Loe raamatut: «Устроители Туркестана. Туркестанские генерал-губернаторы», lehekülg 4

Глава седьмая

Оренбургского генерал-губернатора Крыжановского, как и Кауфмана, тревожили набеги хивинцев на торговые караваны. В конце 1869 года он отправил в Петербург подлинники обращений хана Хивы к казахам Уральской области. В них хан подстрекал к вооружённым выступлениям против русских властей и в случае отказа грозил истребить казахские стойбища.

В июне 1869 года Кауфман отправляет военному министру Милютину два письма с предложением основать в Красноводском заливе Каспийского моря русское укрепление. Константин Петрович справедливо полагал, что это может оказать существенное давление на Хиву, и можно будет обойтись без военных действий. В Петербурге продолжали призывать к терпению.

Начальник Среднеазиатского департамента МИДа П. Н. Стремоухов писал туркестанскому генерал-губернатору: «Из вашего письма я вижу, что вы смотрите на Красноводск, как на средство, облегчающее военную экспедицию в Хиву. Наше министерство и вообще правительство смотрит на него иначе, а именно, как на новые ворота для нашей торговли, и, в крайнем случае, как на благотворную угрозу или внушение Хиве. Нам было бы желательно, чтобы посредством этого пункта широко развилась торговля, которая своею выгодностью докажет Хиве пользу добрых к нам отношений, а в то же время глупый хан поймет, что и до него добраться теперь уже сравнительно легко».

Проект, тем не менее, был одобрен и в ноябре 1869 года небольшой военный отряд под командованием полковника Н. Г. Столетова высадился на пустынном побережье Муравьёвской бухты Красноводского залива. Здесь, на месте древнего колодца Шагадам, и было основано укрепление Красноводск.

Вся операция была строго засекречена, поскольку задача состояла в постройке постоянной крепости, и ни англичане, ни персы, ни хивинцы не должны были раньше времени об этом узнать.

Сразу после основания Красноводска Кауфман вновь отправляет письмо в Хиву, требуя безопасности русско-хивинской торговли, допуска русских купцов в ханство, а также прекращения вмешательства в дела казахских племён. И вновь ответа не последовало. Более того Мухамед-Рахим стал активно готовиться к войне. В самой Хиве соорудили оборонительную башню с 20 пушками, чтобы не допустить прохода русских кораблей перегородили главный фарватер Аму-Дарьи и построили новые укрепления Джан-Кала и Кара-Томак.

Константин Петрович был опытным государственным деятелем и умел ждать. Поэтому последовал совету Стремоухова «вооружиться терпением и дать обстоятельствам более обрисоваться». Более того не посчитал для себя унижением вступить в переписку с диван-беги (министром иностранных дел) Хивы всё с теми же предложениями, на которые вновь последовал дерзкий ответ.

Военный историк М. А. Терентьев писал впоследствии: «Видя из тона письма, что обаяние Красноводского отряда уже ослабло и что наша настойчивость и угрозы без поддержки их вооружённою рукой ничего не стоят в глазах хивинцев, генерал Кауфман представил военному министру свои соображения относительно совместных действий против Хивы со стороны Туркестана и Кавказа, чтобы решительным ударом низвести Хиву с того пьедестала, на котором она стоит, кичась своей недоступностью и нашими прежними неудачными попытками вразумить её».

Отношения с Хивой продолжали оставаться напряженными, но политика в отношении Хивы еще не была определена окончательно ни в Петербурге, ни в Ташкенте.

В это время шли напряжённые русско-английские переговоры по разделу сфер влияния в Азии и русским дипломатам было предписано проявлять максимальную сдержанность и мягкость. В этих условиях поход в Хиву имел бы весьма печальные последствия для русской дипломатии.

Но переговоры переговорами, а работа по подготовке к усмирению Хивы не прекращалась. В течение трёх лет шла активная переписка между царским наместником на Кавказе Вел. Кн. Михаилом Николаевичем, оренбургским и туркестанским генерал-губернаторами и петербургскими министерствами. В письме к военному министру Кауфман писал о необходимости поставить Хиву «в положение от нас вполне зависимое и тем самым положить прочное основание нашему полному господству в Средней Азии».

В начале декабря 1872 года, в Петербурге состоялось Особое совещание, в котором приняли участие руководители министерств, Оренбургский и Туркестанский генерал-губернаторы, наместник Кавказа и Александр II. В результате план Хивинской экспедиции был Императором утверждён. Напутствуя Кауфмана, на которого было возложено командование, Александр II сказал: «Возьми мне Хиву, Константин Петрович».

Планом предусматривалось наступление на Хиву силами трёх округов: Кавказского с запада, Оренбургского с севера и Туркестанского с востока. К 1 мая 1873 года все три отряда должны были подойти к стенам Хивы.

Кауфман лично возглавил Туркестанский отряд и, стремясь избежать политических осложнений с Бухарой, проложил маршрут так, чтобы как можно меньше задеть территорию Бухарского ханства. Но неожиданно через несколько дней после начала похода русское войско встретила делегация от эмира Музаффара. Бухарский властитель передал генерал-губернатору своё почтение и выразил удивление тем, что Кауфман избрал столь длинный путь в Хиву, когда мог бы пройти по заселённым местам его ханства. Послы также сообщили, что эмир приказал во всех бухарских районах, по которым пройдёт русский отряд, подготовить фураж, воду и топливо.

После тяжелейшего месячного перехода через безводные пески, 24 апреля туркестанское войско достигло оазиса Хал-Ата. Здесь к нему присоединился отряд из Казалинска, одним из подразделений которого командовал будущий «ташкентский изгнанник» Великий Князь Николай Константинович.

Не буду описывать тяжелейший переход через безводные пустыни. 11 мая пески, наконец, кончились и отряд Кауфмана вышел к озеру Сардабкуль. «Перед такими войсками шапку надо снимать и кланяться», – повторял командующий, объезжая части.

Николай Каразин. Хивинский поход 1873 года. Переход Туркестанского отряда через мёртвые пески к колодцам Адам-Крыл

В тот же день с нарочным в Ташкент была послана телеграмма Императору Александру II, в которой говорилось: «Войска Вашего Императорского Величества, составляющие головную колонну Туркестанского отряда, в числе десяти рот и шести сотен, при десяти орудиях и восьми ракетных станках, одолев неимоверные трудности, поставляемые природой, в особенности на последней стовёрстной жаркой, безводной, с сыпучими песками полосе, разбили хивинское скопище в числе 3500 человек, собравшихся у урочища Уч-Учак для преграждения нам пути к Амударье, и без всяких жертв и потерь благополучно вышли и стали твёрдою ногою 11 мая на реке Амударье. Неприятель в панике бежал. Состояние здоровья войск блистательное, дух их молодецкий».

Кауфман перед последним броском к столице хивинского ханства издаёт приказ: «Я строго воспрещаю обижать мирное население и брать у него что-либо бесплатно и произвольно. Я вполне уверен и рассчитываю, что собственно войска мне никогда не придётся укорить в нарушении принятого мной по отношению к мирному населению права, которое я объявил жителям Хивинского ханства в моей прокламации к ним».

В прокламации, о которой идёт речь, говорилось, что русские идут войной не против мирных жителей края, а лишь ради наказания хана, враждебно действовавшего против России. Всем жителям гарантировалась безопасность, и предлагалось не покидать своих жилищ. Прокламации распространялись среди жителей кишлаков и селений специальными посланцами.

Американский корреспондент газеты «Нью-Йорк геральд» Януарий Мак Гахан (Januarius MacGahan), догнав 17 мая Туркестанский отряд, присоединился к нему и позднее написал в своей книге, что приказ Кауфмана выполнялся неукоснительно: «Да, говоря правду, я и сам удивлён был сдержанностью русских и законностью, руководившей всеми их действиями».

Несколько слов об этом незаурядном человеке. В 1871 году Януарий Мак-Гахан, к тому времени уже известный военный журналист, приехал в русскую столицу в качестве корреспондента «Нью-Йорк Геральд». Быстро выучил русский язык, познакомился со многими представителями столичного светского общества и в 1873 году женился на Варваре Николаевне Елагиной, девушке из старинной дворянской семьи. Узнав, что русская армия идет на Хиву, он, наплевав на запрет, отправился догонять отряды, пересек на лошадях пустыню Кызылкум и стал очевидцем капитуляции города. Тогда же он познакомился с молодым полковником Скобелевым, с которым будет дружить до конца жизни. Они вновь встретятся на полях русско- турецкой войны 1877—78 гг.

В Болгарии героическому корреспонденту стоят памятники, а в романе Акунина «Турецкий гамбит» он стал прототипом британского журналиста Маклафлина.

Но вернёмся к берегам Амударьи. В 20-х числах мая все три отряда (Туркестанский, Кавказский и Оренбургский) соединились под общим командованием Кауфмана. Двинувшись к стенам Хивы, русские обнаружили кишлаки опустевшими. Всех жителей по приказу хана согнали для защиты города. По мере продвижения к Хиве, появлялись послы с письмами от хана. Сначала он потребовал, чтобы русские убрались из пределов ханства, потом грозил разгромом, наконец, начал признаваться в любви и дружбе. Правда это произошло, когда отряды уже подошли к самым стенам Хивы.

Утром 28 мая войска, двинувшись на штурм, были встречены плотным огнем и отступили. Однако уже на следующий день хивинскими властями было принято решение о капитуляции, которое было передано Кауфману. Хан Хивы Мухаммед Рахим к этому времени, опасаясь за свою жизнь, бежал из города к иомудам – кочевым туркменам. 30 мая 1873 года русские отряды торжественным маршем вошли в Хиву.

В своих воспоминаниях участник похода штаб-ротмистр М. Алиханов-Аварский писал: «Генерал Кауфман вступил в Хиву весьма торжественно. Колонна, предназначенная для этого, состояла из частей всех трех отрядов и двинулась с музыкой Апшеронцев и с развернутыми знаменами. В огромной свите генерала, простиравшейся до 300 всадников, следовали Великий Князь Николай Константинович, герцог Лейхтенбергский Евгений Максимилианович, генералы Головачев, Троцкий, Пистолькорс и Бордовский, посланник при Японском дворе Струве, медицинский инспектор Суворов, американский корреспондент Мак-Гахан, уполномоченные „Красного Креста“, множество адъютантов и чиновников, офицеры всех родов оружия, представители Бухарского эмира и Кокандского хана с своими свитами, депутация Хивы с молодым Атаджаном во главе и наконец казаки конвойной сотни и масса всяких переводчиков и джигитов в своих разнохарактерных, ярких костюмах. В сопровождении этой блестящей массы всадников, в которой развевались цветные значки разных отрядных и других начальников, генерал Кауфман вступил в Хазараспские ворота». Кауфман появился перед войсками в полной парадной форме. Поздравив всех с победой, он поблагодарил солдат и офицеров от имени императора. Рядом с ним стояли Великий князь Николай Константинович и герцог Лейхтенбергский.

Хан находился в бегах, потому победу нельзя было считать окончательной. Константин Петровичу удалось убедить Мухаммеда Рахима вернуться, и 12 августа 1873 года в летней резиденции хана был подписан мирный договор между Россией и Хивинским ханством.

«Сдача хивинского хана генералу Кауфману». Франция, журнал L UNIVERS ILLUSTRE, 1873 г.

Хан признал себя, как было написано в тексте, «покорным слугой императора всероссийского». Он отказался от самостоятельной внешней политики, принял обязательство не воевать ни с кем без разрешения Петербурга; русские купцы получили исключительные права на торговлю в ханстве, без всяких пошлин. Те же льготы получили в России и хивинские купцы. Часть территории на правом берегу Амударьи переходила к России. Хан клятвенно пообещал «уничтожить на вечные времена рабство и торг людьми» и уплатить русскому правительству контрибуцию в два с лишним миллиона рублей.

На правом берегу Аму-Дарьи было построено укрепление Петрово-Александровск, и русский гарнизон при случае должен был вмешаться в любую сложную ситуацию, возникшую в ханстве.

И здесь, как и прежде Константин Петрович совместил военную и научную деятельность. Ещё во время нахождения войск в Хиве, на территории ханства развернулись обширные топографические и геодезические работы, составлялись планы города и его окрестностей, собирались географические и военно-статистические сведения о Хивинском оазисе. По инициативе К.П. фон Кауфмана была организована Урун-Даринская экспедиция с целью изучения старых русел реки Амударьи. Одновременно состоялись работы Арало-Каспийской нивелировки под руководством генерала А. А. Тилло. В следующем, 1874 г. под руководством Столетова состоялась знаменитая Аму-Дарьинская экспедиция для исследования Арало-Каспийской низменности. Эти исследования не только уточнили карту Средней Азии, но и дали науке массу ценных сведений о ранее закрытом для изучения регионе.

К середине августа начался вывод русских отрядов из Хивинского ханства. Завершилась уникальнейшая военная операция, которая обогатила русскую армию новым опытом боевой деятельности. В результате сложилась концепция ведения боевых действий в пустынной местности – «войны в песках», как назвал ее генерал М. Д. Скобелев.

Туркестанцы возвращались в Ташкент эшелонами. Их встречал лично генерал-губернатор в сопровождении многочисленной свиты, и 16 октября был назначен парад всем войскам ташкентского гарнизона, который, по воспоминаниям современников, произошел «при большом стечении, как русского, так и туземного населения города. После благодарственного молебствия участникам похода вручались боевые награды. Затем все участвовавшие в походе войска были собраны на обед в саду Минг-урюк, который давало русское и туземное население Ташкента. Торжества были закончены оживленным балом в ташкентском клубе». В тот же день отряд, действовавший в Хивинской экспедиции, был расформирован и войска приступили к своей обычной службе.

Вернулся к своим административным обязанностям и Константин Петрович.

Глава восьмая

Думаю, Кокандское ханство просуществовало бы как Бухарский эмират и Хива вплоть до развала Российской империи. Однако близорукая, недальновидная политика Худояр-хана, привела к тому, что подвластное ему государство было ликвидировано, и его территория вошла в состав Туркестанского генерал-губернаторства. Причём речь не о внешней политике, здесь как раз Худояр-хан проявлял абсолютную лояльность к российской власти, беспрекословно исполняя волю Ташкента. Это дало повод сообщить Кауфману в Петербург, что Худояр отказался «от всякой мысли враждовать с нами или прекословить нам». Хану даже вручили бриллиантовые знаки ордена святого Станислава I степени и присвоили титул «светлости». Однако внутри ханства было отнюдь не так безоблачно. Расточительный хан, для пополнения казны, вводил всё новые и новые налоги, иногда самые невероятные: на камыш, на глину, на пойманных в степи сусликов, на степные колючки, на пиявок, которых вылавливали в прудах. Это тяжким бременем ложилось на жителей ханства. Армия не получая жалованья занималась грабежом собственного населения. Известен такой факт: когда три десятка крестьян не пришли рыть ханский арык, так как убирали свой скудный урожай, их зарыли по шею в землю и оставили в таком положении умирать. Народ отвечал на это неоднократными мятежами. Иногда повстанцы просили помощи у русских, но неизменно получали отказ.

Ташкент, конечно, был осведомлён о положении дел в Коканде и Кауфман не раз предупреждал зарвавшегося хана, что такая политика добром не кончится. В одном из писем к Худояру он писал: «Лучшие люди идут против Вас, и народ неспокоен. Если Вы не перемените образа вашего управления народом, то я Вам предсказываю дурной конец».

Правитель Коканда не прислушался к этому мудрому совету и весной 1875 года вспыхнул мятеж. Против Худояра выступила даже кокандская знать. Во главе заговора стояли: сын некогда всесильного регента Мусульманкула, Абдуррахман Автобачи, мулла Исса-Аулие, брат хана, правитель Маргелана Султан-Мурад-бек и даже наследник престола Насреддин-бек.

Мятежники захватили Андижан, Ош, Наманган, Маргелан и 22 июля подошли к Коканду. В городе в это время находился русский посол А. К. Вейнберг и М. Д. Скобелев с отрядом казаков. Посольство направлялось с миссией в Кашгар и по дороге остановилось в Коканде. Нахождение там Скобелева с конвойным отрядом, по сути спасло хану жизнь.

Утром в городе начались волнения. Вот как описывает эти события Скобелев в своих незаконченных мемуарах: «На всех улицах густые массы, очевидно пришлого вооруженного пешего и конного народа; все указывало на близость кровопролития. Толпы дервишей и мулл виднелись на всех перекрестках людных улиц; все они при виде гяуров (я ехал с казаком) отплевывались и, бренча четками, громко напевали, обращаясь к толпе, стихи из Корана. Все кофейни были переполнены, и массы пьяных от курения опиума и хашиша шатались по улицам. Я заехал в оружейный ряд большого базара, но тут пробраться я не мог, так как толпа была сплошная и, как мне показалось, еще более возбужденная; в лавках недоставало рук точить оружие. В эти дни оружейники, как говорили, очень нажились… вертящиеся дервиши в одной из главных мечетей уговаривали народ сделать угодное Богу и избежать бедствия избиением русских, находившихся в Коканде. Мы вернулись, готовые обороняться».

Ханское войско практически всё перешло на сторону мятежников. Хан, ища защиты у русских властей с 8-тысячным отрядом, прихватив казну, двинулся к Ходженту. С ним отправилось и русское посольство.

По дороге большая часть ханских воинов также перешла на сторону бунтовщиков, с Худояром осталась лишь свита, численностью 500 человек, да Скобелев с казаками. Пробиваясь с боями, это маленькое войско всё же смогло добраться до Ходжента. Хан Худояр на радостях, послал Кауфману письмо, в котором писал: «Дорогие мои гости, гг. Вейнберг и полковник Скобелев, а также Мирза-Хаким-перваначи, выехали вместе со мной и, несмотря на несколько раз повторявшееся преследование бунтовщиков и перестрелку, не отставали от меня. На подобный поступок способны лишь русские. Когда мои собственные приближенные изменяли и бежали, они стойко следовали за мной, и, не будь их, может быть, я не добрался бы до русской границы. Офицеров этих прислала мне судьба, и я никогда не забуду услугу, оказанную мне русскими людьми.

Бог милостив. Скоро устроит наше свидание. Ханство Кокандское и я сам находимся в вашей власти».

Вообще, этот эпизод сильно напоминает некоторые современные события. Я имею в виду переворот в Киеве и бегство Януковича под защиту России.

Скобелева по представлению Кауфмана, за «геройское, достойное русского имени поведение», наградили золотой саблей с надписью: «За храбрость».

Коканд, тем временем, полностью перешёл под власть мятежников. Новым ханом был провозглашён cтарший сын Худояр-хана, Насреддин, который сразу объявил о намерении восстановить ханство в прежних границах, от Ак-Мечети до Пишпека.

Ташкент прекрасно понимал, что промедление «смерти подобно», пожар, заполыхавший на границах генерал-губернаторства, необходимо было срочно потушить, и уже 23 июля из Ходжента к пограничной крепости Махрам был выдвинут отряд полковника А. О. Савримовича. Это заставило преследователей беглого хана отступить.

Кауфман в это время находился в Верном. Оттуда он по телеграфу приказывает отправить Худояра в Ташкент. Однако оставлять в живых свергнутого правителя в планы мятежников не входило, и Худояра решено было захватить. В начале августа 10-тысячный отряд кокандцев, перевалив через горы, вторгся в русские владения и захватил несколько кишлаков на реке Ангрен. Затем мятежники вышли на дорогу, ведущую из Ходжента в Ташкент, и стали жечь почтовые станции, захватывая и убивая всех, кто там находился. Так, на станции Нау, были зарезаны врач 2-го линейного батальона Петров и прапорщик Васильев, а шестилетняя дочь доктора увезена в Коканд. Позднее она была освобождена из плена русской армией.

Были захвачены ехавшие из Ташкента в Ходжент два юнкера 2-го линейного батальона Клусовский и Эйхгольм. Хан же, находившийся во время этих погромов под защитой русских гарнизонов в кишлаке Пскент, счастливо избежал гибели от рук своих подданных.

Вечером 8 августа 1875 года 15-тысячная армия кокандцев подошла к Ходженту. Там в это время находилось достаточно сил, чтобы удержать город до подхода подкрепления. 9 августа эти силы под командованием полковника Савримовича смогли отбить нападение. На следующий день из Ура-Тюбе прибыл отряд во главе с майором Скарятиным, который помог отбросить нападавших от городских ворот.

Через три дня полковник Савримович во главе 4-х рот, сотни казаков и дивизиона артиллерии начал наступление и обратил противника в бегство. В тот же день в Ходжент прибыл из Ташкента 1-й стрелковый батальон с дивизионом конных орудий под командованием подполковника П. И. Гарновского. Поняв бесперспективность дальнейшей осады, кокандцы отступили.

Кауфман 18 августа прибыл в Ходжент, где уже были сосредоточены войска и принял командование на себя. Абдуррахман Автобачи с 50-тысячной армией расположился недалеко от Ходжента, у крепости Махрам. 22 августа состоялось сражение, в котором мятежники были разбиты наголову, оставив на поле боя свыше 1200 человек, а их предводитель бежал в Маргелан. Русские потеряли 6 человек убитыми.

Старший сын Худояр-хана, Сеид Мухамед Насреддин-бек. Фото из «Туркестанского альбома» и Абдуррахман Автобачи. Гравюра Ю. Шюблера по рис. Н. Н. Каразина

Между прочим, в этом бою отличились, и впоследствии были награждены, бывшие шахризябские беки, о которых мы уже рассказывали – Джура-Бий и Баба-Бий.

26 августа российские войска под командованием туркестанского генерал-губернатора подошли к Коканду. Понимая всю безысходность своего положения, хан Насреддин выехал навстречу с прошением о сдаче. 23 сентября генерал Кауфман и хан Насреддин подписали мирный договор.

Правитель Маргелана Мурад-Бек, также решил сдаться, прислав покаянное письмо. Абдуррахман Автобачи потеряв практически всех союзников бежал. В погоню за ним бросился отряд Скобелева. Пройдя за 10 часов 72 километра Скобелев, у селения Минг-Тюбе разгромил арьергард войска Абдуррахмана. 10 сентября русские войска вошли в Ош, встреченные горожанами, уставшими от смуты, как освободители.

Потеряв почти всех своих сторонников Автобачи, тем не менее, не признал заключенный ханом договор, не смирился и словно загнанный зверь, стал метаться между Андижаном и Узгеном. Наконец, собрав из своих сторонников 70-тысячное войско он отступил к Андижану, где провозгласил имя нового хана. Им стал киргиз Пулат-бек.

Кауфман, поручив Скобелеву заняться рекогносцировкой укреплений Андижана, командование штурмом возложил на генерала В. Н. Троцкого. Однако Троцкий, прекрасно зная о невероятном мужестве Михаила Дмитриевича и его популярности в войсках, приказал ему возглавить русскую колонну. По всему городу мятежники устроили завалы и баррикады, русский отряд обстреливали из-за каждого угла, и все же Скобелев пробился к центру Андижана. Однако встретив там ожесточённое сопротивление отступил. Поняв, что Абдуррахман делает ставку на изматывающие уличные бои, Троцкий, дабы избежать потерь среди штурмующих, приказал поджечь город.

Тем временем в Коканде вновь началась смута. Подстрекаемые лазутчиками Абдуррахмана жители, восстали против нового хана и напали на дворец. Насреддин, как и его отец, бежал под защиту русских.

Война разгорелась с новой силой. Мятежники захватили Наманган и русский гарнизон, укрывшись в цитадели, трое суток с трудом сдерживал штурмующих. Скобелев, узнав о начавшемся восстании, поспешил к Намангану и принудил противника к сдаче.

Назрела острая необходимость кардинально решать проблему с Кокандом, и туркестанский генерал-губернатор 5 декабря 1875 г. направляет военному министру Милютину «Записку о средствах и действиях против Коканда в 1876 г.» в которой писал:

«Торговый и промышленный Коканд, прочие большие кокандские центра, да и вообще все ханство, более всех других соседних русскому Туркестану, среднеазиатских владений, имеет много общих интересов и непосредственную экономическую связь с Ташкентом и с прочими частями Туркестанского края. Настоящее ненормальное, хаотическое состояние в Кокандском ханстве, несомненно, отражается на всем экономическом быте и строе русского Туркестана.

Помимо этого условия, продление в ближайшем нашем соседстве, подобной анархии и беспорядка, каковые ныне господствуют в Кокандском ханстве, нетерпимо в смысле политическом.

Непрекращение с нашей стороны такого состояния в Кокандском ханстве, подрывая наш престиж в Средней Азии, дискредитирует веру всего здешнего населения в нашу силу.

Я высказываю поэтому мое твердое убеждение в необходимости действовать скоро и решительно. Способ действия заключается в занятии предстоящею раннею весной 1876 года всего Кокандского ханства…».

В январе 1876 года Кауфман, прибыв в Петербург, добивается у императора Александра II решения о полной ликвидации Кокандского ханства и присоединения его земель к Российской империи. Тут же в Ташкент была отправлена телеграмма с приказом Скобелеву немедленно начать подготовку к походу на Коканд. Такую же телеграмму получил и генерал Г. А. Колпаковский. Первым успел Скобелев. Штурма не случилось, столица Кокандского ханства сдалась без боя. Абдуррахман Автобачи был схвачен и выслан в Россию. А Пулат-бек, прославившийся жестокими расправами с русскими пленными был казнён на маргеланской площади.

Кокандское ханство перестало существовать. Его территория была включена в состав Туркестанского генерал-губернаторства в качестве Ферганской области. Военным губернатором края стал М. Д. Скобелев.

Но волнения на этом не закончились. На горных окраинах, граничащих с Кашгаром и Каратегином восстали воинственные кочевые племена кара-киргизов, к которым присоединилась часть сартов и кипчаков. Во главе мятежников стояла женщина, – «Алайская царица», Курманжан-датка. Эта удивительная женщина имела колоссальный авторитет среди алайских киргизов. Номинально подданная кокандского хана, она, тем не менее, вела самостоятельную политику. Когда кокандский хан Худояр попытался обложить алайцев налогами, правительница не только воспротивилась этому, но и, опираясь на собственное 10-тысячное войско, сумела заставить Худояра отказаться от этого, признать ее в качестве правителя Алая и присвоить ей почетный титул «датка», то есть правитель.

Во время восстания против Худояр-хана, Курманжан выступила на стороне мятежников, а её старший сын Абдулла-бек стал ближайшим сподвижником Пулат-бека. После подавления мятежа и ликвидации Кокандского ханства перед Курманжан встал вопрос об отношении к новым русским властям. В её окружении не было единой позиции по этому вопросу. Племянник Мирза-Паяз предлагал заключить мирное соглашение с Кауфманом, ее сын Абдуллабек, напротив, выступал за продолжение борьбы с «кяфирами». Его поддержали многие беженцы из Ферганы. Сама Курманжан думала о переселении к границе с Кашгаром, подальше от российских военных сил.

В апреле 1876 года Абдуллабек собрав полуторатысячное войско засел в местечке Янги-Арык, в высоких горах. 25 апреля он совершил вылазку против солдат Скобелева, но был разбит и бежал в Афганистан.

Когда известие о поражении и бегстве сына дошло до царицы Алая, она со всем своим имуществом попыталась уйти во владения Якуб-бека. Попытка не удалась. На границе ее ограбили кашгарцы и Курманжан вместе с сыном Камчибеком и племянником Мирза-Паясом была вынуждена вернуться назад. В конце июля 1876 года она была захвачена джигитами Шабдан-батыра, служившего в российских войсках.

Скобелев встретил алайскую правительницу со всеми полагающимися ей почестями. Угостив, по восточному обычаю сладостями, надел на неё парчовый халат. Отметив ее огромное влияние на киргизов Алая, попросил ее убедить их склониться на требования России. Её сыновьям он обещал полную безопасность, если они вернутся в Алай к мирной деятельности. Курманжан, поняв бесполезность дальнейшего кровопролития, согласилась на все предложения Скобелева. По всему Алаю разослала она приказ, чтобы «храбрые батыри, взявшиеся за оружие, совершенно спокойно возвращались в свои аулы». Три сына, Махмуд, Хасан и Батыр послушались своей матери и вернулись на родину, Абдуллабек же не захотел подчиниться неверным. Из Памира он пробрался в Афганистан, оттуда ушёл паломником в Мекку, но по дороге заболел и умер. На территории Алая были образованы три волости: Гульчинская, Ак-Буринская и Ноокатская, которые вошли в состав Ошского уезда. Управляли ими сыновья Курманжан.

Алайская царица была верна своему слову и до конца жизни проводила пророссийскую политику, а во время памирских походов русской армии снабжала провиантом отряд полковника М. Е. Ионова, с которым находилась в дружеских отношениях. В одном из писем к нему она писала: «Когда Ферганское мусульманское государство не признавало еще Россию, я воевала и спорила с Вами… В это мирное время я заявляю: весь мой народ, я сама и мои родные никогда не выступим против Вас. От нас никакой неприятности не будет. Если мой народ сделает плохо и станет изменником, тогда накажу виновного самой тяжкой мерой, буду вечно мучиться до конца дней своих».

В 1881 году, по ходатайству Кауфмана, Курманжан-датке была назначена пенсия в размере 300 рублей в год. А в 1902 году в селение Мады, где она проживала, прибыл Ошский уездный начальник, полковник В. Н. Зайцев и вручил ей личный подарок императора Николая II – золотые дамские часы с изображением государственного герба империи, украшенные бриллиантами и розами, с цепочкой и брошью.

Умерла Алайская царица в 1907 году в возрасте 96 лет.