Loe raamatut: «Черные сказки»

Не нужно пугаться.

Я пишу только сказки

Про мертвых для мертвых…

Качусь на салазках,

Смотрю без указки

И вижу всех тех,

О ком расскажу.

Коль захотите –

Во снах покажу.

Я творил только зло!

И каждую ночь

Гоню все сомнения вдаль,

Только прочь.

Сажусь я на плот,

Прохожу темный грот,

И все громче шумит реки поворот…

Позволь твою руку:

Я тебя проведу.

Покажу,

Расскажу,

После проснусь,

Но как будто усну!

Пролог.

Раньше солнца.

Раньше пустыни.

В тот час даже судьбы застыли…

Упали с неба нитка с иголкой,

И спустя тысячи лет

Человек с армейской наколкой

Откопал из песка нитку с уже заржавевшей иголкой!

Посмотрел,

Покачал головой -

Он простой часовой,

Только голос был зычный,

Будто пропитан грозой.

Сунул дары те в карман,

Зашагал мирно дальше,

Не увидев обман.

А в мотке черной нитки

Миллион километров,

И в иголке все теплые ветры!

Они помнят,

Как соскребалась с лимонов цедра,

Как сгорали и жили заново недра,

Как планеты бились о вакуум,

И слетали лепестки всех во вселенной сакур!

Забыта наколка,

И в песках реет как флаг распашонка.

Убит часовой,

Лежит с пустыми глазами:

Брошен сразу двумя войсками,

Не помянут церквами,

Не оплакан слезами.

Втоптан как лист

На дороге

Всеми на свете ногами!

Только нитка живая,

Раны сшивая

И мертвые нервы лаская,

Тянулась на все свои километры ,

Собирая те самые теплые ветры.

Тянулась к лицу,

Дразня душу

Лжецу,

Подлецу

И теперь уж вдовцу.

Пролежал тот солдат

Столько же лет,

Сколько раз дал кому-то обет,

А потом встал и ушел,

Не вспомнив,

Как тяжел был бушлата подол.

Нитка с иголкой нашили наколки,

Да и рот зашили солдату.

Привык он к такой странной ноше -

Будто вторая кожа под кожей.

В глухой деревушке

Рядом с леса опушкой

Нашел он любовь:

Немую девчонку,

Да ее собачонку -

Скакала без лапок…

В той деревне все чтили прабабок

И мотки связанных пестрых тряпок,

Что солдат зашивал

Целыми днями,

А затем шел отдохнуть на завал

Книжек, газет и стихов…

Бесконечный фрактал!

Померла та девчонка,

Менялись одна за одной собачонки,

А солдат все шил и сшивал,

Лишь глубже зарываясь в отвал.

Не старел и не гнил,

Но никого уже никогда не любил.

Он вечный страдалец,

Но без борьбы.

Он вечный скиталец

В своей голове.

Он смерть и безгласая жизнь.

Он тот,

Кого уже нельзя починить и зашить.

Но споткнувшись утром

Об образ матери Бога,

Будто остыл,

Начал всем нутром

Угасать

И принялся

Чужие бездонные пасти

Сшивать.