– крупномасштабная общевойсковая операция с привлечением значительных сил и средств (в том числе и правительственных сил ДРА) по захвату базового района «Джавара» в провинции Пактия;
– 26 апреля, группа советских и афганских военнопленных (24 чел.), содержавшихся в течение нескольких лет в специальной тюрьме в районе Бадабера (24 км южнее Пешавара в Пакистане), совершила вооружённое выступление с целью освободиться из плена. Все погибли в бою с душманами;
– май, боевые действия в провинции Гильменд;
– май-июнь, крупномасштабная «Кунарская операция» – боевые действия на всем протяжении «Кунарского ущелья» от Джелалабада до Барикота (170 км), в ходе 1-го этапа операции вертолетами десантировалось более 11 тыс. чел. (подразделения 103-я гвардейская воздушно-десантная дивизия, 66-я отдельная мотострелковая бригада, 56-я гвардейская отдельная десантно-штурмовая бригада, 108-я мотострелковая дивизия, 201-я мотострелковая дивизия, 45-й инженерно-сапёрный полк, ВВС 40-й армии) и другие части ОКСВА;
– 25 мая, в ходе «Кунарской операции (1985)» – личным составом гвардейцев 4-й роты и приданных сил 2-го мотострелкового батальона 149-го гвардейского мотострелкового полка принят ожесточённый бой у кишлака Коньяк близ города Асадабад провинции Кунар с большим числом понесённых потерь (23-погибли, 19-получили ранения различной степени тяжести);
– сентябрь, крупномасштабная «Мармольская операция» в провинции Балх;
– середина октября, масштабная войсковая операция на юге провинции Баглан, уездах (Андараб, Бану, Нахрин, Бурка, Сейид);
– 19 октября, в ходе боевых действий в ущелье «Панджшер» в результате ошибки в ориентировании от переохлаждения погибли 5 военнослужащих и 35 получили обморожение различной степени;
– октябрь, боевые действия в провинциях Фарах, Баглан, Каписа, Парван;
– проведено более 80-ти операций;
– ОКСВА достиг своей максимальной численности – 105,8 тыс. чел.;
– самый чёрный год для наших пограничников – 124 погибших.
Данные по ОКСВАза 1985 год: безвозвратные потери – 1886 чел.; ранения и заболевания – 8219чел.; уволено из армии (по ранению, травмам и заболеваниям) —1751чел.; потери танков —18, бронетехники – 185, самолетов и вертолетов – 66».
Вновь, как и в прошлогодних «Панджшерской» и «Кунарской» операциях, огромные потери практически с нулевым положительным результатом. Опять те же грабли…
Из писем домой
25 апреля 1985 года. Порт Турагунди. 472–й день в ДРА.
«Здравствуйте, мои дорогие!
16-го я вылетел из Кабула, проделал огромный путь до Шинданта на транспортном самолете АН-12. Всем хорош он: и перевозит много, и надежен, но в боевых условиях плох для пассажиров. Забирается максимально высоко, тысяч под семь – повыше от ракет «земля-воздух», а гермокабина для пассажиров мала – всего на 14 человек. Остальные летят в грузовом отсеке без кислородных масок. В щели грузового люка видна далеко внизу земля, наползает холод. Я отвык от здешних порядков: «Если хочешь есть варенье, не ловите мало мух!» – и не бросился в толпе пассажиров штурмовать гермокабину, а остался в грузовом отсеке. На высоте стало почти невмоготу: курил в Ташкенте в последнее время около трех пачек сигарет в сутки, вот теперь – слабость, легкие ходят ходуном, вот-вот отключишься. Но ничего, правда, долго отходил после от полета на земле.
В Шинданте плюс 35 градусов жары в тени, на солнце под 50 градусов. Терпимо. Вокруг все в зелени: поля, деревья, трава. Ночью очень холодно, двух одеял в неотапливаемом вагончике не хватает. Четыре дня в Шинданте, и попутной парой боевых вертолетов в Герат. Мчались на параллельных курсах вдоль горной дороги на высоте 4-5 метров, что ниже высоты придорожных деревьев. Вид у вертолетов хищный, угрожающий, в маскировочной желто-зеленой раскраске. Налетают внезапно и так же исчезают. Против привычных приемов их уничтожения с земли стрелковым оружием – этот метод так низко летать, на мой взгляд, самый эффективный. И полет доставляет удовольствие…».
30 апреля 1985 года. Порт Турагунди. 477-й день в ДРА.
«Здравствуйте, мои дорогие!
Время летит быстро, позади уже апрель. Завтра на Родине праздник, море красных знамен на проспекте Ленина, но не пройти мне по нему с сыновьями, как все последние годы, сегодня мое рабочее место – Афганистан. Здесь праздников и выходных нет, два года подряд – рабочий день. Вечером сильно шумел и выл ветер, совсем как в Воркуте, гремел гром и лил дождь. Утром прохлада, совсем как дома, приятная свежесть у реки. Но афганское солнце-лазер поднимается все выше, и скоро под его пристальным взглядом польется пот, сузятся, как у японца, глаза, и самое неприятное – отоспавшиеся за ночь мухи, невыносимо назойливые, станут до полной темноты пикировать на незащищенные части тела и откусывать понемногу каждая, заставляя внезапно вздрагивать и употреблять по адресу их предводителя непарламентские выражения. Ко всему можно привыкнуть: жаре, обстрелам, угрозе тропической болезни, отвратительной пище, но к мухам – никогда. Мне кажется, что они летают с автоматами – эти крылатые твари-душманы. Моя жизнь – это постоянные психологические бои с большинством поражений и редкими, как удача, победами. Поражения истощают нервную систему, требуется отдых, а его нет, и «разрядиться» негде и нечем. Надо брать себя за горло и снова и снова идти «в штыковую», ломать волю тех, кто не хочет говорить Правду. Цель моей работы – установление Истины. Но в отличие моих оппонентов, методы – только основанные на Законе и Правде. А в такой жаре, как здесь, эти деревья Жизни быстро засыхают в душах людей, и требуется много сил, чтобы они дали хотя бы маленькие ростки.
Соскучился без ваших писем. «Домой» в Кабул попаду нескоро, дней через 10-15, не раньше. Все праздники пройдут здесь. День Апрельской революции (27 апреля) уже прошел, сопровождаемый праздничной иллюминацией, громом аплодисментов ее друзей, и выстрелами, и взрывами ее врагов. Теперь мои праздники – будни.
Надеюсь, что у вас все хорошо, что вы все ведете себя честно и порядочно во всех отношениях. Как успехи у Саши? Здоровы ли вы? Целую вас всех и обнимаю. Ваш…».
Первомай по-афгански
Начиналось обычное рабочее утро в кишлаке Турагунди на сопредельной с нашей Кушкой территории Афганистана. Тихое, зеленое, спокойное место без стрельбы и взрывов. По оперативным данным контрразведки, в густых недоступных зарослях «зеленки» вокруг Турагунди у «духов» расположены тайные госпитали, где они лечатся и отдыхают от своих кровавых дел. Отсюда – эта тишина и кажущееся спокойствие. Местное население тесно связано с боевиками многочисленными родственными связями, ведет агентурную и визуальную разведку в их интересах.
В офицерской столовой на завтрак гречневая каша с говяжьей тушенкой, от запаха которой еще в коридоре начинались спазмы в горле, переходящие в легкое подташнивание. Последние полгода в любой столовой, куда бы меня ни заносила судьба военного следователя, это было постоянное меню, которое перемежалось макаронами с «красной рыбой» – килькой или треской в томатном соусе. От томатного соуса начинал резко болеть живот, мучила изжога, приходилось литрами пить чай, чтобы от нее избавиться. Намазав хлеб толстым слоем сливочного масла, в избытке лежавшего на каждом столе, я выпил большую алюминиевую кружку чая и этим ограничился. На кружке штык-ножом нацарапал названия только крупных городов, где успел побывать: Кабул, Шиндант, Герат, Кандагар, Кундуз, Пули-Хумри, Джелалабад… Успел проехать по всей «Дороге жизни», кольцом окружающей Афганистан вокруг гор Гиндукуш. От афганской жары и скромной диеты похудел на четырнадцать килограммов, прежняя форма висит на мне, как на вешалке. Кожа на щеках сожжена солнцем до фиолетового цвета, почти до кости, уши просвечивают насквозь. На голове – выгоревшая панама с лихо загнутыми на мексиканский манер полями, на мне – белая от солнца униформа с множеством карманов, укороченный автомат АКС-74У, портфель с протоколами допросов и портативная ГДР-овская пишущая машинка желтого цвета, присланная каждому из следователей из самой Москвы.
Я прибыл в штабной вагончик и приказал посыльному найти лейтенанта Денисова Валерия и передать от моего имени, чтобы он прибыл на допрос. Вагончик находился на базе ГСМ (горюче-смазочных материалов). На большой площади было разбросано в шахматном порядке около пятидесяти огромных, высоких, круглых, окрашенных белой алюминиевой краской резервуаров, в которых хранился запас бензина и солярки для боевых машин и вертолетов. Ежедневно для их вывоза прибывала воинская колонна из шестидесяти бензовозов, как правило, в сопровождении пяти бронетранспортеров.
Военные контрразведчики получили оперативную информацию, что солдаты-заливщики пьянствовали, забывали вовремя закрывать резервуары, продавали горючее на сторону. При дикой афганской жаре много горючего из резервуаров испарялось в атмосферу. Чтобы сокрыть убытки, лейтенант Денисов завышал в документах остатки горючего в прибывших под налив бензовозах, давал команду солдатам-заливщикам не доливать горючее, и, самое опасное, смешивать солярку и качественный бензин. Смешивание могло привести к катастрофам боевых вертолетов, смерти многих людей.
Разложив на столе штабного вагончика документы, я набросал на листочке план допроса. Прибыл лейтенант Денисов – худенький, русоволосый мальчишка, с незагорелым белым лицом, после госпиталя. Хромая подошел к столу и сел на предложенную табуретку. Пояснил, что в госпитале лежал по поводу лечения ног. После постоянного ношения сапог в жару, кожа на них почти до колен облезла. Мы начали затяжной, трудный для лейтенанта разговор.
Внезапно в вагончик влетел старший оперуполномоченный майор Михайлов Николай с неизменным пистолетом Стечкина в деревянной кобуре. «Где комендант?! Смертник будет здесь через час» – заорал он и выскочил из вагончика. Через окно было видно, как опер быстро сел в кабину служебного Камаза, нервно развернулся и рванул по трассе в сторону Шинданда.
Эта бетонная трасса Кушка – Шинданд проходила всего в нескольких метрах от вагончика. Метрах в ста от него, в сторону Шинданда стоял наш воинский пост – КПП со шлагбаумом, за ним изгиб дороги и громадная высокая скала, которая и скрывала дальнейшую трассу. Двое солдат в касках и бронежилетах выскочили из КПП и стали быстро перегораживать трассу кольями с колючей проволокой. Мимо них вслед за михайловским Камазом на большой скорости успели пронестись два дежурных БТРа и скрыться за скалой…
Ночевал я в предыдущую ночь в вагончике у Михайлова. Он рассказал, что по имеющейся информации, местная банда «духов» Первого мая готовит диверсию на нашей военной базе снабжения в Турагунди. Еще год назад боевики посадили в яму-зиндан за какие-то провинности молодого афганского парня. Морили его голодом, постоянно били, склоняли к подрыву автомашины, начиненной взрывчаткой. Обещали, что в случае выполнения задания, выплатят его родственникам миллион афгани. Парень целый год не соглашался, но поняв, что живым его из ямы не выпустят, совсем недавно согласился. Наш секретный источник информации в банде контролирует ситуацию и в случае выезда в нашу сторону машины со смертником должен своевременно предупредить по срочному каналу связи. Если же, не дай Бог, смертник прорвется на территорию базы, взрыв уничтожит не только базу, но и весь город Кушку со всем населением и постройками, так как сдетонирует огромный открытый арсенал авиационных бомб, расположенный рядом…
Разговор-допрос с лейтенантом Денисовым был настолько острым, что я напрочь забыл про Михайлова, его слова про смертника и возможный взрыв базы. Вдруг мы оба увидели, что находимся в воздухе под самым потолком вагончика. На наших глазах стекла его окон брызнули, рассыпались и исчезли наружу. С пола поднялась огромная пелена пыли, заволокла все вокруг и, к моему ужасу, увлекла все мои документы со стола и исчезла в проемах разбитых окон.
Одновременно мы грохнулись на пол, и вокруг все затопило грохотом близкого взрыва. Обалдевшие, вышли из вагончика на нетвердых ногах и огляделись. Все вокруг было целым, ничего не горело. За большой скалой в чистом голубом небе распухал громадный, белый, похожий на ядерный, взрыв. Он был белого цвета. Только сейчас я осознал, насколько серьезна была ситуация, что смертник не прорвался и наверняка ликвидирован на подходе к гарнизону.
Подъехал Михайлов и рассказал, что БТРы успели вовремя. За скалой, в трестах метрах от себя, они увидели стремительно приближавшуюся грузовую Тойоту и открыли по ней огонь из всех видов оружия. На их глазах она взорвалась, не причинив вреда ни базе, ни городу Кушке. Мы все по-братски обнялись, поздравили друг друга с праздником 1 Мая и пошли собирать мои разбросанные взрывом следственные документы.
А дальше, как всегда, было много работы. В этот день в далекой Москве председатель КГБ СССР генерал армии Крючков Владимир Александрович подписал приказ о присвоении мне звания подполковника юстиции».
Из писем домой
5 мая 1985 года. Порт Турагунди. 482-й день в ДРА.
«Здравствуйте, дорогие мои!
Скоро месяц, как я слышал вас по телефону, а кажется, прошел год. Как вы? Как у вас? Увы, только дней через 10 узнаю, как ваши дела, – рассчитываю к 15 мая вернуться в Кабул.
У меня все идет своим чередом: работа, работа, работа… Однообразие, уже привычное, поглощает целиком. Газеты читаю от случая к случаю, они, как правило, недельной давности. Погода стоит жаркая, но еще не изнуряет. Это только цветочки… Рабочий день начинается в 5.30 – уже светло, но еще прохладно. Вечером спасает кондиционер. А если нужно выйти на улицу, то там – как в парной. До озверения надоедают удивительно назойливые мухи, их укусы всегда неожиданны и выводят из спокойного душевного равновесия. Мне иногда кажется, что я, как лошадь или корова, уже научился управлять всеми участками кожи на всем своем теле. При малейшем подозрении на посадку мухи следует непроизвольное подергивание кожи на нужном месте. А так как хвоста у меня нет, то иногда вскакиваю и гоняюсь за ними с полотенцем, всегда бесполезно. Любимое орудие труда, помимо авторучки, – мухобойка, они лежат везде: в кабинетах, спальнях и т.д. Единственное спасение от мух – темнота и еще баня.
Пишу на улице вечером. Рядом ходят строем «губари» – арестованные на гауптвахте, поют уныло «Малиновку». Им из-за дувалов хором душераздирающе подпевают шакалы. На небе красивые звезды – большие, как лампочки. Луна висит просто огромная и нахально смотрит сверху на нашу суету. По небу, хорошо видные, медленно ползут спутники. Вдали солдаты толпой гоняются с шумом за фалангой, выползшую слишком рано. Кто-то пытается поиграть с черепахой, которые здесь необыкновенно энергичны и быстры. Вдали зарницы боя – видны вспышки орудийных выстрелов, затем короткие огневые всплески разрывов. Прохладно, закрылись дуканы, открылись два «ресторана» и один подпольный публичный дом. На открытой веранде «шурави» афганцам крутят фильм «Деревенская история». Долго выбирали, чтобы было понятнее. Вчера показали им «Советский спорт». Сегодня днем афганцы перегородили кусок шоссе и устроили велосипедные гонки. Это было великолепное зрелище. В необозримых штанах не видно, как вращаются ноги. Вообще все скрыто в длинных одеждах. Азарт и непосредственность участников достойны средней группы Игорешиного детского садика. Шум, гам – как на 100-тысячном стадионе. По обочинам дороги для безопасности стоят несколько танков, БТРов и две пушки. Потом было перетягивание каната местных с «шурави». Долго объясняли им правила. Стали 10 на 10 человек. Наши легко сдвинули с места 10 худосочных аборигенов. Но в этот момент к ним на помощь бросились еще 20 и, в потасовке свалив столб от волейбольной площадки, они «победили» наших. Радости афганцев не было границ. Дети!
Ну вот, пока и всё. Передавайте всем привет. Живите дружно и весело. Целую вас и обнимаю, дорогие мои. Ваш…».
Дуэль
Огромный двухмиллионный Кабул, скрытый зеленью, терялся вдали в чаше гор, как всегда настороженно-угрюмых. Чистейший горный воздух приближал их высокие коричневые вершины без какой-либо растительности. Невдалеке на холме гордо красовался пятиэтажный дом с колоннами – бывший шахский дворец, а сейчас штаб 40-й армии советских войск. По вечерам, почти ежедневно, как только стемнеет, светящиеся окна штаба видны далеко вокруг. Тогда и начинается очередная серия бесконечного «кино».
Сначала от ближнего кишлака в направлении штаба по совершенно черному, словно тушь, небу обманчиво медленно начинает двигаться малиновый след «трассера», затем долетает звук выстрела душманского «бура» – старинной английской винтовки: «Да-дах!». Незамедлительно в ответ летит длинная пунктирная линия автоматной очереди советского «калашникова».
Короткая выжидательная тишина. Снова из кишлака нахально медленно в том же направлении летит одинокий «трассер» и раздается вслед: «Да-дах!». От подножия штаба по невидимому противнику нервно клокочут уже десяток автоматов. Видно, как в кишлаке, рикошетируя, пули разлетаются в разные стороны, словно искры от точильного камня. Теперь-то уж душман не посмеет нападать. Но ровно через минуту слышится знакомое «Да-дах!», и «трассер» насмешливо плывет по небу к дому с колоннами.
Терпение «шурави» лопается, десятки автоматов извергают в наглеца тысячи пуль, в бой включаются бронетранспортеры, гулко, как отбойные молотки, начинают стучать их крупнокалиберные пулеметы. Некоторое время в ответ ни выстрела, ни звука. Наступает настороженная тишина. Противники пытаются разглядеть друг друга в кромешной темноте.
И снова к ярким окнам штаба вызывающе ползет малиновый «трассер», слегка опережая неизменное «Да-дах!». Тут уж дружно включаются в дуэль расположенная рядом артиллерийская батарея и даже танк. Их частые оглушительные выстрелы перекрывают уже сплошное и яростное негодование автоматов и пулеметов. Весь огонь обрушивается на место, откуда раздаются одиночные выстрелы «бура».
Сотни невидимых зрителей заинтересованно наблюдают этот красочный спектакль. Их симпатии явно на стороне неуловимого стрелка из «бура». Везде в мире «болеют» за смелых. Постепенно грохот выстрелов утихает, они все реже и реже…
Проходит в тишине несколько десятков секунд, и вновь раздается неуступчивое «Да-дах!». И снова – шквал огня, но пушки и танк уже не ввязываются, считая участие в подобном «бое» ниже своего достоинства.
В следующий раз и пулеметы выходят из игры, только автоматы по-прежнему беснуются на методическое «Да-дах!». Но и они постепенно умолкают, гаснут осветительные ракеты, и прожектор закрывает свой лазерный глаз.
Победно звучит последний выстрел «бура», но ему отвечает лишь задумчивая тишина…
Собаки – спасители солдат
Подолгу ожидая вылета, от офицеров воздушной комендатуры я как-то услышал следующую историю. Аэродром Кабула расположен в глубокой чаше гор. Для его охраны по всему периметру на ближайших высотках расположено семь постов, на каждом по отделению солдат во главе с сержантом. Днем на открытых солнцу постах среди гор – настоящий ад и пекло. Солдаты буквально падали от жары и изнеможения. Вечерами, а потом черными прохладными ночами, несмотря на контрольные проверки, нудные инструктажи, страшные угрозы и призывы к бдительности, на постах иногда засыпали. «Духи» подползали ночью и периодически вырезали наши посты полностью. Потом кто-то догадался украсть в городе собак. И нападения сразу прекратились, потому что все афганское население намазывается каким-то пахучим кремом или мазью. Специфически пахнут их одежда, обувь, оружие и даже документы. Афганские собаки хорошо переносили дневную жару, а их чуткий слух и тонкое обоняние ночью стали просто спасением солдатских жизней. Они стали лучшими друзьями «шурави», их надежными защитниками и заслуживают особой благодарности за сохраненные жизни наших солдатиков…
Десантники
…Когда наступала жара, начинался сезон охоты за скорпионами. Сунув кусочек воска на нитке в норку скорпиона, наши солдаты вытягивали его наружу. Убив, раскладывали на жестяной крышке от трехлитровой стеклянной банки и заливали эпоксидным клеем. Получалась желтая красивая медаль, которую солдаты носили на шее.
В процессе совместных поездок наш водитель следственного отделения Фарид иногда делился информацией и о своем солдатском житье-бытье. Как-то рассказал, что его земляк недавно был впервые на «боевых». Необстрелянную роту мотострелкового батальона бросили в бой на прочесывание кишлака. Как всегда, вокруг окруженного войсками кишлака два часа ездила наша машина с громкоговорителем. Требовала от «духов» отпустить стариков, женщин и детей. А всем вооруженным людям – сдаться. Через два часа никто из кишлака не вышел, и начался штурм.
Сначала вперед пошли «зеленые» – бойцы афганской армии. Но под автоматным и пулеметным огнем вскоре залегли и никак не хотели вставать и идти вперед. Тогда в атаку пошли группы наших солдат. Каждую сопровождали активисты ДОМА (Демократическая организация молодежи Афганистана) – афганская женская молодежь с синими галстуками на груди. Раньше солдаты во время штурма заходили на женскую половину дома, что категорически запрещено Кораном. Там они открывали лица всех одетых в женскую одежду, чтобы убедиться в том, что среди них нет спрятанных мужчин-«духов». И иногда ловили на этой половине дома переодетых в женское душманов. Поэтому активистки ДОМА и сопровождали наши боевые группы, чтобы самим, а не солдатам войти на женскую половину дома и убедиться в отсутствии «духов». Женщинам-активисткам Коран этого не запрещал, и их действия чувства верующих не оскорбляли.
Бой есть бой. И в этом бою появились погибшие. Увидев убитых товарищей, не имевшая боевого опыта рота слегка озверела. Сопротивлявшихся «духов» забрасывали гранатами, затем врывались в помещения кишлака и длинными очередями стреляли во все подозрительные места, упреждая душманский огневой ответ. Через час все было кончено. Никто по солдатам больше не стрелял. Подобрали своих убитых и сели вокруг, ожидая «вертушку». К ним подошел старый, седой, как лунь, афганец-аксакал и что-то на своем языке стал говорить солдатам. Этого старика застали за дувалом, когда он из старинного длинного кремневого ружья выстрелил по нашим бойцам. Пожалели по-русски, не стали убивать, а отобрали ружье и дали пинка под зад. Но он далеко не ушел, а вскоре вернулся. И сейчас, воздевая руки к небу, стал что-то бормотать на своем языке. Солдат-таджик перевел его слова. Старик очень просил отдать ему ружье обратно, так как он охотник и добывает с его помощью пищу для большой семьи. На него наорали матом и велели убираться. Но аксакал скромно присел на камень рядом и не уходил. Через час, когда солдаты отошли душой, ему отдали его ружье. Старик, прижав руки к груди и поклонившись, поблагодарил всех и ушел.
…Многие солдаты из нашего взвода охраны мечтали служить в воздушно-десантных войсках. Писали многочисленные рапорты, и некоторые добивались своего. Десантники в Афганистане были окружены ореолом всеобщего восхищения и уважения. Они практически не выходили из боев, несли потери, но количество желающих от этого не уменьшалось. На «боевых» не было муштры, хозработ и больше свободы. «Старики» там очень внимательно относились к молодым солдатам, всячески их оберегали, учили, как вести себя в походе, при обстреле, в атаке, на отдыхе и при передвижении по местности. Не увольнялись домой, хотя и подходил срок, если не обкатали свою смену в бою. Десантная дружба всегда до могилы, крепка и надежна. Мне с гордостью рассказывали, что командир 103-й воздушно-десантной дивизии полковник Грачев Павел Сергеевич, Герой Советского Союза и будущий министр обороны СССР, надев на себя РД (ранец десантника), всегда шел во главе колонны своей дивизии в горы на боевые операции…
Часто летая из Кабула в командировки по Афганистану, я наблюдал одну и ту же картину. Самолеты, боясь ракетных ударов с земли, подходили к аэродрому на большой высоте. Затем, круто опустив нос, совершали несколько спиралей, каждую секунду отстреливая с боковых блоков по две защитные ракеты. Взлетая, проделывали то же самое. Советских летчиков от афганских можно было отличить сразу. Наши, едва оторвавшись от взлетной полосы, резко отворачивали влево и с крутым набором высоты уходили ввысь. А афганцы поднимались медленно и осторожно, и только долетая почти вплотную до гор, так же неторопливо-неуверенно совершали разворот с набором высоты. Там их иногда и поджидали «духи» с ракетами «земля-воздух».
Ранили сына
Рано утром мои соседи по модулю улетали в Союз насовсем. Заранее уложили вещи в парашютные сумки, оформили документы и позвали меня на прощальный ужин. Я пришел, как обычно, после полуночи, закончив трудный рабочий день.
Олег улетал в Севастополь, Миша в родную Белоруссию. Боевое братство сближает. Все и обо всем было многократно обсуждено. И будущие места службы, и привычки жен и детей, характеры начальников, достоинства женщин: местных и на Родине…
Выпили водки, купленной из-под полы у знакомой медсестры, и закусили опротивевшей «красной рыбой» – сайрой в томатном соусе. Лениво постреливали невдалеке часовые, отвечая на одиночные выстрелы из ближайшего кишлака. Помолчали.
Тоскливо-протяжно завыла сигнальная мина. Видимо, местный зверек-шакал неосторожно зацепил незаметную в темноте проволочку. Взлетело пять разноцветных сигнальных ракет, обозначая место его пребывания, негромко хлопнул звук разрыва подпрыгнувшей мины. Как на поминках, в наступившей темноте дружно и жалостно заголосили тонкими голосами его собратья. «Третий тост», – сказал Миша, и по традиции выпили молча, стоя и до дна за погибших товарищей. «Провожать не смогу», – сказал я и, обняв ребят на прощанье, вышел из модуля.
Раздался резкий, пронзающий, как копье, свист, сверкнула яркая вспышка, и страшный удар потряс модуль. С ободранной щекой, весь в пыли, я вбежал в коридор. При свете фонариков вытащили Олега и Мишу, на «санитарке» отправили обоих в санчасть. Душманская ракета ударилась в потолочную балку комнаты и взорвалась над их головами. Взрыв разметал крышу, но вниз попали только мелкие осколки, которые изрешетили мебель и стены. Несколькими ранило Олега и Мишу, но не тяжело.
Войдя в соседнюю с ними свою комнату, я одеялом завесил разбитое окно, заменил пробитые осколками наволочку и простыни. Жирно крест-накрест перечеркнул авторучкой 342-й еще не проснувшийся день моего пребывания в Афганистане на разграфленном на два года самодельном календаре.
Вглядевшись в прикрепленную на стене фотокарточку жены и сыновей, обнаружил, что она пробита осколком. Тревога и невысказанный вопрос были в глазах жены Нели. Как олененок, младший сын Игорь смотрел на мир спокойно и доверчиво. Удар пришелся по правой руке старшего – Саши, пятнадцатилетнего школьника. Бережно погладил его раненную руку. «Больно, сынок?» – хотел спросить, но в горле пересохло. Закололо сердце, горечь сжала его тугим комом. «Ранили сына», – неотвязно терзала мысль, долго не дававшая забыться тревожным и чутким сном…
Из писем домой
25 мая 1985 года. Кабул. 502-й день в ДРА.
Здравствуйте, мои дорогие!
Командировка моя в Джелалабад отменилась так же внезапно, как и возникла. Я не переживаю. Там сейчас под 60 градусов жары и очень душно – субтропики. Приятного мало. А здесь климат почти самый лучший в Афганистане, вечером после захода солнца прохладно, а ночью даже укрываюсь одеялом. Днем по-прежнему погода солнечная, очень теплая, около 40 градусов на солнце, но мне уже привычная. Я в этот период сижу в кабинете с кондиционером, который включаю не столько, чтобы охладиться, сколько как средство от мух. При его отключении они лезут во все щели, даже через замочную скважину (!) и атакуют, вызывая сначала раздражение, а затем «классовую ненависть». Работаю по совсем новому для меня и очень интересному делу. Работа захватывает, как новизна во всем…».
31 мая 1985 года. Кабул. 508-й день в ДРА.
«Здравствуйте, дорогие мои Неля, Саня и Игоречек, «который таскает кота на плече» (Мне отсюда всё видно!..).
Завтра (1 июня) здесь якобы начинается лето, а на самом деле жара уже давно не дает продохнуть. В обед начали появляться ослепительно белые тела, прячущиеся по закоулкам мужчины готовятся в отпуска. Не хотят, чтобы подумали, что здесь солнце плохо греет. Я тоже в их числе. Но у меня каждый раз кожа все более только краснеет и за каждый сеанс прибавляется не менее 1000 веснушек. Радиация в обед очень сильная – что-то жмет «мотор». Таким же, как и везде, неугомонным воробьям и тут нипочем. Веселятся, женятся и плюют на жару. Муравьи здесь с необычно длинными ногами, бегают, как лошади, обычным шагом за ними не угонишься.
А намедни вечером, зайдя к себе в кабинет, сильно испугался. На его стенах около десятка здоровенных (длиной больше, чем спичечный коробок) летучих (с крыльями!) тараканов. Смотрят на меня выжидательно-угрожающе и на редкость осмысленно. Жуть! Хотел по привычке замахнуться свернутой газетой (целый день попутно в кабинетах бьём мух – тысячи уже почили в бозе), но передумал и взял на вооружение длинный душманский кинжал – трофей с прошлой поездки. Испугались и исчезли! Целый день стучу на пишущей машинке «Эрика». Смогу подрабатывать на пенсии. Жду отпуска и считаю дни. За окном стучат пулеметы… 22.00. Пора идти «домой». Целую вас крепко. Ваш…».
3 июня 1985 года. Кабул. 511-й день в ДРА.
«Здравствуйте, мои дорогие!
Получил от вас вчера письмо. Захлестнул вал работы, ни выходных, ни проходных. Даже в субботу после обеда в «законный» выходной и то работал до глубокой ночи и забыв пообедать. Такая складывается обстановка. И так каждый день…».
8 июня 1985 года. Кабул. 515–й день в ДРА.
«Здравствуйте, мои дорогие!
Получил письмо от 3 июня. У меня сейчас немного сумасшедшее время. Вверх тормашками полетели зачатки плановости в работе, какая-либо размеренность.
Наступило то время, которое в детективах показывают в конце последней серии. События мчатся стремительно, решения надо принимать мгновенно, куда-то и за кем-то надо ехать немедленно. Только внутренних перестрелок нет. Идет скоротечная, но бесшумная работа-война. Схватки носят стремительный характер, и либо сразу полная победа, или борьба переходит в неопределенно-длительную осаду, которая все равно закончится победой правого дела. А сейчас изнурительная бескомпромиссная борьба, с поиском уязвимых мест у противников. Все зависит и от опыта, и от предварительной подготовки сторон. Пока у меня все получается лучше, чем у противной стороны, но стоит это немало здоровья. Чувствую себя измотанным и разбитым. Кажется, что ночи нет вовсе, отдохнуть не успеваю… Надоела жара смертельно. Я уже забыл шум леса. Для меня эти дни перед отпуском тянутся мучительно долго. Устал морально от «боев». Единственное их достоинство – время бежит быстро, да еще моральное удовлетворение от того, что разным кровососам энергично «перекрываем кислород». Это дает силы для дальнейшего. А так мне нестерпимо хочется домой – устал. Сейчас не до командировок. Пиши мне больше о детях, как они выросли, какие у них привычки, характер, чем занимаются. Хочется вас увидеть и обнять. Привет всем родным и знакомым. Я вас не подведу ни в чем. Вы меня, пожалуйста, – тоже.