Братство волчьей стаи

– Кто в теле? Калинкина?

– Нет, луна.

– Луна, месяц… Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана… – усмехнулся Пахомов.

– И резал, и бил… – Татьяна открыла лунный календарь на апрель месяц. Снова сверилась со своими записями. – Смешно это или нет, но Назимову убили в полнолуние. А Грибова нет. Грибова на лунное затмение убили…

– Знать бы, на кого затмение нашло.

– Затмение нашло, когда Назимову убивали. А Грибова убивали с умыслом.

– Возможно, он перевозил золото. Или платину.

– Куда он перевозил?.. Я тут карту города нашла… – Знаменова открыла на компьютере интерактивную карту Волкобойска. – Вот, улица Новая. Здесь убили Грибова.

Улица Новая находилась на окраине города, далеко в стороне от комбината, но также у реки.

– Частный сектор?

– Похоже на то, – кивнула Знаменова.

– Что-то мне подсказывает, что хижины там не соломенные.

– Можно глянуть.

– Сейчас?

– Ну, ты же не боишься полной луны?

Гостиница вполне соответствовала заявленным трем звездам, и в номере у Татьяны находился сейф. Из него она и вынула свой «ПМ». В обычной обстановке следователи предпочитали обходиться без оружия, но в незнакомом городе, в невыясненной ситуации лучше ходить со страховкой.

Глава 3

Улица Новая была освещена от начала до конца. Фонари горели ярко, в их свете гладкий черный асфальт поблескивал так, как будто его только что щедро полили водой. За кирпичными заборами высились большие и красивые дома, выстроенные в едином стиле, как это бывает в коттеджных поселках премиум-класса. Но такие поселки, как правило, огораживаются и охраняются, а здесь только частные заборы, и сторожей не видно.

– Вот и спрашивается, на какие деньги все это построено? – разглядывая фигурную крышу близстоящего дома, спросил Пахомов.

– Кто-то один строил, остальные покупали и вселялись, – сказала Знаменова.

– На какие шиши?

– На те самые, о которых ты думаешь… Выходим?

Они стояли возле дома под номером четыре. На этом месте нашли машину, в которой и находился труп Грибова. Но машины здесь давно нет, и Грибова уже успели похоронить.

– Свидетелей опрашивать?

Погода вроде бы неплохая – небо чистое, сухо, но холодно. А в микроавтобусе тепло, и выходить не хочется. Да и куда? Возможные свидетели за высокими заборами, за бронированными дверями прячутся, их сейчас никаким законом из теплых нор не выкуришь. Да и не время сейчас опрос проводить.

– Да нет, пройдемся. Погода хорошая.

– Ну да, – кисло глянув на Татьяну, неохотно согласился Олег.

Теплая спортивная куртка на ней, а он в холодной кожанке поверх тонкого джемпера. Впрочем, он мужчина, и если женщина просит… Тем более женщина эта еще и начальник.

Но Знаменова не вышла из машины. Ее взгляд привлек пес, который сидел на крыше гаража и смотрел в небо – на луну, еще не полную, но уже пухлую.

– Смотри!

– Это не собака, – качнул головой Пахомов. – Это волк!

Это действительно был самый настоящий волк. С цепью на шее. Неподалеку от него горел фонарь, но казалось, что его подсвечивает само небо – темное, лунное. На фоне этого неба волчий силуэт казался тенью из потустороннего мира. Зловещее зрелище, пугающее. А если бы волк еще и взвыл на луну. Но он молчал. Он взывал к луне взглядом – пристальным, из глубины волчьей души, порожденной мистикой леса.

– Выходим? – спросил Олег.

Волк произвел впечатление на Знаменову, она притихла, присмирела. И, судя по выражению лица, у нее пропало желание выходить из машины.

– Выходим?! – Она метнула на него вопросительно-восклицательный взгляд.

Похоже, Татьяна поняла, о чем он думает, поэтому пересилила себя.

– Выходим!

Она выпрыгнула из машины, повернулась к волку спиной, чтобы на него не смотреть. И Олег вышел к ней.

– Что дальше?

– А время-то не очень позднее, – сказала она, глянув на часы. – Половина десятого. А на улице уже никого нет.

– Это Сибирь, здесь рано ложатся.

– Может, боятся по темноте гулять?

– Может, и боятся.

Из темноты полыхнул свет фар, к ним приближалась машина.

– Такси едет, – сказал Олег.

– Такси?

– Такси компании «Летучий Голландец». Грибов за рулем.

– Пахомов! – Татьяна возмутилась так, как будто Олег выругался при ней матом.

– Шучу я, – улыбнулся он.

И в этот момент волк завыл – протяжно, пронзительно и высоко – до самой луны. И тишина вокруг него взорвалась собачьим лаем. Это успокоило волка. Он стих. И собаки замолчали, восхищаясь собственным мужеством, которое позволило им облаять волка.

А рядом с микроавтобусом остановился новенький «Гелендваген» – чистый, отливающий лаком. Из машины вышел Чащин, в коротком пальто с воротником из стриженой норки. От него на расстоянии пахло дорогим одеколоном. Или запах очень стойкий, или он собирался к любовнице, которая жила в этом районе. Об этом Пахомов подумал вскользь. Зачарованный волчьим воем, он туговато соображал. И Знаменова казалась слегка ошарашенной.

– Товарищ подполковник! – Он смотрел на Татьяну с благодушной насмешкой.

– Виктор Борисович?

– Я думал, вы меня не запомните, – улыбнулся он.

– Ну как же! Вы же зам по безопасности. И у вас, насколько я понимаю, своя версия происходящего.

– Происходящего, – кивнул Чащин.

И почему-то посмотрел на волка, который по-прежнему сидел на крыше пристроенного к дому гаража.

– Хотел бы говорить об этом в прошедшем времени, но почему-то не получается. Весна еще не закончилась, – сказал он. – Еще будет полная луна.

– Это вы об оборотнях?

– Об оборотне. Он у нас один.

– Кто?

В ответ Чащин кивнул на волка, который вдруг повернулся к нему.

– Это оборотень?! – Знаменова хотела засмеяться, но ее голос дрогнул, сорвался на хрип.

– А разве Грибова не здесь убили? – спокойно, но с гнетущей тяжестью во взгляде спросил Чащин.

– Здесь Грибова убили, – сказал Пахомов. – И что?

Ему тоже было слегка не по себе, но голос звучал ровно, уверенно.

– Ничего. – Чащин посмотрел на него так же невозмутимо, с безмятежной тяжестью во взгляде.

А глаза у него необычные, янтарные, и светились они как будто бы изнутри. А может, в них отражался свет луны. Пахомов поймал себя на ощущении, что завороженно смотрит Чащину в глаза. И усилием воли встряхнулся изнутри. Возникло вдруг чувство, будто он только что проснулся.

– Ничего, – повторил Чащин. – Но Грибова убили.

Пахомов глянул на волка и увидел, как тот смотрит на Чащина. Волк утратил уверенность и спокойствие, он смотрел на Чащина как на соперника, который мог предъявить претензию на помеченную территорию. Но волка вдруг привлек и сам Олег. Глядя на него, он вдруг вздыбился, оскалился. И собаки учуяли волчий страх, снова загавкали. Их лай, казалось, стал последней каплей в чаше терпения. Волк исчез из виду, спрыгнув с гаража.

– Этот волк не мог его убить, – качнул головой Пахомов. – Даже если он оборотень.

– Это не оборотень. И даже не волк, – пренебрежительно усмехнулся Чащин.

– Зачем же вы тогда говорите?

– Это я воспользовался случаем. Чтобы вы прочувствовали остроту момента.

– Это ваш дом? – спросил Пахомов и кивнул на гараж, с которого спрыгнул волк.

– Нет. Не мой. А почему вы спрашиваете?

– Ну, вы же сказали, что Грибова убил оборотень.

– Я всего лишь предположил.

– И я предположил.

– Мой дом находится дальше, – одними губами улыбнулся Чащин. – Там, в самом конце. – Чащин повел рукой вдоль улицы.

– Большой дом?

– Не маленький… Я так понимаю, у вас есть ко мне вопросы?

– Хотелось бы прояснить ряд моментов.

– Тогда прошу в гости!

– Что ж, можно, – кивнула Знаменова, с интересом или даже завороженно глядя на него.

– Можно, – подтвердил Олег. – Но завтра.

– А если сегодня? – В голосе Чащина едва слышно звякнуло возмущение.

И еще он попытался надавить на Олега взглядом, но натолкнулся на твердую породу и ослабил нажим. И что-то гневное колыхнулось в его волчьих глазах.

– Завтра.

Пахомов хотел добавить, что у них был сегодня очень трудный день, но решил не оправдываться перед этим странным типом.

– Завтра вечером я приглашаю вас к себе в гости. Вас, товарищ подполковник, и вас, товарищ майор. – Чащин попытался улыбнуться от всей души, но вышла какая-то гримаса.

– Всего хорошего, – сквозь зубы пожелал ему Олег и, взяв Татьяну под локоток, увлек ее в машину.

От коньячных паров не осталось и следа – Пахомов сам сел за руль. А Чащин остался стоять возле своей машины. Олег поехал по прямой, рассчитывая свернуть в конце улицы, а он все стоял, пока не исчез из виду.

В конце улицы перед самым поворотом, в отдалении от соседних домов стоял выдающихся размеров особняк с двумя круглыми башнями. На нем и заканчивалась улица, дальше начинался лес, который огибала дорога.

Асфальт закончился, началась хорошо укатанная гравийка. Закручиваясь по спирали, она возвращала машину в город.

– Ты правильно сделал, что отказался. – Знаменова придала голосу фирменную твердость, но все-таки в нем угадывалась неуверенность и даже растерянность.

– Мутный тип.

– А если это он зарезал Грибова?

– Я тоже так почему-то подумал.

– Он сам похож на оборотня.

– Хотелось бы обойтись без мистики.

– Да, на вещи нужно смотреть реально, – кивнула она.

– Но почему Варнавину и Сайко убили в полнолуние?

– И почему Чащин так уверен, что Грибова убил оборотень?

Пахомов остановил машину, набрал полные легкие воздуха и резко выдохнул. Какую-то чушь они с Татьяной сейчас нагородили. Под впечатлением они, нужно успокоиться, а то завтра самим будет стыдно за себя.

– Что с тобой? – Знаменова встревоженно смотрела на него.

Она пыталась казаться «железной леди», но сейчас это у нее не очень хорошо получалось. Олег видел перед собой если не напуганную, то, уж во всяком случае, встревоженную женщину. И растерянную.

– У Чащина глаза желтые. Как у волка, – сказал Пахомов.

– И что это значит?

– Это игра света. Улица очень хорошо освещена. Элита на этой улице живет. А элита о себе заботится. И Чащин у нас элита. И дом с башнями – его дом. Особый дом. И сам он особый. Я не удивлюсь, если это он город под собой держит.

– Я бы тоже не удивилась, – сказала Татьяна.

Но вид у нее был слегка удивленный. И удивлялась она, возможно, самой себе. Похоже, она не могла понять, как повелась на Чащина, возможно, даже очаровалась им. Да и волк на крыше произвел сильное впечатление, а ведь она не слабонервная.

– Откуда у Чащина дом на Новой улице?

– Хотелось бы знать.

– Мазай для прикрытия, а Чащин у руля. И о его мафии никто ничего не знает. Какими силами он располагает, какими деньгами крутит. Не говоря уже о системе, по которой с завода уходит золото. А оно уходит – через улицу Новую.

– Надо разбираться.

– Этого Чащин и боится. Мы для него здесь как заноза. Как тромб, который может оборваться…

– Может, и не Чащин. Может, кто-то другой здесь главный.

– В любом случае он важное звено в этой системе, – кивнул Олег.

– А мы эту систему можем сломать.

– Потому он и валит все на оборотня.

– А совпадение по датам? Варнавину в полнолуние убили…

– А Калинкину нет… Калинкину могли убить отморозки Чащина. Или Мазая. Или кто там у них главный…

– А Грибова мог убить сам Чащин.

– Вот!

– Нужны доказательства. И Чащин боится, что мы взбаламутим его болото. А мы можем…

Пахомов кивнул. Костя Духов и Лева Черновицын – опера боевые, опытные, с ними не пропадешь. Да и сам он не промах.

– Варнавина работала на комбинате, и Сайко работал на комбинате, – продолжала Татьяна. – Она в бухгалтерии, он на карьере. Возможно, через них проходил канал утечки золота.

– Возможно.

– Если здесь собака зарыта, как ее откопать?

– Утро вечера мудренее, – сказал Пахомов, останавливая машину возле гостиницы.

– Да, конечно.

Он заглушил двигатель, помог Татьяне выйти из микроавтобуса, поставил его на сигнализацию.

Они вместе прошли мимо ресепшена. Миловидная девушка улыбнулась им. Олег подмигнул ей, а у самой лестницы обернулся и увидел, как администратор, глядя им вслед, снимает трубку телефона.

И кому это, интересно, она докладывает об их возвращении, уж не Чащину ли?.. Впрочем, Пахомов был готов к тому, что все в этом городе будет против них. Тот же Тернов мог повести себя как враг…

Олег проводил Татьяну до номера и собрался уходить.

– Ты знаешь… – с непривычным для нее чувством неловкости сказала она и запнулась.

Он остановился, повернулся к ней.

– Этот волк стоит у меня перед глазами.

– Страшно? – улыбнулся он.

– Да как-то не по себе…

Пахомов кивнул, открыл дверь, пропустил Татьяну вперед и зашел в номер вслед за ней. И дверь за собой закрыл. Если женщине страшно, мужчина должен ее успокоить. А процесс этот сложный и непредсказуемый. И, возможно, еще затяжной.

– Есть люди, которые волков вместо собак держат. Охотники, например.

– Волк тебя испугался, – сказала Знаменова без привычного металла в голосе. – Я видела.

– Чащина испугался.

– И Чащина тоже.

– Но я же не оборотень, – улыбнулся Олег.

– Да, но есть в тебе что-то волчье.

– Не знаю.

– Я знаю.

Они стояли близко друг к другу, лицом к лицу. Татьяна прикрыла глаза, потянулась к нему. Щекотливая ситуация, можно даже сказать, опасная. Вдруг у Олега есть женщина, которой он не мог изменить? Вдруг у него нет никакого желания крутить служебный роман? Если он не откликнется на призыв Татьяны, она не простит ему этого. Но у него не было женщины, и служебный роман – очень хорошо. Тем более этот роман мог перерасти в нечто большее.

Их губы встретились. Превращаясь в робкую и беззащитную женщину, Татьяна нежно обвила руками его шею, и Олег поплыл. Он уже был готов утонуть вместе с ней, когда она вдруг оттолкнулась от него.

– Я сейчас! – Татьяна нежно улыбнулась, не глядя ему в глаза.

И упорхнула в ванную. Только она ушла, как в дверь постучали.

Открывая дверь, Олег уже знал, кто за ней стоит, поэтому не удивился, увидев Чащина. Как будто какое-то седьмое чувство подсказало ему. И подсказало уверенно.

– Где Знаменова? – спросил Чащин, исподлобья глядя на него.

– Я за нее.

– Ну, может быть.

– Я вас внимательно слушаю.

– Не здесь. Пошли в бар спустимся.

Пахомов нахмурился. Он так близко подступил к Татьяне, осталось совсем чуть-чуть, и тут вдруг появляется буксир, который пытается оттолкнуть его в сторону. Как тут не злиться?

Но и послать Чащина нельзя. Вдруг он собирается сказать что-то важное? Что, если завтра он уже не захочет открыться перед Пахомовым?

– Я сейчас, – закрывая дверь, сказал Олег.

Он сказал Татьяне, куда уходит, и пообещал вернуться как можно скорей. А когда вышел в коридор, Чащина там не было.

Он сидела за стойкой в пустующем баре. Официант угодливо улыбался, наливая ему. Пахомов подошел, сел.

– Водка, виски, коньяк, ром, джин? – осведомился бармен.

– Водки. Грамм сто.

– От тебя коньяком пахло, – сказал Чащин. – Коньяком и продолжай. За мой счет.

Он заплатил бармену за бутылку «Реми Мартин» двадцать тысяч, не испытывая при этом ни малейшего сожаления. Бутылку он велел оставить, а бармена попросил исчезнуть, и тот даже не пикнул в знак протеста. И денег у Виктора Борисовича много, и власть реальная.

– А у тебя нюх хороший, – сказал Олег, когда официант исчез.

– Как у оборотня… – усмехнулся Чащин. – А может, я и есть оборотень.

– Ты хотел в чем-то признаться?

– Все-таки подозреваешь меня.

– А у меня есть основания?

– Оснований нет. И не будет. А если ложный след возьмете, зачем вы тогда приезжали? Команда у вас, я смотрю, серьезная… Но думаю, ничего такого больше не случится.

Чащин разлил коньяк по бокалам и выпил, не дожидаясь Олега. Затаил дыхание, закрыл глаза, прислушиваясь к запаху и ощущениям. Олег тоже выпил. Коньяк действительно великолепный.

– А может случиться? – спросил он.

– Весна еще не закончилась, а преступник все еще на свободе. Хитрый преступник, коварный. Его голыми руками не возьмешь.

– А весна закончится, и все прекратится?

– Надеюсь. Если у человека психическое заболевание, весной оно обостряется, а к лету входит в стадию ремиссии.

– То есть убийца – псих?

– А кто в здравом уме будет убивать кого ни попадя.

– Так все-таки псих или оборотень?

– Нет никакого оборотня. Есть псих… А если есть оборотень, значит, он псих. – Чащин снова выпил, не чокаясь.

– А если не псих и не оборотень? Если местная мафия резвится?

– Какая здесь мафия? – поморщился Чащин. – Я тебя умоляю, майор!

– Мазай, например.

– Мазай… Дед Мазай и зайцы. Кто там с ним, два-три зайца? И тем прыгать не даем. В городе у нас порядок – ни убийств, ни грабежей. Ну, до недавнего времени…

– Для кого порядок?

– Для людей.

– Для тех, которые на улице Новой живут?

– Для всех людей…

– Видно, на комбинате миллионы платят, если эти «все люди» такие дома на Новой строят.

– Злой ты, майор, – с осуждением качая головой, сказал Чащин. – С тобой как с человеком, а ты в бутылку лезешь.

– Да как-то странно все.

– Что странно?

– Да все странно. А мы еще даже работать не начали.

– Убийцу нужно искать, а вы на улицу Новую лезете.

– А если убийца там живет?

– Может, и там… Я же тебе не зря на волка показал. Может, хозяин этого волка шалит… – Чащин взял паузу, ожидая реакции со стороны собеседника.

Но Пахомов промолчал. И выпил. Похоже, Чащин действительно боялся, что следствие свернет на улицу Новую и перевернет вверх дном весь калашный ряд. И такие свиные рыла оттуда полезут… Боится Чащин, потому и кормит всех оборотнями да психами. На хозяина волка вот собирается стрелки перевести… Варнавину отрабатывать надо, Сайко – всех, кто там еще мог иметь отношение к драгметаллам. Пробивать связи, находить частности, выводить из них общности, глядишь, пазлы и сложатся в картину.

Чащин выпил, немного подождал и снова потянулся к бутылке. Он молчал, ждал, когда заговорит Пахомов. Но тому не о чем было говорить с человеком, которому невыгодна правда. Для того Чащин и пришел, чтобы запудрить ему мозги. Поэтому допрос ни к чему не приведет, а раз так, то лучше молчать.

Олег выпил, поднялся со стула.

– Пойду я.

– Уже? – Чащин мрачно глянул на него, с напряжением думая о чем-то своем.

– Пора.

– Ну, давай… Завтра ко мне, как обещали.

Чащин снова потянулся к бутылке. Пахомов еще не ушел, а он уже, казалось, потерял к нему интерес.

Знаменова встретила его в халате на голое тело. И не позволила ему рассказать про Чащина. Не для того она ждала, изнывая от волнения. Не для того готовила постель…

Она оказалась страстной женщиной. И в постели была настолько же горячей, насколько могла казаться холодной в жизни. А когда страсти утихли, Олег понял, что в его жизни начинается новый этап. И хорошо, если никто и никогда не разлучит его с Татьяной.

Глава 4

Над ухом зазвенело, в ожидании укуса дрогнул нерв. И только комар коснулся щеки, как рука сама по себе пришла в движение и прихлопнула крылатого наглеца. В тот же момент и Татьяна шлепнула себя по щеке. Это было бы смешно, если бы не было печально. Вокруг тайга с ее комариными полчищами, а посередине – покойник. Егеря истыкали ножом в нескольких шагах от его избушки. Это случилось ночью, а тревогу подняли днем. До Знаменовой информация дошла с запозданием. Пока добрались до места, уже и вечер на носу.

На месте работала местная следственно-оперативная группа. Следователь в деле, криминалист, судмедэксперт, оперативники – все как положено. Знаменова здесь как будто и не нужна. Да и Олегу со своими помощниками делать здесь нечего. Работа со свидетелями отпадает по причине отсутствия таковых. Кого искать? За кем бегать? Тем более что след преступника давно уже остыл.

– Бортников Юра, – сказал Тернов, кивнув на израненный труп. И показал большой палец правой руки. – Вот такой мужик был!.. Кедровочку какую гнал! Любо-дорого!..

– Может, выпивал с кем? – спросил Пахомов.

Он уже был в избушке. Вещи на месте, не разбросаны, никаких следов пиршества. Кровать разобрана, и сам егерь был в исподнем. Набросил ватник, сунул ноги в сапоги, пошел открывать дверь.

Крови на пороге не было, след начинался метрах в двух от дома.

– Да нет, он по вторникам не пил. Ну, если только в одиночку. Или с волками.

– С волками?

– Ну, это я в шутку… Волков отстреливать время от времени нужно, а Юра не любил это дело. Он волков не трогал и другим обижать не позволял. Он их не трогал, и они с ним в мире жили… А люди к нему по пятницам ездили. – Тернов кивнул в сторону баньки, которая стояла в стороне от дома, у ручья, из которого можно было брать воду.

– Может, в баньку кто-то приехал?

– Может быть.

– Своему он кому-то открыл, – сказал Пахомов.

– Свои не убивают, – качнул головой Тернов. – Убить мог тот, кого он за своего принял.

Тело было изранено со всех сторон. И в живот били, и в спину. И пока трудно судить, куда нанесли первый удар. Возможно, в живот. Если так, то ударили неожиданно. Бортников явно не ожидал подвоха.

– И кто это мог быть?

– Если бы я знал, меня бы здесь уже не было, – усмехнулся Тернов.

– Он один здесь работал?

– Один. Один как бобыль. Ему помощника предлагали, отказался.

– Почему?

– Ну, во-первых, помощник непутевый. А во-вторых, он одиночество любил.

– Холостой, разведенный?

– Да была у него баба. В Косовке, здесь недалеко… – в раздумье нахмурился Тернов. – Может, из-за нее?

– Замужем баба или так?

– Вдова. Алла Голикова. Местная колдунья.

– Колдунья?

– Мужиков только в путь околдовывает. К ней на отшиб не только Юра захаживал… А знаешь, съезжу-ка я в Косовку!.. Лепехин!

Тернов взял с собой опера и был таков. Пахомов с ним не поехал. И надо было бы с местной охотницей на мужиков поговорить, но не хотелось оставлять Татьяну без прикрытия. И вообще, нельзя группу распылять. Чутье подсказывало, что им нужно держаться вместе.

Пахомов направился в баню, внимательно глядя себе под ноги. Мало ли, вдруг следы крови обнаружит или даже окровавленный нож. Но ничего подозрительного на пути не попалось, и в бане было чисто. Печь холодная, сухие дубовые и можжевеловые венички гроздьями в предбаннике висят, источая крепкий аромат сухих листьев и хвои.

И доски в бане сухие. Воды в котле и в кадушке нет. Как минимум два дня здесь не парились. И не готовились к банному дню.

Он собирался выходить, когда появилась Татьяна. Прижалась к нему в предбаннике, поцеловала в губы, но тут же отстранилась.

– Запах какой!

Она протянула руку, пощупала ближайший к ней можжевеловый веник.

– И комаров почти нет.

– Точно, нет!

– Хвойный запах комаров отгоняет. А если веничек еще и пожечь, их совсем не будет.

– Ну, жечь пока не надо, – сказала Татьяна, опускаясь на лавку в предбаннике. – И так хорошо.

Олег сел рядом, обнял ее, она положила голову ему на плечо.

– Хорошо здесь, уходить не хочется.

– Можно заночевать. И баньку затопить.

– Ну нет! – встрепенулась она.

– Душу неприкаянную боишься или оборотня? – усмехнулся он.

– Ну, с душой бы я поговорила, может, узнала бы что. А насчет оборотня…

– Или психа.

– Или психа, – кивнула Татьяна. – Восемнадцать ударов ножом – зачем такая жестокость?

– Чащин в гостинице ночь провел. Надрался в хлам и спать лег.

– Все-таки на Чащина грешишь?

– Он сказал, что весна еще не закончилась. Сказал, что еще всякое случиться может. Случилось… То ли накаркал, то ли заказал…

– Кого заказал? Бортникова? Зачем?

– А чтобы подозрения от себя отвести. Он же в гостинице ночевал, и это легко подтвердить. Камеры там, все такое…

– Да нет, вряд ли… – качнула головой Знаменова.

– Так я не утверждаю, я предполагаю.

Дверь открылась, в проеме показался Духов:

– А-а, вот вы где!

– Ты или заходи, или дверь закрывай, – сказал Олег.

– Ехать пора. Местные уже загрузились.

– А труп? – поднимаясь, спросила Татьяна.

Спецмашина, которую ждали, так и не появилась. Но следователь Ирошников принял волевое решение: он велел упаковать покойника и поместить его в свой микроавтобус.

Вместе с телом уехали все местные сотрудники. Остались только московские.

– И мы поедем, – сказала Знаменова, глядя вслед уезжающей «Газели».

Группа погрузилась в микроавтобус, Черновицын сел за руль. Духов открыл окно, с затаенной иронией нашептал на свою ладонь и подул на нее.

– Что это значит? – насмешливо спросил Олег.

– Да вот, вопрос здесь оставил. Зачем, спрашивается, вообще сюда приезжали?

– Кому ты вопрос оставил, с того и спрашивай. Жди, когда леший тебе с ладони ответ надует.

– Леший?

– Ну, ты же лешему вопрос оставил.

– Да ну вас к лешему! – воскликнул вдруг Черновицын.

И судя по звучанию его голоса, расстроен он был всерьез.

– Что случилось? – забеспокоилась Знаменова.

– Да не заводится! – Лева провернул ключ в замке зажигания, но стартер не подавал признаков жизни.

– Аккумулятор сдох? – спросил Духов.

Черновицын предпринял очередную попытку, но так ничего и не добился.

– Толкнем!

Дорога шла слегка под уклон, коробка передач в машине механическая, поэтому завести двигатель можно было с толкача. Но, увы, не получилось. Видимо, искра потерялась где-то в проводке. А может, свечи навернулись.

– И что делать? – спросила Татьяна.

– Эвакуатор вызывать.

Что-то подсказывало Пахомову, что поломка не случайна. Возможно, кто-то нарочно вывел машину из строя. Но зачем? Может, кто-то из местных пошутил? Чтобы московских позлить. Хорошо, если так.

– Нет зоны действия сети. – Знаменова щелкнула пальцами по дисплею своего мобильника.

– Меня это почему-то не удивляет.

Машина сломана, связи нет, а уже темнеть начало. А до города километров тридцать. До ближайшей деревни, куда уехал Тернов, километров десять, но по пути к ней можно заблудиться. Еще немного, и лес погрузится в темноту, наполненную злобными насекомыми.

– Как же Бортников с миром общался? – спросил Духов. – Может, у него спутниковый телефон был? Или хотя бы радиостанция?

Но ничего такого в доме не нашлось.

– Может, лешего снарядить, он вмиг до города доскачет, – пошутил Духов.

Но вместо улыбок вызвал этим только косые взгляды. Какие-то уж очень невеселые шутки у него. Но винить его, в общем-то, не в чем. Про лешего первым заговорил Олег. Может, потому и машина не завелась.

– Здесь заночуем, – осматривая дом, сказала Татьяна.

Печь делила избу на две части: в одной половине Бортников спал, в другой у него стояла простейшая одноконфорочная плита, подключенная к баллонному газу. Стол здесь был, скамейка, на полках стояли жестяные банки с крупой, мукой и солью. А в погребе нашелся целый ящик с тушенкой и несколько банок с соленьями.

– Кашеварить буду я, – сказала Знаменова, с мягкой улыбкой глянув на Олега. – На тебе – охрана и оборона.

– Это само собой.

Хорошо, если двигатель вывели из строя злые шутники. А если кто-то заманивал их в ловушку, которой могла стать эта деревянная изба? Ее могли закупорить со всех сторон, обложить хворостом и поджечь. Вряд ли это кому-то нужно. Зачем тому же Чащину убивать «важняков»? Кроме жестокого геморроя он ничего этим не добьется… Но в любом случае ушки нужно держать на макушке.

Дом был без электричества, но в сарае стоял старый, возможно, еще с довоенных времен, дизельный движок, подключенный к генератору. Его завели, в дом подали свет, Черновицын настроил маленький черно-белый телевизор.

Но очень скоро Пахомов решил выключить генератор: слишком уж громко он работал. Этот звук вызывал чувство дискомфорта, казалось, что к дому кто-то незаметно подкрадывался. К тому же свет в доме притягивал комаров, от которых уже не спасали еловые ветки, которые нарубил Духов – и для запаха, и себе на постель.

Спать легли в десятом часу. Первое время Татьяна сторонилась Олега, но потом все-таки подлегла к нему. Их отношения уже перестали быть тайной, глупо было стесняться. Тем более спали они в одежде.

Черновицын таился где-то возле дома, высматривая возможную опасность, Духов ворочался на своих еловых лапах, накрытых брезентовым плащом.

– У тебя что, вши завелись? – спросил Олег.

– Нервные… И как люди в старину жили? Без света, без канализации…

– Зато в семье по семь-восемь детей было.

– Если я вам мешаю, так я выйду, – сказал Костя.

– Кто тебе сказал, что мешаешь? – усмехнулся Пахомов.

– А я опер или где? У меня дедукция, как у молодого… Может, правда, на холод сходить?

Духов поднялся, надел плащ, на котором лежал, и направился к двери.

– Тихо там на улице, внимание не привлекайте.

Олег служил в спецназе МВД, участвовал в боевых рейдах по вражеским тылам. Он знал, как подкрадываться к объектам противника, как снимать часовых. И он откровенно не понимал командиров, которые выставляли часовых чисто для проформы, заставляя их двигаться по заданному маршруту. В боевых условиях часовой не должен находиться на виду, нельзя ему привлекать к себе внимание. Не зря же существует такое понятие, как «секрет». Охранение должно вестись тайно, скрытно. Именно такую задачу и получил Черновицын. Он мужик исполнительный, за него можно не переживать, да и Духов сомнений не вызывал.

– А мне здесь нравится, – прижимаясь к Олегу, прошептала Татьяна. – Жила бы здесь с тобой и ни о чем бы не жалела.

– А как же служба?

– Ну, в городе, конечно, лучше… Если, конечно… – Она запнулась.

– Что конечно?

– А вдруг ты меня оставишь? – Ее голос дрогнул.

– Мне уже тридцать пять. Пора остепениться.

– Да, это хорошо… – в раздумье, неторопливо проговорила она.

– В любви я тебе признаюсь потом. Когда выберемся отсюда.

– Не надо признаваться. – Татьяна еще крепче прижалась к нему. – Если любовь есть, то не надо… И я буду молчать… Пока мы не выберемся отсюда, буду молчать, – немного подумав, добавила она. – Уже молчу…

Она задвигала тазом, притираясь к нему всем телом, устроилась, закрыла глаза и затихла. Даже в темноте была заметна улыбка на ее губах. Так бывает с женщиной, которая нашла свое счастье. И Пахомов улыбнулся ей. Именно такая женщина ему и нужна, и хорошо, что, наконец, они вместе. И ничего не случится с ними. Если и есть мафия в Волкобойске, то все равно над городом светит счастливая звезда, и под ней не может случиться беды.

Завтра за ними приедут, они вернутся к работе, раскроют преступления и уедут в Москву. Но в любви Олег признается еще до того. Он очень быстро созреет для этого. Есть чувство, что это случится завтра. Или даже сегодня. Если, конечно, он не заснет…

А спать надо: через три-четыре часа на пост. Если разбудят. А то вдруг заснут черти…

Но Духов не заснул. Он тихонько зашел в дом, приблизился к Олегу, тронул его за плечо. Пахомов резко распахнул глаза, но Костя уже куда-то исчез.

Ночь, в окно льется мягкий лунный свет, в котором плавают тени от веток. Олег лежал на спине, в обнимку с ним тихо посапывала Татьяна. А где Костя? Олег видел, как он входил в дом, шел к нему. Он «видел», но глаза тем не менее раскрыл. Значит, он лежал с закрытыми глазами. Он не мог видеть Духова. Привиделось ему все.

Духова не было в доме. И место на печи, которое облюбовал для себя Черновицын, пустовало. Пахомов глянул на часы – половина второго. Это время, когда ему нужно заступать на пост. Но почему его не будят?