– Да какое благоразумие может быть у этого скота… Вы же понимаете, Ваше Преосвященства, что без законов и наказаний за его нарушение не будет никакого порядка…

– Давайте ещё по одной…

Базанхр улыбнулся уже слегка пьяной улыбкой. Ему прям становило нравится, как он так может поднимать рюмки за одно с митрополитом. Самох опередил его, взял бутылку прям за горлышко и как-то немного странно налил каждому ещё. Эсчекист, уже не дожидаясь, пока инквизитор возьмёт свою, выпил до дна.

Они просидели ещё минут пятнадцать в духе подобных же братских разговоров. Базанхр рассказывал про свои успехи, явно превознося собственные способности и удачные комбинации, приведшие его в кресло начальника столь высокого уровня. Его дед и отец были весьма довольны им, и считали, что он идёт по карьерной лестнице с опережением графика. Ни о жене, ни о детях он не думал вообще, так как на данном этапе, это были бы только обуза и мешали бы расти дальше. С Церковью до этого момента он толком не сталкивался, а основной его задачей были административные функции при руководстве достаточно спокойных участков империи, где имелось соприкосновение с маки. Таким образом на бумаге он получал весьма значимый послужной список, по факту не подвергая угрозе ни свою безопасность, ни потенциальную возможность провала. Самох всё это время только удовлетворённо слушал и местами хвалил собеседника за умеренность и разумность действий.

– Ну что ж, полковник… – наконец возвестил Самох. – Было приятно побеседовать с Вами. Могу только пожелать Вам дальнейших успехов…

Он аккуратно поднялся и слегка взмахнул рукой:

– Благословит Вашу службу наш великий Чёрный Камень и убережёт от всяческих ошибок…

Базанхр был явно весьма удовлетворён – так преодолеть все эти трудности да ещё и под занавес получить благословение самого митрополита.

Самох двинулся к выходу, за ним его послушники, но почти дойдя до двери, он резко обернулся:

– Ах да, полковник, всё же найдите достойное место для часовни в Вашем учреждении…

– Разумеется, Ваше Преосвященство…

– Там же её не было до моего приезда… Вы всё мигом организовали…

– Да, мы хотели Вам угодить…

– А что там было раньше, если не секрет? Чулан?

– Ох, мне бы не хотелось говорить, Ваше Преосвященство… – ещё более улыбаясь, сказал полковник.

– Ну ладно… – спокойно махнул на это рукой инквизитор.

– Да там хранили мусор, перед тем как отвезти на свалку… Самое тёмное ж помещение, чтоб не гнило на Солнце…

– ЕРЕСЬ!!! – завопил инквизитор, подняв грозный указательный палец на эсчекиста. – СВЯТОТАТСТВО!!! Так осквернять святую Церковь. Схватите его! – Самох по сути дождался признания в том, что часовня сделана без санкции адепта святого престола и, мало того, сделана в отстойнике.

Шестеро послушников рванули к полковнику и мигом скрутили его. Он что-то пытался сказать и даже как-то отбиваться, но видно было, что руки его не слушались, и спустя пару секунд он что-то пробубнил своему заместителю… Который стоял и ничего не делал. Было видно, что в данной ситуации он вовсе не прочь увидеть, как его шефа сцапают и куда-то утащат, а ему останется его место. В конце концов при текущем раскладе, начни он мешать, и его и самого вполне моли привлечь к ответственности.

– Мой отец из центрального аппарата! – вскричал Базанхр. – Он Вам головы снесёт!

– Святотатство карается весьма строго, если немедленно не будет признана вина. И немедленно не будет подано чистосердечное прошение о миловании. Настоятельно рекомендую Вам покаяться и исповедоваться в своих грехах…

– Да я тебя расстреляю, жрец! А потом и всю твою вонючую Церковь!

– Угроза святой Церкви карается смертью.

Послушники поволокли Базанхра в зал для приёма гостей, и велико было его удивление, когда он увидел своих людей, спокойно стоящих вокруг и мирно наблюдающих за происходящим. Карательное подразделение буров уже не стояло по струнке, а было рассредоточено по всему помещению, заняв основательную оборону. Посередине зала был подготовлен костёр, который осталось только зажечь.

Негласный ресурс всегда производил именно такое впечатление: страха и ужаса перед неземной карой. Бойцы СЧК не привыкли быть добычей, да ещё и находиться в меньшинстве при этом: всего на территории располагалось три буры, но только первая находилась внутри и была достаточно легко вооружения. При отсутствии чёткого приказа действий, ничего последовать и не могло, ведь Базанхр сам приказал сюда всех впустить. А раз он обвинён в ереси, так значит у Инквизиции достаточные для того основания.

Базанхру воткнули кляп в рот, чтоб не было слышно воплей, когда его сжигали на костре. Самох стоял совсем рядом и ощущал небольшой жар от огня.

– Как же прекрасно, когда говорят то, что думают. – еле слышно сказал инквизитор. – И ещё лучше, когда ты знаешь, что был тем, кто помог в этом… Ананхр мы кляп в рот запихивать не будем. Пусть покричит от души…

Живенко

Что означает казнить невиновного. Или казнить не за то, что сделал. Или казнить ради большого дела. Ради какого-то большого общего дела. Стоит ради этого казнить невиновного?

Миша плутал по улицам и не мог выбросить из головы эти мысли. Словно кто-то залез ему под кожу и теребил, теребил, теребил, пока дыра не протрётся. И, судя по всему, дыра уже протёрлась, так как он решил сходить к самому Раньерову и поговорить об этом. Сходить, конечно, сильно сказано – кто он такой, чтобы пускать его к задержанному по обвинению в предательстве. Капитан, да. Только, во-первых, штрафного батальона. А, во-вторых, не его ума дела такие вещи. Ещё вопросов назадают, откуда ему вообще об этом известно, и не в сговоре ли он.

Сначала к Болотникову. Уж по крайней мере, спросить его надо, что он об этом думает. Там и действовать будет легче и соображать попроще.

Жил он в той же части, где и все остальные штрафники. Благо места в Северодонецке было предостаточно, и никто не пытался занять места получше или выделить кому-то похуже. Уж слишком большой кругом был выбор.

Майор выбрал первый этаж старой хрущёвки, которая ещё непонятно как сохранилась к нашим дням – ещё тогда все говорили, что такое жильё аварийноопасное, и что всё это только под снос. А на деле оказалось, что и 150 лет простояло после Великой Войны.

На дверь он повесил старую ржавую дверную ручку на верёвке, видимо, чтоб потом руки получше ржавчиной пованивали…

– Это я, Живенко! – постучав в дверь, крикнул Миша.

Майор был как всегда в форме, разве что китель снял. Видимо, мять не хотел, даже учитывая новый шеврон на рукаве. Опрятность и ещё раз опрятность. Даже будучи в таком положении выглядел он как будто в этой форме ему только на свидания ходить и выпендриваться перед девками.

– О. Заходи – Болотников пропустил Мишу внутрь, а затем тщательно запер дверь: насчиталось три замка и неплохой стальной засов.

Внутри было всё очень аккуратно убрано и лежало точно по своим местам: возле застеленной кровати стоял стул с висевшим на нём кителем, рядом закрытый древнющий шкаф, и стол с боку от окна, рядом с которым был ещё один такой же старый стул. На столе лежал батон хлеба и нож рядом с ним, чуть правее жестяная армейская фляга.

– Можешь не говорить зачем ты, я и так знаю. – начал с ходу Болотников. – Не хочу даже это слушать.

– Да я тока вошёл…

– Вот и расскажи мне тогда лучше про Наташу, про свои сны смачные, про то, какого вооружения нам не хватает. – продолжил майор, загибая пальцы один за другим, а потом отрицательно помахал рукой. – А вот про ту гниду, которая сейчас на гауптвахте, мне рассказывать не надо…

– Серёг…

– Да.

– Здесь что, все не уверены в том, что он виновен?

– Может, так. Может, и нет… Лучше нам от этого не станет. Я сам об этом думал, и Хмельницкий мне напомнил. Что если бы он по децимации попал в штрафбат, то досталось бы мигом всем нам. Вот об этом я больше всего думал последнее время…

– Хорошо. Я не спорю… Не спорю. Я просто хочу понять. Какие основания полагать, что он предатель… Я хочу понимать это. А не то нас с тобой завтра также обвинят, и тоже другие будут говорить, что мы и так заслужили, и что это всё государственные интересы.

Болотников несколько изменил свой взгляд, пока слушал последнюю фразу. В том, что говорил сейчас Миша и правда был определённого серьёзный смысл. Если штрафной батальон выдержит на плаву и не потонет за пару месяцев, то его командир, бывший главком, ведь останется жив. А это уж точно не выгодно для Зубкова. Так что ему помешает начать охоту на ведьм и подвести под все схожие обвинения уже его вместе с Хмельницким. Тоже скажет, что получил что-то от Горы в качестве доказательств, три дня на рассмотрение, а потом расстрел. Чем не вариант?

– Хмельницкий сам видел эту записку. – сказал майор. – Записку от Горы, в которой утверждается, что кроме Раньерова нет никого, у кого бы родные остались на шахте после побега. И что он единственный кандидат при рассмотрении данных за последние несколько лет… Конечно, вряд ли единственный…

– Да, конечно, нет…

– Ну да. Вот хотя бы та девушка, Мария, которую нас просили встретить полгода назад. У неё отец остался на шахте. Заместитель бригадира. И он до сих пор жив. Конечно, мы её в глаза не видели, но про неё даже не упомянули.

– Да, конечно, Раньеров не один такой. Я сам знаю людей, у которых ещё остались родные…

– Так что, да. Доказательство такое себе…

– Вон, у меня и у Гриши родные на шахте остались. Сколько он по ним тоскует. Последние полгода сам не свой…

Их глаза остановились друг на друге почти одновременно. Гриша ведь был и в Кременчуге и расположение знал. И особенно последнее время всё опечаленный какой-то, словно делает что-то не то, что бы хотелось.

– Нет, Гриша не может. Это бред. – начал было Миша.

– На войне вообще кругом один бред… Кругом один бред… Надо его проверить, Миша. Надо проверить. Нельзя не проверить. За всякие «не может быть» нам потом ещё больше крови проливать.

Миша стоял, потупив взгляд, но это было верное решение:

– Да. Ты прав. Надо проверить… Придётся…

Болотников уже собрался – надел китель, затем прицепил кобуру с пистолетом к штанам:

– Оружие готово?

– Надеюсь, до этого не дойдёт. – похлопал по своему пистолету Миша. ТТ-33, его он начищал каждый вечер с особой тщательностью и осторожностью. И служило оно исправно и попадало в цель. «Позаботишься об оружии – оно позаботится о тебе». Может, это просто поговорка, но она работает.

– Если до этого не дойдёт, то зря ходили…

Миша мрачно покачал головой. Болотников-то обычно на позитиве, и ничего не боится. И раз уж он такой удручённый, то ничего хорошего ждать не приходится. Да и чего можно хорошего ждать, когда среди своих ищешь стукача, не зная, как искать? И тут попалась в голову интересная мысль – если окажется, что Гриша и есть предатель, то он же штрафник. Он же вместе с ними туда попал по децимации. И те опасения, которых остерегался и Хмельницкий и Болотников, окажутся не напрасными. Живенко подумал об этом уже когда подходили к дому, в котором располагался его взвод – 25-и этажное здание начала ХХI века, тогда оно было бизнес-классом для людей явно не бедных.

– Слушай, Серёг… А если окажется, что он, так он же из штрафбата… – немного робко сказал Миша.

– Да, он из штрафбата. Об этом я тоже подумал.

– Так и что делать тогда?

– Не знаю… Давай у него спросим… Ты, главное, действуй вслед за мной. И не задавай вопросов.

Они подошли к нужной квартире и постучали в дверь. Гриша открыл быстро. Взглядом окинул обоих и как-то неловко почесал рукой затылок:

– Тревога?

– Ну почти. – ответил Болотников и словно тигр набросился на него, повалил с ног, пальнул в потолок и наставил на него пистолет. – Вяжи его!

Миша, даже не думая, что происходит, повернул Гришу на живот, завёл ему руки за спину и стал заматывать, чем попалось, его руки – шнуром от какой-то лампы, что стояла возле входа.

– Рассказывай теперь, как передавал информацию? – спросил Болотников связанного и сидящего на полу Гришу.

– Я не понимаю. Товарищ майор, я не понимаю… – Гриша был и без того подавлен последние несколько месяцев, а то, что навалилось на него теперь, выглядело и вовсе из ряда вон выходяще.

– Всё уже. Нечего понимать. Тебя сдали… Прямо с шахты сдали. Откуда ты прибежал…

– Я не… – он пытался ещё что-то сказать, но стал больше и чаще дышать, а потому слова не выходили из его уст.

– Дай я с ним поговорю, Серёг. – вмешался Миша.

Болотников отошёл в глубь комнаты и сел на диван. Миша устроился на полу рядом с Гришей и не глядя на него сказал:

– Тут две новости пришли в одном письме. Из сектора «Диза». Первая, что ты стучал на нас… Не знаю уж, как они узнали… А вторая, что твоих матери и сестры уже нет в живых… Так вот чумы о них позаботились…

Гриша упёрся лбом себе в колени и тихо заплакал:

– Нет… Не может быть… Они говорили, что позаботятся о них… Будут присматривать… Не тронут. Лишь бы… Лишь бы…

– Лишь бы ты исправно им всё докладывал.

– Да… – отдышавшись промолвил Гриша. – Да, лишь бы докладывал… Прости, Миш… У меня ж никого не было кроме них… Никого… И мне пришлось… Я не хотел. Это так противно. Так невозможно… Подставлять своих. Эти трупы. И из-за меня столько всего… Но я не мог… А теперь оказалось, что и всё это зря… Что их и нет больше…

Гриша зарыдал. Словно та тяжесть, что была всё это время на нём, вот так разом свалилась, и теперь с этим облегчением всё это вырвалось наружу. Так легко, когда наконец наступает такой момент, что не надо прятать всё это в себе, что не надо изображать для всех остальных, что этого вообще нет.

Миша поднялся и прошёлся чуть по комнате. Всё же не зря они сюда пришли. И не просто так он подумал о том, что этот человек столько жаловался ему на свою жизнь… Как же просто иногда оказывается можно увидеть прикрываемые исповеди, а всё было так близко. Если б он пораньше обратил на это внимание…

Придя немного в себя, Гриша продолжил:

– А когда взяли Раньерова, то я подумал, что и точно меня теперь никто не найдёт. И мои будут в ещё большей безопасности… А легче что-то совсем и не стало… Совсем не стало… Может, стало бы, если б казнили этого урода ни за что. Может, тогда бы полегчало…

Болотников и Миша разом уставились на него:

– Откуда ты узнал, что Раньерова взяли за измену?

Гриша злобно улыбнулся, очень злобно. Это заплаканное и одновременно чертовски ехидное и злое лицо отражало какой-то демонизм:

– Тупые паршивые вы повстанцы… Поймёте вы, наконец, что не все люди хотят быть такими же как вы? Поймёте, что ваша хвалёная свобода даром не нужна? И что таких как я кругом и не сосчитать? Поймёшь ты это, наконец, штрафной майор Болотников?

Последние слова вылетели из его уст словно он повторял их за кем-то, и только эти слова и ходили ходуном по комнате, когда он откусил что-то у себя на воротнике и тут же изогнулся, намертво упав на пол.

Наёмник

Маки оборудовали свои блиндажи так, чтобы их нельзя было заметить. Даже в самой близи. Эти блиндажи были похожи на утёсы, холмы, кучу поваленных деревьев или груду мусора. На что угодно, только не на блиндаж… Хиви в этом искусстве преуспели куда лучше. Их «утёсы», «холмы» и «куча поваленных деревьев» выглядели так, словно сначала были сотворены они, а потом вся окружающая действительность вокруг них. И также и со всеми, кто их прикрывал – снайперы, пулемётные гнёзда, ловушки. Всё было обустроено так, что ничем не выдавало себя как что-то неестественное. Собственно, именно это слово «естественность» было фирменной чертой хиви.

Центральное командование хиви располагалось в Горловке, полевое – на окраине Бахмута, города, расположенного на стыке трёх дорог. Так удобнее было коммуницировать с резервами из разных частей, а также осуществлять вылазки против маки.

– С момент вступления «Отряда 14» в Северодонецк, наш информатор перестал выходить на связь – начал Кобра.

Он собрал местных полевых командиров на совещание в одном из командных пунктов. Это сооружение в нескольких метрах под землёй осталось ещё со времён Великой Войны, и некогда полностью сгоревшее, в этот момент представляло собой удачный пример использования бывших в употреблении ресурсов: толстые бетонные стены, полная изоляция от внешнего мира и просторное помещение для возможности коллективно что-то решить.

– Ну это ваш информатор перестал выходить на связь… – ответил Беркут. – А вот наш информатор в полном порядке.

Беркут когда-то очень не доверял Кобре, и даже некоторое время считал его своим врагом, периодически строя своеобразные подставы на ходу. Но тот справился со всеми, в ответ налепил тому проблем, и со временем их отношения устаканались. Конечно, поддерживать при этом они друг друга не стали, но противоборства больше не было. При том, что неприязнь у Кобры всё же осталась весьма приличной – он так и продолжал считать Беркута недальновидным и легко переобувающимся на ходу. Всё не от большого ума.

– Так, может, вы поделитесь, что там происходит? – спокойно спросил Кобра.

– Ничего особенно нового. Ну кроме того, что маки вроде как поймали кого-то, кто стучит чумам… Я так понимаю, что это ваш молодец…

Как всегда такие вещи выясняются на совещании. Кто-то будет ждать день-два, а может и неделю только ради того, чтобы сказать это что-то при всех. Нельзя, кого надо, предупредить заранее о каких-то проблемах, которые тебе стали известны. Уж чтоб хотя бы эту проблему начали устранять. Нет. Будут ждать до последнего, лишь бы публично выставить кого-то в нелучшем свете.

– Что ж Вам мешало раньше сказать об этом? – спросил Кобра, сохраняя полное самообладание в голосе.

– Да мы вот только получили эту информацию… Но хорошо хоть есть, кому её получать теперь…

– Ваш информатор доложил Вам что-то о последних планах маки?

– Да какие уж тут планы… Конечно, они хотят отомстить за последний случай в секторе «Диза». Уж тут не мудрено…

Иногда Кобре казалось, что Беркут ни на какую мировую не пошёл, а только притворялся. Вот так выставить очевидную победу над маки как нечто только их раззадорившее, уж вовсе не могло быть спонтанным отступлением. Очевидно, что Беркут не в состоянии был на паритетных правах с кем-то существовать, если этот кто-то слепо его не поддерживает хотя бы чуть-чуть. А Кобра никогда его не поддерживал вообще ни на сколько. Собственно, причина всё так и крылась в ключевой разнице их образа действий. Кобра высчитывал и применял свои усилия исходя из выверенных им «За» и «Против», при этом постоянно изучая новые методы и маки, и чумов. Беркут упирал на свои амбиции и личные связи с главой хиви, который некогда был его близким другом. Видимо, такая разница в подходе не устраивала обоих.

– Может, надо было оставить всё как есть и дать нескольким бурам имперской армии попасть в засаду? – сказал Кобра.

– Ну я утрирую… Конечно, все эти действия нужны… Но я ведь не о том… Мы теряем инициативу. – вот эта была излюбленная манера Беркута переобуваться на ходу, уводить разговоров в сторону, а потом переводить стрелки. – Не Вам ли не знать, как недопустима потеря инициативы в такое время. В то время, когда СЧК и Инквизиция точат друг на друга зубы…

– Вот об этом и поговорим. – вмешался Ворон. Он был не бригадный генерал, как оба его собеседника, а генерал-лейтенант, и потому старший по званию среди всех. Разумеется, личные связи его с Беркутом были несколько важнее профессиональных качеств Кобры, хоть открыто он это и не признавал. – Кому что известно об инциденте в секторе «Корса»?

Кобра посмотрел на Беркута несколько вызывающим взглядом – мол, раз всё знаешь, так и говори ещё здесь – но, ничего не дождавшись, как обычно решил не губить личными разборками общее дело:

– Как нам известно, изначально митрополит Самох не планировал устраивать экзекуцию начальника сектора, а хотел ограничиться кем-то из его подчинённых. Но ему не понравилось что-то личное в нём. Чем-то он его оскорбил, и дело дошло до его личного сожжения.

– А негласный ресурс?

– Это самое интересное. По сути, он его вообще не использовал… – продолжил Кобра. – Они только заняли позиции в основном зале, где впоследствии сожгли Базанхра. Стрелять не пришлось вообще.

– Выходит. Приехал некий инквизитор в часть, обвинил в ереси самого главного, сжёг его и уехал?

– Ну почти… Он ещё не уехал. Сама шахта под контролем Горы. Его, видимо, это не очень устраивает. Но спуститься вниз ему не удалось, так как кто-то подорвал основной лифт, по всей видимости, вместе с небольшой группой чумов. По запасному они двигаться уже не захотели, а лестницы и вовсе оказались нерабочими. И вот здесь далее мы не знаем. Что подразумевалось под этой «нерабочестью» лестниц…

– Завалило что ли? – спросил Беркут.

– Может, и завалило… А, может, кто-то не дал пройти. И так не дал, что это захотелось оставить в тайне… В любом случае шахта под контролем Горы, и он явно не собирается её просто так отдавать. Уж раз СЧК ему её вверили, так никакая Инквизиция отобрать не в праве. По крайней мере, за просто так… Я уверен, драться он там будет до последнего, и никакие увещевания жрецов на него не сработают. Вполне возможно, что, когда Закинхр вообще только придумал всё эту идею с автономией, то и рассчитывал именно на это…

– Рассчитывал на людей? – несколько презрительно сказал Беркут.

– Ну на нас-то они до сих пор рассчитывают, когда доверяют воевать с маки один на один.

В комнате образовалась тишина. Это и правда было краеугольным камнем отношений хиви и империи. Они словно ходили по лезвию бритвы, с одной стороны, стремясь не переусердствовать, показав серьёзные успехи, и тем самым продемонстрировал излишне свою силу, а, с другой стороны, не ошибиться так, чтобы можно было подумать об их бесполезности. Именно поэтому центральное командование всегда согласовывало свои действия с главами СЧК. Но последнее время, с изменением статуса-кво в группировке «Донецк-Макеевка» некоторые полевые командиры вроде Кобры начали вести свою игру.

– Ну хорошо… – наконец, сказал Ворон. – Наружная охрана сектора «Диза» сейчас в Вашем ведении. Какие у Вас планы на тот случай, если Самох двинется в Вашу сторону.

– У меня даны чёткие указания без приказа Ананхр никого не пропускать. Кто бы это ни был.

– То есть, когда он приблизится с своей этой карательной бурой, Вы предполагаете начать стрелять по ним, если они попытаются прорваться.

– А больше ничего не останется…

– Но в этом случае СЧК просто всё свалят на нас… Понимаете, на хиви повесят убийство митрополита и карательной буры инквизиции. Уж вначале они точно так сделают… Конечно, пока мы СЧК нужны, но при начале разборок, достанется именно нам… С другой стороны, если не сделать, как Вы говорите, то от нас уже откажется сама СЧК, что ещё хуже… Так вы просто предлагаете выбрать наименее худший вариант?

Ворон был действительно очень мудрым лидером. У него не было ни пафоса, ни лишних эмоций или амбиций. Он просто думал, как стратег, и его место позволяло особо ни с кем не соперничать, потому и решения, принятые им работали действительно долго, и решали не одну мимолётную задачу, а целый комплекс проблем. Кобра понял, что Ворон ждёт от него чего-то бОльшего, чем выбор между двух зол.

– Согласен. Абсолютно согласен. Нужно решение получше…

– Так какое же?

– Для начала стоит подорвать эти чёртовы пути где-нибудь в километре от периметра сектора. Свалим всё на маки. И хотя бы время выиграем…

– Уже неплохо. Очень неплохо. – кивнул Ворон. – А дальше?

– Дальше предупредим их, что кругом маки. Местность заминирована и лучше бы им двинуться назад… Они, конечно, не двинутся, и тогда мы сами имитируем атаку маки, форма у нас есть подходящая. И где-нибудь между делом скосим этого митрополита… А без своего главаря эта бура бесполезна.

– Уже лучше. Этот план намного лучше, чем ждать, пока они сами что-то сделают… И ещё вопрос. Насчёт Горы. Вы встречались с ним лично. Что Вы о нём думаете? На чьей он стороне?

– Он явно сам по себе. И он опасен. Действительно опасен. У меня есть подозрение, что, когда СЧК ставили его во главе целой группировки, они не до конца понимали, что это за человек… Сейчас он всеми силами показывает, что нужен СЧК… И одновременно с этим, я нутром чую, что он, как минимум раньше, заигрывал с маки. И сейчас заигрывает. И с маки, и с нами… Но это всё только догадки… И ещё кое-что… Там глаза у людей… Такого я нигде не видел… Они словно проклятые. Готовы выполнять его команды, что бы он ни приказал… Он мне сам сказал, когда я первый раз спустился к нему, что если бы он дал команду человеку, управляющему лифту, подорвать его вместе с собой, то не стоит сомневаться, что он бы это не сделал… А потом я узнаю, что лифт на шахте «Корса» взорван предположительно вместе с группой чумов. Мне не кажется, что это совпадение… Мы у себя организовали железную дисциплину. И жестоко наказываем за ошибки… Но у него, я чувствую, всё это совсем на другом уровне… Они похоже фанатично преданы ему, как вождю… И он как-то этого достиг. Достиг подчинения, самопожертвования. Достиг привилегий от чумов… Мы имеем дело с очень опасным человек, и он особенно опасен, что не кажется таковым с виду… Это всё лишь мои догадки…

– Действуйте пока по плану… – до конца всё выслушав, сказал Ворон. – А с Горой, когда придёт время, я поговорю сам.