Полное собрание сочинений. Том 2. 1895–1897

Приведенные данные достаточно опровергают попытки составителей «Очерка» противопоставить принципиально «кустарную форму производства» – «капиталистической», – рассуждение, повторяющее традиционные предрассудки всех российских народников с гг. В. В. и Н. —оном во главе. «Основное различие» между этими двумя формами пермские народники полагают в том, что в первой «труду принадлежат орудия и материалы производства и вместе с тем все результаты труда в виде продуктов производства» (с. 3). Мы теперь уже можем совершенно определенно констатировать, что это – фальшь. Даже если мы включим в число кустарей и ремесленников, все-таки большая часть «кустарей» не подходит под эти условия: не подходят, во-1-х, наемные рабочие, а их 25,3%; не подходят, во-2-х, семьяне, работающие на скупщиков, ибо ни материалы производства, ни результаты труда им не принадлежат и они получают лишь задельную плату; таких 20,8%; не подходят, в-3-х, семьяне 1-ой и 2-ой подгруппы, держащие наемных рабочих, ибо им принадлежат «результаты» не одного только своего труда. Таких, вероятно, около 10% (из 6645 заведений 1-ой и 2-ой подгруппы 1691, т. е. 25,4% держит наемных рабочих; в 1691 заведении, вероятно, не менее 2000 семьян). Итого вот уже 25,3% + 20,8% + 10% = 56,1% «кустарей», т. е. более половины не подходят под эти условия. Другими словами, даже в такой глухой и отсталой в хозяйственном отношении губернии, как Пермская, уже теперь преобладает «кустарь», либо нанимающийся внаймы, либо нанимающий других, либо эксплуатирующий, либо эксплуатируемый. Но гораздо правильнее для такого расчета исключить ремесло и взять одно товарное производство. Ремесло – настолько архаическая форма промышленности, что даже среди отечественных народников, не раз изрекавших, что отсталость есть счастье России (à la ^{81} гг. В. В., Южаков и К°), не находилось человека, который бы открыто и прямо решился защищать ее и выставлять «залогом» своих идеалов. В Пермской губернии ремесло еще очень развито, сравнительно с центральной Россией: достаточно сослаться на такой промысел, как синильный (или красильный). Это – исключительно ремесленное окрашивание домашних тканей крестьян, которые в менее захолустных местах России давно уже уступили место фабричным ситцам. Но и в Пермской губернии ремесло оттеснено уже далеко на второй план: даже в сельской промышленности только 29,5%, т. е. менее трети, принадлежат к ремесленникам. Исключая же ремесленников, мы получаем 14 401 работающих на рынок; из них 29,3% наемных рабочих, да 29,5% семьян, работающих на скупщиков, т. е. 58,8% зависимых «кустарей», да процентов 7–8 хозяйчиков с наемными рабочими, т. е. всего около 66%, две трети «кустарей», имеющих два основных сходства, а не различия с капитализмом, именно: во-1-х, они все товаропроизводители, а капитализм есть лишь развитое до конца товарное хозяйство; Во-2-х, из них большая часть стоит в свойственных капитализму отношениях купли-продажи рабочей силы. Составители «Очерка» усиливаются уверить читателя, что наемный труд в «кустарном» производстве имеет особое значение и объясняется, будто бы, «уважительными» причинами; мы рассмотрим в своем месте (§ VII) эти уверения и приводимые ими примеры. Здесь же достаточно констатировать, что там, где господствует товарное производство и наемный труд употребляется не случайно, а систематически, налицо есть все признаки капитализма. Можно говорить о его неразвитости, зачаточности, об особых формах его, но полагать «основное различие» между тем, что на деле обнаруживает основное сходство, значит извращать действительность.

Отметим, кстати, еще одно извращение. На стр. 5-ой в «Очерке» говорится, что «произведения кустаря… приготовляются из материалов, приобретаемых главным образом на месте же». Как раз по этому пункту имеются в «Очерке» данные для проверки, именно сопоставление того, как распределяются по уездам губернии кустари, обрабатывающие животные продукты, сравнительно с продуктами скотоводства и земледелия; кустари, обрабатывающие растительные продукты, сравнительно с распределением леса; кустари, обрабатывающие металлы, сравнительно с распределением чугуна и железа, добываемого в губернии. Оказывается из этого сопоставления, что по обработке животных продуктов в трех уездах сосредоточено 68,9% кустарей этого рода, между тем как голов скота в этих же уездах только 25,1%, а десятин посева только 29,5%, т. е. оказывается как раз обратное, и в «Очерке» тут же констатируется, что «высокая степень развития производств, основанных на переработке животных продуктов, обеспечивается главным образом ввозным сырьем, напр., в Кунгурском и Екатеринбургском уездах – сырыми кожами, обрабатываемыми местными кожевенными заводами и кустарными кожевнями, откуда собственно и получается материал для чеботарного производства, – главнейшего из кустарных промыслов этих уездов» (24–25). Кустарничество основано здесь, след., не только на крупных оборотах местных капиталистов по торговле кожами, но и на приобретении от заводчиков полуфабриката, т. е. кустарничество явилось результатом, придатком развитого товарного обращения и капиталистических кожевенных заведений. «В Шадринском уезде ввозным сырьем является шерсть, дающая материал для главного промысла уезда – пимокатного». Далее, по обработке растительных продуктов 61,3% кустарей сосредоточено в 4-х уездах. Между тем в этих же 4-х уездах всего 20,7% общего в губернии количества десятин леса. Наоборот, в 2-х уездах, в которых сосредоточено 51,7% леса, находится всего 2,6% кустарей, обрабатывающих растительные продукты (с. 25), т. е. и здесь оказывается как раз обратное, и здесь «Очерк» констатирует, что сырье – ввозное (с. 26) ^{82}. Мы наблюдаем, след., весьма интересный факт, что развитию кустарных промыслов предшествует (являясь условием этого развития) пустившее уже глубокие корни товарное обращение. Это обстоятельство весьма важно, ибо оно, во-1-х, указывает, как давно уже сложилось товарное хозяйство, в котором кустарничество является лишь одним из членов, и как нелепо поэтому изображать нашу кустарную промышленность в виде какой-то tabula rasa ^{83}, которая будто бы «может» пойти еще разными путями. Исследователи сообщают, напр., что пермская «кустарная промышленность по-прежнему отражает на себе влияние тех путей сообщения, которые определяли торгово-промышленную физиономию края не только в дожелезнодорожную, но даже и в дореформенную эпоху» (с. 39). Действительно, город Кунгур был узлом путей сообщения в Доуралье: через него идет сибирский тракт, связывающий Кунгур с Екатеринбургом, а ветвями и с Шадринском; через Кунгур же идет другой коммерческий тракт – гороблагодатский, соединяющий Кунгур с Осой. Наконец, бирский тракт соединяет Кунгур с Красноуфимском. «Таким образом, мы видим, что кустарная промышленность губернии концентрировалась в районах, определяемых узлами путей сообщения: в Доуралье – в уездах Кунгурском, Красноуфимском и Осинском; а в Зауралье – в уездах Екатеринбургском и Шадринском» (с. 39). Напомним читателю, что именно эти 5 уездов составляют первую по развитию кустарной промышленности группу уездов и что в них сосредоточено 70% всего числа кустарей. Во-2-х, это обстоятельство указывает нам, что та «организация обмена» в кустарной промышленности, о которой так легкомысленно болтают кустарные радетели мужичка, в действительности уже создана и создана не кем иным, как всероссийским купечеством. Ниже мы увидим еще не мало подтверждений этому. Только по третьему разряду кустарей (обрабатывающие металлы) оказывается соответствие в распределении добычи сырья и его обработки кустарями: в 4-х уездах, в которых добывают 70,6% чугуна и железа, сосредоточено 70% кустарей этого разряда. Но здесь сырье является уже само продуктом крупной горнозаводской промышленности, имеющей, как увидим, «свои взгляды» на «кустаря».

II. «Кустарь» и наемный труд

Перейдем к изложению данных о наемном труде в кустарных промыслах Пермской губернии. Не повторяя приведенных выше абсолютных цифр, ограничимся указанием на наиболее интересные процентные отношения:

Мы видим, след., что процент наемных рабочих больше у неземледельцев, чем у земледельцев, и что различие это главным образом зависит от 2-ой подгруппы: у ремесленников-земледельцев процент наемных рабочих – 14,1%, а у неземледельцев – 29,3%, т. е. более чем в два раза больше. По остальным двум подгруппам процент наемных рабочих немногим выше во II группе сравнительно с I. Было уже замечено, что это явление есть результат большей неразвитости капитализма в земледельческом населении. Пермские народники, как и все другие народники, объявляют это, разумеется, преимуществом земледельцев. Не вступая здесь в спор по общему вопросу, можно ли неразвитость и отсталость данных общественно-хозяйственных отношений считать преимуществом, мы заметим лишь, что из данных, приводимых ниже, будет видно, что это преимущество земледельцев состоит в получении низкого заработка.

Интересно отметить, что разница между группами по употреблению наемного труда оказывается меньше, чем разница между подгруппами одной группы. Другими словами, экономический строй промышленности (ремесленники – товаропроизводители – рабочие скупщиков) сильнее влияет на степень употребления наемного труда, чем связь с земледелием или отсутствие этой связи. Напр., мелкий товаропроизводитель-земледелец более походит на мелкого товаропроизводителя-неземледельца, чем на земледельца-ремесленника. Процент наемных рабочих в 1-ой подгруппе равен для I группы – 29,4%, а для II – 31,2%, тогда как во 2-ой подгруппе I группы только 14,1%. Точно так же работающий на скупщика земледелец более походит на неземледельца, работающего на скупщика (23,2% наемных рабочих и 27,4%), чем на земледельца-ремесленника. Это указывает нам на то, как общее господство в стране товарно-капиталистических отношений нивелирует земледельца и неземледельца, участвующих в промышленности. Данные о доходах кустарей укажут эту нивелировку еще рельефнее. 2-ая подгруппа является, как уже замечено, исключением; но если вместо данных о проценте наемных рабочих взять данные о числе наемных рабочих, приходящемся в среднем на 1 заведение, то мы увидим, что ремесленники-земледельцы ближе стоят к ремесленникам-неземледельцам (0,23 и 0,43 наемных рабочих на 1 заведение), чем к земледельцам других подгрупп. Средний состав одного заведения у ремесленников в обеих группах почти одинаков (1,7 и 1,8 человек на заведение), тогда как по подгруппам каждой группы этот состав колеблется очень сильно (I : 2,6 и 1,7; II : 2,5 и 1,8).

Данные о среднем составе заведения в каждой подгруппе указывают также на тот интересный факт, что у ремесленников обеих групп этот состав наименьший: 1,7 и 1,8 рабочих на мастерскую. Среди ремесленников, значит, преобладает наиболее разрозненное производство, наибольшая обособленность единичных производителей, наименьшее применение кооперации в производстве. На первом месте в этом отношении стоят в обеих группах первые подгруппы, т. е. хозяйчики, работающие на вольную продажу. Состав мастерской здесь наибольший (2,6 и 2,5 чел.); многосемейных кустарей здесь всего больше (именно с 3-мя и более семейными рабочими 20,3% и 18,5%; маленькое исключение 3-я подгруппа I группы с 20,9%); рядом с этим употребление наемного труда всего больше (0,75 и 0,78 наемников на мастерскую); крупных заведений всего больше (2,0% и 1,3% заведений с 6 и более наемных рабочих). След., кооперация в производстве применяется здесь в наиболее обширных размерах, и достигается это наибольшим употреблением наемного труда при наибольшем семейном составе (1,8 и 1,7 семейных рабочих на заведение; небольшое исключение 3-я подгруппа I группы с 1,9 чел.).

Это последнее обстоятельство подводит нас к весьма важному вопросу о взаимоотношении семейного и наемного, труда у «кустарей», заставляя усомниться в правильности господствующих народнических доктрин, будто наемный труд в кустарном производстве только «восполняет» семейный. Пермские народники поддерживают это мнение, рассуждая на стр. 55-й, что «отождествление интересов кустарничества и кулачества» опровергается тем, что самые зажиточные кустари (I группа) имеют наибольший семейный состав, тогда как «если бы кустарь тяготел только к наживе, единственному импульсу кулачества, а не к упрочению и развитию своего производства, пользуясь всеми силами своей семьи, то мы вправе были бы ожидать в этой подгруппе заведений наименьшего процента, определяющего число семьян, отдавших свой труд производству» (?!). Странное заключение! Как же можно делать выводы о роли «личного трудового участия» (с. 55), не касаясь данных о наемном труде? Если бы зажиточность многосемейных кустарей не выражала кулаческих тенденций, тогда мы видели бы у них наименьший процент наемных рабочих, наименьший процент заведений с наемными рабочими, наименьший процент заведений с крупным числом рабочих (более пяти), наименьшее число рабочих, приходящееся в среднем на одно заведение. На самом деле самые зажиточные кустари (1 подгруппа) занимают во всех этих отношениях первое место, а не последнее, и это при наибольшем составе семей и семейных рабочих, при наибольшем проценте кустарей с 3-мя и более семейными рабочими! Ясно, что факты говорят как раз обратное тому, что хочет навязать им народник: кустарь стремится именно к наживе путем кулачества; он пользуется большой зажиточностью (одним из условий которой является многосемейность) для большего употребления наемного труда. Будучи поставлен лучше других кустарей по числу семейных рабочих, он пользуется этим для вытеснения остальных, прибегая к наибольшему найму рабочих. «Семейная кооперация», о которой так елейно любят говорить гг. В. В. и другие народники (ср. «Куст, пром.», I, стр. 14), является залогом развития капиталистической кооперации. Это покажется, конечно, парадоксом для читателя, привыкшего к народническим предрассудкам, но это – факт. Чтобы иметь точные данные по этому вопросу, надо бы знать не только распределение заведений по числу семейных и по числу наемных рабочих (что дано в «Очерке»), но также комбинацию семейного и наемного труда. Подворные сведения давали полную возможность произвести такую комбинацию, подсчитать число заведений с 1, 2 и т. д. наемными рабочими в каждом разряде заведений по числу семейных рабочих. К сожалению, этого не сделано. Чтобы восполнить хотя несколько этот пробел, обратимся к вышеуказанному сочинению: «Куст. пром. и т. д.». Здесь приведены именно комбинационные таблицы заведений по числу семейных и наемных рабочих. Таблицы даны по 5 промыслам, обнимая всего 749 заведений с 1945 рабочими (назв. соч., I, стр. 59, 78, 160; III, с. 87 и 109). Чтобы проанализировать эти данные по интересующему нас вопросу о взаимоотношении семейного и наемного труда, мы должны разбить все заведения на группы по общему числу рабочих (ибо именно общее число рабочих показывает величину мастерской и степень применения кооперации в производстве) и определить роль семейного и наемного труда в каждой группе. Берем 4 группы: 1) заведения с 1 рабочим; 2) с 2–4 рабочими; 3) с 5–9 рабочими; 4) с 10 и более рабочими. Такое деление по общему числу рабочих тем более необходимо, что заведения, напр., с 1 рабочим и с 10 представляют из себя, очевидно, совершенно различные экономические типы; соединять их вместе и выводить «средние» было бы совершенно нелепым приемом, как это мы увидим ниже на данных «Очерка». Указанная группировка дает такие данные:

Таким образом, эти детальные данные вполне подтверждают высказанное выше, парадоксальное с первого взгляда, положение: чем больше размер заведения по общему числу рабочих, тем больше семейных рабочих приходится на 1 заведение, тем шире, след., «семейная кооперация», но вместе с тем расширяется и капиталистическая кооперация и расширяется несравненно быстрее. Более зажиточные кустари, несмотря на обладание большим числом семейных рабочих, нанимают еще помногу наемных рабочих: «семейная кооперация» является залогом и основанием капиталистической кооперации.

Посмотрим на данные переписи 1894/95 года о семейном и наемном труде. По числу семейных рабочих заведения распределяются так:

                                                                 в%

Заведений   с   0 семейных рабочих     97      1,1

   »             »   1     »           »         4 787     53,2

   »             »   2     »           »         2 770     30,8

   »             »   3     »           »            898     10,0

   »             »   4     »           »            279      3,1

   »             »   5 и больше    »            160      1,8

           Всего                                  8 991     100

Надо отметить здесь преобладание одиночек: их более половины. Если бы мы допустили даже, что все заведения, соединяющие семейный и наемный труд, имеют не более одного семейного рабочего, то и тогда оказалось бы, что полных одиночек 2¹/₂ тысячи. Это – представители самых разрозненных производителей, представители наибольшего разобщения мелких мастерских, – разобщения, свойственного вообще хваленому «народному производству». Посмотрим на противоположный полюс, на самые крупные мастерские:

Число наемных рабочих ^[176]

Таким образом, «мелкие» заведения кустарей достигают иногда внушительных размеров: в 85 наиболее крупных заведениях сосредоточена почти четвертая часть всего числа наемных рабочих; в среднем одно такое заведение имеет по 14,6 частных рабочих. Это уже фабриканты, владельцы капиталистических заведений ^[177]. Кооперация на капиталистических началах находит себе здесь солидное применение: при 15-ти рабочих на заведение возможно и разделение труда в более или менее значительном размере, достигается большая экономия в помещении и инструментах при более богатом и разнообразном количестве их. Заготовка сырья и сбыт продукта необходимо совершается здесь в крупных размерах, что в значительной степени удешевляет сырые материалы, расходы на доставку, облегчает сбыт, дает возможность правильных коммерческих сношений. Ниже, приводя сведения о доходах, мы увидим подтверждение этого переписью 1894/95 года. Здесь же достаточно указать на эти общеизвестные теоретические положения. Понятно отсюда, что и техническая и экономическая физиономия таких заведений радикально отличается от мастерских одиночек, и нельзя не надивиться тому, что пермские статистики решились тем не менее соединять их вместе и выводить общие «средние». Уже a priori ^[178] можно сказать, что такие средние будут совершенно фиктивны и что разработка подворных данных необходимо должна была, помимо разделения кустарей на группы и подгруппы, привести разделение их на категории по числу рабочих в заведении (и семейных и наемных вместе). Без такого разделения немыслимо получить точные данные ни о доходах, ни об условиях закупки сырья и сбыта продуктов, ни о технике производства, ни о положении наемных рабочих сравнительно с одиночками, ни о соотношении крупных и мелких мастерских, – а это всё важнейшие вопросы по изучению экономики «кустарничества». Пермские исследователи пытаются, разумеется, ослабить значение капиталистических мастерских. Если есть заведения с 5 и более семейными рабочими, рассуждают они, значит, конкуренция «капиталистической» и «кустарной формы производства» (sic! ^[179]) может иметь значение лишь тогда, когда в заведении более пяти наемных рабочих, а таких заведений всего 1%. Рассуждение чисто искусственное: во-1-х, заведения с 5 семейными и с 5 наемными рабочими – пустая абстракция, обязанная своим существованием недостаточной разработке данных, ибо наемный труд комбинируется с семейным. Заведение с 3 семейными рабочими, нанимая еще 3-х рабочих, будет иметь более 5 рабочих и стоять совсем в особых условиях конкуренции сравнительно с одиночками. Во-2-х, если статистики действительно желали исследовать вопрос о «конкуренции» отдельных заведений, различающихся по употреблению наемного труда, то отчего бы им не обратиться к данным подворной переписи? отчего бы не сгруппировать заведения по числу рабочих и привести цифры доходности? не уместнее ли было бы со стороны статистиков, имеющих в руках богатейший материал, фактическое изучение вопроса, чем преподнесение читателю всякой отсебятины и торопливость перейти от фактов к «сражению» врагов народничества?

«…С точки зрения сторонников капитализма этот процент, быть может, будет признан достаточным для предсказаний о неминуемом вырождении кустарной формы в капиталистическую, но в действительности он никакого в данном отношении угрожающего симптома не представляет, в особенности ввиду следующих обстоятельств» (с. 56)…

Не правда ли, как это мило! Вместо того, чтобы потрудиться выбрать из имеющегося под руками материала точные данные о капиталистических заведениях, авторы сложили эти заведения вместе с одиночками и пускаются возражать каким-то «предсказателям»! – Не знаем, что стали бы «предсказывать» какие-то неприятные для пермских статистиков «сторонники капитализма», а мы, с своей стороны, скажем лишь, что все эти фразы только прикрывают попытку отвернуться от фактов. А факты говорят, что никакой особой «кустарной формы производства» нет (это вымысел «кустарных» экономистов), что из мелких товаропроизводителей вырастают крупные капиталистические заведения (в таблицах мы встретили кустаря с 65 наемными рабочими! стр. 169), что обязанностью исследователей было так группировать данные, чтобы мы могли исследовать этот процесс, сравнить различные заведения по мере приближения их к капиталистическим. Пермские статистики не только сами этого не сделали, но и нас лишили возможности это сделать, ибо в таблицах все заведения данной подгруппы сложены вместе, и выделить фабриканта от одиночки нельзя. Свой пробел составители прикрывают пустяковинными сентенциями. Крупных заведений, изволите видеть, всего 1%, и за исключением их выводы, сделанные на основании 99%, не изменятся (с. 56). – Но ведь этот один процент, эта одна сотая не равна другим сотым! Одно крупное заведение покрывает более 15-ти заведений тех одиночек, которые дают более 30-ти «сотых» (от всего числа заведений)! Это расчет по числу рабочих. А если бы взять данные о валовом производстве или о чистой доходности, то оказалось бы, что одно крупное заведение покрывает не 15, а, может быть, 30 заведении ^[180]. В этой «одной сотой» заведении сосредоточена четверть всех наемных рабочих, что дает в среднем на 1 заведение 14,6 рабочих. Чтобы иллюстрировать несколько для читателя эту последнюю цифру, возьмем цифры «Свода данных о фабрично-заводской промышленности в России» (издание департамента торговли и мануфактур) по Пермской губернии. Так как цифры сильно колеблются по годам, то берем среднее за 7 лет (1885–1891). Получаем цифру «фабрик и заводов» (в смысле нашей официальной статистики) в Пермской губернии 885 с производством на сумму 22 645 тыс. р. и с 13 006 рабочими, что дает в «среднем» на 1 фабрику именно 14,6 рабочих.

В подтверждение своего мнения, что крупные заведения не имеют важного значения, составители «Очерка» ссылаются на то, что из числа наемных рабочих у кустарей очень немного годовых рабочих (8%), большинство же заделыцики (37%), сроковые (30%) и поденные (25%, стр. 51). Заделыцики «обыкновенно работают у себя на дому, своими собственными инструментами, на своих харчах», а поденщики приглашаются «временно», подобно сельскохозяйственным рабочим. При таких условиях, «относительно большое число наемных рабочих не служит еще для нас несомненным признаком капиталистического типа этих заведений» (56)… «Ни заделыцик, ни поденщик вообще, по нашему убеждению, не создают кадров рабочего класса, подобного западноевропейскому пролетариату; такими кадрами могут быть только постоянные годовые рабочие».

Мы не можем не похвалить пермских народников за то, что они интересуются вопросом об отношении русских наемных рабочих к «западноевропейскому пролетариату». Вопрос интересный, что и говорить! Но мы все-таки предпочли бы слышать от статистиков утверждения, основанные на фактах, а не на «убеждении». Не всегда ведь заявление своего «убеждения» может убедить других… Не лучше ли было бы, вместо того, чтобы рассказывать читателю об «убеждении» гг. NN и ММ, сообщить побольше фактов? А то вот фактов о положении наемных рабочих, об условиях труда, о рабочем дне в заведениях разной величины, о семьях наемных рабочих и т. д. сообщено в «Очерке» до невероятия мало. Если бы рассуждения об отличии русских рабочих от западноевропейского пролетариата служили только для прикрытия этого пробела, то нам пришлось бы взять назад свою похвалу…

Все, что мы знаем из «Очерка» о наемных рабочих, это – деление их на 4 категории: годовые, сроковые, заделыцики и поденщики. Для ознакомления с этими категориями приходится обратиться к данным, разбросанным по книге. По 29 промыслам (из 43) указано число рабочих каждой категории и заработок их. В этих 29 промыслах 4795 наемных рабочих с заработком в 233 784 рубля. Во всех же 43 промыслах 4904 наемных рабочих с заработком в 238 992 руб. Значит, наша сводка обнимает 98% наемных рабочих и их заработка. Вот, en regard ^[181], цифры «Очерка» ^[182] и нашей сводки:

>

% ^[183]

Оказывается, что в сводке «Очерка» есть либо ошибки, либо опечатки. Но это – мимоходом. Главный интерес – данные о заработке. Заработок заделыциков, про которых в «Очерке» говорится, что «задельный труд в сущности есть ближайшая стадия на пути к хозяйской самостоятельности» (с. 51 – тоже, вероятно, «по нашему убеждению»?), – оказывается значительно ниже заработка годового рабочего. Если утверждение статистиков, что годовой рабочий обыкновенно живет на хозяйских харчах, а заделыцик на своих, основано не только на их «убеждении», но и на фактах, то эта разница будет еще больше. Странным же образом пермские кустари-хозяева обеспечивают своим рабочим «путь к самостоятельности»! Это обеспечение состоит в понижении заработной платы… Колебания рабочего периода, как увидим, не так велики, чтобы объяснить эту разницу. Далее, весьма интересно отметить, что заработок поденщика составляет 66,7% заработка годового рабочего. След., каждый поденщик занят, в среднем, около 8 месяцев в году. Очевидно, что тут гораздо правильнее было бы говорить о «временном» отвлечении от промышленности (если поденщики действительно сами отвлекаются от промышленности, а не хозяин оставляет их без работы), чем о «господствующем временном элементе наемного труда» (с. 52).