Loe raamatut: «Скрижаль Исет. Грешные души»

Font:

Пролог

Что есть легенда?

История, так долго передававшаяся из уст в уста, что впитала веру и фантазии каждого рассказчика? Наставление предков, отданное во власть писцов и сказителей? Правда, кажущаяся невозможной за пеленой прошедших веков? Или жизни её героев, наполненные тайнами, страстями и любовью?

Легенды гласят, что на бескрайних золотых землях, где музыка песков проникала в душу, а горячие ветра ласкали кожу, простиралось величественное и плодородное царство смертных – Та-Кемет.

Люди называли этот край Чёрной Землёй, ведь под тенью буйной зелени и на притоках священной реки Хапи благодатная почва давала им пропитание. Но прославляли за это не её, а богов.

Двадцатью двумя сепатами¹ Та-Кемет правили двадцать два бога. В I сепате, великом Городе Столбов, восседал сам Гор. Священный сокол, сын Царя и Царицы Богов – Исиды и Осириса.

Несмотря на то, что он жил во дворце близ своих подданных, лицезреть бога было дано лишь одному человеку. Наместник Гора, фараон Хафур, каждую луну представал перед ним, выслушивая волю и передавая её людям.

Большинство богов предпочитали править именно так – через доверенных смертных.

Однако не всем им было дано царствовать в Та-Кемет.

К западу от Чёрной Земли с начала вечности клубились песчаные бури, из разломов мироздания в мир смертных проникали чудовища, а раскалённые пески готовы были поглотить всё живое, что ступало на них.

Та-Дешрет – Красная Земля – губительная пустыня, которой смиренно правила сестра Осириса, богиня скорпионов Селкет. Именно она защищала Та-Кемет от ужасов, что скрывались в красных песках её владений. И пересечь пустыню без покровительства богини было почти невозможно.

Но смертные – странные существа, и среди них всегда находились смельчаки или безумцы, готовые отправиться в неизведанные земли. Беглые рабы, изгнанные преступники, отчаянные авантюристы – всех их манила Та-Дешрет, обещая свободу, тайны или геройскую смерть.

СМЕРТЬ

После смерти все души спускались к истокам священной реки Хапи, соединявшей мир смертных и подземное царство богов – Дуат.

Двенадцать врат должны были пройти умершие, чтобы достигнуть Зала Судилища, где Осирис выносил им последний приговор.

Те души, что не были похоронены должным образом, не запаслись защитными амулетами или не выучили строки из «Книги Мёртвых», не могли пройти путь до конца. Если они были грешны, стражи загробного мира пожирали их, навеки отправляя в небытие. В вечную тьму. В ничто.

Счастливцы, сумевшие достигнуть Зала Судилища, представали перед Царём Богов. Их сердца взвешивались на извечных весах вместе с пером Маат².

Грешников, чьи сердца были тяжелее пера, ждала пасть Амт³.

Праведников же нарекали маа-херу – оправданными. И даровали им вечность на Полях Иалу, где не было ни печалей, ни голода, ни страха, и желания душ исполнялись по первому зову.

Но что же с теми, кто не совершил грехов, но и не сумел дойти до последних врат?

Жена Осириса – Царица Богов Исида – убедила супруга проявлять к ним милость. Даровать крылья с силой творения, чтобы не дошедшие до суда души могли исполнять желания оправданных маа-херу.

Таких крылатых слуг нарекли аментет.

Но смертные падки на власть и силу. Чтобы аментет не использовали крылья корыстно, Царь Богов лишал их имён.

Имя, данное каждому пред ликом богов, было личностью человека, его чувствами, стремлениями и памятью. Вместе с именем души лишались воспоминаний о прошлой жизни, всех желаний, всех страхов. Они становились безличными, чтобы использовать свою силу лишь во благо маа-херу и во славу Осириса. Это было их наказанием за то, что не смогли дойти до суда, но также наградой за безгрешно прожитую жизнь.

Такова была воля Осириса, и невозможно было пойти против неё. Но что есть легенда?

Легенда – это то, что было невозможным и всё равно свершилось.

Тот⁴ улыбнулся, просушивая исписанный папирус, чтобы убрать его в бесконечное множество таких же свитков, лежавших на полках библиотеки. Ему предстояло написать ещё многое. И сделать выбор, какую из нитей событий, что сплетают смертные и боги своими решениями, доверить бумаге, а какую оставить лишь в своём разуме.

Он знал, что даже те варианты, которые не опишет, останутся в истории, в легендах. Их участники будут принимать решения, безвозвратно меняя свои судьбы. Однако папирус и стилус в руках Тота требовали от него принятия решения. «Я опишу лишь одну нить, – думал бог. – Но знайте, что всё может быть иначе. Судьба – в ваших руках». Он не обращался ни к кому конкретному, скорее вспоминал всех, кто оказался связан узами судьбы, проникавшими и в Дуат, и в Та-Кемет, и в Та-Дешрет. Тот не собирался судить ни героев, ни богов, ни тех, кто нёс в себе хаос. Его долгом было лишь поведать один из вариантов легенды.

Наконец, он написал новую строку:

В Зале Судилища за двенадцатыми вратами Дуата было тихо…

Первый папирус. Сесен

Прошу тебя, жизнь, дай мне вновь быть твоей

Глава I. Аментет

Защити меня в сердце песчаной бури,
Не пускай меня в царство закатных теней.
Не позволь утонуть мне в речной лазури,
Прошу тебя, жизнь, дай мне вновь быть твоей.

Дуат. Зал Судилища

В Зале Судилища за двенадцатыми вратами Дуата было тихо.

Исполинское круглое помещение возводилось вечность назад вокруг истока реки Хапи, что связывала мир смертных и загробное царство.

Троны, расположенные у стен, пустовали. Лишь на одном, центральном, за которым открывался вид на закатное солнце Полей Иалу, восседало божество.

– Ты напрасно тревожишься, жена, – Царь Богов, великий Осирис, пристально глядел через прорези золотой погребальной маски на супругу. – Прошлое осталось в прошлом. И на этот раз моё доверие нерушимо.

Разгневанная богиня, что стояла напротив Осириса, была прекрасна. Её тёмные волосы, собранные в тугие косы, горящие зелёными отсветами глаза, гордо вздёрнутый подбородок – весь образ Исиды выдавал готовность к спору. Борьбе.

– Ты говоришь как смертный, муж мой! Только они верят в то, что всё плохое остаётся позади, – богиня прикрыла глаза, подавляя гнев. – Но мы-то знаем о цикличности мироздания, верности и предательстве.

– Что тебя беспокоит? Новое предательство? Этому не бывать.

– Откуда тебе это известно, муж мой?

Осирис почти по-человечески устало выдохнул.

Уже не в первый раз Исида заводила с ним разговор о предательстве. И даже бесконечная любовь к супруге не могла умалить его растущего раздражения.

Царь поднялся с трона, заключая жену в объятия. Исида прижалась щекой к его плечу, наслаждаясь близостью. «Вот что вечно, муж мой. Наша любовь…» – мысли богини на мгновение покинули тревоги, с которыми она пришла к супругу на разговор.

Но лишь на мгновение.

– Прошу, услышь меня, пока не стало слишком поздно! – взмолилась Исида, силясь заглянуть Осирису в глаза.

– Оставь это! – бог не кричал, однако стены Зала Судилища содрогнулись от силы, что сквозила в его голосе. – К нам идёт душа, и моё бремя – судить её, а не твои слова.

Исида отшатнулась от мужа, скрывая себя тенями в углублениях меж тронами отсутствовавших богов. Она не могла позволить вновь прибывшей человеческой душе увидеть ярость на своём лице. Не так должна встречать богиня тех, кто прошёл свой последний путь.

Величественные двери, двенадцатые врата Дуата, распахнулись, и в Зал Судилища вошёл молодой юноша.

Он был неестественно бледен. Под его большими серыми глазами залегли глубокие тени. Всё в позе и взгляде души выдавало едва сдерживаемый страх.

Но сжатые в кулаки, до побелевших костяшек, руки говорили о том, как сильно юноша противился этому чувству.

Он коротко выдохнул через стиснутые зубы и скованно поклонился Осирису, не поднимая глаз от пола.

– Слава тебе, великий бог, Владыка Двух Истин… Я не… – юноша запнулся и с трудом сглотнул, не в силах говорить от пробирающей дрожи.

«Ты сам во всём виноват. Теперь имей смелость взглянуть в лицо Великому Судье!» – думал он, пытаясь смирить ужас перед последним судом и продолжить священную исповедь отрицания.

– Я не совершал несправедливости против людей. Не притеснял ближних, не грабил бедных. Не совершал того, что неугодно богам. Я…

– Довольно, – грохочущий в своей божественной сути голос Осириса прервал исповедь.

От неожиданности юноша выпрямился из поклона, встречаясь взглядом с богом.

Мысли души стали на удивление спокойными: «Вот и настал мой конец. Царь Богов даже слушать не стал. Пусть будет небытие. Я это заслужил…»

– Я знаю, кто ты. И рад, что ты дошёл до Суда сейчас, – Осирис задумчиво оглядывал душу с ног до головы. – Ты был так близок к тому, чтобы совершить деяние, неугодное богам. Но, к счастью, не успел.

Бог обернулся к по-прежнему скрывавшейся Исиде. Юноша проследил за его взглядом, но, не увидев ничего в тенях, принялся рассматривать своего судью.

Теперь страх смешивался с интересом.

Казалось, что, будь в руках юноши палетка писца, он стал бы записывать каждое услышанное от бога слово и каждую подмеченную деталь. «Неужто Царь Богов и правда всевидящ? Он знает, кто я, и знает, что я пытался совершить, – внезапное понимание заставило душу пошатнуться. – Он сказал, что я не успел. Неужели действительно не удалось?»

Юноша прижал руку к груди, словно ему сдавило сердце. Но это было невозможно – оно уже даже не билось. «Неужели я умер напрасно?..»

Эта мысль была по-своему успокаивающей. Но ему ещё только предстояло это понять. А пока мысли перешли в более привычное его характеру русло: «И всё же я в Зале Судилища. Сумел добраться сюда и увидеть то, о чём никто и никогда не напишет трудов!»

– Видишь, жена, я всё ещё могу отличить праведников от грешников. И предателей от верных подданных.

– Если ты так уверен, муж мой, то не взвешивай его сердце. Вели сразу отвести на Поля Иалу.

«А я посмотрю, что из этого выйдет…» – думала богиня, глядя на медальон в виде глаза Гора, висевший на шее умершего юноши. Душа силилась разглядеть, с кем говорил Царь Богов, но обладательница глубокого мелодичного голоса надёжно скрывалась.

Конечно, у него уже была теория: «Готов поспорить, что это была Исида, коль назвала Осириса своим мужем!» Юноша знал, что Царь Богов ни за что не нарушит священный обряд взвешивания сердца. Ведь как иначе проверить, не лжёт ли смертная душа о своей праведности?

И каково же было его удивление, когда бог коротко кивнул:

– Решено, – он поднялся с трона, возвышаясь в своём величии. – Твоим первым и истинным именем оправдываю тебя, Кейфл, сын Хафура. Нарекаю маа-херу и открываю тебе вечность на Полях Иалу.

Юноша не мог поверить в происходящее. Ни в одном папирусе, что он прочёл, не встречались исключения из главного правила о Суде. Все сердца должны были быть взвешены. Все грехи открыты.

– Итак, войди! Ибо ты очищен.

Кейфл, наречённый именем своим маа-херу, тяжело выдохнул. На мгновение он позволил себе сгорбиться, сбрасывая с плеч вес страха перед небытием и неизвестностью. «Не взвесив сердце, мне даруют вечность на Полях Иалу? Вот так просто? По мимолётной просьбе Исиды! – думал он, пока не осознавая произошедшего. – Воистину неисповедимы пути богов, и не понять смертным их волю».

Просчитывая в голове все возможные варианты, причины и мотивы, Кейфл неуверенными шагами направился к трону Осириса, за которым был виден чарующий закат на Полях Иалу. Он до последнего ждал, что его остановят. Что Царь рассмеётся и прикажет принести весы с пером Маат.

Но остановили Кейфла вовсе не слова Осириса, а по-матерински добрый голос из теней Зала Судилища.

– Там тебя встретят, мальчик мой. И на Полях Иалу исполнится всё, чего ты желаешь.

Юноша на мгновение обернулся, но, так и не увидев никого, кроме Осириса, отправился в вечность на Полях Иалу.

А Исида смотрела маа-херу вслед, и в её голове рождался новый план: «Пусть ты, муж мой, мне и не веришь, я всё равно найду способ тебя защитить, – губы богини изогнулись в задумчивой ухмылке. – Быть может, этот мальчик мне пригодится. И поможет спросить с кое-кого давний долг…»

Дуат. Поля Иалу

Бескрайние просторы Полей Иалу освещало закатное солнце.

Оно никогда не опускалось за горизонт и не поднималось в зенит, даруя загробному миру праведников вечный мягкий свет. Это было совсем не то солнце, которое привыкли видеть смертные. Не бог Ра, плывущий по небу на своей ладье. Здесь оно было всего лишь образом, иллюзией, символизирующей закат жизни. И даже если маа-херу просили верных аментет создать им рассвет или лунную ночь, это желание слуги Осириса были не в силах исполнить.

Аментет стояла на границе загробного рая, куда из Зала Судилища приходили оправданные души. С этого места, как и с любого другого, открывался захватывающий дух вид на Поля Иалу: роскошные дворцы и уютные домики маа-херу, раскидистые пальмы, мерцающие пруды и извилистая река Хапи.

В свете вечного закатного солнца этот вид мог довести любого человека до слёз. Но аментет лишь бесстрастно взирала на горизонт, неподвластная божественной красоте.

Проходя мимо пруда, она ни на мгновение не задержала взгляд на собственном отражении, как сделали бы смертные юные девушки. «Нужно проводить новую душу. И узнать о пожеланиях остальных», – думала аментет. Даже в мыслях её не было эмоций. Лишь долг и безмятежность. Таков был удел тех, кого Осирис лишил имён.

Услышав уверенные шаги, аментет обернулась. К ней навстречу шла оправданная душа юноши. Он мягко улыбался. Но слуга Осириса, разумеется, не улыбнулась в ответ.

– Как твоё имя, маа-херу? – ни капли любопытства не проскользнуло в её голосе.

От тона аментет юноша на мгновение опешил. Уголки его губ опустились, но, отвечая, он снова широко улыбался.

– Кейфл, госпожа.

– Я не госпожа.

– Хозяйка? – ухмыльнулся он.

– Нет.

Не желая сдаваться так просто, Кейфл с интересом осмотрел жёсткие золотые перья, что росли из рук аментет от запястья до плеча.

– У тебя есть крылья. Может быть, ты богиня? – спросил он.

– Я аментет.

– Писцы прошлого описывают вас безликими, бесчувственными сосудами, – протянул Кейфл, исследуя реакцию новой знакомой. – Но у тебя есть лицо. Да ещё какое!

Он выжидающе воззрился на аментет, силясь разглядеть в её лице ответ на его нарочито грубый комплимент. Румянец смущения или кокетливый наклон головы, как у смертных девушек. Хоть что-то. Но она оставалась бесстрастной.

– Это правда, что крылья, дарованные Осирисом, позволяют тебе создавать всё что угодно? – не унимался юноша.

В ответ ему спокойно кивнули.

– Крылья дают нам силу исполнять просьбы маа-херу и поручения Царя Богов.

– И ты никогда не хотела создать что-то для себя?

– Я не знаю, каково это – хотеть, и не могу ответить на твой вопрос. Всё, что нужно нам, – это служить маа-херу и Осирису.

Если бы Кейфл был жив, то по его спине непременно пробежал бы холодок от бесчувственности молодой девушки, что стояла перед ним.

«Хотя понятие молодости на Полях Иалу относительно, – думал он. – Она может быть старше меня на тысячи лет, но выглядеть вечно юной».

Вслух он сказал совсем иное:

– Значит, вас всё же лишают имён, а вместе с ними и личностей, и желаний. Ты правда ничего не чувствуешь? И не помнишь?

– Я всё помню, маа-херу Кейфл. Имя каждой души на Полях Иалу, все их просьбы. Помню, как пройти к своему месту отдохновения. Помню о своих обязанностях на службе Царю Богов. Больше мне ничего не надо.

Так и не ответив на вопрос о чувствах, аментет жестом пригласила Кейфла следовать за ней. «По-моему, такая судьба хуже, чем небытие!» – думал он, с тревогой глядя в спину девушке. Её же никакие тревоги терзать не могли. Лицо аментет по-прежнему не выражало эмоций. «Я не знаю, что такое – чувствовать, – думала она, вспомнив вопрос маа-херу, на который так и не ответила. – Такова воля Царя Богов». В её обязанности не входило рассказывать о Полях Иалу – лишь отвечать на вопросы маа-херу. Однако она знала, что большинство прибывших душ стремились узнать больше о месте, где им предстояло провести вечность.

И порой верные слуги могли сами поведать о самом необходимом. Возможно, такие порывы были отголоском их давно потерянной человечности. Но сами аментет не задумывались об этом. «Хоть он и говорит, что читал о нас, нужно рассказать ему о зове, и о том, что мы можем воссоздавать», – решила слуга Осириса.

– На Полях Иалу нет сепатов, трущоб или карьеров. Нет бедных домов.

Кейфл с интересом приблизился к девушке, внимая новым знаниям. Она остановилась, указывая на светлые дворцы и виллы.

– Каждое из жилищ создаётся по желанию маа-херу. Ты можешь попросить меня сделать царский дворец или дом своего детства. Еда, напитки, музыкальные инструменты – ты получишь всё, что захочешь. Лишь попроси кого-то из нас.

Кейфл задумчиво слушал аментет, рассматривая место, в котором ему предстояло провести вечность.

– А что, если никого из вас не окажется рядом?

– Позови вслух. Мы все услышим зов, и ближайший слуга незамедлительно придёт к тебе.

– И что, я могу попросить тебя о чём угодно? Стать моим постоянным слугой? Жить в моём доме?

Маа-херу не оставлял попыток добиться от аментет хоть каких-то эмоций.

Но она лишь покачала головой.

– Сила, дарованная крыльями, позволяет нам создавать осязаемые, но неодушевлённые творения. Маа-херу на Полях Иалу бесчисленное множество, и мы служим им всем, – аментет отвернулась, продолжая путь. – Нам запрещено задерживаться надолго с одной душой. Мы обязаны создавать то, о чём вы просите, быстро, а затем спешить на зов других маа-херу.

Прищурившись, Кейфл взглянул на солнце, и по его лицу пробежала тень негодования.

– Вечность в золотой клетке. Без дела, без возможности что-либо изменить, – сквозь зубы прошипел он.

Не испытывая собственных эмоций, аментет не умела разбираться и в чужих. Поэтому она не смогла почувствовать изменившееся настроение Кейфла и как ни в чём не бывало продолжила свой рассказ:

– Ты можешь выбрать любое дело по душе. Многие маа-херу продолжают работать, как при жизни. Другие выбирают новое призвание.

Юноша мрачно усмехнулся.

– Стараются не сойти с ума?

– Нет. Здесь нет болезней. Ни ума, ни тела, – не поняв издёвки юноши, ответила аментет. – Призвания могут быть разными. Например, в доме маа-херу Шани часто ставят мистерии, и принять участие в представлениях может любая душа.

Кейфл устало прикрыл глаза и, поддавшись секундной слабости, взял аментет за руку. Его длинные тонкие пальцы должны были приятно согревать кожу, но аментет не знала, что такое «приятно», и не сжимала ладонь в ответ.

– Наверное, мне было бы лучше стать таким, как ты. Ни эмоций, ни желаний, ни страхов.

Аментет хотела ответить, что на всё воля богов, но маа-херу резко отвернулся, отпуская её руку.

– Просто создай дом, где мне не будет тошно. И уходи.

Не обратив внимание на горькие повелительные нотки в голосе души, аментет повиновалась. Её крылья засияли золотом, и этот свет окутал всё тело, становясь ярче в радужке глаз. Слуга Осириса простёрла руку к свободному пространству между двумя дворцами.

Юноша зажмурился от слепящего света, а когда открыл глаза, увидел вместо пустоты невысокое здание из светлого песчаника.

В нём не было ничего царственного или величественного, но если бы аментет была смертной или оправданной, то ощутила бы, что созданный ею дом притягивал к себе обещанием спокойствия и уюта.

Не говоря ни слова, Кейфл открыл дверь своего нового жилища и скрылся за ней.

Аментет привыкла к тому, что большинство маа-херу, впервые увидев свои новые дома, просили что-то изменить или добавить. Но сколько бы она ни ждала у порога, маа-херу, задававший так много вопросов, не вышел с новыми просьбами.

И слуга Осириса спокойно отправилась на зов другой души.

* * *

На постоянно изменяющихся по желанию маа-херу Полях Иалу не было ничего удивительного в появлении новых домов, пирамид, садов или целых пахотных земель.

Вот и сейчас зов одной из душ привёл аментет к незнакомой ей прежде величественной вилле с исписанными иероглифами колоннами и увитыми зеленью стенами.

Единственным, что портило идеальный вид здания, был пустой внутренний дворик, который задумчиво разглядывала невысокая темноволосая женщина.

Заметив приближающуюся аментет, она широко улыбнулась и замахала руками, подзывая её к себе.

– Милая моя, наконец-то!

Слуга подошла и безропотно склонила голову, ожидая услышать просьбу.

– Один из вас уже создал мне прекрасный дом, но я совсем забыла попросить его поработать над двориком, – маа-херу недовольно передёрнула плечами. – А когда вспомнила, обернулась, но никого уже не было. Вы такие трудолюбивые! Спешите всем угодить! Я тогда ещё подумала: какая же ты глупая, Мересанх! Как ты могла забыть про дворик, срочно зови кого-нибудь из милых аментет… Каждый раз, выходя из дверей дома, я натыкаюсь на пустоту двора. Она вызывает у меня уныние. Понимаешь, милая моя?

Аментет, конечно, не понимала, каково это – испытывать уныние. Бесконечный поток слов девушки и её беспокойные движения были для неё чуждыми. Только ещё не высказанная просьба была хотя бы отчасти ясна аментет.

– Вы хотите, чтобы я чем-то наполнила двор?

– Да! – воскликнула душа и тут же задумчиво осмотрелась. – Но я даже не знаю… Может, ещё одно дерево?

Мересанх кокетливо постукивала себя длинным ухоженным ноготком по губам, оценивая пространство перед виллой. Просьба была озвучена, и аментет прикрыла глаза, готовая её исполнить.

– Нет-нет, постой! Никаких деревьев! Они же испортят всю гармонию пространства! – закричала девушка, размахивая перед лицом слуги рукой. – Может, ты подскажешь, чего здесь не хватает?

Под умоляющим взглядом Мересанх аментет быстро скользнула взглядом по двору. Ей казалось, что и вилла, и дворик выглядели ровно так, как должно. По крайней мере так, как пожелала маа-херу. Но раз Мересанх хотела услышать её мнение, она должна была повиноваться.

– В одном из дворцов на другом конце Полей есть цветочный лабиринт. Многие души любят в нём гулять.

Душа нахмурилась и неодобрительно покачала головой.

– Для лабиринта здесь слишком мало места. А портить пропорции виллы ради такого безвкусия я не желаю.

Аментет вежливо кивнула и вновь застыла в ожидании просьбы.

Вечное закатное солнце не сдвинулось с места. Ни порыв ветра, ни шелест пальм – ничто не указало ей на грядущие перемены. Но даже снизойди на неё все знаки вселенной, в тот миг она вряд ли бы их поняла.

– Я знаю, милая моя! Я знаю! – маа-херу Мересанх почти подпрыгивала на месте от нетерпения. – Сделай для меня пруд! И чтобы вода в нём искрилась, а по ней, как по небу, плыли цветы лотоса.

Аментет повиновалась мгновенно.

Она раскинула руки в стороны, позволяя крыльям расправиться. Перья начали светиться, как и её глаза, и весь дворик.

Когда свет погас, перед виллой вместо гнетущей маа-херу пустоты красовался искристый пруд с лотосами.

– Ты чудо, милая моя! Ну же, подойди, взгляни на эту прелесть, – Мересанх радостно захлопала в ладоши, кружась у созданного пруда.

И аментет подошла бы, если бы не дикий звон в ушах, мешавший услышать хоть слово.

Она застыла изваянием, не в силах оторвать взгляд от пруда. Её грудь под балахоном вздымалась от быстрых рваных вдохов, а руки и крылья била мелкая дрожь. «Я не понимаю… – думала она, прижимая руку к груди. – Плохо… Нет, хорошо… Почему?!» Аментет, с трудом сглотнув, закрыла глаза. Она не понимала, что с ней происходило, отчего в груди так тянуло, а в висках стучала кровь, которой у неё и быть то не должно было.

– Это сесен. Лотосы. Они прекрасны, не так ли? – спокойный и как будто более глубокий голос Мересанх стал последней каплей.

Слуга ещё раз взглянула на нежные лепестки цветов, трепетавшие в пруду, и её разум пронзила резкая боль.

Вид на виллу Мересанх заволокло тьмой. Она почувствовала, что падает. Перед внутренним взором аментет возникли образы. Такие знакомые, но такие чужие.

Женщина, нежно проводящая гребнем по блестящим девичьим волосам…

Аментет знала, что, расчёсывая волосы, женщина пела. Слов было не разобрать, но из каждого звука, каждой срывающейся ноты лилась любовь, нежность, скорбь.

Это было прощание.

«Я не хочу уходить, нет…» – но безмолвные мольбы не могли ничего изменить, и женщина исчезла, а вместе с ней пропало и чувство любви. Остался лишь страх.

Сверху сыпался песок.

Он забивался в рот, терзал горло, мешал дышать и видеть. Аментет кричала, билась, но её руки были плотно прижаты к телу. Спасение от вездесущей пытки не приходило, и, когда песок закрыл солнце, осталась лишь тьма.

Быть может, она и была спасением?

В ней не было ни боли, ни страха, ни любви. Ни жизни. Но в этой тьме так отчаянно хотелось жить. Пусть со страхом и скорбью, но, главное, с любовью. «Я хочу жить!» Повинуясь мысленному крику аментет, тьма рассеялась, являя цветок лотоса.

Нежные лепестки, в которых крылась неведомая сила, медленно раскрывались. Цветок на глазах преображался в символ жизни и желания её достичь.

Аментет не хотела, чтобы видение рассеивалось. Она не могла вынести саму мысль о той пустоте, что была в груди до сего момента. Это было бы слишком жестоко – сначала дать эту сладостную тяжесть где-то под клеткой рёбер, а затем вновь её отнять.

Но кто сказал, что загробный мир менее жесток, чем смертный?

И видения аментет рассеялись, оставив её в забытьи.

* * *

Аментет с трудом открыла глаза, в которых всё ещё чувствовалась резь от песка.

Оглядевшись, она обнаружила себя лежащей на удобной кушетке в светлой гостиной. Всё пространство казалось неестественно ярким. Стены, исписанные иероглифами и изображениями богов, отражали мягкие закатные лучи. Комнату наполняла резная мебель из камня и дерева. Тут и там красовались вазы с зеленью, искусные скульптуры, а на столике недалеко от кушетки примостился изогнутый графин.

Аментет с удивлением вдохнула пряный сладкий запах фиников, исходивший от него. «Финиковое пиво… Его готовила моя…» – осколок воспоминания, уже готовый вонзиться в разум, был разбит звучанием обеспокоенного голоса Мересанх.

– Ну что же ты! Я так перепугалась! Неужто ваши чудеса отнимают столько сил, что вы с ног валитесь?

Аментет неловко поёрзала на кушетке и с трудом села.

Она была бы рада ответить на вопрос. Но сама не понимала, что произошло, ведь, как выразилась Мересанх, «чудеса» никогда не стоили слугам Осириса ни капельки усилий.

Да и не вызывали видений.

– Куда же ты вскочила, милая моя?! Может, тебе что-то нужно? Позвать кого-то? – голос маа-херу был звонким и высоким.

Вопросы лились на аментет, словно воды Хапи, вышедшие из берегов в полноводье. «Мне нужно подумать… Нужно понять!» – девушка пыталась сосредоточиться, чтобы восстановить в памяти всё произошедшее.

– Давай водички налью? – Мересанх склонилась, с тревогой разглядывая лицо её.

«Слишком близко! И слишком громко», – непривычная смесь неловкости и раздражения заставила девушку поморщиться. Аментет яростно затрясла головой, словно пытаясь сбросить с себя наваждение. А Мересанх уже явно приготовила новую порцию слов.

– Давай налью вина! Или финикового пива – для меня оно сладковато, но тебе придаст сил… – душа говорила и говорила, почти не переводя дыхание.

– Пожалуйста! – резко воскликнула аментет. – Мгновение. Одно мгновение тишины!

Маа-херу удивлённо застыла с приоткрытым ртом, но она явно не могла молчать даже миг.

– Да хоть вечность! Мы с тобой тут вдвоём, никто не прервёт твоих раздумий.

Искренняя непосредственность души вызвала в груди аментет давно позабытую дрожь смеха. И сдержать её она не смогла.

Сначала её губы, подрагивая с непривычки, расплылись в неуверенной улыбке, но уже в следующее мгновение аментет залилась звонким смехом, который выжигал всю тяжесть и всю пустоту, что копились в душе.

Мересанх с улыбкой присела на кушетку, и даже её нескончаемый поток слов прервался, чтобы дать слуге Осириса возможность свыкнуться с новыми ощущениями.

– Прости! Прости. Я не знаю, что со мной, – сквозь слёзы и смех бормотала аментет. – Так ведь не должно быть… Такого со мной никогда не было!

– Я знаю, милая моя. Ты же аментет. Вы такие пустые, ничего никогда не чувствуете, – Мересанх задумчиво проследила за слезой, скатившейся по щеке девушки. – Но, видимо, не все.

– Не все? О чём ты?

– Когда я только попала сюда, то пыталась подружиться с такими, как ты, – маа-херу грациозно поднялась с кушетки и подошла к балкону. – Но в ответ на любые мои слова и даже провокации вы всегда отвечали бесстрастно и безлично, словно пустые сосуды. Поговорив с душами, что при жизни служили в храмах, я узнала, что слуги Осириса тоже когда-то были смертными, но вас стёрли, забрали вашу суть и человечность вместе с именами.

«Стёрли? Меня стёрли. Я ведь знала об этом, – аментет прижала пальцы к вискам. – От нас этого никто не скрывает».

– Но ты явно испытываешь чувства, милая моя.

Девушка уже не слышала слова Мересанх. Она пыталась понять, вспомнить. «Мы все были смертными. И я была. У меня была жизнь, дом, семья… – она пыталась ухватиться за ниточки, способные привести её к прошлому, но всё было тщетно. – Крылья – дар Осириса за то, что я умерла безгрешной, а имя у меня забрали в наказание за то, что не дошла до Суда. И чтобы не использовала силу крыльев пристрастно».

Аментет сильнее впилась пальцами в голову, пытаясь остановить нарастающее гудение. «Я ведь это знала, но это больше не имело смысла, мне было всё равно… Почему мне больше не всё равно?!» Мересанх легко прикоснулась к её волосам, привлекая к себе внимание.

– Что ты чувствуешь?

– Я не понимаю…

– Расскажи, что случилось, когда ты создала пруд?

– Я посмотрела на цветы. Меня никто раньше не просил создать такие. И нигде на Полях их не было. Мы можем создавать всё, что просят маа-херу, и нам не обязательно знать, как выглядели эти предметы. Главное, чтобы души попросили. Когда я взглянула на…

– Лотосы?

– Да. На лотосы… В голове помутилось. Там была женщина. Она расчёсывала мне волосы, – воспоминание, наполненное любовью, вновь уступило тому, в котором царил страх. – А потом меня начали засыпать песком, и он не давал дышать, было так больно. Так страшно…

Аментет задохнулась неконтролируемым рыданием, и Мересанх поспешно притянула её к себе.

– Ну тише, тише… Всё позади…

– И снова появился лотос. Сесен, как ты и сказала, – рассказ продолжался сквозь слёзы. – Он оживал, и я почувствовала… Сразу всё! И запахи, и снова страх, и что-то ещё. Желание.

Слово повисло в воздухе.

Рука Мересанх, что ещё мгновение назад успокаивающе гладила спину аментет, замерла.

– Какое желание?

– Я захотела жить.

Гостиная погрузилась в тишину, прерываемую только прерывистым дыханием слуги Осириса. Ей было страшно.

1.Сепаты – провинции в Древнем Египте.

2.Маат – древнеегипетская богиня истины и баланса мироздания.

3.Амт – древнеегипетская богиня возмездия, представавшая в образе хтонического чудовища.

4.Тот – древнеегипетский бог мудрости и луны.