Loe raamatut: «Дознание капитана Сташевича»
© Владимир Гораль, 2021
ISBN 978-5-0055-4342-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Нуар в таёжных тонах
Так ждут нас наши мёртвые в могилах,
Как дети у забора в детсаду…
Инна Кабыш
Пролог
Вальтер фон Бравен
Декабрь 1941-го
Последнее Рождество выдалось исключительно ужасным. Да что там говорить – до крайности разочаровывающим оно выдалось. Гений германской военной мысли, архистратиг фюрера, генерал-фельдмаршал фон Бок1 накануне нового сорок второго года не сдержал своего слова. Его доблестные офицеры так и не удостоились победного новогоднего рейхс-приёма в московском Кремле. Не прошлись они по Красной площади и не попали в тепло лучших домов побежденного стольного града.
Москва не пала. Тринадцатый танковый полк, в который входил разведывательный взвод фон Бравена, понёс на подступах к столице тяжёлые потери. Практически разгромленные войска русских неожиданно контратаковали, и под мощными ударами рыцари фюрера дрогнули. Непобедимые, вместе с пехотой и другими германскими частями, закованные в танковую броню воины вынуждены теперь спешно «следовать на переформирование» под Смоленск. Да что там следовать! Честно говоря, это называется просто – драпать.
– И откуда они свалились на нас? Чёртовы «свежие сибирские дивизии Сталина», – устало кривил губы Вальтер фон Бравен и с горькой усмешкой отвечал сам себе: – Понятно откуда, из Сибири. При одном взгляде на карту содрогается цивилизованная европейская душа. Как же огромна, как необъятна эта русская Сибирь! Настоящий лесной океан…
Холодно Вальтеру, очень холодно. Только его механику-водителю тепло. Парню повезло, его греет работающий мотор. Топливо в панцервагене2 почти на пределе, поэтому Вальтер запретил экипажу включать обогрев танковой башни. Вальтеру фон Бравену всего лишь двадцать два года, но он не мальчишка. Вальтер – германский офицер. Звание: обер-лейтенант. Должность: командир разведывательного взвода лёгких танков.
Все последние сутки взвод Вальтера месил ледяную грязь на какой-то глухой дороге, затерянной в смоленских лесах. Наконец, на остатках топлива три танка фон Бравена осторожно выползли из чащи, буквально «прокрались» на лесную опушку. Вальтер в бинокль принялся внимательно изучать деревеньку, маячащую за снежным полем. Впрочем, деревенькой назвать это зрелище было трудно – только чёрные остовы домов виделись вдали. Скорее всего, деревню еще летом сожгли то ли бандиты-партизаны, то ли отступавшие от Смоленска русские части.
– Ничего нового, всё логично, – хмыкнул себе под нос Вальтер и пожал плечами. – Не далее как вчера, отступая от Москвы, наши парни делали то же самое с русскими деревнями. Если успевали, конечно.
Через цейсовскую оптику обер-лейтенант разглядел три хибары на краю села. Тронутые огнём, покосившиеся от близких разрывов, они были всё же целые. Опустив бинокль, он приказал двоим подчинённым разведать обстановку.
Вскоре старший танкист со смешной фамилией Нахтигаль3 и не менее забавным прозвищем Нахти бодро отрапортовал:
– Разрешите доложить, герр обер-лейтенант! Деревня практически пуста!
Молоденький, рыжий и веснушчатый Нахти поправил трофейный русский утеплённый шлемофон, постоянно сползающий на глаза. Продемонстрировав симпатичные ямочки на конопатых щеках, старший танкист улыбнулся:
– Правду сказать, на краю деревни нашлись три русских тётки. В единственном уцелевшем доме нашлись. Но, осмелюсь предположить, они не опасны.
По рации удалось связаться со Смоленском. Из ставки командования сообщили, что контрнаступление русских приостановлено, и пообещали доставить горючее в течение суток. Это было весьма кстати, поскольку топлива оставалось на полчаса хода, да и только в баках командирской машины.
Приказав двоим солдатам охранять танки, с десятком других Вальтер отправился в деревню. Обстановка единственного уцелевшего дома выглядела весьма убого. Да что там убого – просто ужасно! Грязь, вонь, запустение. При виде немецких солдат три женщины, закутанные в бесформенные ватники и платки, впали в ужас и забились в дальний угол. Вдобавок ко всему в доме отчаянно мекала настоящая живая коза. Бродя по избе, она с перепугу роняла помёт на затоптанный деревянный пол.
Но главное – внутри было тепло. Старая русская печь в центре жилища грела это убогое помещение вполне сносно.
– Разрешите доложить, герр обер-лейтенант! – раздался над ухом Вальтера возбуждённый и по-мальчишески звонкий голос вездесущего Нахти. – Рядом с домом имеется пристройка. Это деревенская баня. Я проверил, печь там исправна. Так, может быть, мы?..
Поначалу Вальтер хотел отправить замызганных русских баб именно в эту баню. Идеологические предрассудки, которыми молодой офицер и наследственный аристократ особенно не страдал, здесь были ни при чём.
«Не оставлять же их в доме рядом с голодными во всех отношениях солдатами, – подумал он. – Какие ни есть, а всё-таки это женщины!»
Поразмыслив, однако, офицер пришёл к другому выводу. Ведь в данный момент даже он, юный барон фон Бравен, представляет собой далеко не лучший образец телесной чистоты. А потому незапланированная помывка стала бы настоящим подарком судьбы для него и его людей.
На ломаном русском Вальтеру удалось объяснить бестолковым тёткам, чего от них требуется. У немцев нашлось мыло, а у баб вёдра и даже пара жестяных тазов со странным названием «шайки». Воды хватало, хоть залейся. Благо тонны снега под рукой, его лишь натаять побольше.
Солдаты быстро наладили процесс помывки. И часовых в лесу не забыли, первые же чистые парни их сменили. Дождавшись последнего танкиста, Вальтер сам, наконец, отправился в баню.
Русская парилка оказалась настоящим чудом. Особенно на фоне прошлого месяца, когда целыми неделями приходилось довольствоваться кипятком из чайника, а чаще простым обтиранием посредством наодеколоненных тряпок.
– Как противоестественна война… И как, черт побери, ценны простые радости жизни! – расслабленно философствовал фон Бравен, сладостно развалившись на скамейке предбанника. После влажного жара парной даже мысли текли вяло и неторопливо.
Через час он сидел в избе, на деревянной лавочке у стола. Солдаты спали беспробудным сном, отчаянно демаскируя своё местоположение молодецким храпом. Предвкушая скорую подмогу, они с лёгкой душой умяли весь оставшийся сухпаёк. По такому случаю у танкистов нашлась и пара фляжек со спиртным, ужасно пахнущим и убийственно крепким русским шнапсом. Мутная огненная вода здесь называлась «самогон». Парни не забыли оставить любимому командиру его законные сто пятьдесят граммов. Свою порцию Вальтер лихо приговорил залпом, как делают это местные.
С непривычки задохнулся, нутряной пожар пришлось заливать остывшим кипятком из чайника. Белый бок русской печи поплыл перед глазами – хмель резко ударил в голову. Покрутив мятую пачку сигарет, обер-лейтенант полез в карман за зажигалкой. Там ее не оказалось, и он принялся шарить по карманам френча. Зажигалка у него была приметная, серебряная. Неужели выронил по дороге? Потерять подарок отца было бы нехорошо.
Захмелевший Вальтер вспомнил своего весёлого молодого и красивого родителя, и сердце его сжалось от сентиментального сыновнего чувства. Старший барон фон Бравен воевал где-то за Киевом. Обер-лейтенант не сомневался, что отец прошел Украину так же доблестно, как и всю французскую кампанию.
При повторном обыске карманов зажигалка не обнаружилась.
– Шайзе! – разозлился фон Бравен-младший, поднимаясь. – Наверняка она выпала в этой чёртовой бане.
На дворе смеркалось, зимний вечер пришёл рано. Вальтер перешагнул порог приземистого домика. Через маленькое слюдяное окошко свет почти не проникал, пришлось нагибаться. Пошарив на полу, офицер нащупал дорогую сердцу потерю и с облегчением опустился на скамью.
В предбаннике было всё ещё жарко. Но удивило не это – из парилки донёсся плеск. Следом зашипела вода, выплеснутая на раскалённую каменку. Вальтер замер, когда тонкий девичий голосок, отчаянно фальшивя, тихонько запел:
Много песен поет наш советский народ
Над полями, лесами густыми.
В каждой песне звучит, в каждой песне живет
Всенародное Сталина имя.
Вальтер осторожно приоткрыл дверь в парную. В клубах густого горячего тумана он увидел голую мокрую девчонку, сидящую на полоке. Худенькая девушка показалась ему стройной, несмотря на костлявые ключицы и маленькие острые груди. Незваное и необузданное желание внезапно захватило двадцатидвухлетнего Вальтера. Оно властно овладело телом, заставив содрогнуться душу. Это походило на мгновенное действие русского самогона, хмель которого он совсем недавно испытал.
Юный фон Бравен будто раздвоился.
– Это постыдно! Подумай о чести, – кричала прямо в мозг одна его часть.
– А какого чёрта? Давай возьми своё, парень! – глумливо ухмылялась в ответ другая. – Идёт война. Ты можешь в любую минуту сгинуть в небытие. Идиот, хочешь умереть девственником?
С непонятной самому себе злобой Вальтер скинул одежду, чтобы без раздумий шагнуть в парную. Девчонка испуганно взвизгнула, а затем сгоряча метнулась к маленькому окошку, едва освещающему пространство приземистой бани. Вальтер поймал ее за скользкую мокрую руку, схватил и потянул к себе. Девушка принялась отчаянно отбиваться, но силы были неравны.
Сопротивляясь изо всех сил, она поскользнулась и с размаху грохнулась на пол. По инерции жертва потянула за собой и насильника. Вальтер не стал медлить. Он резко и грубо вошёл в девушку. Та захлебнулась криком боли, но Вальтер, яростно выругавшись, зажал ей рот мокрой ладонью. Раз за разом, отдыхая лишь короткие минуты, он овладевал девчонкой. Несчастная жертва давно перестала сопротивляться. Стиснув зубы, она лежала под ним молча. Только лишь в момент очередного бурного оргазма Вальтера по обнажённому девичьему телу пробегала неподконтрольная ей ответная дрожь.
Светало. Среди спящих солдат в тёмной избе, пропахшей потом и козьим помётом, сидели насильник и его жертва. Каменным изваянием девчонка примостилась на другом конце лавки. От предложения покушать она отказалась. Впрочем, фон Бравену удалось впихнуть в неё полкругляша «военного» шоколада. Для этого пришлось применить силу. Следом, также насильно, он влил в рот девушки остатки трофейного самогона.
– Как тебья зовут? – мучимый раскаянием, запоздало поинтересовался Вальтер.
– Даша её зовут! Дарья Михайловна Громова, – раздался из темноты хриплый женский голос.
Закутанная в тёплое тряпьё бесформенная фигура возникла из дальнего угла. Резким выстрелом в тишине прозвучала пощёчина. В то же мгновение распахнулась дверь, и в избу в клубах морозного пара ввалился старший танкист Нахти.
– Ахтунг! – заполошным фальцетом заорал солдат. – Герр обер-лейтенант! Русские!
Как ему удалось долететь до опушки леса, Вальтер и сам не помнил. Полуодетым солдатам, бежавшим следом за своим командиром, так не повезло – их окружили посреди заснеженного поля. Высунувшись из танкового люка, фон Бравен наблюдал теперь в бинокль за двумя десятками русских кавалеристов. Его парни стояли тесной кучкой. Так и замерли с лицами белее снега под их ногами.
Вокруг пленников картинно гарцевали на своих огромных лошадях конные русские. Кавалеристы и одеты были чересчур картинно: сверкающие сапоги со шпорами; новые синие галифе; роскошные чёрные и белые бурки; барашковые, с красным верхом папахи.
Один из конников, юный черноусый красавец, поддел шлемофон на голове насмерть перепуганного Нахти. Сделал это он ловко, кончиком длинной и чуть изогнутой на конце сабли. Обнаженная алая рыжина волос Нахти вспыхнула ярким пламенем. С беззвучным для Вальтера смехом усатый молодец подбросил добычу в воздух и тут же поймал её на кончик сверкающей сабли. С дальней, противоположной от Вальтера стороны, на опушке леса показался одинокий верховой. Великолепный вороной конь под ним нетерпеливо пританцовывал и прядал ушами. Всадник принялся внимательно разглядывать в бинокль именно то место, где сейчас находился танк Вальтера.
– Генерал Доватор4 здесь! Взвод, смирно! – со стороны группы конников донёсся возглас, едва различимый на таком расстоянии.
Приветствуя начальство, всадники быстро, с необыкновенной сноровкой выстроили своих коней в одну линию. Однако командира их показной парад не интересовал. Сверкая стёклами бинокля, он вытянул руку вперёд.
– Указывает на меня! – холодея от ужаса, словно в кошмарном сне, понял Вальтер.
Генерал что-то прокричал своим бойцам, и обер-лейтенант не стал медлить. Нырнул в башню и, прощёлкав несколько осечек, выпустил в сторону русских длинную очередь из пулемёта. Прильнув с биноклем к амбразуре, Вальтер увидел несущихся к нему всадников. На заднем плане русский командир, сжимая в руке бесполезный бинокль, безжизненно лежал у ног своего вороного. Всё с той же нарочитой картинностью белый снег вокруг его тела быстро темнел, стремительно превращаясь в чёрный.
Вальтер перевёл взгляд на своих танкистов. Зря он это сделал – такое остаётся с человеком до конца жизни. Позже фон Бравен узнал, как называется эта русская казачья сабля. Шашка – вот как она называется. Красиво сверкая в лучах рассветного солнца, летала шашка юного усача над головами пленных немцев. Вот распался на две аккуратных половинки чей-то несчастный череп, фонтан алой крови забил из шейных артерий. Мелькнула в воздухе чья-то отсечённая рука с чёрной полоской часов на запястье. Мелькнула и приземлилась на исполосованный красным снег.
В беспамятстве, действуя как автомат, Вальтер завёл двигатель. По счастливому везению, тот сразу взял обороты, несмотря на мороз. Бронированная машина в яростном отчаянии выпрыгнула из леса на заснеженное поле. Легкий танк, лязгая траками, стремительно понёсся вперёд, навстречу летящим к нему всадникам. Увидев перед собой самоходное боевое железо, неуязвимое для кавалерии, русские резко осадили своих скакунов, чтобы мгновенно рассыпаться по полю. Последнее, что случайно заметил в трясущейся перед глазами амбразуре Вальтер, была огненно-рыжая голова Нахти на окровавленном снегу. Веснушчатое лицо и полные недоуменного ужаса голубые глаза мальчишки были обращены к небу.
– Где Я? Где теперь Я? – тщетно вопрошали эти глаза равнодушную бездонную синь.
Часть первая
Бирюслаг
Глава первая. Капитан Сташевич
(Сын за отца)
Ноябрь 1946-го
Андрей Сташевич, двадцатишестилетний демобилизованный капитан военной контрразведки Смерш5, прибыл в сибирский городок Тайшет. Как и подобает дисциплинированному советскому офицеру, он отметился в гарнизонной комендатуре точно в срок. Ранняя зима завершающегося сорок шестого года здесь была уже в самом разгаре. Как ни крути, а конец ноября для Сибири – это всегда солидный мороз и не менее солидный снег. И пусть эта часть Сибири считается южной…
Москвичу Сташевичу данная бессрочная командировка в Сибирь казалась настоящей ссылкой. И за что? За плечами четыре с лишним года войны. Сначала московское студенческое ополчение. Затем ранение, госпиталь, офицерские курсы армейской контрразведки. Вылазки в немецкий тыл. Два с лишним десятка разоблачённых абверовцев. Четыре ранения. Награды, ордена. И вот тебе, Андрюша, главная благодарность за все заслуги – направление в сибирский ГУЛАГ. На должность заместителя начальника по оперативной работе в лагере для военнопленных.
– А что, капитан? – равнодушно пожал плечами московский майор-кадровик. – Немецкий язык знаешь в совершенстве? Тебе и карты в руки! Служи.
Невеста Андрея, девушка Алина из интеллигентной профессорской семьи, горько проплакала целых два дня. После чего решительно приструнила в своем девичьем сердце большую любовь к жениху и ехать за ним в глухомань отказалась. Не для того ее растили, чтобы отправить к медведям в гости, в неведомый сибирский городок Тайшет.
Бывший университетский наставник, несостоявшийся тесть Андрея, профессор Сергей Зорин был старинным другом семьи Сташевичей. Зорин повёл себя весьма достойно, а по тем страшным временам, можно сказать, отважно, когда Казимира Сташевича, заведующего кафедрой геологии, в тридцать восьмом увезла в небытие «Чёрная Маруся»6. Отца упекли за одну лишь принадлежность к польской нации.
На Андрея Сташевича давили как сотрудники «компетентных органов», так и сам декан университета. Угрожая отчислением, он настойчиво советовали отречься от преступного отца, взять девичью фамилию русской матери.
Предложение выглядело просто:
– Всего и делов-то! Был Сташевич, стал Сиротин!
Андрей наотрез отказался. А Зорин же помогал Сташевичам чем мог. Правда, без особой огласки, но поддерживал – морально и, что важнее, материально. И еще он не дал отчислить Андрея из университета, лично за него поручился.
Казимира Сташевича реабилитировали в сороковом, сразу после расстрела бывшего наркома Ежова7. Правда, родной НКВД для своей жертвы это доброе дело сделал посмертно. Позже, во время войны, будучи офицером контрразведки, Андрей по странному стечению обстоятельств познакомился с неким Рюминым, лейтенантом Смерша. Тот в тридцать восьмом вёл дело его отца и каким-то чудом уцелел после краха своего шефа.
Десятки его коллег пустили тогда в расход новые бериевские следователи, а этому же повезло, отделался простым понижением. Был себе майором госбезопасности, вот-вот собирался в старшие майоры, а превратился на четвёртом десятке в лейтенанта. Хорошо ещё, что не в младшего. Оно, конечно, не то что в армии. Лейтенант госбезобасности по званию равнялся старшему армейскому лейтенанту, но всё равно обидно.
– Ты, Андрюха, хоть и наполовину «пшек», но парень свой, настоящий. Так что делай со мной чего захочешь! – размазывая по щекам пьяные слёзы, шептал ему во фронтовой землянке Рюмин. – Вот возьми и пристрели меня сейчас из моего личного вальтера. Только я твоего батю приговорить не успел. Сердце у него больное было. Он сам в камере умер. Бить – бил, было дело! Так уж полагалось. Но не приговаривал. Кто ж вам, полякам, виноват, что у вас так много родни за границей? У папаши твоего брат двоюродный оказался, какой-то знаменитый на всю Европу доктор по психам. Вот за братца своего он и пострадал. А нечего было отцу твоему знаменитую родню в ихних вражеских Европах плодить!
– О как… Железная логика, – молча слушая пьяного гада, стискивал зубы Андрей. – Да и чему тут удивляться?! Как говаривала мама отца, покойная бабушка Гося: «Czyja siła, tego prawda»8.
На фронте всякое бывает, и капитан просто воспользовался случаем. Как-то они вдвоём с Рюминым, не считая шофёра, везли в штаб дивизии важного языка, немецкого оберста9. Этого ценного фрица их полковые разведчики с превеликим трудом доставили из самого глубокого германского тыла. Оберст этот оказался настолько ценным, что по его душу немцы отрядили целую диверсионную группу. Хотели, видимо, отбить. А если не удастся – ликвидировать…
На лесной дороге перед закрытым «Виллисом» Сташевича и Рюмина вдруг откуда ни возьмись возник новенький «Паккард». Из него вышел целый подполковник РККА10 в сопровождении двух офицеров рангом пониже. Подполковник предъявил удостоверение замначальника контрразведки фронта и тут же непререкаемым тоном приказал передать ему языка-оберста.
Всё бы ничего, но подполковник, как и его офицеры, был в новенькой полевой форме, чистенькой и с иголочки. Офицеры выглядели в ней какими-то уж слишком ухоженными, словно породистые жеребцы. Это первое. А во-вторых, на плечах «обычных» штабных офицеров почти всегда сияли новенькие жёлтые повседневные погоны. У этих же они были тускло-золотистыми, парадными. Такие погоны, по новому уставу РККА, совершенно не полагались для ношения при полевой форме.
– Впрочем, сейчас весна, – пытался логично объяснить себе Сташевич наблюдаемые странности, – а новые знаки различия ввели не так давно, зимой этого – сорок третьего года. Возможна путаница с непривычки, хотя на штабных офицеров это непохоже.
Наконец, глазастый Сташевич обратил внимание на холёные ногти подполковника.
– Возможно, где-то в недрах штаба нашего фронта обретается со своими щипчиками и пилочками опытная маникюрщица! – мелькнула в голове Андрея неуместно забавная мысль.
Андрей Сташевич не торопился выходить из кабины «Виллиса». Он вежливо попросил офицеров, сопровождавших подполковника, предъявить офицерские книжки. Старший лейтенант и капитан напряглись, но после кивка своего начальника документы предъявили.
За просьбой Сташевича скрывался один известный смершевский фокус – железные скрепки в советских документах особым качеством не отличались. Они быстро ржавели и пачкали бумагу в местах крепления. Оба предъявленных документа значились выданными более года назад. Тем не менее скрепки у них всё ещё были блестящими, как новенькие. Оно и понятно: настоящее немецкое качество!
Тем временем Рюмин, сидевший на заднем сиденье справа от пленного оберста, оставил свой ППШ в кабине и вышел из машины. Видимо, просто решил размять ноги. Сделал он это вопреки всем инструкциям, а красноречивый взгляд Андрея проигнорировал.
– Waffen zur Inspektion11! – неожиданно рявкнул Сташевич.
Лающая команда на немецком прозвучала достаточно громко, но подполковник с капитаном даже не шелохнулись. Зато молоденький старлей рефлекторно поднёс правую руку к блестящей новенькой кобуре. Сташевич встретился с мнимым подполковником взглядом – они, как говорится, друг друга поняли!
Не раздумывая, Андрей повалил на пол «Виллиса» пленного оберста. Это было первое движение, и уже через мгновение в падении прямо через дверь кабины он выпустил по диверсантам длинную очередь из ППШ. Сквозь решето пулевых отверстий в двери машины Сташевич краем глаза успел заметить вихляющий зад Рюмина. Пригнувшись и втянув голову в плечи, напарник петлял зайцем, улепётывая куда подальше от неприятностей…
Андрей едва успел утихомирить брыкающегося под ним языка, когда большой куст на обочине дороги загрохотал ответной автоматной очередью. Шофёра изрешетило мгновенно, но везучий Сташевич остался цел и не потерял хладнокровия. Извернувшись, он метнул через открытое окно лимонку в сторону агрессивного куста.
Взрыв. Тишина. И только всхлипы немца, смирно лежащего под Сташевичем, нарушали эту идиллию. Подобно незадачливому Ахиллесу, бедняга оказался ранен… в пятку. Троих дохлых диверсантов на дороге и ещё парочку в кустах Сташевич по полному праву записал на свой счёт.
Вскоре отыскался и лейтенант Рюмин. Словно милое нашкодившее дитя, со смущенной улыбкой он вылез из противоположного от боя кювета. Свой приговор в глазах напарника Рюмин прочёл без труда. Смачно хрюкнув, лейтенант в ужасе бросился наутёк. Пистолет без раздумий прыгнул в руку и, почти не целясь, капитан Cташевич трижды выстрелил в маячащую впереди широкую спину.
– To jest dla mojego ojca12! – негромко пробормотал он.
Сунув в кобуру ещё горячий ТТ, Андрей вернулся к ценному фрицу. Раненого оберста следовало перевязать и усадить на сиденье. Потом в рапорте капитан написал, что во время внезапного нападения засевших в засаде немцев Рюмин решил сдаться. С поднятыми руками и криком «Хайль Гитлер!» он побежал к ним навстречу…
Нелепо, конечно, да и коллеги-особисты не дураки. Многие всё поняли, догадались о том, как было. Однако Сташевича уважали, а Рюмина не любили. Так и записали лейтенанта в позорные предатели. С голубой душой, как говорится…
Как там водилось у польской шляхты? «Жизнь за жизнь! Кровь за кровь! Честь за честь!»
