикнула, плавно проигрываемые воспоминания закрутились в ускоренном режиме: новая, голубая планета Вельт-2, так похожая на старушку Землю; громадные здания-колонии, где решено было держать новоприбывших; скотские условия, положенные «разрушителям»; долгие и нудные переговоры с местным населением; ксенофобия, вечное тыканье пальцем в спину, а затем внезапное дружелюбие.

Кто-то снова нажал на перемотку и фильм продолжил спешку: пять лет спустя, Джон и Мэри получают отдельный участок, как и все переселенцы, в отдельном «городе», получившем название «Терра-3». Несмотря на все уговоры, вельтиане сами решили, что соседям будет комфортнее проживать в привычных условиях, поэтому Терра-3 ничем не отличалась от старого мира. Выбор же, по каким принципам и моральным законам там существовать, лежал на плечах людей. К тому времени, как свод правил вошел в привычку, Джон и Мэри обзавелись дочерью – Джулией, названной в честь матери Джона. Спустя еще лет пять, на свет появился Кевин, унаследовавший имя отца Мэри. Счастье поселилось в доме беженцев на Вельт-2, и ничто не могло его нарушить.

Ага, как же, подумал пленник палаты, когда увидел девушку в строгой форме, вошедшую с незнакомым, весьма богатым мужчиной, судя по внешнему виду: выглаженный, белый деловой костюм в серебристую полоску, лакированные туфли, дорогие часы из благородного металла, зализанные назад волосы, белоснежная улыбка и прямая, как прут, осанка.

Мэри разложила стул-раскладушку, важно уселась на него, закинув ногу на ногу, и принялась листать стопку бумаг. Периодически она поглядывала на Джона поверх очков, и тяжело вздыхала. Ее коллега стоял рядом и наблюдал за пациентом. Наконец, женщина положила документы на колени, и сказала:

– Итак, мистер Флай, у меня две новости: хорошая и не очень. С какой начать?

– Меня не особо волнует, с какой вы начнете. Давайте с любой, – устало ответил Джон.

– Как пожелаете, – она уткнулась в листок, будто ответы были записаны заранее, и зачитала: – Смертная казнь вам не грозит. Это, наверно, хорошо.

– Слава богу.

– Однако, суд признал вас виновным в совершении убийства. В соответствии с законодательством Вельт-2, подобное преступление является неприемлемым и несет за собой строжайшее наказание.

Спину Джона окатил холодный пот, заставивший его вскочить с кровати.

– Какого хрена?! – выпалил он. – Вы в своем уме?! Я невиновен!

– Ваши показания говорят об обратном, – равнодушно парировала Мэри.

– Какие еще…

– ИВП, мистер Флай. В ходе процедуры, вы выложили факты в довольно ужасающих и ярких красках, как раз так, как нам было необходимо.

– Это ложь!

– Могу предоставить видеозапись, если хотите, – она потянулась к карману, но остановилась. – Ах да, совсем запамятовала.

– Удивите же меня, черт бы вас подрал.

– Как я сказала, смертная казнь вам не грозит, можете не переживать. Однако, судом было вынесено решение «выселить» вас с Вельт-2 обратно на Землю. Вся информация и любые упоминания о вашей персоне, будут удалены из общей базы данных. Воспоминания жителей планеты подвергнутся корректировке, чтобы никто не помнил о некоем Джонатане Флайе. С сегодняшнего дня, вы официально не существуете. Поздравляю, – Мэри сняла очки, и повесила их на декольте рубашки, поднялась, убрала стул и зашагала к выходу.

Джона переполнял гнев и недоумение, вызванное речью психиатра. Он отчетливо помнил глюки под воздействием ИВП, и никаких показаний там не звучало. В убийстве признался монстр, разорвавший голову Мэри на две части во сне. В реальности же, в палате находились только Джон и Мэри. Кто в таком случае мог дать показания? Что-то тут не так. Запах подставы лишь сильнее злил Флайя. Но злоба сменилась внезапным страхом, когда до него дошла одна маленькая деталь.

– Погодите!

Мэри остановилась.

– Земля ведь необитаема, мертва и непригодна для жизни. Отправляя туда, вы и приговариваете к смерти! – возмутился он нелогичностью выговора.

– А, ну надо же, – протянула Мэри и повернулась к пациенту. – Память вернулась, раз вы знаете такие подробности? Скажите, Джон, может быть и меня вспомнили?

– Я и не забывал, – в легком смятении, ответил мистер Флай.

– И?

– Мой психиатр, назначенный для расследования обстоятельств, произошедших со мной. Вы серьёзно? Я не мог забыть то, что случилось день назад.

– Очень жаль, – она немного разочаровалась. – Приговор будет приведен в исполнение через трое суток. Советую выспаться и собраться с мыслями. Есть, о чем подумать и…, – Мэри замялась, и Джон уловил еле заметную дрожь в голосе, – … хорошего полета, Джонни.

– Мэри, вы не против, если я останусь и побеседую с нашим товарищем? – затараторил мужчина, пришедший следом.

Женщина не ответила и молча скрылась за шикнувшими дверьми.

Странно, подумал Джон, ее последние слова были полны некой теплой грусти. С чего бы?

Но его размышления прервал мерзкий, смазливый тон, оставшегося посетителя:

– Женщины! До сих пор на меня дуется, – продолжил он, потеребив русую шевелюру. – А ведь я всего лишь решил не бросать семью ради нее. Не спорю, секс с ней хорош, но это не повод. Хотя, знал бы ты, приятель, какие вещи вытворяет Мэри Дабл. Ух! Пока она лила тут воду с вердиктом, глаз так и падал на сочные холмики, скрывающиеся за белой тканью. Жаль, стола не было рядом, я бы…

– Может заткнешься? Мне не обязательно знать твои больные фантазии, – перебил Джон, прислонив ладонь ко лбу.

– Больные? Да брось, в обычном фетише нет ничего плохого.

– Тебя не смущает, что за вами бы наблюдали?

– Так даже лучше!

– Я и говорю, больной. А в палате, тем не менее, закрыли меня.

– Верно подмечено, – рассмеялся мужчина, и добавил: – Но должен извиниться. Признаюсь, немного занесло. Все-таки вам, примерным семьянинам, не понять. И как вы выносите каждый день спать с одной и той же женщиной? Скука смертная!

– Если мне не изменяет память, то подобное поведение карается законом, – заметил Джон.

– Мистер Флай, как по-детски наивно, – улыбнулся собеседник тридцатью двумя белоснежными, и прошептал: – Все можно, если осторожно. Но вы бы никогда так не поступили, верно?

– Я любил жену больше всего на этом проклятом свете. Вести себя, как дикое животное, не в моих правилах!

– Да-да, рассказывайте. Именно поэтому ее скомпрессованный прах, вместе с пылью из детишек, покоится в ямке.

– Закрой пасть! Я не убивал их! – Джон вскочил с кровати и ринулся на мужчину, но резко остановился, когда тот выставил перед собой руку и твердо произнес:

– Тогда кто же?

К своему собственному удивлению, мистер Флай поддался бесстрашию противника, разжал кулаки и решил не действовать сгоряча.

– Я…, – выдохнув, начал он, – …я хотел бы узнать ваше имя.

– Оно не имеет особого значения, но, если вам будет проще, можете называть меня Лилхэлпер.

– Какое-то странное.

– Конечно, ведь оно не настоящее, – усмехнулся Лилхэлпер. – Организация настаивает на псевдонимах.

– А кем вы работаете?

– Адвокатом, Джон. Поэтому мне нужны подробности от первоисточника, – он недвусмысленно потыкал пальцем в заключенного. – Думаю, еще не поздно.

– Но как? Мэри сказала…

– Да и хрен с этой потаскухой! Она может говорить, что угодно. Мы воспользуемся лазейкой, как с походами налево: «Если осторожно, то можно». А с парочкой ценных бумажек, тем более.

– Имеете ввиду подкуп судьи?

– Допустим.

– Лилхэлпер, как давно вы на Вельт-2?

– Джон, умоляю, не начинайте читать лекцию о новом обществе землян, отринувших прошлое, дабы не наступать на старые грабли. Открою секрет. Это все чушь собачья. Нутро человека не изменить простым навязыванием. Неидеальная суть будет томиться в глубине под слоем «правильности», но ширма слаба, Джон, и рано или поздно, гниль просочиться наружу, как дерьмо из сельского туалета. Обойдемся без морали, которую нам придумали машины. Ничего не поменялось, поверьте. И то, что вы находитесь в карцере, а я гуляю на свободе – лишнее доказательство моей правоты.

Джон хотел возразить, но речь адвоката не лишена правды. Раз уж такой мусор, как Лилхэлпер, спокойно занимается кутежом с давалками, пока он сидит в тюрьме в ожидании исполнения приговора, то спорить не о чем. Джон устало кивнул головой, и вернулся к первоначальной теме разговора.

– По поводу убийцы.

– Слушаю.

– Это был не человек, пусть отдаленно и напоминал его. Мерзкое создание с холодной кожей, вскрытыми предплечьями, из которых свисали гнилые вены, пустой взгляд, пронизывающий до кишок и, – Джон зажмурился и вздрогнул, – улыбка, порванная усмешка, с белоснежными зубами. А еще оно было без волос.

– Интересно, интересно. А откуда вам известно, что именно он – убийца? Какие у него мотивы?

– Существо появилось из-за воздействия ИВП, и показало мне мой дом, жену с детьми, их изуродованные трупы. Оно стояло рядом и смеялось. Ему было весело. Уродец убил их ради забавы, ради какого-то хаоса.

Лилхэлпер нахмурился и уставился в пол, затем посмотрел на Джона и снова опустил глаза. Не меняя положения, он заговорил:

– Дело с самого начала выглядело весьма странно, и, как выяснилось, не случайно. Вы – хороший человек, мистер Флай. Любящий отец, порядочный семьянин, не то, что некоторые здесь присутствующие, – адвокат попытался разрядить обстановку шуткой, но тягостная атмосфера не пошатнулась. – В голове не укладывается, что такое зверство совершенно вами. Учитывая экспериментальный метод вытягивания информации, и испытанный стресс, предположу, что показания вышли недостоверными. Ошибка весьма вероятна. Ваш рассказ звучит куда убедительней доклада Мэри. Поэтому, Джон, еще не поздно. Пока не поздно. Я подтяну связи, какими располагаю, чтобы привести дело к справедливому результату! Виновные понесут наказание, и вы сможете жить спокойно, зная, что убийца получил по заслугам. Джон, нужно лишь сотрудничать со мной, доверять, и повторить подробности, которые вы запомнили под ИВП, описания и прочее…

Лилхэлпер болтал и болтал, но слова будто тонули в тумане, таяли из-за сомнений. Джон очень хотел, но не верил. Недоверие было вызвано не тем, что звучало из уст адвоката, а системой, о которой он говорил ранее. Ничто не помешает суду или тем, кому выгодна смерть Джона, так же поднять связи и довести дело до конца.

На пленника тяжелым грузом рухнуло безразличие, смирение от сложившихся обстоятельств.

– Извините, Лилхэлпер, но давайте оставим затею, – перебил мистер Флай, и отвернулся к стене.

– Что?! – ошарашенно выкрикнул тот. – Вы в своем уме, Джон?! Нельзя сдаваться. Я здесь для помощи, а не нытья!

– Мне нечего добавить к сказанному. Не тратьте время. Система не изменилась, спасибо за замечание.

– Ты не на того напал, приятель! Отказывай мне, или себе, хрен с тобой, но я тебя не брошу! Из дерьма надо выбираться, а не тонуть. С коррупцией борются коррупцией. Подкупим, обманем, выдумаем, но выйдем победителями. Каждый заслуживает право жить, быть оправданным или наказанным, но лишь по справедливости, мистер Флай!

– Понимаю, но…, – Джон обернулся, чтобы ответить, но обнаружил пустую палату. Лилхэлпер ушел. Видимо понял, что нет смысла спорить и навязывать свое мнение. Но шума поднимающихся дверей не было. Джон предположил, что сильно погрузился в мысли, и просто не услышал. Он остался наедине с собой.

Мерцание мегаполиса за окном лениво пробивалось в камеру, и Джон решил напоследок полюбоваться видом, но стоило ему залезть на кровать, как он ощутил давление на глаза. Зрение начало угасать. Постепенно, все вокруг потемнело, но мистер Флай не беспокоился. Он смотрел перед собой так долго, как мог, пытаясь вызвать новые-старые воспоминания. И когда цель была близка, мир потух окончательно. Исчез город, пропали стены палаты. Единственное, что вспыхнуло во тьме – окровавленное лицо Мэри, сползающее по обоям в спальне их дома.

Чернь душила, не давала пошевелиться. Меня словно вновь приковали к койке и бросили в воду тонуть. Легкие сдавило, тяжело дышать. Очередной побочный эффект лекарства? Но пустота вокруг не была похожа на иллюзию, казалось, что она реальна, осязаема, и если бы я мог протянуть руку, то точно смог коснуться ее. И желание сбылось. Что-то теплое, мокрое, дотронулось моих пальцев, ладони, плеча, поползло к шее и залило собой заднюю часть тела. В нос ударил резкий запах железа, а на языке появился солоноватый привкус. Я задергался, взмолился, поняв, что за жидкость постелилась под меня, но напрасно, она никуда не собиралась исчезать. Как вдруг, где-то вдали блеснула белая точка. Я моргнул, и пятно стало больше. Каждое движение век увеличивало неизвестный объект до тех пор, пока я не различил очертаний женского лица, собранного из кусочков порванной кожи. Оно разинуло кривой рот, оголило оранжевые зубы и накинулось на меня жадной рыбиной, изголодавшейся по червям.

Я ничего не почувствовал.

Тело продолжило плыть в потоке времени.

Сколько прошло часов? Или лет? Имеет ли это значение? Все лучше, чем лежать на койке и ждать исполнения приговора.

Нечто слышало мои мысли, как мне казалось, чувствовало облегчение, и решило, что так не должно быть. В следующую же секунду, под задницей материализовался стул, скрипнул стол, зашелестели стены, загремели полки с посудой, вдали слышалось, как течет вода из-под крана; затылок грело солнце и в лицо, наконец, ударил свет летнего дня за окном. Откуда я знал, какой сезон?

Мне разрешили шевелиться. Ура.

Я тут же напрягся, испугавшись, что сущность снова учудит мерзкую пакость из-за моей расслабленности, но ничего не произошло. Было тихо и спокойно. Я откинулся на спинку и прикрыл глаза. Чуть-чуть, дайте немного отдохнуть.

Кто-то похлопал и нежно погладил по плечу. Очнувшись от легкого дрема, я увидел размытую, черную кляксу. Странно, но она не пугала. Ее бесформенность излучала что-то знакомое. По левую и правую сторону стола сидели еще две таких же фигуры. Я не знал, кто они, но в глубине сознания догадывался, и мое предположение придало им конкретные черты: женщины, девочки и мальчика, однако лиц и одежды не появилось. На душе стало радостно, когда дети засмеялись и заговорили. Слова неразборчивы, но сама суть принесла мне большое счастье. Мы наконец-то вместе, и пускай они всего лишь иллюзия, черные силуэты сна.

Но вдруг, что-то произошло. Непонятно почему, я начал кричать сперва на сына, затем на дочь. Досталось и жене. Комнату наполнил плач. Я не стал разбираться, молча встал, снял с вешалки куртку и вышел в дверь, которая не забыла появиться передо мной, как по сценарию.

Сон или воспоминание? Не понять.

На улице лил дождь, небо укутано грозной, серой массой туч. Удивительно, ведь минуту назад было солнечно. Я предположил, что погода подстроилась под скверное настроение, злобу и стыд, но почему мое внутреннее состояние сотрясалось под натиском этих чувств, оставалось загадкой. В любом случае, эмоциональный отклик оказался весьма весомым, раз я не замечал ударов капель и сильных порывов ветра, старавшегося сбить с ног.

Я шел на автомате, но куда? Уверенной походкой, тело вело меня в нужное место.

И им оказался подвальный бар. Старая, добрая «бухальня», как говорила молодежь давным-давно. Теперь же таким словом его не обзовешь. Я знал, что в забегаловках на Вельт-2 не продавали горячительные напитки. Алкоголь под строгим запретом.

«Не пей то, что вызывает помутнение рассудка», – гласил один из законов переселенцев.

Возникал вопрос – на кой черт сюда тащиться? Оказывается, многие посещали бары ради уютной атмосферы. Место, где можно найти компанию, побеседовать, отвлечься от насущных проблем или забыться с незнакомкой, или незнакомцем, кому что нравится.

Моя же цель – одиночество, то самое, которое страшило нас с Мэри на корабле. Теперь оно превратилось в прихоть, в убежище от повседневности.

Над входом в бар, зелеными, неоновыми буквами, мерцало название – «Землянка», что невольно вызвало улыбку. Слишком иронично и буквально, подумал я. Стоя на пороге, уши начала ласкать бодрая мелодия, а в ноздри настойчиво бил запах мяса и копченых закусок. Послышался смех, который подействовал на нервы, но выбирать не приходилось. Общаться никто не заставит, как и не запретит уйти в себя.

Бар был забит под завязку, но свободное местечко удалось найти, причем в довольно уютном уголке у окна на втором этаже. Как только я сел за столик, ко мне подбежал человечек с синеватой кожей, желтыми, кошачьими глазами, безносый и безгубый.

– Я вас слушаю, – обратился официант-вельтианин.

– Кофе, будьте добры. Желательно покрепче, и добавьте четыре кусочка сахара, но не размешивайте.

Пришелец, если уместно к нему так обращаться, учитывая, что не он прилетел на Вельт-2, косо зыркнул, кивнул и пошлепал за заказом. Поведение официанта понятно. Вельтиане скармливали зерна кофе исключительно скоту, поэтому презрительное отношение к кофеманам – в порядке вещей. Но что поделать? Кофе – единственный, незапрещенный стимулятор, и я не брезговал упиваться им при любом удобном случае, порой доводя себя до бессонниц. Он отгонял плохие мысли. Да и вообще, под тахикардией, ты мало, о чем думаешь, но более эффективную альтернативу алкоголю, я не нашел.

– Пожалуйста, – донеслось сбоку.

Вельтианин принес напиток и сразу же ушел, не дожидаясь новых заказов.

Я сделал глоток. Горечь с легкой сладостью, растеклась по горлу, смыла проблемы. Умиротворение накрыло уютной, теплой пеленой. Гомон перестал раздражать, некультурные манеры официанта отошли на второй план, и даже дождь, переросший в ливень, перестал казаться мерзким.

– Загляденье, не так ли?

Я вздрогнул, не заметив подсевшего мужчину.

– Простите?

– Погодка. Хороша, а? – уточнил незнакомец в кожаной куртке с накинутым капюшоном. Он пялился в окно, не удосужившись повернуться к собеседнику. – Как эта планета похожа на Землю. Вода, воздух, бар, отношение некоторых местных. Не будь она искусственной копиркой, ширмой комфорта для пришельцев вроде нас, я бы и не возражал. Но какое право имеет судить простой гость в неизвестном ему мире?

– Очень интересно, но чаевничать одному – еще интересней, – с сарказмом, сказал я.

– Ой, простите. Не хотел вас отвлекать, но на фоне радостной атмосферы бара, ваш уголок выглядел наиболее угрюмо. Прям тучи над головой витают. Вот и решил развеять грусть.

– Благодарю за внимание, но обойдусь. – Мои слова прозвучали очень знакомо. Я уже говорил их однажды. Значит это не сон.

– Ладно, – мужчина приподнялся, уперевшись руками в стол, и добавил: – Но почему человек, Джон, который стремился спастись от одиночества, ныне больше других находит в нем спасение?

– Откуда…

– Вы меня не узнали? Прискорбно. Мы работаем в одной фирме, рука об руку. Видимся постоянно, но для вас коллеги – винтики в часах, песчинки на пляже, которые смоет прибой.

– Не понимаю, о чем вы.

– Упс, занесло, извиняюсь, – он засмеялся, прикрыв рот ладонью. – Я поясню. Вашу историю любви возводят в абсолют и ставят в пример. Символ успеха и истинного счастья! Только ленивый не слышал о Джонатане Флайе – идеальном семьянине, одним из первых достигшем высот в Терра-3! Но, что происходит на самом деле? Я прихожу в бар и не вижу радости на лице мифического создания. Оно сидит и упивается горьким кофе с сахаром на дне. Вкушает горечь на поверхности, надеясь добраться до сладости на дне. Ответьте, Джон, часто ли вы допивали кофе, или же растягивали страдание так долго, что он остывал и выливался в раковину?

Что за чушь он несет, подумалось мне. Как можно было обернуть простой процесс употребления напитка в метафору жизни? Ненормальный. Пошел прочь, хотелось выкрикнуть, но слова увязли, как в смоле. Я не мог говорить, губы срослись между собой, а уши стали четче улавливать звуки.

– Терра-3 – ужасающее место, Джон. Неужели оно вас не угнетает? Хотя, чего я спрашиваю, конечно угнетает. Иначе вы бы не сидели в «Землянке». Этот мир идеален до тошноты, и под зеленой жижей скрывается гниль. Свободы нет. Люди – рабы, прячущиеся за кривыми масками. Они улыбаются днем, чтобы ночью реветь в подушку. Работник вылизывает задницу начальнику, надеясь на повышение, а вечером режет фотографию босса ножом. Даже соседские псины гадят на газон потому, что туда их привел завистливый хозяин. Но самые смешные в этом маскараде – семьянины. Да-да, Джон. Лбы-переростки, просыпающиеся каждое утро в объятиях дорогой сердцу женщины, чаще и чаще задумываются о более сексуальной сучке, ведь нынешняя приелась. Мы – люди, Джон. Грех – наша природа. Сколько волка не корми, он в лес смотрит. Срыв близок. Измена жене, удар по морде начальника, или убийство соседа из-за ровно скошенной травы. Выбирай.

Мне хотелось, чтобы он заткнулся. Речь незнакомца эхом разносились по черепной коробке, въедалась в мозг тупой болью, вскрывала подноготную. Мне хотелось, чтобы он заткнулся и перестал говорить правду.

Коллега, которого я не замечал из-за своего «божественного» ореола. Если так оно и есть, то неудивительно, что его монолог производит мощный отклик в душе. У него было время для наблюдения. Но, черт дери, чтобы настолько? Он будто вытягивает мысли из моей головы, показывает скопившееся дерьмо, тычет им под нос и насмехается: «Это твой страх! Признайся в нем!»

Кто же ты?!

– Друг, – будто услышав, ответил мужчина в капюшоне, – и желаю вам всего самого хорошего. Я прекрасно понимаю ваши чувства и всецело поддерживаю. Надеюсь, мы не одиноки в мировоззрении, – он взял мою чашку, отхлебнул кофе и сплюнул на пол. – Гадость. Не пейте дрянь, Джон. Не страдайте.