Наша статья: «Теория самопроизвольного зарождения» («Пролетарий» № 16)94 вызвала крайне сердитый ответ Бунда. У него даже не хватило собственного запаса сердитых слов, и он позаимствовал их еще у известного противника грубой полемики Плеханова. В чем же дело? За что сердится Бунд? За то, что мы, с одной стороны, оговорили возможность иронии в бундовской хвале по адресу «Искры», а с другой стороны, высмеяли солидарность Бунда с «Искрой» по целому ряду пунктов. Эту двойственность Бунд взваливает на нас, обвиняя нас в фокусничестве и т. д. и обходя полным молчанием весь наш разбор несомненно неиронических и столь же несомненно неверных аргументов Бунда. Отчего Бунд обошел молчанием этот разбор по существу вопроса, им самим поднятого? Оттого, что из этого разбора видна двойственность позиции самого Бунда, который, с одной стороны, отрекся от искровской «думской» тактики, а с другой стороны, повторил серьезнейшим образом ряд искровских ошибок. То, что сердитый Бунд объясняет нашей двуличностью, на самом деле объясняется двуличной позицией Бунда по вопросу о том, выставлять ли нам лозунг созыва учредительного собрания временным революционным правительством или царем или Государственной думой или же самопроизвольного зарождения этого учредительного собрания. Мы показали, что Бунд запутался по этому вопросу. Бунд и до сих пор не дал на него прямого ответа. И если Бунд теперь бранится по поводу того, что мы ему показали зеркало, то мы ответим пословицей: «На зеркало неча пенять, коли…».
«Пролетарий» № 20, 10 октября (27 сентября) 1905 г.
Печатается по тексту газеты «Пролетарий», сверенному с рукописью
Нам присланы гектографированные резолюции «Южной учредительной (!?) конференции» меньшевиков108. К самой важной резолюции (о Государственной думе) мы еще вернемся. Пока заметим, что из двух главных пунктов искровской «думской» тактики конференция выбросила «давление для выбора в Государственную думу решительных» (в духе Мартова, Череванина, Парвуса), но приняла «организацию всенародных выборов в учредительное собрание». По вопросу о составе редакции «Искры» принято три резолюции, но вопрос все-таки не решен. Одна резолюция просит Аксельрода не уходить из редакции, другая – Плеханова вернуться в редакцию (причем конференция – вероятно, без желания сострить – выражает «недоумение» по поводу выхода Плеханова), третья – благодарит «Искру», выражает ей полное доверие и проч., но вопрос о составе редакции «переносит на окончательное решение общерусской учредительной конференции». «Первая общерусская конференция», как известно, «перенесла» вопрос на решение местных организаций. Местные организации «переносят» на решение учредительной конференции… Это называется, должно быть, устранением бюрократизма и формализма… А пока суд да дело, «Искра» пользуется знанием Центрального Органа, какового звания не дали ей даже ее сторонники. Удобная позиция, что и говорить!
Организационный устав Южной конференции есть сколок с устава уже известного109, с небольшими, однако, изменениями; добавлен §: «верховным органом партии являются партийные съезды, собирающиеся по возможности один раз в год». Горячо приветствуем это улучшение. В связи с новым и превосходным пунктом, что «ЦК избирается на съезде», в связи с прекрасным пожеланием решать (хотя бы и в будущем) вопрос и о составе редакции на съезде, это улучшение доказывает движение в сторону решений III съезда. Будем надеяться, что еще месяца через четыре следующая «учредительная» конференция учредит также порядок созыва съездов, этих верховных органов партии… По вопросу об объединении конференция, к сожалению, ходит кругом да около, а прямо не говорит: хотите объединиться на основах III съезда? если нет, хотите готовить два съезда в одно время и в одном месте? Будем надеяться, что следующая «учредительная» конференция (пораньше бы, чем через четыре месяца!) решит этот вопрос.
«Пролетарий» № 20, 10 октября (27 сентября) 1905 г.
Печатается по тексту газеты «Пролетарий», сверенному с рукописью
«Учредительная южная конференция» меньшевиков приняла по этому вопросу следующую резолюцию: «Познакомившись с документами, из которых видно, что тов. Ленин, не предприняв никаких шагов в сторону соглашения с «меньшинством» по вопросу о представительстве РСДРП в Интернациональном бюро, сделал этот вопрос там предметом борьбы между двумя частями партии, выдвигая на первый план мелочи фракционных разногласий, конференция Южных организаций выражает по этому поводу свое глубокое сожаление и, вместе с тем, просит тов. Плеханова продолжать представлять нашу часть партии в Интернациональном бюро и обращается ко всем организациям «большинства» с предложением немедленно высказаться по этому вопросу и со своей стороны уполномочить тов. Плеханова на это представительство в интересах того единства, к которому мы стремимся, и ради сохранения перед лицом всех других социалистических партий всех других стран для всех нас одинаково дорогого престижа РСДРП».
Резолюция эта обязывает нижеподписавшегося выступить с фактическим изложением дела: 1) Меньшевики не могут не знать, что все и всякие соглашения зависят от ЦК, находящегося в России. Говоря умышленно об одном «тов. Ленине», они говорят неправду. 2) Сейчас же после III съезда два российских члена ЦК обращались лично к Плеханову, выражая желание видеть его и представителем РСДРП в Международном бюро и редактором научного органа. Плеханов отказался. Фраза «никаких шагов…» основана на уклонении от истины. 3) Когда Плеханов после этого отказа вышел из редакции «Искры», то он заявил (29 мая) печатно, не обращаясь к ЦК РСДРП, что согласится представительствовать лишь обе части РСДРП и печатно же запросил признающих III съезд об их согласии. 4) Редакция «Пролетария» тотчас перепечатала (в № 5 от 26 (13) июня) заявление Плеханова, добавив, что решение вопроса поставлено на разрешение ЦК. 5) Впредь до решения вопроса Центральным Комитетом я сносился с Международным бюро от имени ЦК для осведомления Международного бюро о III съезде и для осведомления ЦК о работах Международного бюро, причем я заявил, что вопрос о представительстве РСДРП в Международном бюро еще не решен95. Другими словами: ЦК сносился с Международным бюро через заграничного своего представителя впредь до решения вопроса о специальном представителе в Бюро. 6) Заявив в Международное бюро прямо и определенно о временном характере моих сношений с ним, я не выдвигал никакого вопроса о «борьбе» и «разногласиях», а исключительно сообщил решения III съезда, что я обязан был безусловно сделать. 7) Плеханов послал в Международное бюро 16-го июня письмо, в котором он (а) ошибочно утверждал, что он уполномочен уже на представительство обеими фракциями, и (б) рассказывал историю раскола со времени II съезда, и рассказывал ее с рядом уклонений от истины, совершенно в меньшевистском духе, называя созыв III съезда Центральным Комитетом «актом совершенно произвольным», объявляя примиренцев в нашей партии «болотом», говоря, что на съезде было «что-то вроде половины «полноправных» организаций», что съезд был «соединением ультрацентралистов и болота» и т. п. 8) Это письмо Плеханова было опровергнуто мною пункт за пунктом в письме к Международному бюро от 24-го июля 1905 года96 (о плехановском письме я узнал лишь с месяц спустя после его отсылки Плехановым, когда Международное бюро прислало мне копию с его письма). По вопросу о «болоте» я писал в своем письме: «Справедливо, что в нашей партии есть «болото». Члены его постоянно переходили с одной стороны на другую во внутрипартийной борьбе. Первым таким перебежчиком был Плеханов, который в ноябре 1903 года перешел от большинства к меньшинству, а 29 мая 1905 года ушел от меньшинства, выйдя из редакции «Искры». Мы не одобряем этих переходов, но думаем, что нам нельзя поставить в вину, если нерешительные люди, члены «болота», после долгих колебаний склонны идти за нами». По вопросу о данном положении дел после раскола я ссылался в том же письме на необходимость Международному бюро иметь «полный перевод всех резолюций конференции». «Если «Искра» не пожелает посылать в Бюро этого перевода, – добавлял я, – то мы готовы взять этот труд на себя».
Пусть судят теперь читатели, похоже ли поведение Плеханова на беспристрастие, а изложение дела новой конференцией – на правду? Кто виноват в подрыве престижа РСДРП? в инициативе ознакомления Международного бюро с историей раскола после II съезда? в выдвигании «фракционных разногласий»??
Н. Ленин
P. S. Во исполнение желания Южной конференции знать мнение организаций большинства, ниже печатается резолюция Костромского комитета РСДРП111, присланная в августе 1905 года. Других резолюций по этому вопросу редакция не получала.
«Пролетарий» № 20, 10 октября (27 сентября) 1905 г.
Печатается по тексту газеты «Пролетарий», сверенному с рукописью
От редакции. Печатаем выдержки из письма товарища, члена одного из комитетов нашей партии. Этот товарищ – один из немногих, которые не только корреспондируют в ЦО, но и беседуют о своем понимании тактики, о своем проведении ее. Без таких бесед, совсем не предназначающихся специально для печати, невозможна общая выработка солидарной партийной тактики. Без такого обмена мнений с практиками редакция заграничной газеты никогда не может выражать на деле голос всей партии. И мы печатаем поэтому мнение товарища, знакомого лишь с небольшой частью новейшей литературы, желая побудить возможно большее число товарищей-практиков к подобным беседам и обмену мнений по всем партийным вопросам.
«Пролетарий» № 20, 10 октября (27 сентября) 1905 г.
Печатается по тексту газеты «Пролетарий», сверенному с рукописью
Женева, 10 октября (27/IX).
Новая вспышка рабочего восстания – массовая стачка и уличная борьба в Москве. В столице 9 января грянул первый гром революционного выступления пролетариата. Раскаты этого грома пронеслись по всей России, подняв с невиданной раньше быстротой свыше миллиона пролетариев на гигантскую борьбу. За Петербургом последовали окраины, где национальное угнетение обострило и без того невыносимый политический гнет. Рига, Польша, Одесса, Кавказ стали по очереди очагами восстания, которое росло в ширину и в глубину с каждым месяцем, с каждой неделей. Теперь дело дошло до центра России, до сердца «истинно русских» областей, которые умиляли всего долее реакционеров своею устойчивостью. Целый ряд обстоятельств объясняет эту сравнительную устойчивость, т. е. отсталость центра России: и менее развитые формы крупной промышленности, охватившей громадные рабочие массы, но менее порвавшей связи с землей, менее концентрировавшей пролетариев в интеллектуальных центрах; – и большая удаленность от заграницы; – и отсутствие национальной розни. Рабочее движение, с такой могучей силой проявившееся в этом районе еще в 1885–1886 годах114, как бы замерло на долгое время, и усилия социал-демократов десятки и сотни раз разбивались о сопротивление особенно трудных местных условий работы.
Но наконец и центр зашевелился. Иваново-Вознесенская стачка115 показала неожиданно высокую политическую зрелость рабочих. Брожение во всем центральном промышленном районе шло уже непрерывно усиливаясь и расширяясь после этой стачки. Теперь это брожение стало выливаться наружу, стало превращаться в восстание. Несомненно, вспышку обострило еще революционное московское студенчество, которое только что приняло совершенно аналогичную петербургской резолюцию, клеймящую Государственную думу, зовущую к борьбе за республику, за учреждение временного революционного правительства. «Либеральные» профессора, только что выбравшие либеральнейшего ректора, пресловутого г-на Трубецкого, закрыли университет под давлением полицейских угроз: они боялись, по их словам, повторения тифлисской бойни116 в стенах университета. Они ускорили только пролитие крови на улицах, вне университета.
Насколько мы можем судить по кратким телеграфным сообщениям заграничных газет, ход событий в Москве был «обычный», вошедший, так сказать, в норму после 9-го января. Началось со стачки наборщиков, которая быстро разрослась. В субботу, 24 сентября (7 октября), не работали уже типографии, электрические конки, табачные фабрики. Газеты не вышли. Ждали всеобщей стачки заводских и железнодорожных рабочих. Вечером состоялись большие манифестации, в которых кроме наборщиков участвовали также рабочие и других профессий, студенты и проч. Казаки и жандармы много раз разгоняли манифестантов, но они собирались снова. Было ранено много полицейских. Манифестанты бросали камни и стреляли из револьверов. Тяжело ранен офицер, командовавший жандармами. Убит один казачий офицер, один жандарм и т. д.
К стачке примкнули в субботу пекаря.
В воскресенье 25 сентября (8 октября) события сразу приняли грозный оборот. С 11 часов утра начались скопления рабочих на улицах, – особенно на Страстном бульваре и в других местах. Толпа пела Марсельезу. Типографии, отказывавшиеся бастовать, были разгромлены. Казакам удавалось рассеивать манифестантов лишь после упорнейшего сопротивления.
Перед магазином Филиппова, около дома генерал-губернатора, собралась толпа человек в 400, главным образом подмастерьев-булочников. Казаки атаковали толпу. Рабочие проникли в дома, взобрались на крыши и осыпали оттуда казаков камнями. Казаки стреляли на крышу и, не будучи в состоянии выбить рабочих, прибегли к правильной осаде. Дом был окружен, отряд полиции и две роты гренадеров произвели обходное движение, проникли в дом сзади и в конце концов заняли и крышу. Арестовано 192 подмастерья. Восемь арестованных ранено; двое рабочих убито (повторяем, что все это – исключительно телеграфные сообщения заграничных газет, далекие, разумеется, от истины и дающие лишь приблизительное представление о размерах сражения). Одна солидная бельгийская газета приводит сообщение, что дворники были усердно заняты очисткой улиц от следов крови; эта маленькая подробность – говорит она – больше, чем длинные отчеты, свидетельствует о серьезности борьбы.
О бойне на Тверской позволено было, по-видимому, писать в петербургских газетах. Но уже на следующий день цензура убоялась огласки. От понедельника, 26 сентября (9 октября), официальные депеши сообщали, что никаких серьезных волнений в Москве не было. Но по телефону в редакции петербургских газет дошли иные вести. Толпа, оказывается, опять собиралась около дома генерал-губернатора. Стычки были горячие. Казаки стреляли не один раз. Когда они спешились для стрельбы, их лошади подавили много народа. К вечеру толпы рабочих наполняли бульвары с революционными криками, с развернутыми красными знаменами. Толпа разбивала булочные и оружейные магазины. В конце концов толпа рассеяна полицией. Много раненых. Центральная телеграфная станция охраняется ротой солдат. Стачка булочников стала всеобщей. Брожение среди студентов еще усиливается, сходки становятся еще более многолюдными и революционными. Петербургский корреспондент «Таймса» сообщает о зовущих к борьбе прокламациях в Петербурге, о брожении тамошних булочников, о назначении демонстрации на субботу 1 (14) октября, о крайне тревожном настроении в публике.
Как ни скудны эти данные, они позволяют, однако, сделать тот вывод, что вспышка восстания в Москве не представляет, сравнительно с другими, высшей ступени движения. Нет ни выступления подготовленных заранее и хорошо вооруженных революционных отрядов, ни перехода на сторону народа хотя бы известных частей войска, ни широкого употребления «новых» видов народного оружия, бомб (которые в Тифлисе 26 сентября (9 октября) нагнали такую панику на казаков и солдат). При отсутствии какого-либо из этих условий невозможно было рассчитывать ни на вооружение большого числа рабочих, ни на победу восстания. Значение московских событий, как мы уже отметили, иное: они знаменуют боевое крещение крупного центра, вовлечение в серьезную борьбу громадного промышленного района.
Рост восстания в России не идет и не может, конечно, идти ровным и правильным подъемом. В Петербурге 9-го января преобладающей чертой было быстрое единодушное движение гигантских масс, невооруженных и не шедших на борьбу, но получивших великий урок борьбы. В Польше и на Кавказе движение отличается громадным упорством, сравнительно более частым употреблением оружия и бомб со стороны населения. В Одессе отличительной чертой был переход к повстанцам части войска. Во всех случаях и всегда движение было в основе своей пролетарское, неразрывно слитое с массовой стачкой. В Москве движение прошло в тех рамках, как и в целом ряде других, менее крупных промышленных центров.
Перед нами, естественно, ставится теперь вопрос: остановится ли революционное движение на этой, уже достигнутой, ставшей «обычной» и знакомой стадии развития или поднимется на высшую ступень? Если только можно отважиться в область оценки столь сложных и необозримых событий, как события русской революции, то мы неизбежно придем к неизмеримо большей вероятности второго ответа на вопрос. Правда, и данная, уже разученная, если можно так выразиться, форма борьбы – партизанская война, непрерывные стачки, истомление врага нападениями с уличной борьбой то в том, то в другом конце страны, – и эта форма борьбы дала и дает самые серьезные результаты. Никакое государство не выдержит à la longue97 этой упорной борьбы, останавливающей промышленную жизнь, вносящей полную деморализацию в бюрократию и армию, сеющей недовольство положением вещей во всех кругах народа. Тем менее способно вынести такую борьбу российское самодержавное правительство. Мы можем быть вполне уверены, что упорное продолжение борьбы даже в тех только формах, которые уже созданы рабочим движением, неминуемо приведет к краху царизма.
Но остановка революционного движения в современной России на ступени, уже достигнутой им теперь, до последней степени невероятна. Напротив, все данные говорят скорее за то, что это – лишь одна из начальных ступеней борьбы. Все последствия позорной и губительной войны далеко, далеко еще не сказались на народе. Экономический кризис в городах, голод в деревнях страшно усиливают озлобление. Маньчжурская армия, судя по всем сведениям, настроена крайне революционно, и правительство боится вернуть ее, – а не вернуть этой армии нельзя, под угрозой новых и еще более серьезных восстаний. Политическая агитация в рабочей среде и в крестьянстве никогда не шла в России так широко, так планомерно и так глубоко, как теперь. Комедия Государственной думы неизбежно несет с собой новые поражения для правительства, новое озлобление в населении. Восстание страшно выросло на наших глазах за какие-нибудь десять месяцев, и не фантазией, не благим пожеланием, а прямым и обязательным выводом из фактов массовой борьбы является вывод о близости подъема восстания на новую, высшую ступень, когда на помощь толпе выйдут боевые отряды революционеров или мятежные части войска, когда они помогут массам достать оружие, когда они внесут сильнейшее колебание в ряды «царского» (еще царского, но уже далеко не всецело царского) войска, когда восстание приведет к серьезной победе, от которой не в силах будет оправиться царизм.
Царские войска одержали победу над рабочими в Москве. Но эта победа не обессилила побежденных, а только сильнее сплотила их, глубже заронила ненависть, поставила их ближе к практическим задачам серьезной борьбы. Эта победа – из числа тех, которые не могут не вносить колебаний в ряды победителей. Войско только теперь начинает узнавать и узнавать не только из справки с законами, но и из своего опыта, что его мобилизуют теперь всецело и исключительно для борьбы с «внутренним врагом». Война с Японией кончилась117. Но мобилизация продолжается, мобилизация против революции. Нам не страшна такая мобилизация, мы не побоимся приветствовать ее, ибо чем больше будет число солдат, призванных на систематическую борьбу с народом, тем быстрее пойдет политическое и революционное воспитание этих солдат. Мобилизуя новые и новые военные части для войны с революцией, царизм оттягивает развязку, но это оттягивание всего более выгодно нам, ибо в этой затяжной, партизанской войне пролетарии учатся воевать, а войска неизбежно втягиваются в политическую жизнь, и клич этой жизни, боевой зов молодой России проникает даже в наглухо запертые казармы, будит самых темных, самых отсталых и самых забитых.
Вспышка восстания еще раз подавлена. Еще раз: да здравствует восстание!
Написано 27 сентября (10 октября) 1905 г.
Впервые напечатано в 1926 г. в Ленинском сборнике V
Печатается по рукописи