Loe raamatut: «Последняя афера», lehekülg 6
Во время последнего антракта они вышли на улицу. Анвар, потерянный в собственных думах, молча закурил. Виктория, заметившая его обеспокоенность, заговорила:
– Поверьте мне, я знаю, о чем вы сейчас думаете. И я знаю, что вы испытываете.
– Что же? – недоверчиво спросил Анвар.
– Вас тревожат сомнения. Но вам не стоит поддаваться им.
– Я никогда так не переживал, как сейчас? – жалостливым тоном признался Анвар, – Что, если мои попытки осуществить свою мечту обернуться для меня позорным провалом? Что, если люди не поймут меня, а слова о невидимости счастья из уст слепого будут восприняты зрителем такими же абсурдными, как и слова о бессмертии души из уст убийцы. Вдруг люди окажутся не способными увидеть то, что способен видеть я.
– Я же способна, – спокойно ответила Виктория, – Знаете, совсем не важно, будет ли вас ждать успех или поражение, важно то, что вы идёте к своей цели. Не переживайте, я всегда буду рядом, как бы оно не обернулось. Вы просто устали и ваша усталость вылилась в стресс. Все будет хорошо в любом случае, поверьте мне.
Её простые, но утешительные слова, как по волшебству вмиг откинули все его сомнения. Необъяснимая и совершенно беспричинная уверенность в грядущем успехе снова вернулась к нему также неожиданно, как и исчезла.
– Верю, – расплывшись в улыбке сказал Анвар, – Спасибо вам. Я очень ценю то, что вы делаете для меня.
– Завтра вас ждет важный день. Вам нужно выспаться, как следует. Предлагаю прямо сейчас отправиться домой.
– Но как же последний акт?
– Мы посмотрим его после операции, – весело ответила она.
Когда они договорили, Виктория отлучилась, чтобы забрать пальто с гардероба. Анвар остался на улице, докуривая свою сигарету, мысленно репетируя заготовленную на завтрашний день речь. Из стен театра прозвучало оповещение о скором начале представления. Кто-то из стоявших на улице сразу же отправился в здание, некоторые ещё оставались снаружи.
– Кирилл? – вдруг прозвучал женский удивленный голос в двух – трех метрах от Анвара.
Кирилл ничего не отвечал женщине, словно находился в глубоком сне.
– Кирилл, – как будто пытаясь разбудить Кирилла, чуть громче, но по-прежнему тихо кликнула женщина.
Анвар навострил ухо, чтобы прислушаться к происходящему. Кроме женщины, теперь он больше никого не слышал рядом с собой. До людей, болтавших позади, у дверей театра, расстояние было явно больше, чем мог бы преодолеть её тихий клич.
– Это ты? – снова прозвучало в его сторону.
– Вы мне? – чувствуя дискомфортность собственного положения и всю глупость происходящего, неуверенно шёпотом переспросил Анвар, ткнув себя в грудь указательным пальцем.
– Конечно тебе, – тихо отозвалась женщина, – Ты что, не узнаешь меня?
– Простите, уважаемая, – заикаясь, неловко пробормотал Анвар, он ненавидел подобные ситуации, требовавшие от него признания в несовершенстве своего организма, когда люди не могли понять это самостоятельно, – но я не Кирилл и ваш голос мне слышен впервые.
Тогда незнакомка быстро извинилась и тут же застучала каблуками прочь. Через несколько мгновений рядом уже была Виктория.
– Пойдёмте?
– Да, пожалуй, – медленно проговорил он.
Они дошли до главной дороги и поймали такси. В пути они успели ещё несколько раз обсудить план и все детали завтрашнего дня. Когда машина остановилась у дома Анвара, Виктория пожелала ему доброй ночи и по-дружески чмокнула его в щёку. Попрощавшись, Анвар вылез из машины и прошёл в подъезд. Он не спеша поднялся на четвёртый этаж и отворил входную дверь своей уютной квартирки. С порога его, как всегда, встречала радостная Майя. Разувшись он сразу же прошёл в спальню, не раздеваясь, свалился на кровать и тут же уснул.
Знаменательный день настал и долгожданное открытие выставки прошло лучше, чем все могли предполагать. Единственной проблемой в тот день оказалось лишь то, что Анвар долгое время не мог выйти на сцену из-за боязни публики. После речей Николая Венедиктовича, приглашённых художников и Виктории, когда пришло время слов Анвара, сам он стоял в уборной перед умывальником, в надежде, что о нем забудут. В те секунды одни лишь мысли о предстоящем выступлении перед публикой для него представлялись сущим адом. Когда Виктория нашла его в уборной, бледным и трясущимся, ей понадобилось всего пять минут, чтобы вновь пробудить в нем мужество и уверенность. И вот, спустя ещё двадцать минут Анвар, подобно величайшим из всех ораторов, с гордостью и непоколебимой стойкостью уже произносил со сцены завершающие слова своей пронзительной и чувственной речи.
На протяжении всего мероприятия, гости, то по одному, то сразу толпами подходили к Анвару. Кто-то расспрашивал его о картинах, кто-то – о его недуге, одних интересовала личная жизнь, других – его предпочтения в музыке. Некоторые из посетителей подходили к нему, чтобы выразить своё восхищение, некоторые – чтобы поблагодарить. На открытии выставки также поприсутствовала и съемочная группа местного телевидения, которой, под большим натиском своей наставницы, Анвар все же согласился дать короткое интервью.
Праздничная атмосфера не унималась до последнего, а поток людей не прекращался до самого закрытия музея. Проводив последнего гостя, Анвар с Викторией ещё пробыли в павильоне, в окружении молчаливых картин почти до самой ночи, прибирая оставленный торжеством беспорядок и подготавливая зал к следующему дню. В процессе они запивали сладкий вкус успеха кислым шампанским. Весь вечер они шутили и смеялись, пели и танцевали. Ликуя и веселясь, они праздновали достижение своей первой маленькой цели. И хотя это было лишь началом, ни он, ни она не сомневались в том, что этот день был отправной точкой на пути к победе.
В ту ночь, вернувшись домой, Анвар сразу же лёг спать. Сон его был беспокойным. Почти каждый час он просыпался от кошмара. Несколько раз за ночь ему снился голос незнакомца из супермаркета. Утром ему приснилось, что он находится в горящем музее, где он пытался найти свою первую картину, чтобы спасти от обжигающих языков пламени. Когда он уже начал задыхаться угарным газом, ото сна его пробудил внезапный звонок.
– Алло, – не успев отойти от паники, с отдышкой сказал он в трубку.
– Анвар…, – заплаканным, дрожащим голосом произнесла Виктория.
– Вы плачете? Что случилось? Виктория?
– Я так счастлива! – навзрыд крикнула она, – Так счастлива! Ваши картины… Кто-то выкупил все ваши картины за десять миллионов. Анвар!
– Подождите… Я не понимаю.
– Анвар! Вы будете видеть! Вы сможете сделать операцию! Боже! Как я счастлива!
– Объясните же мне, Виктория, я ни…
– Мне позвонил агент и сказал, что нашёлся человек, желающий выкупить все картины за десять миллионов. Сам покупатель предпочёл остаться анонимом. Да это и не важно, Анвар! Какая разница? Главное, что вы сделали это! Вы сможете видеть! Вы сможете видеть, Анвар! Слышите?
Анвар пытался произнести в ответ хоть что-нибудь, но губы его издавали лишь задыхающийся хрип. Он не мог не вдохнуть, не выдохнуть, словно вся скопившаяся в груди за десять лет боль в миг устремилась наружу, забив бронхи. За одну секунду он снова прошел всю свою осознанную жизнь, полную счастья и страданий, скуки и радости, любви и ненависти. Ему казалось, будто все дни тех прожитых лет были нужны только лишь для того, чтобы сегодня он мог услышать эти слова из уст плачущей от счастья Виктории, будто каждая минута, каждый миг его существования толкали его именно к этому мгновению. И сейчас это мгновение наконец настало.
Глава 12
Погруженного в метафизическую тьму, Грека пробудила севшая на тыльную сторону ладони божья коровка. Словно забыв, где он, Грек осмотрелся по сторонам. Людей в парке было по-прежнему мало, слепца среди них он не наблюдал. Судя по высоте солнца, было около семи утра. Сказочное царство, обнаруженное Греком час назад, никуда не исчезло, и вновь увидев ту же красоту, он улыбнулся.
Он дышал полной грудью, насыщая кислородом каждую клетку своего тела. Душа его находилась в непоколебимом спокойствии. Впервые за долгие годы он чувствовал себя по-настоящему живым. В тиши его внутреннего умиротворения оставался лишь один голос, беспокоивший его сердце, голос совести. Ему захотелось прямо сейчас рассказать все Миладе, признаться ей во всех своих грехах, открыться ей, подобно тому, как он открылся сегодня этому пейзажу, как он открылся сегодня самому себе.
Семиточечная коровка по-прежнему красовалась на его руке. Загадав желание, Грек осторожно сдул её вдаль. На прощание окинув взором пейзаж, он поднялся со скамейки и направился в сторону ворот. Выйдя из парка на оживающую улицу, он остановился. Справа от него, у маленького придорожного ларька, стоял мужчина азиатской внешности. В одной руке он держал телефон, а в другой – сигарету. Грек не спеша приблизился к нему и заговорил:
– Я извиняюсь.
Азиат изумленно глянул на Грека, будто бы не ожидав увидеть живого человека.
– Вы не могли бы одолжить мне свой телефон? Буквально, на одну минуту. Понимаете, я побежал за слепым и.… – поняв, какую несуразицу несёт, он резко остановился, – В общем, я потерял и телефон, и портмоне. Выручите?
В ответ азиат начал что-то быстро говорить. Греку понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что это не акцент, а совершенно другой язык. Тогда он перешёл на невербальное общение и приложив к уху кулак с оттопыренными мизинцем и большим пальцем, громко произнёс по слогам:
– Те-ле-фон!
– Ааа! Ни яо да ден хуа, ши пу ши? – оживленно промяукал азиат, показывая на свой мобильный.
– Да-да! – обрадовавшись, что его поняли, кивая головой, крикнул Грек, – Шебарши, шебарши!
Тот вежливо протянул ему свой телефон и Грек, поблагодарил его, откланявшись ему в пояс. Нервно затоптавшись на месте, он по памяти набрал номер Милады. В трубке раздался её голос:
– Алло?
Внутри Грека вдруг все перевернулось. Перед его глазами всплыл её образ. Сердце застонало жалостливым тоном. Он ощутил пустоту внутри, будто кто-то вырвал из него кусок плоти. Он жаждал рассказать Миладе о своих чувствах, о том, как он любит её, о том, что мир без неё пуст и бессмысленен, но он прекрасно осознавал, что сейчас это было не самое важное и, переборов крик сердца, он произнес:
– Милада, милая, прости меня, умоляю! Выслушай меня, ты должна знать…
– Грек, дорогой, – перебила она, – Я просила тебя, не звонить. Ты мне очень нравишься, правда, но мы не можем продолжать общение, прости. Мне жаль, но больше мы никогда не увидимся.
– Да выслушай же меня!
Не успел Грек договорить, как связь сорвалась. Когда он снова набрал её номер, в трубке уже слышались короткие гудки. И тем не менее, попытка не была безуспешной. Во время их короткого разговора, там, на другом конце провода, помимо голоса Милады он слышал ещё один – голос оператора аэропорта, объявлявшего о начале регистрации на один из рейсов.
Вновь откланявшись, Грек вернул телефон владельцу и тут же бросился к дороге. Преграждая путь, он останавливал машины одну за одной, но ни один водитель не был готов выслушивать его. Тогда Грек побежал прямо по дороге против шерсти, стучась и заглядывая в окна сигналивших ему автомобилей.
Наконец, один красный седан остановился, его окно опустилось вниз. За рулем сидела пышная брюнетка в солнцезащитных очках.
– Могу я вам помочь? – вежливо поинтересовалась она.
– Пожалуйста! – с молящей гримасой промолвил Грек, – Мне очень срочно нужно попасть в аэропорт. У меня нет ни телефона, ни денег, ни времени, но прошу вас, помочь мне! Клянусь, я не останусь в долгу.
Немного подумав, женщина снова спросила:
– А зачем вам в аэропорт?
– Мне жизненно необходимо встретиться с одной девушкой, она сейчас там и думаю, скоро она улетит. Пожалуйста, – с щенячьими глазами, вновь проговорил Грек, – мне очень нужно туда. Я буду вечно благо…
– Садитесь на заднее сиденье, – неожиданно произнесла она.
Отблагодарив её, Грек резво запрыгнул в машину, и они сразу же тронулись. На первом перекрёстке женщина выкрутила руль влево и развернула авто.
– Там сейчас пробка, – осведомила она.
Ехали они довольно быстро. Грек нервно глядел на часы магнитолы, наблюдая, как бегут минуты. «Только бы не опоздать. Только бы не опоздать.» – повторял он в голове.
– Вы расстались? – нежданно прозвучал голос женщины за рулём.
– Простите?
– Девушка в аэропорту. Вы с ней расстались?
– А… Да. Это долгая история. Я сам виноват.
– Мужики всегда виноваты.
– Прошу прощения. Вы не позволите мне сделать пару звонков с вашего телефона?
Она подняла очки на макушку и, взглянув на Грека через зеркало заднего вида, улыбнулась своими карими глазами.
– Пожалуйста, сколько угодно, – добрым голосом ответила она.
Взяв в руки телефон, Грек сразу же начал набирать тот же номер, но затем вдруг остановился. Он не мог так бездумно использовать свой последний шанс связаться с Миладой. Не было никакой гарантии того, что она станет слушать его и не заблокирует этот номер, как все предыдущие. Нужно было что-то другое. Он нашёл в интернете номер справочной службы аэропорта и позвонил туда. Из разговора с оператором он выяснил, что регистрация на ближайшие рейсы до Новосибирска, Орландо, Екатеринбурга, Лос-Анджелеса и Оттавы уже заканчивалась. Регистрация на остальные рейсы до Пунта-Кана, Владивостока, Тегерана и Баку начинались в течении часа. Угадать, куда именно она собирается лететь – было невозможно. Грек попытался вспомнить хоть что-нибудь из их прошлых разговоров, что бы могло помочь ему найти верный ориентир, но на его памяти не было ни единой зацепки.
Тем временем красный седан уже покинул черту города и теперь они двигались по загородной трассе. По подсчётам Грека, до аэропорта оставалось ещё минут сорок. С момента, как он звонил ей последний раз от ларька, прошло полчаса. Минуты на магнитоле сменялись со стремительной скоростью. Ожидание становилось невыносимым. Уповать на чудо найти её там Грек больше не смел. Нужно было рассказать ей все прямо сейчас. Либо сейчас, либо никогда.
Звонить Миладе было бессмысленно. Тогда Грек открыл на телефоне диктофон и ещё раз обдумав над словами, которые должен сказать, нажал кнопку записи: «Милада, пожалуйста, выслушай меня…» – до сих пор сконцентрированная на движении брюнетка за рулём в очередной раз блеснула на него через зеркало карими глазами, отчего Грек почувствовал робость. Он спрятался в угол, за пассажирское сиденье, и прикрыв ладошкой микрофон, продолжил, – «Ты можешь забыть меня, можешь ненавидеть или проклинать, это не важно, потому как я заслужил все сразу. Последнее, о чем я прошу тебя – прослушать эту запись. Это очень важно.» – он остановился на секунду, подбирая слова, – «Твой муж никого не нанимал для слежки за тобой. Вся эта история, с нашим знакомством, свиданиями, частным детективом, фотографиями, ультиматумом, это все – большая, хорошо продуманная афера. Грек, Лев, Кирилл, Майкл, Равим, Андрей, Тимофей, Валентин, Ян, Арсен – лишь часть моих вымышленных имён. Мое настоящее имя Анвар. Смоленский Анвар Олегович. Половину жизни я занимался тем, что наживался на жёнах богатых мужей. И сегодня я впервые искренни раскаиваюсь за все свои грехи. Я полюбил тебя. Полюбил всем сердцем, которое до сегодняшнего дня считал мертвым. Ты спасла меня, спасла мою жизнь, мою душу. Я знаю, что такое ничтожество, как я не заслуживает и секунды общения с тобой, также, как и не заслуживает дышать тем же воздухом, каким дышишь ты. Я не заслуживаю делить с тобой ни солнце, ни небо, ни звезды. И я не имею права говорить тебе все это. Я не имею права даже помнить твоё лицо, не имею права думать о тебе. Я не заслужил ни счастья, ни жизни, ни даже жалкого существования. Мне нет ни прощения, ни оправдания. Я обязан исчезнуть из твоей жизни навсегда, но я не могу. Не могу, потому что люблю тебя. Я стал другим. Я наконец ожил. И ожил я лишь благодаря любви. Прости меня».
Он нажал на кнопку «стоп» и сообщением отправил запись на номер Милады. «Господи. Хоть бы она прослушала его.» – молил он про себя.
Он выполз из своего укрытия и сел посередине, пододвигаясь поближе к водителю.
– Спасибо вам огромное, – протягивая телефон брюнетке, поблагодарил он.
– Надеюсь, ваши старания не пройдут даром, – улыбнувшись, отозвалась женщина, – Вы хороший человек, это видно. Думаю, вы заслуживаете быть с ней. Ну, а если не сложится ничего, значит не судьба. То, что уготовано нам ею, нам не под силу изменить. И если чело… Боже!
Он успел заметить вылетевший на встречную полосу автомобиль. Столкновение. Удар. Темнота.
Глава 13
Придя в себя, Анвар прислушался к окружению. Вместе с голосами врачей исчез и леденящий холод хирургической стали, и пронзительный писк бестеневых ламп. Теперь Анвару было тепло и уютно.
– Есть кто-нибудь? – спросил он у тишины, приподнимаясь с койки.
– Тише, тише. Не вставайте. Меня зовут Инна, я ваша сиделка.
– Операция закончилась?
– Пять часов назад.
– Я умер?
– Нет, – рассмеявшись, ответила Инна, – вы все задаёте этот вопрос. Сейчас вы находитесь в своей палате. Прошу вас, лягте обратно.
Анвар улёгся, как приказали. Двигаться ему было тяжело, тело едва слушалось его.
– Эм…
– Инна, – угадав, что именно Анвар пытается вспомнить, быстро подсказала сиделка.
– Да, Инна, прошу прощения. Можно мне воды, пожалуйста?
– К сожалению, нет. Пить вам сейчас противопоказанно.
Анвар тяжело вздохнул и прильнул руками к голове. Вся её верхняя часть, от макушки и до самого носа, была полностью перебинтована. Под бинтами поверх глаз также было что-то твёрдое и массивное. Оттуда, прямо из-под бинтов наружу выходил провод и тянулся до небольшого прибора, стоявшего рядом с койкой.
В палату вошёл Приходько Эдуард Янович, лечащий врач Анвара.
– Анвар Олегович, добрый вечер. Как ваше самочувствие?
– Очень хочется пить, – пожаловался Анвар.
– Придётся потерпеть ещё два часа, а пока можно смочить полость рта. Инночка, вы можете сделать перерыв.
Сиделка Инна мгновенно исчезла, захлопнув за собой дверь.
– Спешу обрадовать вас, Анвар Олегович, – продолжил врач, – операция прошла успешно. В обе сетчатки глаз мы имплантировали вам специальные чипы, которые будут брать на себя роль ваших поврежденных фоторецепторов. На короткий период, мы синхронизировали ваш бионический глаз со специальными очками, подключённые к аппарату, который будет служить трансформатором цифровых образов, получаемых через видео преобразователь вашего глаза, и, одновременно, проводником, передающим соответствующие получаемому изображению электромагнитные импульсы в кору головного мозга. В вашем случае с амнезией – это необходимо, поскольку мы не можем быть точно уверены в том, что символы, которые вы сейчас начнёте получать, смогут самостоятельно соединиться с хранящимися в коре мозга зрительными образами. Мы уже имели практику возвращения зрения людям, лишенных способности видеть более десяти лет, однако ваш случай, возможно, будет больше походить на возвращение зрения человеку с враждебной слепотой. И, вновь повторюсь, мы не можем знать, как поведёт себя ваш мозг. Как я уже говорил вам до операции, есть также высокая вероятность того что, начав получать зрительные сигналы, ваш мозг автоматически активирует дремлющие нейронные соединения, отвечающие за ваши воспоминания, через ассоциации. Поэтому, во время реабилитационного курса мы будем работать как над вашим зрением, так и над памятью. Как я уже сказал, ближайшие два часа пить противопоказано. И конечно же, строгое соблюдение постельного режима. Теперь к вашим ощущениям. Как чувствуете себя? Тошнота, боли, головокружение?
– Кажется, все в порядке, – ответил Анвар.
– Это прекрасно. Значит, отлеживаетесь, отдыхайте, а завтра с утра начнём работать.
Ещё с минуту Эдуард Янович стоял молча, вероятно, читая его историю. Затем он попрощался и ушёл. Спустя ещё некоторое время в палату вернулась Инна. Молодая, двадцатисемилетняя девушка, недавно окончившая медицинский колледж, оказалась весьма приятной собеседницей. Несколько часов подряд они делились друг с другом историями из жизни. Анвар рассказал ей все, что знал о себе с момента пробуждения на операционном столе после аварии, до сегодняшнего пробуждения в палате. Инна рассказала о своей семье, об учебе, о работе. Когда она рассказывала о предыдущих пациентах, подвергшихся такой же операции, Анвар едва не заплакал. Он, как никто другой, мог знать, какого это – быть слепым, изображающим смирение, но тайно тешившимся надеждами на спасение. Инна рассказывала ему, какими счастливыми выглядели те люди, когда впервые за долгие годы вышли из вечной темноты и вновь прозрели. А теперь это счастье, возможно, могло ждать Анвара.
Перед самым сном, когда Инна отлучилась, оставив его наедине, он отправил Виктории короткое аудиосообщение, где вкратце рассказал о своих делах, чтобы та не переживала. Затем он попытался записать аудио для своей подруги в Канаду, однако, так ничего и не отправил. За последние два месяца безмолвия в его жизни произошло так много событий, что он совершенно не знал, ни с чего начать, ни чем закончить своё письмо. К тому же, его сильно терзало чувство стыда за свое безвестное отсутствие, за то, что за последнее время он ни разу не попытался узнать, что происходит в её жизни и почему она не пишет. Ему было стыдно за то, что за эти два месяца он ни разу не позвонил своему самому близкому и заботливому другу, который поддерживал его на протяжении всех тех лет. Впервые за всю историю их знакомства он почувствовал, как связывающая их нить, стала постепенно рваться. Он слушал записанное аудио со своим голосом несколько раз, затем удалял её, делал новую запись, вновь прослушивал и вновь удалял. Снова и снова он повторял один и тот же алгоритм действий, но все эти слова, которые он произносил, никак не могли передать то, что он в действительности хотел сказать ей. Когда в палату вернулась Инна, Анвар решил отложить свои попытки до более благоприятного момента. Он убрал телефон на стоящий рядом с койкой аппарат и под затихающие отголоски собственного же голоса отправился в мир снов.
Утром следующего дня, сразу после завтрака, в палату к Анвару пришёл Эдуард Янович. Когда доктор размотал бинты на его голове, Анвар не поверил своим глазам. Он видел свет. Буря эмоций подхватила его сознание и унесла куда-то ввысь, прочь от собственного тела. Чувства, которые он испытывал, не имели ничего общего с счастьем, это было что-то совершенно новое, что-то неизвестное ему, это был полет. Он словно перенесся в иной мир, в параллельную вселенную, где не существовало ни времени, ни пространства, где законы физики не имели никакой силы и были лишь чей-то глупой выдумкой. Он плакал и смеялся, разглядывая этот фантастический мир – вот овальная голова, что-то говорящего ему доктора, с круглыми глазами и треугольным ртом, а за ней прямоугольная дверь, возле которой на четырёх тонких длинных ножках стояло что-то большое; на поверхности этого громоздкого предмета было ещё что-то формы усеченного конуса, похожее на вазу, кружку или мусорное ведро; над головой, небольшими квадратами вряд висело множество длинных цилиндрических штук, по форме напоминавших шариковые ручки, они излучали свет и иногда исчезали на долю секунды, а затем тут же появлялись. Чем дольше Анвар прибывал в этом мире, тем больше деталей он замечал.
– Анвар Олегович! – вдруг разбудил его голос доктора.
– Я вижу, – не снимая улыбку с лица, констатировал Анвар.
Рот доктора принял дугообразную форму. Его круглые глаза сплюснулись в продолговатые овалы.
– Скажите, что вы видите? – спросил Эдуард Янович.
– Вижу ваше лицо, вижу дверь, там, рядом с ней, то ли стол, то ли тумба. Аппарат вот вижу. Вон, сзади окно. Вижу, как из него сочится свет.
– Это лучше, чем мы могли ожидать, – возбужденно промолвил доктор, конспектируя что-то в своей тетради, – прекрасно, Анвар, прекрасно!
– Боже, я вижу! – продолжал восхищаться Анвар, разглядывая все вокруг.
Эдуард Янович дождался, возвращения в чувства своего восторженного пациента, а затем медленно перешёл к тестам. В первом из них Анвару нужно было описывать увиденное на картинках и фотографиях. Поначалу Анвар никак не справлялся с заданием. Как оказалось, сложность заключалась в том, что далеко не все предметы он мог назвать своими именами, так как не знал, каковы они наощупь. Он с легкостью мог охарактеризовать предметы по форме или размеру, но что именно он видит, мог только угадать. Однако, со временем, правильных описаний становилось все больше, что весьма приятно удивляло доктора. Второй тест требовал от Анвара определения движения объектов в пространстве – какие из часов стоят, а какие идут, какой из двух шаров катится быстрее, какой из мячей скачет на месте, а какой уходит вбок. С этим Анвар справлялся без труда, тогда как последний тест, ориентированный на распознание цветов, он полностью провалил – изображение, которое Анвар получал, было полностью в черно-белых тонах.
В самом конце Анвару была продемонстрирована фотография, показавшаяся ему знакомой. Только когда врач начал задавать наводящие вопросы, Анвар узнал её. Это было фото той самой картины с березами. Перед операцией Эдуард Янович специально попросил Викторию подготовить что-нибудь, что Анвар мог бы вспомнить, но, как он сказал, не мог даже надеяться на такой результат. Со слов Эдуарда, это было ошеломительным успехом.
Когда с тестами было покончено, Анвар в приподнятых чувствах отправился на обед в столовую. Он полностью ориентировался в пространстве самостоятельно, Инна же только сопровождала его, катя рядом с ним аппарат, к которому были подключены очки Анвара. Новые, неизвестные ему ощущения не переставали щекотать его взбудораженный ум. То, что раньше было спрятано от него, теперь он мог наблюдать собственными глазами. Он как ребёнок радовался, когда его взор падал на что-то новое, ещё невиданное им. По пути в столовую он останавливался каждый метр, чтобы разглядеть какую-нибудь мелочь, мимо которой обычный человек прошёл бы, не заметив. Вот он любуется бутонами бальзамина, вот он рассматривает капельницу, затем каталку, узоры на кафельной плитке. Но больше всего ему нравилось смотреть на людей. Инна, была низкорослой, пышной девушкой, с длинными волосами. Губы её были маленькие и пухлые, и когда находились в покое, были похожи на сердечко. Шея у неё была короткая, почти невидимая, и когда она резко поворачивала голову в сторону, то напоминала курочку.
После обеда, на обратном пути до палаты, Анвар уговорил свою сиделку позволить ему катить аппарат самостоятельно. Как оказалось, это было совсем не сложно и чем-то даже напоминало обычную прогулку с Майей. Теперь он и вовсе не нуждался в чьей-либо помощи во время передвижения.
В следующий день, сразу после очередных тестов, Анвара навестила Виктория. Стриженная под каре, с большими круглыми глазами, ярко выраженными скулами, маленьким, немного курносым носиком хрупкая девушка была чуть выше сиделки Инны и почти в полтора раза худее её. Анвар сразу же узнал её, как только ее фигура появилась в дверном проёме палаты. В её слабом и с виду беззащитном телосложении было что-то из её характера, что-то не пробивное, мощное и напористое. Если бы Анвара попросили описать её внешность после операции до этой встречи, он бы описал её именно так, какой видел сейчас.
Миниатюрная девушка переступила порог и тут же бросилась к Анвару. Они сплелись в тёплом, дружеском объятии, словно влюблённые, вновь встретившиеся после долгой разлуки. Не желая мешать, Инна оставила их наедине. Они уселись друг напротив друга, и проболтали целых два часа. Анвар, как никогда, был рад встрече с ней, окрылённый, он лепетал почти без остановки, делясь с ней обо всем, что видел, что ел, что пил, что слышал и о чем думал эти два дня. Заикаясь, он пытался передать словами вчерашние ощущения, которые испытал, впервые увидев свет, пытался описать, какое счастье, какую лёгкость и свободу он испытывает, он делился этим светом с девушкой, сидящей напротив него, делился этой радостью, этой невесомостью, этой независимостью, он пытался донести, как это прекрасно – видеть.
«Я бесконечно благодарен вам, Виктория, за все то, что вы сделали для меня» – не переставал он рассыпаться в чувствительных благодарностях, – «Вы помогли мне выбраться из лабиринта беспощадной тьмы, вы вызволили меня из цепких лап недуга, спасли от пленного рабства. Без вас я бы не нашёл выход оттуда, без вас я бы остался там навсегда. Вы спасли меня. И я благодарен судьбе за нашу встречу, я благодарен вам.»
Виктория держала руку у своего рта, скрывая сжатые губы. Трогательные слова мужчины в громоздких чёрных очках касались самого её сердца. Если бы Анвар уже мог различать цвета, он бы увидел, как впалые щеки девушки заливаются багровой краской.
Внезапно прозвучал стук и дверь палаты чуть отворилась. В образовавшейся щели появилась виноватое, просящее прощение, лицо Инны. Она торопливо известила Анвара о скором обеде и сразу же скрылась обратно.
– Что ж, мне пора, – поднимаясь со стула, на котором обычно сидел доктор Приходько, с легкой досадой в голосе напомнила Виктория.
– Я надеюсь, мы скоро вновь увидимся.
– Непременно. Вас скоро выпишут. Не забывайте, что мы все ждём вашего возвращения, и я, и Майя, и ценители вашего искусства. Кстати, забыла упомянуть. Агенты покупателя не стали настаивать на скорой передаче приобретенного имущества и позволили продолжить выставку экспонатов до изначально спланированной даты закрытия. С чем я вас поздравляю.
– Весьма щедро с их стороны, – задумчиво произнёс он, – Скажите, а покупатель так и не представился?
– Нет, – коротко ответила Виктория.
Волоча перед собой тихо скрежещущий подшипниками аппарат, Анвар проводил Викторию до лифта, где вновь обнявшись, они попрощались.
С каждым днем реабилитационного периода тестовые показатели Анвара росли вверх. Так, уже на шестой день после операции Анвар начал видеть и распознавать цвета. Это было очередным потрясением для него. Окружавший его мир, был бесконечно богат яркими красками, изобилие его оттенков поражало Анвара. Все, что он мог увидеть и даже вообразить в своих мыслях, имело свой цвет. Его руки, сланцы на ногах, волосы Инны, компот в столовой, дверные ручки, телевизор в зале отдыха, потолок, все имело свой собственный и неповторимый цвет. Каждый предмет был насыщен жизнью и сиял своей индивидуальностью. Даже такие, как могло бы показаться с первого взгляда, одинаковые по цвету лепестки бальзамина, красующегося на длинной жардиньерке в коридоре, на самом деле сильно отличались друг от друга по тональности. Белый цвет выстиранных халатов врачей и медсестёр также был разных оттенков. Эта невообразимая игра красок была похожа на хаотичную гармонию или гармоничный хаос, где не было никакой взаимосвязи или системы, но было строгое соблюдение правил, где любой предмет мог быть исключительно своего цвета. Анвар мог часами сидеть у окна своей палаты, заглядываясь на рисовавшиеся под ним разноцветные просторы, так сладко манящие и одновременно пугающие свой неизвестностью.
