Синдром Джека-потрошителя

– Твой оптимизм насчет меня всегда настораживал, – усмехнулся Леон.

– Это не оптимизм, я знаю тебя и знаю, на что ты способен.

– Был способен, теперь уже нет. У меня есть работа, забыл?

– Самое время взять отпуск – сколько ты его не брал?

– Лидия тебя убьет.

Это он подметил верно: вспомнив жену брата, Дмитрий досадливо поморщился. Убить она, конечно, не убьет, но будет путаться под ногами и создавать непростительно много шума. В целом она была ему полезна, она стала тем противовесом, который позволил сделать жизнь Леона нормальной.

Однако иногда она превращалась в препятствие. Вот только…

– Лидии не обязательно знать об этом.

– Великий Гиппократ, ты предлагаешь мне обмануть жену? – с показным ужасом спросил Леон. – Ты, хранитель семейного очага, святой человек?

– И вот опять ты развлекаешься, стоя в метре от трупа!

– Да, но это не попытка оскорбить память покойной Тины, просто так уж вышло, что моя жизнь продолжается. А ты, заметь, противоречишь сам себе. Где же та абсолютная честность между супругами, о которой ты мне постоянно талдычишь? Или она появляется, только когда выгодно тебе?

– Дело вообще не во мне, просто есть цель, которая оправдывает средства. Высшая цель, а не твои сомнительные развлечения! Я верю, что этого урода нужно остановить. Еще я верю, что ты можешь это сделать. Ради этого я готов прикрыть тебя перед Лидией. Ты ведь понимаешь, что на кону?

Леон, вмиг посерьезневший, все понимал.

Тот, кто сделал это с Тиной, непередаваемо жесток и лишен жалости, но само по себе это, увы, не уникально, гораздо важнее кое-что другое.

Он отдал десять тысяч долларов умирающей девушке, зная, что эти деньги привлекут к себе внимание, а значит, к нему уже не вернутся. У него была эта сумма – и она не имела для него такого уж большого значения. Он обладал возможностями, о которых многие моральные уроды, таящиеся в подворотнях, не могли и мечтать.

Он вырезал почку правильно, получается, он образован – и ради этого он и затеял такую опасную игру. Он получал удовольствие от того, что привело бы в ужас нормального человека. Он следил за Тиной, он уговаривал ее, однако при этом остался незамеченным.

Он богат, умен, безумен… и он не остановится. Такие не останавливаются, они просто учатся быть незаметными, но их жертвам от этого не легче.

– Может, я и попытаюсь что-то сделать, – наконец сказал Леон. – Не уверен, что у меня получится.

– Зато я уверен.

– Одной уверенности с твоей стороны мало, раз уж втянул меня в это, будешь помогать. Мне понадобятся материалы по этому делу, все, что есть.

Дмитрий только этого и ожидал.

– Будут, естественно! Но там немного.

– Догадываюсь. Второе: если мне понадобится допросить свидетелей, ты помогаешь мне в этом. Мы оба знаем, что я уже не имею права соваться к людям с расспросами, я не следователь. Если что, обеспечишь мне прикрытие.

– Само собой. Ты знаешь, что я не пытаюсь тебя подставить. Но мы должны что-то сделать, не только ты, я тоже.

Возможно, Леон не верил в это так же, как он – в долг, не дававший Дмитрию покоя. Однако спорить младший брат не стал.

– И вот еще что – Лидия. Я не шучу, если она будет скакать вокруг меня, ничего не выйдет. А поскольку свободного времени у нее много и мое возвращение в полицию для нее все равно что красная тряпка для быка, все возможно. Так что придерживаемся одной версии: я целыми днями пропадаю на работе, все остальное ее не касается.

– Договорились.

В какой-то момент Дмитрий боялся, что его брат не поймет всю серьезность ситуации, соскочит, отмахнется от этого дела так, как отмахнулись остальные. Но теперь все сложилось идеально, и расследование готовилось стать на нужные рельсы.

– Будем считать, что мы друг друга поняли, – отметил Леон. – Начнем с очевидного: нам нужно узнать, где этот недоделанный хирург-самоучка взял вторую почку…

* * *

– Вот здесь тело и нашли, на этом самом месте.

– Неужели прямо здесь? Это же так близко к пляжу!

– В том-то и дело: он всегда оставлял своих жертв близко к людям.

Маленькая девочка, стоявшая на берегу моря, не слушала, о чем там болтают мама и ее новый ухажер. Она, зачарованная, пораженная, смотрела на море. Перед ней стелилась бесконечная пелена воды, ребристая от ветра и сияющая от солнца. В воздухе пахло так странно, свежо, почти сладко, а во рту почему-то оставался легкий солоноватый вкус. Море набегало на берег волнами, шипело и пенилось, словно пыталось поддразнить маленькую гостью.

Она впервые в жизни видела море – а она была убеждена, несмотря на все шуточки мамы, что прожила уже очень долгую жизнь и всякого повидала. Ее многое удивляло: леса и высокая трава на лугах, поле кукурузы, в котором наверняка навсегда пропадают люди, потому что из него просто невозможно выбраться, и то, как речка просыпается после зимы. Но море легко превосходило все эти чудеса. Оно обладало какой-то особенной магией, наполнявшей душу девочки непередаваемым восторгом.

– Каштанчик! – строго окрикнула ее мама. – Не суйся к воде! Что за ребенок такой!

На самом деле ее звали, конечно же, не Каштанчик, но она уже привыкла к этому прозвищу, да и все, кто ее знал, тоже. Оно привязалось к ней так давно, что она уже и не помнила, кто первым его придумал.

Зато понять, почему именно Каштанчик, было несложно: у нее были удивительно красивые волосы. Сама девчушка, милая и очаровательная, была при этом самой обычной, и мама с грустью признавала, что она вряд ли вырастет неземной красавицей – а для мамы, судя по тоскливому тону, это было очень важно. Зато ее волосы мгновенно привлекали к себе внимание рыжевато-шоколадными переливами, напоминавшими глянцевые бока свежего каштана.

Каштанчик послушно сделала два шага назад, но взгляд от воды не оторвала, это было выше ее сил. Да мама, похоже, такого и не требовала. Убедившись, что дочь не вымочит новые босоножки и подол пышного платья, она вернулась к разговору.

– Так что же, он вот так, внаглую, убивал этих женщин совсем близко от людей?

– Представь себе! Я где-то читал, что это доставляло ему особое удовольствие.

– Боже мой, ну какое здесь может быть удовольствие?

– Как – какое? Ты этого не поймешь, потому что ты мыслишь как здоровый человек. А он – не здоровый, и я даже сомневаюсь, что человек. Такие чудовища, как он, получают удовольствие от чужих страданий.

– Говори потише, а то Каштанчик все услышит!

– Извини, забыл… Так вот, ему нравилось, когда его жертвы видели и слышали, как близко сейчас люди. Это внушало им ложную надежду на спасение, которую ему нравилось отнимать.

– Какой кошмар! И скольких же он так погубил?

– Двух в прошлом году, еще трех – за год до этого. Но в этом году ни одной жертвы еще не было. Я надеюсь, что он не приехал, а может, приехал не сюда, потому что многие считают, что это был турист, он ведь нападал только летом.

– А я надеюсь, что он умер! Такие люди вообще не должны жить!

Они оба и правда стали говорить потише, и у мамы это получалось чуть хуже, чем у ее собеседника, но оба старались зря. Каштанчик все прекрасно слышала, она просто не обращала внимания на их болтовню. Зачем, если у нее было море, такое огромное и прекрасное?

Да и собеседник матери ей не слишком нравился. Каштанчик давно усвоила, что ее мама очень любит мужчин. Вот Каштанчику, например, нравилось собирать камни необычной формы и хранить их в уголке своей комнаты. Мама же собирала мужчин, правда, она их не хранила, и чтобы пришел один, должен был уйти другой.

Когда в доме не было мужчины, мама становилась злой и раздражительной, часто плакала, приглашала в гости подруг и закрывалась с ними на кухне, а потом все они были несчастными и пьяными. Но такие периоды не длились долго, мама кого-то находила… На некоторое время. Не навсегда. Кто-то оставался с ними надолго, кто-то исчезал почти сразу, и Каштанчик не видела смысла запоминать их имена, длинные и сложные, непременно с отчеством – маме так нравилось, и ее мужчины чувствовали себя важными.

Каштанчик придумывала каждому прозвище, чтобы ей легче было и запомнить и забыть. Этот вот, например, был Тощим. Он ей не слишком нравился, зато маме – очень, она буквально сияла рядом с ним, как новогодняя гирлянда. А Каштанчик просто терпела. Это было несложно, она уже усвоила, что те мужчины, которых мама находила во время поездок, остаются рядом ровно столько, сколько длится путешествие, и потом никогда не возвращаются.

Поэтому ей нужно было просто перетерпеть Тощего. Он вился вокруг мамы постоянно: познакомился с ней в день приезда и уже не отходил. Он был с ними на пляже, провожал до комнатки, которую они снимали, угощал, а теперь вот рассказывал какую-то муть, которую мама слушала с широко распахнутыми глазами и, похоже, очень сильно на что-то злилась. С ее стороны то и дело доносилось:

– Да как он мог! Мерзавец! Чудовище!

А Тощий, видя, что он сумел ее впечатлить, продолжал строить из себя умника и что-то там бормотать.

Каштанчику было все равно. Она чувствовала себя самым счастливым существом на свете, потому что у нее теперь было море, и море шептало ей, что все будет хорошо.

Глава 2
Анна Солари

На диванчике в приемной сидел молодой человек, почти подросток. Он мерно покачивался, спрятав лицо в ладонях, и что-то невнятно повторял, но его голос звучал настолько тихо, что слова было не различить.

Сергею Аркадьевичу Пырееву это было и не нужно – он знал слова наизусть, всегда одни и те же. А вот Леон не знал, и теперь он наблюдал за мальчишкой с сочувствием – а Сергей Аркадьевич наблюдал за ним.

Леонид Аграновский был одним из его самых интересных пациентов. Доктор Пыреев, психотерапевт со стажем в целую жизнь, наблюдал в своих пациентах все проявления природы, он уже знал, что род человеческий не создает одинаковых существ, и каждый любопытен по-своему. Однако кто-то у мироздания получался совсем уж предсказуемым, а кто-то – многоуровневой загадкой. Для себя Сергей Аркадьевич выделил человек пять из своих пациентов, которых он так и не смог до конца понять, хотя знал их с детства.

Многие считали Леона слишком жестким, жестоким даже и бесчувственным. Но Сергей Аркадьевич прекрасно знал, что это лишь маска, столь великолепная, что многие просто ничего за ней не видели. Однако истинная сущность Леона проявлялась сейчас, когда он смотрел с нескрываемым сочувствием на незнакомого ему паренька.

Он перевел взгляд на психотерапевта и спросил:

– Сейчас ведь его время, да? Я могу подождать. Я не хотел разбивать вам весь день.

– Леон, я уже не студент, который пытается всем угодить, по двадцать раз перекраивая свой график, – усмехнулся Сергей Аркадьевич. – Если я сказал тебе приезжать в это время, значит, так надо.

– А как же он?

– Саша подождет. Когда он в таком состоянии, с ним все равно бесполезно разговаривать.

– Это, конечно, не мое дело, но… Что он говорит?

– А ты подойди ближе и прислушайся.

Леон не сдержался, приблизился к молодому пациенту – осторожно, как к раненому зверю. Сергей Аркадьевич не двинулся с места, он и так знал, что услышит его гость.

Через пару секунд Леон отстранился, нахмурился.

– «Скажите, что тетя не виновата, что это я сам»? – спросил он.

– Да.

– Что это вообще должно означать?

Сергей Аркадьевич не собирался устраивать из этого шоу, он старался оградить своих пациентов друг от друга. Но для Леона он мог сделать исключение – ему полезно будет увидеть это проявление человеческой натуры. Поэтому он мягко, чтобы не напугать молодого человека, позвал:

– Саша, посмотри, пожалуйста, на меня.

Пациент, услышав знакомый голос, вздрогнул и медленно, как во сне, убрал руки от лица. Он поднял голову, и Леон, стоявший рядом с ним, не сдержался:

– Вот же ж… Черт…

Лицо парнишки, которому недавно исполнилось двадцать, едва ли напоминало человеческое. Оно было исчерчено витиеватыми шрамами, складками сморщенной кожи нездорового красного цвета. Один глаз закрылся бельмом и ничего не видел, другой смотрел на мир без узнавания и понимания.

Но это ничего, год-другой, и он справится. Уже сейчас приступы повторялись все реже, и Сергей Аркадьевич работал над тем, чтобы убрать их окончательно.

Он не привык сдаваться. Он всю свою жизнь отдал психотерапии, отказавшись ради этого от собственной семьи. Но он ни о чем не жалел, он прекрасно знал, что все равно не сумел бы уделять своим близким достаточно времени, поэтому брак и дети лишь наполнили бы его дни чувством вины. Теперь, в семьдесят один год, он легко мирился с тем фактом, что не оставит после себя наследников по крови. Сергей Аркадьевич считал своими детьми всех пациентов, которым он смог помочь, и если так, то Леон был его любимым сыном – тем самым ребенком, который для отца чуть дороже других детей, но отец никогда не признается в этом.

– Саша, подожди меня здесь, я скоро буду, – предупредил Сергей Аркадьевич.

– Скажите, что тетя не виновата! – воскликнул молодой пациент. – Что это я сам!

– Скажу, скажу, все хорошо. Все обязательно будет хорошо.

Он проводил Леона в свой кабинет и закрыл за ними дверь. Сергей Аркадьевич не беспокоился за Сашу, он знал, что за ним проследят. Он всегда очень внимательно подходил к выбору своих медсестер и мог доверять им.

Это позволяло ему сосредоточить все свое внимание на Леоне. А тот, заняв гостевое кресло, не прекращал хмуриться.

– Слушайте, так что с ним произошло? Что у него с лицом?

– Кипятком обварили, – спокойно пояснил Сергей Аркадьевич.

На самом деле, ему было далеко до истинного спокойствия. Каждый раз, когда он думал о случившемся, даже в его душе, выцветшей с годами и присмиревшей, поднималась волна гнева. Но Сергей Аркадьевич был профессионалом и держал свои чувства под контролем.

– Родная тетка? – ужаснулся Леон.

– Да никакая она ему не тетка. Отец Саши – очень богатый, очень влиятельный, но порой не слишком умный человек. Он завел себе молодую любовницу, истеричную красавицу, которая всегда привыкла добиваться своего. Она хотела, чтобы у них появился общий ребенок. Он ей запрещал. Она решила, что это из-за Саши, сына от единственного законного брака, и в чем-то была права. Но решение, которое она приняла в дальнейшем, показывает, что красота была единственным даром, который ей достался при рождении. Ни об уме, ни о душе там и речи не шло.

– Она обварила его кипятком?!

– И вполне осознанно. Она надеялась, что он умрет от болевого шока, но когда этого не случилось, она заставила его, шокированного болью, снова и снова повторять ту фразу, которую ты услышал.

Леон уже взял себя в руки, внешне он казался таким же спокойным, как и его собеседник. Но от Сергея Аркадьевича не укрылось то, что он сжал кулаки так сильно, что побелели костяшки пальцев.

– А нельзя мне как-то… потолковать с этой тетей?

– Ты с годами совсем не меняешься, – тихо рассмеялся Сергей Аркадьевич. – Прими это как комплимент. Нет, та история, о которой я тебе рассказал, давно уже закончена. Фраза, которую повторял несчастный мальчишка, никого не обманула. С «тетей» разобрался его отец, насколько мне известно, она уехала за границу, и больше ее никто не видел. А Саша… Я общался с пластическими хирургами, через пару лет они вернут ему более-менее нормальное лицо.

– Ну а жизнь ему кто вернет?

– Это постараюсь сделать я. Он ранен – но не уничтожен окончательно. Жаль, конечно, что он не обладает твоей волей, но он справится, я чувствую. Ты не о нем пришел говорить.

Леон смутился – похоже, история пациента так увлекла его, что он совершенно забыл о цели своего визита. В этом и правда было что-то от того мальчишки, которого Сергей Аркадьевич встретил много лет назад: испуганного, запутавшегося, однако несломленного.

– Мне нужно было найти хорошего психотерапевта, которому я могу доверять, а это только вы, – пояснил Леон. – Я сейчас веду одно дело, и все указывает, что там маньяк – и очень опасный.

– Ты вернулся к расследованиям? – удивился Сергей Аркадьевич. – Снова работаешь в полиции?

– Нет, я всего лишь помогаю по просьбе Димы. Да я и сам вижу, что дело дрянь… Это не просто какой-то извращенец или очередной нарик, который под смесями творит непонятно что. Я чувствую: у нас тут серийный убийца, он умный, расчетливый, он умеет планировать.

– Да, преступления, совершаемые наркоманами и психопатами, хаотичны, поэтому оставляют очевидный след, – кивнул Сергей Аркадьевич. – Они слишком легко поддаются желаниям и не продумывают ничего наперед или делают это очень редко.

– Вот! А тут явно был идеальный план, который, при всей своей сложности, не оставил нам ничего, ни одной подсказки. Беда в том, что я один вижу, что это серийный убийца.

– То есть?

– Серии не было, – признал Леон. – Было только одно убийство. По крайней мере, об одном нам известно, и на официальном уровне никто не имеет права говорить, что у нас тут маньяк. Убийство сложное, но его называют то убийством из мести, то ритуальным, то еще каким-нибудь.

– И только ты видишь, что появилось существо, которое ведет целенаправленную охоту?

– Я и Дима это видим. Но честно скажу, мы в тупике. Мы испробовали все известные методы, мы…

– Леон, нет смысла перечислять их, – мягко прервал его Сергей Аркадьевич. – Я в этом все равно не разбираюсь.

– Тут не в методах дело, а в том, что они не работают. Он явно готовился к этому! Он устроил все так, чтобы ситуация казалась очевидной, но начинаешь копать поглубже, и все – его нет, его не существует, будто и не было никогда!

Сергей Аркадьевич не был экспертом по маньякам, но кое-что он знал. Например, то, что серийные убийцы с холодным умом гораздо опасней, чем те, которые легко впадают в животную ярость.

– А от меня-то ты что хочешь? – спросил он.

– Нам нужно найти этого психа, пока он не выбрал новую жертву. Чтобы хоть как-то в этом продвинуться, нужно понять, как он думает, чего хочет. У меня и Димы это не получается. Он пересадил девушке почку трупа и заплатил ей десять тысяч долларов, зная, что она вот-вот умрет. На хрена?!

– Леон, возьми себя в руки, – велел Сергей Аркадьевич.

– Пардон, занесло. Но суть в том, что я его не понимаю. Я могу отследить обычного убийцу, потому что, не разделяя его желания, я все равно могу прикинуть, чего он хочет – денег, мести, устранения конкурентов. Это логичные поступки, хотя логика та еще. Но этот урод? Да я даже не представляю, что у него в башке творится!

– И не поймешь. Для этого нужно или быть психом самому, или очень долго и очень внимательно изучать их.

– Да знаю я, – вздохнул Леон. – Поэтому и пришел к вам.

– Не по адресу, друг мой. Ты знаешь, что я занимаюсь детской психотерапией. Я помогаю детям, которые стали жертвами преступлений. Почему ты решил, что я смогу чем-то тебе содействовать?

– По двум причинам… нет, даже по трем. Первая – только вас я хорошо знаю, вы как никто другой понимаете, сколько шарлатанов теперь гордо зовут себя психотерапевтами. Вторая – вы все равно работаете с полицией, помогая жертвам преступников, вы много узнаете и о преступниках. Третья – я веду расследование неофициально, мне нужен человек, который не поднимет из-за этого много шума и не подставит меня.

– Я благодарен тебе за доверие, Леон, но меня просто будет недостаточно. Даже если бы я хотел вляпаться в эту грязь – а я не хочу, – лезть в голову маньяка – это большой труд, я уже слишком стар для этого. Но даже если бы я хотел, я бы не смог помочь тебе.

– Но почему?

– Люди с такими отклонениями – это особый пласт психологии. Недостаточно просто что-то о них почитать, что-то где-то услышать и поверить, что ты в них разбираешься. Они – космос, они – инопланетяне, их нельзя понять здоровым человеческим умом. Нужно либо самому быть сумасшедшим, либо знать так много, чтобы из тысячи осколков собрать некое подобие картины. Образно выражаясь, ты пришел с редчайшей болезнью к обычному участковому терапевту, а тебе нужен уникальный специалист.

Кто-то другой уже смутился бы или обиделся. Но не Леон, нет, он продолжал смотреть на Сергея Аркадьевича все с той же решимостью.

– Хорошо, если этого не можете сделать вы, подскажите, к кому обратиться.

– Зачем ты вообще влез в это? Когда ты уходил из полиции, мне казалось, что ты никогда не вернешься.

– Я ушел по сложным причинам, о которых я сейчас не хочу говорить. Да я и не вернулся – но это дело я оставить не могу. В нем будут другие трупы, я уверен, это просто вопрос времени. Когда все станет очевидным, полиция возьмется за дело всерьез, соберут классную команду, которая, возможно, и поймает его. Но сколько жизней для этого понадобится? Пока ему приписывают только одну проститутку, и, скажу честно, никто особо не парится. А даже если бы вдруг попался обычный районный следователь-энтузиаст, Шерлок Холмс с самокруткой, он бы уперся в ту же стену, что и я.

Ирония заключалась в том, что Сергей Аркадьевич как раз знал такого специалиста. Что может быть проще – помочь полиции, дать Леону нужный телефон! Но нет, так не будет. Люди, которые занимаются только серийными убийцами, должны обладать специфическим складом ума, они не сидят в кабинетах.

Леон сам по себе необычен, и эксперт этот тоже, и теперь Сергею Аркадьевичу предстояло определить, можно ли вообще сводить таких людей. Ответственность будет только на нем! Один дьявол – плохо, два дьявола вместе – катастрофа. Или нет? Или сила, достаточная для того, чтобы остановить то самое существо, о котором говорил Леон? Лесной пожар тушат встречным пожаром – они отнимают друг у друга кислород, но для этого оба пламени должны быть одинаково сильны.

– Тот маньяк… насколько он, по-твоему, опасен? – задумчиво поинтересовался Сергей Аркадьевич. – Ты говоришь, что у него всего одна жертва…

– Нам известно об одной жертве, – уточнил Леон. – Да и потом, «всего одна жертва» – это чья-то уничтоженная жизнь. В этом случае – жизнь двадцатипятилетней девушки.

– Ты не ответил на мой первый вопрос.

– Да, я считаю, что он опасен. Вы не дали мне рассказать, как именно он убил ту девушку, но поверьте, до такого еще додуматься надо.

– Если он опасен, то и погоня за ним опасна. Вы с Дмитрием уверены, что хотите заниматься этим? Нет, даже не так… Ты, лично ты, уверен, что готов пойти до конца?

И снова Леон уверенно выдержал его испытующий взгляд.

– Да, я уверен.

Сергей Аркадьевич все еще сомневался. Леон и эксперт, о котором он подумал, были в числе его «любимых детей». Но, даже любя их, он признавал их недостатки. У них у обоих нет контроля, они не знают, когда остановиться. Дмитрий Аграновский куда рассудительней, но он не сможет удержать этих двоих на цепи.

В дверь постучали, и в кабинет заглянула медсестра.

– Сергей Аркадьевич, Саша успокоился, ему уже лучше, и он ждет вас.

– Хорошо, Сонечка, пять минут – и я его приглашу.

Саша, значит… паренек, которого можно было спасти. Сергей Аркадьевич общался с женщиной, сделавшей с ним это, до того, как она «уехала». Она была очевидно истеричной, можно было догадаться, что однажды она сотворит что-то подобное, если бы за ней наблюдали достаточно внимательно. Но никто не смотрел, всем было плевать, и молодая жизнь оказалась изуродованной.

То же происходит и теперь. У Дмитрия Аграновского великолепная интуиция, у Леона – чутье не охотника даже, а дикого зверя. Если они оба уверены, что этот маньяк опасен, так оно и есть. Он будет убивать дальше, и на него можно спускать двух одинаково обозленных охотничьих псов.

– Я познакомлю тебя кое с кем, – наконец сказал Сергей Аркадьевич.

– О, вот это уже тема! – оживился Леон. – Что за он?

Сергей Аркадьевич не спешил с ответом. Он взял со стола телефон и невозмутимо сфотографировал сидящего перед ним Леона.

Тот опешил:

– Э-э… Это еще зачем?

– Нужно. А теперь слушай меня очень внимательно и все, что я говорю тебе, воспринимай всерьез. Ты знаешь, что я не люблю утрировать, если я что-то говорю, так и есть. Во-первых, эксперт, которого я тебе рекомендую, великолепен в том, что делает, другого такого человека ты в Москве не найдешь. Потому что знания могут получить многие, образование – тоже, но увлеченность, страсть, инстинкты… это не подделаешь. Этот человек дышит своей работой, такое немногие умеют, хотя я это понимаю. Во-вторых, это не он, а она. Но, Леон, запомни: это никогда не должно смущать тебя, сбивать с толку, внушать иллюзию того, что я ошибся и свел тебя не с той. Не важно, какой она будет, что говорит, как ведет себя. Не верь. Ты мне как сын, она мне как дочь, но я предупреждаю тебя: не верь ей, особенно в первые дни. Дальше, когда она тебя узнает, будет легче.

– У меня такое ощущение, что вы меня тому самому маньяку и представите, – усмехнулся Леон.

– В некотором роде – маньяку своего дела, хотя эта женщина полностью вменяема. Поверь, когда-то мне пришлось оценивать это, так было нужно.

– Но как мне работать с ней, если ей нельзя верить?

– Верь всему, что связано с работой, в этом она не станет ни лгать, ни шутить. Но всему остальному не верь, начиная с того, что видят твои глаза. Я рекомендую тебе отказаться от любых ожиданий и не использовать привычные стереотипы в общении с ней. Я когда-то рассказывал тебе, что сами по себе стереотипы безвредны, они упрощают нам познание мира.

– Я помню.

– Так вот, она об этом тоже знает, поэтому она извратит любой стереотип, любой типичный образ, чтобы внушить тебе то мнение, которое ей выгодно. Подготовься к этому и просто не суди ее – вообще никак. Тогда, может, у вас и получится что-нибудь стоящее.

– Я не пожалею о том, что попросил вас об этом?

– Может, и пожалеешь, – пожал плечами Сергей Аркадьевич. – Но ведь и ты пришел ко мне не за обычным советом. Я спросил тебя, насколько опасен тот маньяк. Теперь я даю тебе человека, которого это не испугает. Тот, кто согласен лезть в сознание монстра, должен подготовиться к этому, и каждый справляется по-своему.

– Ладно, рассказывайте, что это за чудо-женщина.

Леон казался расслабленным, насмешливым даже, но Сергей Аркадьевич слишком хорошо знал его. Он чувствовал, что сейчас гость насторожен даже больше, чем когда вошел в этот кабинет.

Но это правильно. Леон должен понимать, насколько высоки ставки в игре, которую они с Дмитрием затеяли. Что любопытно, Дмитрий, со своими рыцарскими иллюзиями, вряд ли до конца поймет дракона, которого он взялся преследовать, а вот Леон может.

– Ее зовут Анна Солари, – сообщил Сергей Аркадьевич. – Но, прежде чем я расскажу тебе о ней, мне нужно убедиться, что ей самой это хоть сколько-то интересно.

Он ввел в телефон номер, который знал наизусть – потому что этот номер запрещено было хоть где-то сохранять. Он отправил через мессенджер фотографию Леона, сделанную пару минут назад, и короткое сообщение:

«Это Леонид Аграновский. Он охотится на одного из тех, кто интересен тебе. Я ручаюсь за него, он – мой бывший пациент и хороший друг. Я могу послать его к тебе с уверенностью, что он выйдет из твоего дома живым?»

* * *

Когда он впервые увидел Анну Солари, она сияла в золотых огнях. Она была созданием, сотканным из воздуха и солнечного света, и этим она поражала. Леон понимал, что это всего лишь трюк, который она провернула с поразительной ловкостью. Но сопротивляться он все равно не мог: за такое отвечает не разум, а подсознание, инстинкты. И Анна Солари сделала все, чтобы ее образ мгновенно впечатался в его память, прожег ее и остался с Леоном навсегда, став одним из ключевых воспоминаний.

Уже потом, обдумывая случившееся, он понял, что и как она сделала. И он, даже сквозь раздражение, был вынужден признать, что схема получилась гениальная.

Детям многие воспоминания кажутся яркими, потому что воспоминаний у них немного. Их память – это чистый лист, и каждый новый опыт, каждое «впервые» кажется невероятным, почти магическим событием. Но возраст делает свое дело, воспоминаний накапливается все больше, и они теряют цвет. Пресыщенность уничтожает ощущение чуда. «Впервые» встречается все реже, а при знакомстве приходится сосредоточиться, чтобы неимоверным усилием воли запомнить лицо и имя собеседника, да и то с первого раза получается не всегда. Но Анна Солари, видно, хотела, чтобы он ее запомнил – и вынудила его сделать это.

Для начала она заставила его насторожиться. Это в привычном ритме города, пусть и быстром, но все же монотонном, разум словно засыпает, и многие действия выполняются на автопилоте. Дом, в котором жила Анна, сам по себе призывал приготовиться ко всему.

Ее жилище располагалось в стороне от больших дорог. Чтобы попасть к ней, нужно было проехать старую деревню, а потом еще минут семь-восемь испытывать машину на узкой полоске земли, изрытой ямами, которую и дорогой-то можно было назвать только в шутку.

Когда эта полоса препятствий заканчивалась, гостя встречал вовсе не роскошный особняк, построенный по последнему слову техники – с видеокамерами и солнечными панелями на крыше. За простым железным забором и буйно разросшимися туями просматривался старый коттедж, типичный привет из сорвавшегося счастья девяностых. С архитектурной точки зрения он был бездарен: казалось, что его создатель хотел запихнуть в проект все – и башенки, и галереи, и колонны, и гипсовых львов на крыльце. «Сделайте мне богато». С практической точки зрения дом был еще хуже. Его создатель, замахнувшийся на богатство, не потянул собственный грандиозный план – то ли желание отпало, то ли времена сменились, и ему стало не до того. Дом достроили кое-как, в его стенах четко просматривались кирпичи и штукатурка разных времен, в окнах стояли стеклопакеты из пластика и дерева, словно подобранные по одному, а оттого совершенно негармоничные. И даже крыша уже превратилась в лоскутное одеяло, которое проще было бы выбросить, однако его упрямо латали.

Словом, дом выглядел жилым, но убогим и неухоженным. Никому не захотелось бы грабить его, потому что было очевидно: грабить там нечего. Если только в гараж заглянуть – он, большой, рассчитанный по меньшей мере на две машины, стоял в стороне от дома, но тоже, казалось, готов был развалиться, если вдруг начнется гроза.

Он ожидал увидеть не это. Сергей Пыреев, психиатр, направивший его сюда, сказал, что проблем с деньгами у Анны Солари нет: она написала несколько десятков книг и научных работ о маньяках, получивших большую популярность в англоязычных странах. Выбор рынка был не случаен: Анна не хотела славы, она сторонилась любой известности, ей просто нужны были деньги, и оттуда они лились легко. Поэтому Леон ожидал увидеть маленькую личную крепость, а увидел домик сумасшедшей.

Он был насторожен, когда входил в заросший травой двор, не испуган, но напряжен. Снова прокручивая в памяти тот день, Леон понял, что уже тогда, на входе, она заставила его память работать лучше, острее, а потом лишь подлила масла в огонь.