Дух оперы

– Попробуйте упасть в обморок, – посоветовал мне мой ангел-хранитель Александр.

Я расслабился, и тут же мои ноги подкосились, и я с грохотом упал на пол.

Луиджи и Агния склонились надо мной.

– Что с вами? – спросил Луиджи.

– Лёгкое опьянение, – пробормотал я, поднимаясь.

– Может быть, присядете на стул, – предложил он учтиво.

– Нет, – сказал я поспешно, – нам надо идти.

Я взял Агнию за руку, и мы вышли в коридор. Агния молчала, и я тоже, мне было неловко перед ней за моё падение. Мы стали спускаться по лестнице, и вдруг я услышал в ушах голос ангела Юрия:

– А вы уверены в том, что уводите Агнию из гостей?

– Как это? – удивился я, громко воскликнув. – Я же держу её за руку. Она со мной? Или нет? Тогда кого же я веду?

При этом Агния никак не прореагировала на мой возглас.

– Вы ведёте её фантом, – ответил ангел Юрия, – сама Агния осталась у Луиджи.

– Не может быть! – воскликнул я, не веря своим ушам.

– Тогда поцелуйте её в губы, – последовал ответ, – если она вам не влепит пощёчину, то я – прав.

Я схватил Агнию и поцеловал её в губы, не последовало никакой реакции.

– Вот оно что! – воскликнул я возмущённо. – Значит, он меня опять очаровал, загипнотизировал, а сам остался с моей Агнией вдвоём.

Я оставил фантом Агнии на лестницы и бросился к комнате Луиджи. Ударом ноги я распахнул дверь, хотя она и была на крючке, который от удара деформировался и выскочил из петли.

Луиджи сидел на постели, а на его коленях сидела Агния с опущенными глазами.

– Что это значит?! – в гневе воскликнул я. – Вы приглашаете девушку в гости, гипнотизируете её, а затем оставляете у себя на ночь? После этого вы в два счёта вылетите из института. Завтра же я пойду к ректору и доложу ему о вашем недостойном поведении.

Луиджи убрал Агнию с колен и встал.

– Не делайте этого, – стал просить он виноватым тоном, – мне нельзя сейчас возвращаться в Италию, там у меня не всё в порядке. Извините меня. Не сдержался. Уж очень хорошая девушка. Больше такого я не повторю. Не говорите ничего ректору, пусть это останется между нами. И я вам буду очень признателен.

Не говоря не слова, я взял Агнию за руку и вывел в коридор. Только там она пришла в себя и, как бы опомнившись. спросила:

– Что произошло?

– Вы не помните? – спросил я её.

– Нет, – ответила она, – у меня в голове всё – как в тумане, вроде бы и выпили немного.

– Вы помните, как я упал? – спросил я.

– Нет, – опять ответила она, – а вы упали? Не ушиблись?

– Нет, ничего, – ответил я, – просто поскользнулся на ровном месте.

Мы спустились в фойе.

– Я вас провожу до дома, – сказал я.

– Не надо, – сказала она, – уже поздно. Вызовите мне такси, у меня деньги есть, я заплачу.

– Нет, – сказал я, – пока я не доставлю вас домой в полной сохранности, я вас не отпущу.

Я вызвал по телефону такси к общежитию, мы сели в машину и поехали к ней домой. В машине я спросил её:

– Как вам понравилась беседа с Луиджи?

– Интересно, – ответила она, – но его взгляд на будущее математики и философии показался мне несколько странным, я бы даже сказала, по-детски наивным. Это же надо додуматься до того, чтобы соединить вместе философию, математику и музыку. Если это когда-нибудь случится, но настанет конец света, всё превратится в хаос.

Она добродушно рассмеялась. Я задал ей ещё несколько вопросов и выяснил, что она абсолютно ничего не помнит о моей стычке с Луиджи, из-за чего я пришёл к выводу, что в какое-то время она была полностью невменяемой. Я довёз её до дома и этим же такси вернулся в общежитие. Поднявшись к себе в комнату, я не стал заходить к Луиджи для выяснения отношений после всего, что случилось. Мне не хотелось его видеть. Было уже поздно. Я лёг в постель и включил радио. Передавали классическую музыку. Перед сном мне хотелось всё обдумать и проанализировать. День у меня выдался сложным. За это время столько было пережито и сделано столько открытий, что голова моя готова была взорваться.

Мне удалось защитить мою возлюбленную девушку от посягательства Луиджи, и в этом помог мне мой двойник. Значит, он не совсем безнадёжен в сравнении с фантомом Юрия, и мне можно на него полагаться. Если б я не вышел тогда из ступора, кто знает, что могло случиться с Агнией и со мной. А это значит, что дружба со своим скрытым я, с моим ангелом-хранителем, может принести мне пользу. Вот если бы объединить всех двойников моих друзей, то тогда никакой враг не страшен…

Мыли мои начинали путаться, я засыпал, музыка не мешала дремать, а наоборот, успокаивала и уводила в далёкую страну грёз. Последними моими мыслями перед сном были такие: «Как хорошо, что в мире есть музыка, где нет слов, но есть прекрасные звуки, ласкающие душу… И всё же я поцеловал Агнию, правда, не её саму, а только её фантом, но всё равно, поцелуй был сладкий… »

Утром я встал рано, все ещё спали. Сделав зарядку и умывшись, я быстро позавтракал и вышел из дома. Я давно уже привык к утренним прогулкам перед занятиями. Но выйдя из общежития, я заметил, что весь город погружён в туман, и в двух шагах от себя я ничего не видел кроме темноты. Было совсем не холодно, и даже по-осеннему тепло. «Уж не попал ли я во вчерашний город»? – подумал я. Всё пространство вокруг меня был заполнено туманом, в котором можно было заблудиться. Ночные фонари не горели, ни машин, ни пешеходов на улице не было. На душе у меня как-то стало неуютно, как будто я попал в другую Вселенную. Но я продолжал идти вперёд, потеряв все ориентиры.

Я подумал: «Вот такова наша жизнь, по которой мы бредём, как слепые котята, не видя ни ясного настоящего, ни туманного будущего, а ещё стремимся к постижению предельности вещей. Но наш путь всегда пролегает в тумане. Мы только предполагаем, какой мир простирается вокруг нас, но ясного ничего не видим. И наш путь – это только движение человеческого духа, это как бы само свидетельство, как говорил Луиджи, нашего «здесь-теперь-бытия». О каком постижении предельности вещей может идти речь, когда находишься в тумане. Но для того чтобы была хоть какая-то ясность, мы сами себе очерчиваем границы, пытаясь представить вещи хоть какими, но в очертаниях границ, произвольно устанавливая им пределы. И так во всём: в нашей речи, в нашем видении перспектив, в нашем обустройстве быта. Эти границы и есть рубежи нашего опыта, потому что если мы не будем добиваться хоть какой-то ясности и не задавать произвольную определённость, то потеряем всякую ясность, понимание и смысл. Да у нас есть какая-то действительность в рамках «здесь-теперь-бытия», но если это совсем не действительность, и мы находимся «вне-здесь-теперь-бытия», то тогда мы можем потерять центростремительный ход мысли и распадётся сякая смысловая законченность, как это происходит в тумане. Потеряв ориентиры, мы потеряем себя в пространстве. А когда нет своего «я» в пространстве, то сложно ощутить своё наличие в мире. Человеку всегда нужны какие-то лекала, рельсы или хотя бы тропинки, по которым можно куда-то двигаться, даже в тумане. Всё мы стараемся запихать в какие-то рамки! Но так только и можно обрести себя. Как это хорошо – обрести себя! Когда обретаешь себя, то можно обрести и друга, и если даже не друга, то хотя бы его сущность. Как только я так подумал, то тут же из тумана выступили две фигуру, и я сразу же узнал их: это были Александр и Юрий, наши с другом двойники.

– Вот как?! – воскликнул я. – Стоило мне о вас подумать, и вы уже здесь.

– Да, – ответил Александр, – вы только что сами с собой говорили о постижении предельности вещей, так вот, законченная мысль человека является одним из способов такого постижения. Сама мысль человека материальна и способна осуществляться. Словами мы творим то, что думаем, потому что в пустоте при помощи речи производится очерчивание границ и установление пределов. С помощью слова человек задаёт определённую данность, которая и осуществляется. Мысль человека как бы концентрирует в пространстве определённый сгусток энергии, который, наполняясь смыслом, создаёт определённые формы и черты.

– Значит, – сказал я, – как только я подумал о вас, вы сразу же и нарисовались.

– Можно сказать и так, – рассмеявшись, сказал Юрий, – вы только что сами подумали, что центростремительный ход мыслей обладает смысловой законченностью. Мысль человека вездесуща и всепроникновенна. Она легко может из одной головы переместиться в другую. Уж мы то это знаем, являясь сами эхом человеческого сознания.

– У людей все мысли одинаковы по форме, но разные по содержанию, – заметил Александр, – все люди мыслят одинаково, но по-разному. Одинаковость заключается в том, что когда этот центростремительный импульс возникновения самой мысли концентрируемся в точке стяжания, то обычно он производится средствами синонимического параллелизма, и тогда в результате оформления самой мысли всегда привносится что-то своё неповторимое и новое, что и отличает одну мысль от другой. Правда, некоторые люди просто повторяют чужие мысли, когда не хотят мыслить самостоятельно, поэтому и рождаются крылатые выражения и афоризмы, своего рода, образцы стереотипного мышления.

– Я не люблю, когда люди говорят афоризмами, – заметил фантом Юрия, – афоризмы убивают мышление; это – ложный путь философского высказывания, он искусственно самостоятелен и устранён от реальных связей, он ничего не поясняет, а только констатирует, поэтому и лишён мышления. Крылатые фразы и выражения часто говорят по разным случаям, и не всегда понятен их смысл, потому что иногда их употребляют ни к месту. Можно сказать, что повторение чужих мыслей знаменует конец размышления, где очерчивается граница познанного и ставится мысль перед бездной немыслимого, а само слово укореняется в неизречённом. Когда мыслят крылатыми выражениями, то повторяют лишь неповторяемое, к тому же, ещё и считают, что то, что разворачивается перед их глазами, относится к заурядной ситуации, часто встречающейся в жизни, хотя сама жизнь как раз доказывает обратное. Такие крылатые выражения завязывают мысль в узел; и речь, пестрящая такими узлами, становится мёртвой, засушенной, как гербарий. Ведь наше мышление и наша речь должны быть всегда живыми и струящимися, наполняющими нас мудростью и свежестью впечатлений, как горные ручьи. Только мёртвое общество и общество дураков говорят крылатыми фразами и афоризмами. Когда человек привыкает говорить афоризмами, он начинает говорить механически и мыслить механически, в механическое превращается его сердце, он не способен уже ни чувствовать, ни разбираться ни в чём

Слушая их речь, я восхищался их остроумием и думал: "Вот что рождается от погружения в себя, где постоянно происходит внутренняя духовная работа". И я сказал им:

– Позвольте мне поблагодарить вас за вчерашнюю помощь. Если бы не ваша поддержка, не знаю, что бы было со мной и моей девушкой. Правда, она ещё не моя девушка, но я надеюсь, что когда-нибудь она станет моей.

Оба двойника улыбнулись, и Юрий ответил:

– Рады всегда прийти вам на помощь.

– Этот субъект остаётся в нашем городе, и ещё может много чего натворить, – продолжил я говорить, – он силён и, как я понимаю, среди нас нет никого, кто бы мог противостоять ему по силе внушения и интеллектуальным способностям. У меня есть ещё три друга. Они – мои коллеги-преподаватели, и, я думаю, у них наверняка есть такие же двойники, как вы, Я полагаю, что вы их знаете, потому что мы часто собираемся вместе и ведём философские диспуты. Вот если бы нам всем объединиться вместе, тогда бы наш общий потенциал воли и разума превысил его, и мы бы его победили.

Я думал, что они встретят моё предложение с энтузиазмом, но вместо этого, они пожали плечами и как-то странно и с удивлением посмотрели на меня.

– Вам не нравится моя идея? – спросил я.

– Идея неплохая, – ответил Юрий, – но от этого объединения не будет никакого толка.

– Это почему же? – удивился я.

– Ну, мы друг друга не знаем, – сказал, передёрнув плечами Юрий, – хотя и часто видимся во время наших встреч. К тому же, у нас разные интересы, и некоторые их интересы не совпадают даже с интересами их хозяев.

– Это как же? – удивился.

– Ну, у каждого из наших хозяев есть затаённые желания и таланы, которые они не выставляют наружу, и в конце концов, их зарывают или с ними расстаются. Так вот, чтобы сохранить эти таланты, мы, их фантомы, пытаемся их сберегать и втайне от них развивать. И они об этом даже не подозревают.

– Но это же хорошо! – воскликнул я. – Вы сберегаете их драгоценности, которые им в будущем могут понадобиться, и вот когда-нибудь они с удивлением узнают, что их таланты сохранились. И они будут вам благодарны.

– Вряд ли, – заметил Александр, выразив на своём лице удивление, – вот, например, у вас есть талант футболиста, но вы же его никогда не развиваете, а в детстве вы очень хорошо играли в футбол.

– Не представляю себя сейчас с мячом, – сказал я, невольно пожав плечами, как это делал Юрий, – да и времени у меня сейчас для этого нет.

– Вот видите, – сказал Александр, – ни во всём мы можем сойтись с нашими хозяевами.

– К тому же, – заметил Юрий, – вы – только первый из них всех, кто признал своего двойника. Даже мой хозяин считает, что я не существую.

– Но в этом положитесь на меня. Я приведу им убедительные доказательства вашего существования. Сегодня же в обеденное время я поведаю им о вас. А вы могли бы сблизиться с их двойниками. Ну, пригласите их на квартиру Юрия, всё равно он пока лежит в больнице. Когда вы все вместе там соберётесь, я предложу вам свой план действия. Я уверен в успехе нашего предприятия.

В это время я услышал звонок будильника. Туман рассеялся и перед моими глазами возникла комната в общежитии, а я лежал в своей постели.

– Вот оно, значит, что! – воскликнул я разочарованно. – Всё это мне приснилось. А мне показалось, что я и в самом деле проник в их мир. Но вчера же я физически встречался с ними, и имею все подтверждения этого. Так значит, сон и явь также переплетаются, как наш и их мир.

Я быстро вскочил с постели и посмотрел на часы. Это утро я проспал из-за вчерашней усталости; нужно было срочно бежать на занятия в институт; благо что институт располагался в пяти минутах ходьбы от общежития. Я быстро оделся и умылся, схватив папку с лекциями, выскочил из общежития.

Этот день проходил, как обычно. Мельком я увидал Агнию (в её группе у меня сегодня не было урока), она поблагодарила меня за вчерашний вечер. Ближе к обеду я встретился с Луиджи, который всем своим видом показывал, что ничего не случилось, был ко мне внимателен и доброжелателен, но я поздоровался с ним холодно.

В обед мы с друзьями вчетвером собрались в студенческой столовой.

– У меня есть предложение, – сказал я, когда мы расположились с нашими тарелками за столиком.

– Какое? – спросил Олег.

– Вы, как математики и физики, очень хорошо знаете, что картина мира со временем меняется, – начал я говорить издалека, подготавливая друзей к своим кардинальным выводам, – хоть когда-то наш идейный наставник и отец всех народов и говорил, что логика совпадает с теорией познания, но сейчас имеется множество мыслителей, которые опровергают этот постулат, и считают, что человеческая логика не всегда помогает познанию и пониманию новых открытий, потому что наша логика – это ловушка, из которой мы не можем выбраться. Поэтому так быстро последнее время меняется понимание картины мира.

– О чём ты хочешь сказать? – спросил меня Сергей, оборвав мою речь. – Говори прямо, не тяни кота за хвост.

– Минутку терпения, – старался успокоить я его, – иначе вы не поймёте то, что я хочу сказать, и не поверите мне. А если вы не поверите мне, то нам всем не избежать неприятностей.

Друзья успокоились и стали меня слушать.

– Так вот, – продолжил я, – в наше истории было три, а может быть, четыре ступеней понимания мира. Первая античная ступень от Демокрита до Платона и диалектики Гераклита: Демокрит вслед за Левкиппом включил в картину мира «бытие» – атомы и «небытие» – пустоту. Небытие уже тогда играло роль эвентуального бытия – это места атомов, оставленные и ещё не занятые атомами, говоря другими словами, это бытие, лишённое чувственной, актуальной компоненты, но это реальность, только оторванная от другой компоненты, как бы опустошённая. Вы меня понимаете?

– Ну и что дальше? – спросил меня Андрей.

– Платон абсолютизировал это опустошённое бытие, превращая физическое бытие в геометрическое, в то время он ещё не был знаком с торсионными полями и флуктуациями, но уже как бы предвидел возникновение теории относительности и квантовой механики. Так вот, он пространственные формы субстанции, освобождённые от воздействующего на органы чувств физического заполнения, объявил пророчески реальностью, дав им имя идеи и считая их подлинной действительностью. Гераклит, который дожил до Демокрита и Платона, подошёл ближе к живой и конкретной картине движущегося и изменяющегося бытия, считая субстанциональный энергетический огонь как бы заменой одной формы бытия на другую, в чём и видел физический процесс обновления мира. Позднее, во времена эпохи возрождения, Гассенди возвратился к «бытию» и «небытию» Демокрита. Декарт заполнил «небытие» – оно как бы отождествилось с «бытием» и исчезло в качестве самостоятельной компоненты реальности. Тело и место тела отождествились. Эвентуальное бытие данного тела стало актуальным бытием другого тела. Спиноза в своём представлении о природе вернулся к представлению о субстанции, которое включает своё обновление. В этом обновлении реализуется небытие, границы модусов. Определённость модусов состоит в их отрицании и их превращении в определённое ничто. Уже в новое время Гольбах синтезировал атомистику Гассенди с физикой Декарта и динамизмом Ньютона, откуда и тянется логическая линия к Беркли и Юму. Беркли был слишком уж заумным философом, и всё только напутал в представлении картины мира. Он абсолютизировал принципиальную постижимость бытия в конструкциях разума, где существующее и несуществующее поставил рядом. Шёл-то он правильным путём, но только вот выводы сделал некорректные. Основной фарватер познания у него следовал к трактовке того, что не существует, по его мнению, но входит в конструкцию разума в качестве эвентуального бытия, некоторых эвентуальных определений действительного, реального, материального бытия. Поэтому он стал отрицать существование этого объективного бытия, и полностью опустошил мир, превратив его в мысль о мире. Юм же, противореча Гольбаху, разорвал бытие на сенсуально постижимые элементы, а Кант их связь – пространство, время, причинность – переносит в субъективный мир и лишает природу Демокритова «небытия», которое связывало чувственно постижимые объекты и позволяло их рассматривать в движении.

– Так в чём же суть вопроса, который ты хочешь нам предложить? – спросил Олег, окончательно потерявший терпение.

– Суть вопроса в том, – сказал я спокойно,– что многие философы приближались к очень разумному осмыслению мира и пониманию главной тайны мироздания, но у них не хватало ни сил, ни терпения сделать последний шаг к открытию, который сделал я.

После таких слов мои друзья переглянулись.

– Я открыл изнаночный мир, – продолжил убедительно говорить я, – который соединяет действительность здесь-теперь бытия с другой реальностью вне-здесь-сейчас бытия, где мы также наличествуем, имея своих двойников.

Друзья посмотрели на меня широко раскрытыми глазами.

– О чём ты говоришь? – спросил меня Олег.

– Я говорю о том, где я уже побывал, и где завёл своих друзей.

– В психушке что ли? – спросил меня Сергей.

– Нет, – ответил я серьёзно, – я был в том измерении, где присутствуете и вы.

– Как это? – воскликнул Андрей.

– Там находятся ваши энергетические двойники, – сказал я, – с которыми вы можете встретиться.

– Не может быть, – сказал Олег, – я очень сомневаюсь, что где-то есть мой энергетический двойник.

И тут на моих глазах произошло чудо, я увидел за спинками стульев стоящих двойников моих друзей. Они были такого же вида и возраста, как мои друзья, и почти ничем от них не отличались. Увидев их, я удивился и подумал: «Почему же мой фантом и фантом Юрия выглядят моложе нас»?

На реакцию удивления моих друзей, я сказал им:

– Вы можете видеть их своими глазами.

– Где же это мы можем их увидеть? – спросил с иронией Олег.

– Они стоят за спинками ваших стульев.

Инстинктивно все трое друзей повернулись, а потом рассмеялись.

– Ну и подловил ты нас своей шуткой! – воскликнул Олег. – А мы купились, как простачки.

– Вы их не видите? – уже мне пришлось удивиться.

– Ну как же, видим, – ответил, смеясь, Андрей, – они стоят рядом с нами, ожидают, когда мы покончим с нашей трапезой.

Я понял, что они не верят ни одному моему слову. Тогда я воззвал к их последнему научному аргументу, сказав буквально следующее:

– Раз вы продолжаете стоять на вашей позиции, считая, что не может быть изнанки мира, то давайте вернёмся к нашей прошлой беседе, когда мы говорили о том, что одним из самых основных понятий вашей «Диалектики природы» является несводимость сложных форм движения к более простыми. Сам этот тезис о несводимости сложных форм движения к простым означает, что объективный субстрат мира – это система, бесконечно сложная в целом и бесконечно сложная в каждом отображающем целое и именно поэтому бесконечно сложном элементе. Поэтому многое ещё учёным в строении мира недоступно пониманию, но иногда сами эти вещи прорываются наружу и заявляют о своём существовании самым настойчивым образом.

– Неужели это делают наши двойники? – рассмеявшись, спросил меня Олег.

– Вот вы можете не верить мне, можете осмеивать меня, но то, что в мире происходит, оно происходит помимо вашего желания или неверия. Вам просто не хватает пока знания понять это, и опыта это услышать и увидеть.

– Так, значит, помимо того, что ты их видишь, ты их ещё и слышишь? – смеясь, спросил Андрей.

– Я их слышу и даже с ними разговариваю, – подтвердил я, – и они мне высказывают свои откровенные мысли.

– Но почему же мы не слышим их сокровенные мысли? – спросил Андрей.

– Чтобы слышать их сокровенные мысли, – сказал я, – нужно выйти с ними на связь, или хотя бы признать их существование.

– Что же это за сокровенные мысли такие? – спросил Сергей.

– А вам не кажется, что в каждом из нас живёт кто-то, кто намного умнее нас, кто нам вовремя подсказывает какие-то умные решения наших сложных жизненных проблем, или указывает нам выход из сложных обстоятельств, а также подталкивает нас к каким-то открытиям. Он живёт глубоко в нас, и если мы прислушиваемся к его голосу, то он нам во всём помогает, спасает нас от бед, рождает в нас желания быть лучше и талантливее, то есть, раскрывать свои скрытые таланты, и даже можно сказать, руководит нами в жизни. И для того, чтобы его понимать, нам надо всего-то к нему прислушиваться, то есть, настраиваться на его цепь мыслей. Он совсем не нуждается в доказательствах своего существования, но он постоянно отсылает нас не к другому суждению, а к смыслу, схороненному в нём самом. И этот смысл есть некое единение с вами в смешении слов и молчании, как бы всего наличествующего и отсутствующего. Когда вы пытаетесь о чём-то помыслить, он начинает мыслить вместе с вами, предлагая вам на выбор разные планы бытия, несовместимых по значению, и как бы играя с вами, подсказывает вам нужный вариант своего решения, заставляя вас сделать верный шаг в решении чего-либо. Иногда смысл сокровенной мысли ускользает от вас, если даже вам всё мнится абсолютно ясным, но он заманивает вас к себе даже бессмыслицей, но именно эта бессмыслица и открывает вам глубокий смысл всего. Иногда вы не ведёте с ним никаких диалогов, но он говорит вам всё нужное вам, и чем меньше он тратит на вас слов, тем больше он вам говорит. Он и есть наше скрытое и сокровенное я.

– И что же, – спросил Сергей, – он живёт в нас своей скрытой жизнью?

– Может быть так оно есть, – ответил я. – нам трудно это понять, потому что он живёт в другом измерении и является нашим светом. Помните, как говорил Герман Гессе: «И в нас горит извечный свет, свет, для которого истленья нет, он должен жить, а мы должны уйти». Даже когда мы умрём. Он будет продолжать жить, и возможно найдёт пристанище уже в другом теле.

– Ты говоришь очень мудрёно, – сказал Олег, – мы допускаем, что в нас есть наличие нашего второго я, но доказать это с научной точки зрения весьма сложно.

– А он и не требует доказательства, – ответил я, – просто он владеет всеми твоими сокровенными мыслями. Как говорят на Востоке: это благодаря ему «говоришь всю жизнь – и ничего не скажешь. За всю жизнь не произнесёшь ни слова – и всё выскажешь». Так вот, это сказано о нём. Вы можете относиться к своему двойнику, к своему второму я, как к неопределённой данности, но он хранит в себе произрастание, само-трансформацию мысли, выявляющую границы всех понятий. Это через него мы связаны и с идеями, и с некой витальной сущностью, наделяющую нас силами. Он всегда даёт нам энергетический импульс и отзывается как эхо откликом на предвечное присутствие бытия, возврата к тому, что уже есть, но неизменно предстаёт как другое. Он никогда не говорит с нами напрямую, так как оставляет нам свободу выбора, поэтому он иносказателен, в нём всегда именуется нечто такое, что вовек отсутствует, и, однако, не является самостоятельной сущностью, которую можно назвать или определить. В нас всегда есть внутренняя прерывность смысла, но он заставляет нас обращаться к некому первичному пониманию, которое не может быть выражено в понятиях, но косвенно удовлетворяется самим фактом нашего мышления и даёт нам знать о сокровенной жизни сердца Неба и Земли, потому благодаря своей вечности он связан с Высшим разумом и Высшей Субстанцией.

– Но мне вот не понятно, – сказал Сергей, – почему такое раздвоение происходит в нас, да ещё такое, что мы внутри себя как бы разделяемся на двух лиц? И если есть такие двойники, то почему мы их не замечаем, и не ощущаем их присутствия в себе или возле себя.

– Так уж устроена природа, – ответил я, – оно и понятно, ты не задумывался над тем, почему мы обладаем разным пониманием? В нас есть понимание интуитивное, не-формализуемое и понимание объективизированное, логически упорядоченное, и понимание предваряющее и понимание представленное. Все они едины и не едины, но они друг друга определяют и поддерживают. Их двуединство многое объясняет в совпадении краткости и полноты, присущим нашему интеллекту, который является суверенным творцом и распорядителем смысла, который постоянно вращается вокруг попытки что-то обозначить при наличии чего-то не-обозначаемого. В этом труде принимает участия наряду с нами ещё и наш двойник, и так создаётся как бы иерархия в нашем сознании из первичного и вторичного. И в этом споре мерилом всего выступает то «старое сознание», которое принадлежит нашему второму я, приводящему нас к безусловному пониманию, так как оно объемлет все смыслы, что может зафиксировать человеческий разум. Он и создаёт своего рода предвосхищение: прежде чем сделать первый шаг, мы уже у цели; прежде чем открыть рот, мы уже всё сказали; прозрение приходит прежде, чем успеешь понять. И этой мудростью наделяет нас наш двойник, наше второе я. Но наша связь с двойником не всегда бывает обоюдной. Поэтому мудрецы говорят, что всякое непонимание есть в действительности недопонимание с нашим двойником. С ним мы в любой момент уже всё знаем, поэтому мыслить и обозначать отдельно от него – значит всего лишь проводить межи в необозримом поле посредования смысла, то есть, проводить границы внутри предельности. Это – своего рода ограничение и даже, можно сказать, неудачная интерпретация уже знаемого, это – всё равно что как писать белым по белому. В тесной связке со своим двойником всё диктуется законом экономии выражения: чем меньше будет сферы условного, объективного смысла, тем больше простора высвободится для смысла, как открытости бытья. Мы слишком тесно связаны со своими двойниками, поэтому и не замечаем наших внутренних помощников и руководителей, постоянно поправляющих нас.

– Но раз мы их не замечаем, – нетерпеливо прервал меня Олег, – то зачем о них говорить. Разговор какой-то пустой получается! И зачем тратить на это время, если нельзя их глубокое соединение с нами рассмотреть ни через телескоп Спинозы, ни через микроскоп Лейбница?

– Да, – поддержал его Сергей – толчём воду в ступе из пустого в порожнее.

– Ты тоже так думаешь? – спросил я Андрея.

Он покачал головой и сказал:

– Не знаю даже, что об этом подумать, но считаю всё же, что наш разговор какой-то беспредметный.

Видя всю бесполезность продолжения нашей беседа, я сказал друзьям:

– Раз так вы все думаете об этом, то тогда разрешите мне поработать с вашими двойниками, сплотить их и призвать, чтобы они повлияли на вас благотворно.

Услышав эти слова, друзья дружно рассмеялись, и Олег сказал:

– Делай с ними, что хочешь, раз они вышли с тобой на связь. Мы не возражаем, подружись с ними, а потом расскажешь нам, чего ты с ними добился.

Он встал из-за стола, остальные друзья последовали его примеру. Тогда я сказал им:

– Вы можете идти, а я останусь с вашими двойниками и познакомлюсь с ними поближе.

Друзья расхохотались, а Олег воскликнул:

– Хорошее завершение шутки!

Мои друзья ушли, а их двойники продолжать стоять возле их стульев. Я предложил им присесть, и они сели на места своих оригиналов.

В столовой в это время было много народу, так как не закончился ещё большой перерыв между занятиями. Студенты сидели вкруг за соседними столами, разговаривали друг с другом, смеялись, делились последними новостями. Кое-кто собирался сесть на освободившиеся места за моим столиком, но я им не разрешал, ссылаясь на то, что все места заняты. Так как все были увлечены своими делами, то на меня никто не обращал внимания, и даже когда я говорил с двойниками моих друзей, и со стороны могло показаться, что я говорю сам с собой, но это не бросалось в глаза, так как многие студенты говорили по сотовым телефонам через микрофоны, не вынимая гаджетов из карманов.

Когда двойники разместились за моим столом, я сказал им:

– Вот видите, ваши босы предпочитают вас не замечать, и препоручили вас мне, чтобы я провёл с вами объединительную беседу. А Олег даже сказал, что я могу делать с вами всё, что захочу. Но имея большое уважение к вам, я, конечно же, его слова принял за шутку. И более того, я хотел бы с вами подружиться.

– Спасибо, – сказал двойник Олега, – мой хозяин не сдержан на язык, и часто говорит весьма легкомысленно о серьёзных вещах. Мы тоже любим шутки и умеем шутить, но к своим оригиналам относим уважительно, хотя они часто ведут себя как дети. Мы, в общем-то, и сами как дети, только вот не известно кто из нас кого породил: они – нас, или мы – их.