Loe raamatut: «Учитель»

Глава 1

Если педагог соединяет в себе любовь к делу и к ученикам,

он – совершенный педагог

Лев Толстой

При выходе из дома ничем не примечательный гражданин лет сорока, кинув быстрый взгляд в сторону кухни, подметил: на часах было уже около пяти пополудни. Дверь захлопнулась, ключ со знакомым звуком провернулся в замочной скважине, и его одинокие шаги начали гулко разноситься по всему подъезду – человек шел по лестничному пролету вниз.

Бурная дневная жизнь города понемногу затихала, но автомобильное сообщество все еще давало о себе знать звуком моторов. Сирены специальных служб напоминали о том, что город большой, и без бед, к сожалению, здесь не обходится. Кто-то к кому-то опять спешил на помощь. Человек к человеку.

Мужчина поправил рюкзак за плечами и двинулся по улице вдоль ровной линейки фонарей. На ходу он продумывал, как лучше сказать ребятам о решении, которое было недавно принято. «Многоуважаемые… Дорогие… Нет… Любимые! Вы все очень дороги мне, я рад… я рад, что был причастен ко всему этому…» Казалось, никто не мог сейчас его переплюнуть в этом новом виде спорта – углубленным мыслям на улице в ходе быстрого передвижения. Вокруг него люди либо уже ехали в автобусе, зависая в своих наушниках, либо стояли на остановках и ждали следующего.

Заместитель директора школы, Валентина Сергеевна Нанайкина, женщина изрядно в годах и немного не от мира сего, во всем была до крайности справедливой и правильной. Двигалась она не по возрасту легко и быстро, столь же непринужденно и профессионально выполняла свою работу. А вот спорить с ней о чем бы то ни было не рекомендовалось: на свете существовали только два вида мнения – ее собственное и неправильные.

Но ее уважение к Андрею Ивановичу выражалось во всех смыслах: к нему она прислушивалась, размышляла над его новыми афоризмами и понимала всю его простоту. Да, именно простоту. Андрей Иванович никогда ничего из себя не строил и признавал свои ошибки, коль уж они случались. И учеников своих он очень любил, знал, что каждый из них – Человек. И, наверное, за это Андрея Ивановича тоже любили.

Была утренняя дымка, и свет красиво лежал на столе, когда в кабинете директора школы раздался звонок:

– Здравствуйте! Это вас из министерства беспокоят…

Некоторое время директор внимательно слушала и даже иногда подмыкивала в ответ, машинально что-то рисуя на чистом листе.

– Ага, да, я вас поняла… Очень трудно это для нас будет, сами понимаете.

Ввиду директорского волнения каракули на бумажном листе получились какими-то нервными и растерянными.

Разговор вышел коротким, но было понятно – информацию директор получила вполне и исчерпывающую. Даже возражать не пришлось. Да и не возражают таким собеседникам.

После этого, конечно же, день у Андрея Ивановича не задался: министерскую новость сообщили ему, а у него и контрольных много, и классный час еще после основного рабочего дня. Рядовым учителям, которые честно и с признанием важности своей миссии относятся к делу, иногда очень трудно пережить подобные моменты.

Следующий рабочий день у Андрея Ивановича оказался коротким: с утра он провел два урока, потом выпил в учительской кофе и отправился домой. Этот маршрут за годы работы был давно выверен и знаком до каждого камешка на дороге. А дома он все мучился и не мог найти себе места. Его угнетало чувство неизвестности и то самое горестное ощущение, когда у тебя отнимают что-то твое, родное. Такое бывает, когда навсегда уезжаешь из родного села в большой город, когда прощаешься с родителями и близкими перед армией, когда в детстве приходится отдавать свою любимую игрушку кому-то другому просто потому, что… потому, что вырос, стал умнее и сильнее. А на самом-то деле еще ребенок. И сейчас Андрей Иванович Петрушин чувствовал себя так же.

…Учитель вошел в здание школы и сразу направился к лестнице. Перед дверью своего класса он на минуту остановился, потом тряхнул головой и резко выдохнул. Ситуацию предстояло принять такой, какая она есть.

В класс он вошел уже успокоившимся. Андрей Иванович щелкнул выключателем, лампы одна за другой озарили кабинет светом, одни – холодным, другие – теплым. Петрушин пользовался неподдельным уважением у всех своих учеников, даже у заядлых хулиганов. Лицо у него было добрым, глаза большие и яркие, лоб уже подёрнулся первыми морщинками. Очки придавали общему облику солидности, но не строгости.

Андрей Иванович охватил взглядом весь класс, где каждый стулья еще стояли на партах вверх ногами, и начал ждать ребят. В ожидании посмотрел в окно, полюбовался падающими хлопьями снега, потом взглянул на школьную доску где, как всегда, было написано сегодняшнее число, «классная работа» и тема.

– Сегодня тут вели географию… – с тихой улыбкой сам себе сказал учитель.

Тема была такая: «Литосферные плиты Евразии». Это заставило задуматься Андрея Ивановича. Литосферные плиты – они ведь как живые, тоже живут, тоже двигаются, возмущаются, провоцируют такие катаклизмы, как извержения вулканов и землетрясения. Плиты дружат и конфликтуют между собой. И от таких конфликтов гибнут тысячи людей. А плит всего семь. И живут они где-то глубоко под землей, не замечая нас с вами. А что будет, если одна из литосферных плит вдруг «взбунтуется» и откажется жить со всеми в дружбе? Этакий, знаете, изгой. Что произойдет с человечеством, если ее просто не станет? Не станет этой опоры, по которой мы ходим? Мы погибнем! И жертвы будут исчисляться миллиардами.

Вот и Петрушин сидел сейчас в пустом классе и думал над тем, как бы смягчить еще пока несказанное.

Петрушин преподавал здесь уже на протяжении двадцати трех лет. Когда он, тогда еще совсем неопытный молодой специалист, недавно закрывший последнюю сессию в университете, переступил порог школы, тогдашний директор прямо так и сказал: «Андрюша, вот твой дом на ближайшие… кхм… на ближайшую жизнь. Знаешь, почему? Потому что участь наша преподавательская – всю жизнь работать на благо государства. Дети – это такие же граждане, как мы все, это будущее нашего общества. А государство – это общество, сплоченное, интеллигентное и разумное. Учи, Андрюша, учи! И учись сам. У нас великая миссия!»

Эти слова Петрушин запомнил на всю жизнь. Они стали для него девизом и руководством к действию. Сколько с тех пор своих собственных методик преподавания он создал, которыми пользовался и по сей день! Ребятам было интересно грызть гранит его науки – сложной, но очень важной.

– Здравствуйте, Андрей Иванович! – прозвучало громко и звонко с порога.

Даже, показалось, стекла в окнах зазвенели.

– Ой, Риточка, здравствуй! Проходи, садись, – искренне улыбнулся Петрушин. – Я всех уж заждался, заскучал. Ты садись недалеко, поближе.

Девушка скинула свой бордовый рюкзачок и направилась к первой парте в среднем ряду. Ничем особенно не выделяясь, она была вполне симпатичной в свои семнадцать лет: темно-русые волосы, черные глаза, высокие скулы.

– Андрей Иванович, что делать-то будем? Сейчас вечер, мне кажется, многие не придут…

– Придут, еще как. Ты в этом классе уже девять лет учишься и не знаешь своих сверстников? Конечно, в семье не без урода, но если бы все наши были уродами – так это не класс получился бы, и даже не школа.

Не прошло и двух минут, как класс начал наполняться ребятами. Все улыбались, кивали, сдержанно говорили «здравствуйте» и «добрый вечер»; здоровались не только с Петрушиным, но и сами собой: кто-то жал руки, кто-то обнимался и прилично целовал подружку в щечку.

Петрушин с любовью наблюдал за школьниками. При этом с тоской думал о том, что, скорее всего, видит их в последний раз.

– Ребят, здравствуйте! – начал торжественно Петрушин. – Вы бы знали, как я рад вас видеть сегодня! Вот сегодня у вас последний урок был… русский язык с Антониной Сергеевной, верно? А у меня был сегодня длинный урок у нашего директора. И тоже, похоже, последний.

Класс насторожился. Повисла тревожная тишина.

– Это че, он на пенсию собрался? – тихо спросил Дэн своего соседа. – Да вроде рано ему еще.

Петрушин продолжил:

– Давайте поговорим о нас. Откровенно и без всяких штампов. Мы с вами вместе уже давно, я видел вас еще совсем малыми ребятами, только-только с началки. Болванами были все до одного, даже наши девочки-красавицы, да? – глянул с улыбкой учитель куда-то в угол класса. – Вы за эти годы выросли. Смотрите, какие большие. Скоро экзамены, не боитесь?

Класс молчал.

– Не боитесь, знаю. Вы стойкие. Вы умные. И я вас искренне люблю, как своих собственных детей. Вы едины, несмотря на то, что делитесь часто на группы, когда общаетесь. Вы помогаете другим, так как всегда помните, что в беду можете попасть сами. Вы не безразличны к себе и окружающим, потому что знаете цену дружбе. И вы молодцы. Я горжусь каждым из вас. Но… Случилось так, что со следующей недели меня переводят в другую школу, не в Москве. Увы, я никак не могу повлиять на это решение, так как его приняли уже почти на всех уровнях. Я всего лишь выполняю эти указания.

Класс продолжал напряженно молчать. Но это была уже не тревожная, полная вопросов тишина – в воздухе повеяло всеобщим негодованием. Девочки, забыв про свои гаджеты и переговоры с подружками, смотрели на Петрушина повлажневшими от слез глазами. Парни же тихо воспринимали реальность такой, какая она есть, и сдержанно продолжали слушать.

– Это ж как мы теперь без вас? – растерянно спросил кто-то. – Новый классрук будет?

– Получается, так. Поверьте, я сам в недоумении. Мне сказали об этом буквально сегодня. В наше время-то будут учителей из города в город таскать? В обыкновенной жизни обыкновенных учителей. Думаю, это неправильно и я должен был бы вас довести до конца. Но, видите…

– Да так же нельзя! – раздались возмущенные голоса. – Вырывать человека по живому и вставлять непонятно куда! Давайте, мы обратимся к директорше, попросим всем классом!

Класс зашумел. Риточка продолжала сидеть молча, ее глаза блестели, но, увы, не от счастья. Дэн с соседом тоже молчали. Кто-то пытался взбунтоваться, организовать «крестовый поход» к директору школы, объявить бойкот учебе, пока принятое решение не отменят.

Петрушин подавленно молчал. Он чувствовал, как все прожитое им вместе с этим девятым «Б», ставшим ему родным и близким, начинает куда-то исчезать, уходить в прошлое. Неужели все придется забыть? Они ведь все те же дети в глазах Петрушина. Знаете этот феномен, когда очень долго не видел человека, он у нас ассоциируется уже с устоявшимся образом, мозг не думает о том, что что-то могло пойти иначе. Все мы взрослеем и меняемся во внешности.

– Андрей Иванович, не уходите от нас, вы наш самый лучший учитель!

– Ну и куда мы без вас? Кого нам поставят?

– Вас на Дальний Восток отправляют, признайтесь честно?

Последний вопрос вызвал у учителя улыбку, но довольно быстро она сошла с его лица. Петрушин сел в свое кресло, которое стояло в этом классе столько, сколько он работал тут, подпер рукой голову и начал разглядывать то, что лежало под толстым стеклом на столе. Заметки, записки, расписание уроков, обертка от конфеты, подложенная уже не им. То, что происходит вокруг, Петрушин не мог четко разглядеть.