КГБ. Мифы и реальность. Воспоминания советского разведчика и его жены

Консульское управление МИД находится в отдельном доме во дворе высотного здания. Расположено оно так потому, что туда приходят много иностранцев по консульским вопросам.

Стажировка в Консульском управлении проблемы не составляла. Там две трети сотрудников – «подкрышники». «Подкрышники» – это сотрудники КГБ и ГРУ, работающие постоянно «под крышей» МИД, ТАСС, АПН, Комитета по науке и технике, различных газет и т. д. Только орган ЦК КПСС газета «Правда» не используется разведками в качестве учреждения прикрытия. Это запрещено ЦК.

Между «подкрышниками» КГБ и ГРУ существует довольно большая разница. КГБ направляет под крышу в основном ненужных сотрудников. Например, вернулся офицер из загранкомандировки без результатов, особых способностей не проявив. Все простые должности в его отделе заняты, другие отделы его брать не хотят, и вот тогда спасает учреждение прикрытия. Сотрудники ПГУ, уходя «под крышу», никакой работы в КГБ не ведут. Они только посещают партийные собрания раз в месяц и приходят в ПГУ за получением разницы в зарплате, которая в КГБ выше, чем в других учреждениях. В Управлении «С» «подкрышники» от ведения разведработы не освобождаются. Они работают половина на половину, и толку от них, как правило, нет ни там, ни здесь.

В ГРУ – дело другое. Те направляют «под крышу» своих самых лучших офицеров, считая, видимо, что это обеспечивает их лучшую зашифровку. Но это полная иллюзия, так как во всех учреждениях каждому известно, кто есть кто.

В моем направлении было два «подкрышника», работавших в Консульском управлении МИД, – полковник Виктор Ганыкин и подполковник Николай Снетков. В личном плане они были отличные ребята, с чувством юмора, добрые, готовые помочь. Но в плане работы… Их карьеры когда-то раньше застопорились, и они перестали обращать на них внимание, следуя типичной философии советских служащих: «Зарплата та же, а ответственности меньше. А полковниками мы все равно будем».

Вот этим-то ребятам и было поручено ввести меня в курс консульского дела.

По существующим правилам, сотрудник КГБ, выезжающий за границу в качестве дипломата, должен просидеть в МИД не менее трех месяцев. В основном это правило выполняется, но в моем случае было решено, что двух недель стажировки вполне достаточно.

Ганыкин и Снетков привели меня в Консульское управление МИД, представили начальнику отдела Среднего Востока Аганину и сказали, что они берут мою подготовку под свой контроль. Аганин не возражал.

Проводя меня по коридорам управления, мои ребята говорили, указывая на попадавшихся нам людей: «Этот наш, этот из ГРУ, этот наш…»

– А чистые мидовцы здесь есть? – спросил я.

– Конечно, есть, – был ответ, – но они сидят по своим кабинетам и пишут бумаги. Должен же кто-то писать эту дребедень. Чистые здесь сидят на руководящих должностях. МИД ни нашим, ни ГРУ руководящих должностей не дает.

Я просидел в комнате два дня с каким-то чистым, читая инструкции по консульским вопросам. После этого я провел три дня в визовой секции, где мне показали, как оформлять советские визы. Одновременно за это время был подготовлен мой дипломатический паспорт. Это темно-зеленая книжица с фотографией, гербовой печатью, фамилией и указанием дипломатического ранга. Мой паспорт был подписан офицером из моего отдела в КГБ, который был «подкрышником» в паспортном отделе Консульского управления МИД.

В конце недели в пятницу моя стажировка была закончена. До этого меня предупредили, что «по традиции» я должен устроить обед для своих ребят и «чистого», который подписывал лист завершения моей стажировки. И вот в последний день мы с обеденного перерыва отправились отобедать в шашлычную на Арбате. Обед удался и закончился только к вечеру.

* * *

Наконец моя подготовка подошла к концу. Я вернулся в Управление «С» и наметил план работы на срок командировки. Поскольку дело агента «Тимура» было нами прекращено, мне на связь передавался всего один агент «Рам» – афганский консул в Тегеране. В остальном предстояло начинать с нуля. Основными объектами заинтересованности моего отдела в Иране были учреждения регистрации гражданского населения и отдел загранпаспортов. Предстояло также продолжать работу по консульскому корпусу Тегерана, освещению всех изменений в документальной обстановке в Иране, вести контроль за изменениями в режимах всех пограничных КПП страны. Для нелегалов нужно было вести контроль за положением иностранцев в Иране и так далее.

Задания мне по 7-му географическому отделу Управления «С» были не очень обширны, поскольку число оперработников линии «Н» (так называется нелегальная разведка в загранрезидентурах) увеличивалось и туда направлялся сотрудник 7-го отдела. Это был Сергей Павлович Харлашкин, лет 60, полковник, маленького роста, с седоватыми волосами и испуганным выражением в глазах. Он производил впечатление придавленного жизнью человека. Вся предшествующая карьера Харлашкина прошла в контрразведке. Он выезжал в загранкомандировки в Голландию и владел только языком этой страны. У него не было даже английского языка, не говоря уже о персидском. А ведь основным его заданием было осуществление работы по поддержанию связи с нелегалами. Он пришел в 7-й отдел недавно по протекции начальника этого отдела Петра Шеина. Ему предстояло работать «под крышей» советского госпиталя в Тегеране в должности заместителя директора по административной части. Всем было ясно, что руководство направляло Харлашкина в Тегеран с тем, чтобы он снабжал их дорогостоящими дефицитными западными лекарствами. Было ясно и то, что вся работа ложилась на мои плечи. На Харлашкина рассчитывать не приходилось, и мне об этом и прямо, и косвенно намекали вышестоящие начальники.

Перед отъездом мне опять пришлось проходить собеседование в ЦК КПСС. Оказалось, что и сотрудников КГБ выпускают за границу только с разрешения ЦК. Это правило распространяется также и на нелегалов. На этот раз беседу со мной в ЦК проводил Александр Васильевич Поляков. До ЦК он был дипломатом и специализировался по Ирану. С Александром Васильевичем мне предстояло встретиться и в будущем.

* * *

– Твой отъезд в Тегеран намечен на 11 июня, – сказал начальник моего направления Исмаил Алиев. – Теперь твоя задача достать билеты на поезд Москва – Тегеран.

– Как это «достать»? – удивился я. – Разве у разведки КГБ нет брони на билеты для отъезжающих сотрудников?

– Бронь есть только для высшего начальства, – довольно зло ответил Исмаил. – Я тоже должен изыскивать свои личные возможности, когда еду в командировку, вот и ты найди.

Я был очень удивлен таким поворотом дела. Это было совершенно против всякой логики. Значит, если я лично не достану себе билеты, то мой отъезд в официальную командировку будет сорван? В это было трудно поверить, но такова действительность.

Поскольку я выезжал в командировку под дипломатическим прикрытием, то требование на билет мне было выдано в МИДе. В Советском Союзе билеты на самолет или поезд для поездки за границу свободно не продаются. Выезжающий должен иметь официальное требование командирующей организации. С требованием МИДа я пошел в международные кассы, расположенные недалеко от КГБ, в гостинице «Метрополь». Там мне ответили, что билетов на поезд нет. На мой вопрос, когда они будут, сказали, что примерно месяцев через шесть. Я попытался объяснить кассирше, что я из МИДа и еду в официальную командировку.

– А мне вы хоть будете из КГБ, – флегматично ответила девица, видимо, привыкшая к такого рода ситуациям, – нет билетов, и все тут.

Я доложил Исмаилу, что билетов на назначенный день не было и ждать придется довольно долго.

– Изыщи возможности, – опять сказал он, – ты же разведчик.

– У меня таких возможностей нет, – ответил я, теряя терпение, – разведчиком я стал не для того, чтобы использовать свои знания для заведения знакомств в билетных кассах и дачи взяток. Нет билетов, значит, нет.

Действительно, до этого времени моя жизнь складывалась так, что я не был вовлечен в коррупцию. Будучи человеком прямым и честным, я не принимал все это жульничество. Это было также одной из причин моего согласия работать в КГБ. И вот оказалось, что КГБ не только от этого не защищен, но и зависит даже в официальной деятельности. Я этого принять не мог.

Положение спас Коля Снетков, у которого везде были связи. Он сказал, что устроил мне билет на поезд на назначенный день, для чего ему пришлось купить коробку шоколадных конфет знакомой кассирше. Это был намек, что я у него в долгу.

Незадолго до моего отъезда меня вызвал к себе заместитель начальника Управления кадров КГБ Гуменюк. О причинах этого вызова никто ничего не знал, и это настораживало. Неожиданные вызовы в кадры обычно ничего хорошего не предвещают. Но страхи оказались напрасными. У Гуменюка в тегеранской резидентуре КГБ сын работал шифровальщиком, и отец использовал мой отъезд для того, чтобы передать сыну коробку с продуктами питания. Он сказал, что хотел только заручиться моим согласием, а коробку подвезет прямо к поезду.

За день до отъезда, несмотря на официальный запрет, я устроил проводы для сотрудников своего направления в ресторане «Берлин». Все прошло довольно пристойно. Было много шуток и последних напутствий. Все понимали, что мне будет тяжело начинать в свете успехов моего предшественника. В конце вечера было решено, что Володя Налитов поедет проводить меня на вокзал и поможет с погрузкой вещей.

11 июня в доме была суета, последние сборы, приходили попрощаться друзья и родственники. Поезд отходил с Курского вокзала в 9 часов вечера. Мы решили приехать туда заранее, чтобы избежать возможных неожиданностей. Вещей было довольно много, четыре чемодана и несколько коробок из-под виски. На вокзале мы спокойно выгрузились на указанной платформе и стали ждать поезд, до отправления которого оставалось часа полтора. Неожиданно для меня появился Исмаил с женой. Он сказал, что они решили прийти и еще раз сказать «до свидания» и, может быть, чем-то помочь. Это было очень любезно с их стороны. Вскоре появился Гуменюк с женой, они принесли посылку для своего сына. Платформа постепенно заполнялась людьми, отъезжающими в Иран. В основном это были советские специалисты со своими огромными чемоданами. За время ожидания ко мне подошли несколько человек и попросили взять посылки для их детей, работающих в посольстве, и я брал. Все шло нормально, но поезд все не подавали. И вот, когда до отправления оставалось 15 минут, по радио вдруг объявили, что наш поезд вместо четвертой платформы, на которой мы его ожидали, подается на восьмую платформу. Началась паника. Все схватили вещи и рванули. Нам предстояло спуститься по лестнице и по тоннелю добежать до восьмой платформы. Вот здесь мне стало ясно, что было просто везением, что меня провожали несколько человек. Все мы, включая и женщин, схватили все, что попалось под руки, и понеслись на восьмую платформу. Заместителю начальника Управления кадров КГБ достался самый тяжелый чемодан, но он держался молодцом. Взмокшие, мы добрались до восьмой платформы, где нас ожидал новый сюрприз. Два международных вагона, идущие в Тегеран, находились в головной части состава и на платформу не попали, она была слишком короткой. Это означало, что нам предстояло грузиться с земли, откуда высота до двери вагона была метра полтора. До отхода поезда оставалось пять минут. Творилось что-то ужасное. В дверях вагона была давка. Проход был забит огромными чемоданами специалистов. Открыта была только дверь в одном конце вагона. Проводников нигде не было видно. Люди лезли в вагон через окна, стараясь протащить за собой чемоданы. Все это казалось нереальным и напоминало сцену из фильма о Гражданской войне, в которой последний пароход увозил из Крыма остатки разбитой белой армии.

Мне и Налитову удалось с боем прорваться в вагон и затащить в купе пару чемоданов. Володя остался укладывать вещи, а я помчался за остальными. Вдруг поезд пошел. Раздались крики и визг женщин. Толпа обезумела. Кто-то рванул стоп-кран. Состав остановился, опять пошел, опять стоп-кран. Пройти назад в вагон не было возможности. Узкий проход занял дюжий работяга и пропускал только свои чемоданы. Остальных, включая и женщин, он просто отшвыривал ногами. Мне тоже досталось ногой в грудь, и я слетел с подножки на землю. Я уже был готов рвануться в атаку, как вдруг этот работяга, распластав перед собой руки, в позе хорошего ныряльщика вылетел из прохода и грохнулся на землю. В дверях стоял Налитов, который вышиб хама пинком под зад.

– Вот это консул из нашего посольства в Тегеране! – крикнул он в толпу, указывая на меня. – И если сейчас же бардак не прекратится, то ни один из вас границу не пересечет!

Таких прав у меня, естественно, не было, но в тот момент это подействовало, охладило головы, и нам удалось закончить посадку относительно спокойно. У меня было отдельное двухместное купе, очень маленькое, с двумя полками по одной стороне. Сразу после отправления оно было завалено вещами, и мне понадобился еще час, чтобы все разместить.

Наверное, можно сказать, что весь год подготовки Володи к работе в резидентуре я тоже готовилась, но по-своему.

Например, побывала в знаменитом здании на площади Дзержинского и познакомилась со всеми сотрудниками комнаты 601. Позже мы все были знакомы семьями, я знала и жену Коли Снеткова, и жену Вити Ганыкина, а не только жен тех, кто непосредственно работал на Лубянке. Это, как я думаю, была заслуга Исмаила, он сплачивал коллектив, у всех были дружеские отношения с ним, с его семьей, друг с другом. А это дорогого стоит в ситуации, когда есть определенная конкуренция, иногда довольно серьезная.

Была на «смотринах» – это мероприятие КГБ из тех, которые я назвала раньше формальными и глуповатыми. Володя привез меня на Комсомольский проспект к дому, в котором или рядом с которым находился известный в то время магазин «Дары природы». Он сказал, что со мной хотят побеседовать. Назвал мне номер квартиры и остался ждать меня в машине.

На звонок дверь мне открыла немолодая скромно одетая женщина. О чем говорили? По-моему, вообще не говорили, кроме «здравствуйте» и «до свидания». Наверное, она была сотрудником КГБ на пенсии и ей так давали не скучать и, возможно, что-то заработать. Ее задачей было выяснить, буду ли я ржать как лошадь, громко икать за столом, сморкаться в салфетки и скатерть и расхаживать везде в засаленном на пузе и грудях халате. Я проверку выдержала, не совсем дура, при ней ничего подобного не делала (с трудом сдержалась!), а одета была со вкусом и по тем временам и дорого.

Потом в Тегеране вспоминала эту женщину, встречаясь с экземплярами в мужских носках и пластиковых тапочках и в бигуди с полиэтиленовым пакетом на голове в центре города. Куда же смотрели все «проверяющие»? Или эти дамы, так же как и я, усыпили бдительность контролеров? За державу было обидно.

После возвращения из Ирана мы купили машину. Нет, не «Мерседес», как учил Димитров, а «Жигули ВАЗ-2111». И не на накопленную за год ценой полуголодного существования валюту. Просто моей тете предложили на работе машину, на их НИИ пришла разнарядка аж на две(!) машины, а денег ни у кого не оказалось. Она предложила нам купить машину, и мы согласились, тем более что с деньгами помогла Володина мама.

Как только появилась машина, мы начали путешествовать. Сначала потихоньку объездили то, что теперь называется «Золотое Кольцо». Конечно, даже дорог не было, от Суздаля доехать куда-либо было проблематично, но нас это не пугало. А в один день решили поехать навестить Юру и Раю Венедиктовых в Ленинград, а оттуда поехать в Прибалтику. Первый прибалтийский город для нас был Нарва. Мы заночевали в гостинице в центре. Утром подошли к машине, открыли дверь и увидели картину, которая нас потрясла. В машине все было на месте, и даже предметы фирменной одежды, которая тогда очень ценилась. Но все в салоне было измазано кефиром, из пакета, купленного нами на завтрак и оставленного в машине. Это было просто желание напакостить. Надо ли говорить, что единственной машиной с московскими номерами на стоянке была наша.

Для меня Прибалтика не была совсем пустым звуком. До 6 лет я жила в Новой Вильне, папа преподавал там в военной школе, и, пусть отрывочные, воспоминания у меня остались очень яркие. Мы жили в ДОСах, без охраны, но я помню, как все переживали, когда на Замковой горе нашли двух убитых солдат. Это было. И еще костел на возвышенности, он доминировал над всей местностью, потрясая своим величием. А что говорить о магазине «Детский мир» в центре Вильнюса, недалеко от башни Гедимина, в то время почти разрушенной. И, конечно, мы заехали в Вильнюс. Но этого было мало. На экраны вышел «Мертвый сезон» с Банионисом в главной роли, а он из Паневежиса, и мне захотелось посмотреть, что это за городок и как выглядит городской театр. Заехали, посмотрели. Здесь же, в центре, видимо, центральный ресторан, модная в то время «стекляшка». Заходим, садимся за столик. Все очень чисто, аккуратно. Мы просидели около 45 минут, и к нам никто не подошел. Володя первый сообразил, что происходит:

– Идем, они нас кормить не хотят.

Рига. Сняли дом прямо на берегу, город рядом. И то, что каждый раз, когда мы проходили мимо сидящего на скамейке отца хозяина дома, он говорил нам с ненавистью: «Оккупанты!» – нас не расстраивало. Сноха деда просила нас не обращать внимания, вот мы и не обращали. Мне кажется, что мы не воспринимали все эти моменты серьезно, страна была единая и все люди одинаковые, русские. Так и хочется сказать: «Дураки!» А те, кто знал и был информирован обо всем, они тоже не обращали внимания и жили как курортники? Сейчас все видят результаты.

Но ничто не могло испортить наши впечатления от красоты старой Риги, от вкуса молочных продуктов с рынка и радости от путешествия.

Вернулись домой мы через Белоруссию, навестив еще одних наших друзей в Минске.

В один из дней я стала просить Володю отвезти меня куда-то, а он вместо ответа протянул мне ключи от машины.

– Зачем мне ключи, я же не умею водить машину? – спросила я.

– Иди учись, получай права! – совершенно спокойно сказал он.

Мне самой это даже в голову не приходило, в 1976 году женщина за рулем в Москве была явлением исключительным, особенно если ты не звезда советского экрана или не прима Большого театра. Володя не заставлял меня, но умело направил в нужное русло. Жена разведчика должна водить машину, мало ли что, вдруг пригодится.

Водительские курсы существовали только при ДОСААФ, и попасть на них было довольно сложно, я проявила настойчивость и попала. Не зря семья Володи прозвала меня «еврейской ракетой» – для них определяющим мою национальность стало отчество Львовна, а энергичной я действительно была, не пробивной, а просто легкой на подъем, раз надо получить права, я пойду учиться.

Женщин на курсах практически не было, всего две на всю группу. Нас особо не напрягали с изучением двигателя и ходовой части, но я все равно что-то усвоила и в дальнейшем уже у «Волги» сама проверяла уровень масла и ставила на место слетевшую крышку трамблера.

Экзамен по вождению я сдала с первого раза. Володя привез меня на экзаменационную площадку у автоцентра на Варшавском шоссе, посадил за руль, и несколько раз мы проехали маршрут, он обращал мое внимание на все дорожные знаки, которые могли быть мною пропущены во время экзамена из-за невнимательности или волнения.

Дата получения мною водительского удостоверения – 1977 год.

В Тегеране за руль мне пришлось сесть только один раз. Мы были в гостях у сотрудника посольства (не резидентуры) в загородной резиденции посольства. Вполне естественно, что все выпивали. Хозяин отключился первым полностью. Нетрезвая хозяйка стала проявлять интерес к Володе, что было для меня совсем не удивительно, мало кто из женщин не заглядывался на моего мужа. И Володя явно не был против. В этой чудной обстановке абсолютно трезвой была только я, и, чтобы не допустить перехода банкета в иную плоскость и уехать домой, я села за руль нашего «Пежо». Первым делом я съехала в глубокий арык, еще не выезжая из Зарганде. Володя спокойно вышел из машины и каким-то чудом вернул ее на дорогу. Советская женщина за рулем на Шахвее в Тегеране – почти фантастический сюжет. Мы подъехали к посольству, за углом забора Володя пересел на водительское место, и мы благополучно въехали в ворота.

Второй раз, к счастью, мне не потребовалось мое умение водить машину. Это было в один из напряженнейших дней серии нападений на советское посольство. Мы жили в городе. Уходя, Володя сказал мне:

– Вот ключи от машины. Если нас возьмут или начнется резня, садись и уезжай на север. Бак полный.

Я была растеряна. Он сказал это и ушел в посольство, произойти могло все что угодно. А я не знала, какие улицы и дороги ведут в Тегеране на север и как все это может выглядеть вообще. Слава богу, обошлось. Через несколько часов позвонили из посольства и сообщили, что все закончилось, все живы и здоровы.

Володины коллеги приезжали к нам в гости, и появление еще одного, с которым я не была знакома, меня не удивило. Молодой, как и мы, мужчина. Очень привлекательное лицо, отличная фигура. Звали его Петр. Мы провели вечер вместе, общались, смотрели что-то по телевизору, пили чай. Когда он собрался уходить, мы пошли его провожать.

Была зима, но мороза не было, снег падал огромными хлопьями, похожими на куски ваты. В свете уличных фонарей это выглядело сказочно.

Именно эту нашу с Володей пятнадцатиминутную прогулку от остановки до дома я ощутила и запомнила как момент абсолютного счастья.

Позднее Володя поинтересовался моим мнением о Петре:

– Он тебе понравился? Какое он произвел на тебя впечатление?

– Хороший. Приятный. Но, на мой взгляд, слишком сдержанный, даже стеснительный, – ответила я.

– А он знает несколько иностранных языков на уровне родного и специалист по истории европейского искусства. И вообще очень образованный человек.

– Почему же он не раскрылся, ничем себя не проявил? Выглядел скучным занудой, – я искренне удивилась.

Через несколько месяцев Володя спросил меня, помню ли я Петра. И после моего утвердительного ответа сказал, что Петра готовили в нелегалы, но нелегалом он не будет. И только из книги Володи я узнала подробности появления этого человека в нашем доме. Володя сократил русский вариант книги, и рассказ о подготовке нелегалов он убрал, но я процитирую его именно касательно этой конкретной истории:

«…кандидаты (в нелегалы) наверняка не знают, что большинство тех, с кем они сталкивались в обычной жизни в период подготовки, были подставлены 3-м отделом. Оказание помощи 3-му отделу в подготовке нелегалов входит в обязанность каждого офицера Управления “С”. Создается ситуация, в которой или сотрудник Управления “С” “случайно” знакомится с кандидатом, или кандидату дается задание завязать знакомство с определенным человеком. Мне пришлось принять участие в такой “игре”. Кандидату было сказано, что я являюсь сотрудником МИДа и подозреваюсь в распространении антисоветской литературы. Он должен был “случайно” со мной познакомиться во время моего “обеденного перерыва” в одном из кафе недалеко от МИДа. Так и случилось. У нас завязались дружеские отношения, в результате которых он доложил своему руководству, что, по его мнению, “подозрения” против меня являются необоснованными. После каждой нашей встречи я писал отчет о поведении кандидата со своими замечаниями. Вместе с офицером 3-го отдела мы анализировали отчеты кандидата о встречах и планировали следующие действия».

В моей записной книжке тех лет остался телефон Петра. Больше я ничего о нем не слышала.

По прошествии стольких лет я абсолютно точно знаю главное событие этого года и всей моей жизни – я приняла крещение. Желание креститься пришло, видимо, ОТТУДА, именно Богу было известно, какие испытания ждут меня. Удивительным было то, что Володя не только не возражал, но принял это с одобрением и сам отвез меня, брата моей мамы и его жену в Тулу, ее родной город.

Мы подъехали к храму Двенадцати Апостолов. Володя остался ждать нас в машине.

– Вы ведь быстро, только все узнаете, когда, как и можно ли в принципе, – сказал Володя.

– Да, жди, мы недолго, только обстановку узнаем.

Время было обеденное, в храме было пусто, но почти сразу же к нам подошел священник. В ответ на озвученное мной желание креститься он тут же сказал:

– Идите за мной.

Мы вошли в небольшую комнату с стоявшей в середине пространства купелью (это я теперь знаю, что это и зачем, а тогда ничего не понимала).

– Раздевайтесь, – сказал батюшка.

Я послушно сняла платье и осталась в самой лучшей по тем временам комбинации, купленной в «Березке», выглядела я, наверное, как сейчас сказали бы, довольно гламурно. И не знала, надо ли раздеваться дальше. Оказалось, что нет, не надо. Моя комбинация вполне сходила за крестильную рубашку.

– Вы знаете какие-нибудь молитвы?

– Нет, ни одной не знаю, – ответила я.

– Тогда повторяйте за мной, – и священник повел меня вокруг купели.

Когда через полчаса мы вышли из церкви, на вопрос Володи, как дела, я показала ему висевший у меня на шее алюминиевый крестик.

Лучших психологов, чем опытный священник, я не знаю. Батюшка не только без всяких проволочек крестил меня, он не зарегистрировал этот факт в книгах, которые проверялись сотрудниками надзирающих органов, сразу определив, что не просто так мы приехали из Москвы в другой город.

Володя рисковал всем – член КПСС, сотрудник КГБ крестит даже не младенца, а собственную жену! Но именно благодаря поддержке Володи я получила Ангела хранителя и прошла через все уготованное мне впереди.