Loe raamatut: «Сказки скрытней»

В оформлении обложки использована фотография с сайта https://ru.m.wikipedia.org/wiki/%D0%A4%D0%B0%D0%B9%D0%BB:General_Sherman_tree_looking_up.jpg по лицезии Creative Commons Attribution 2.0 Generic, автор Jim Bahn и фотография с сайта https://www.pexels.com/de-de/foto/1608534/, автор Nikita Lyamkin

Лето. Приключения Олака

Лесной Народ

В то утро рассвет немного задержался – сон интересный досматривал. Но вот досмотрел, разбудил птиц, согрел стволы сосен и наконец добрался до выступающих из земли корней старого дуба.

И вдруг один из корней зашевелился! Сначала он вытянулся, потом перевернулся, а затем и вообще встал. И оказалось, что это никакой не корень, а вроде как маленький человечек. Две руки, две ноги, на лице борода рыжая. Руки поднял, глаза протер, чтобы после сна открылись побыстрее. Сощурился, бороду в улыбке раздвинул: утро настало, хорошо! Запахнул на себе зеленую курточку, подтянул такие же зеленые штаны, расшитые желтыми узорами, вытащил откуда-то из-под корней сплетенную из соломы корзинку и направился в лес.

Едва он скрылся, как со ствола липы спустился другой такой же. Только без бороды и куртка светлее. Спустился, пошарил в кустах, вытащил длинную палку вроде копья и пошел в другую сторону. Тут и еще в разных местах стали человечки появляться. Кто с дерева слезает, кто вроде как из-под земли вырастает, а кто наподобие сухого листа с неба спускается. Заговорили: здороваются, друг дружку приветствуют. Говорят, вроде как дятел стучит или камешки перекатываются. А иногда как малиновка свистнет. И по всему видно, что чувствуют они себя здесь, в лесу, как дома. Оно и понятно: ведь они – Лесной Народ. Сейчас я тебе о них расскажу.

Ты, наверное, уже слышал о гномах? Если не слышал, спроси у мамы, она расскажет. Маленькие человечки в красных колпаках живут в пещерах, глубоко под землей. Пещеры эти в горах, а горы в дальних странах. Живут под землей, ищут золото и драгоценные камни, куют мечи, поют песни, воюют со злыми троллями. Люди о них кое-что знают, потому что кто-то когда-то попал в их пещеры, а потом рассказал. Кажется, это была прекрасная девушка, принцесса, и гномы ей помогли в беде. Но я этого точно не знаю, а потому врать не буду. Но вот чего никто не знает, это что у гномов есть родственники в наших краях. А не знают о них, потому что гномы их стыдятся и никогда о них не говорят. И в песнях не поют, и сказок о них не рассказывают.

А чего стыдиться-то? Да, мелковаты, да, неказисты, иногда неуклюжи, – ну и что с того? Впрочем, я знаю, отчего гномы стыдятся своих здешних родичей: оттого что они бедны. Нет у них ни золотых чаш, ни серебряных кубков, ни мантий, усыпанных рубинами. Даже мечей со щитами, и тех нет. Все оружие – палицы, да луки со стрелами, да пращи. Да и этим оружием они редко пользуются, предпочитая скрыться, спрятаться от врага. Вот в этом, в умении прятаться, они великие мастера, тут им равных нет. Потому и зовут их – скрытни. И потому они могут жить совсем рядом с нами, а мы их не замечаем.

Вот пришли, скажем, люди в лес. Поляну выбрали, скатерть расстелили, костер разожгли. Взрослые сидят, разговаривают, а дети в прятки играют. Вдруг один бежит из кустов, да не застукаться поскорее, а к взрослым: «Мама, там кто-то есть!» Мама с папой встревожились, идут в кусты, раздвигают, смотрят – никого. «Тут никого нет, малыш. Тебе, наверное, почудилось». «Нет, – настаивает тот, – там кто-то был, на меня смотрел, я глаза видел!". «Это мышь, дорогой, – успокаивает мама. – Или птица. Она на тебя посмотрела, а ты и испугался». «А почему ветка качается?» «Это ветер, ветер!»

Но вот погаснет костер, стихнут песни, уйдут люди, и в густеющих сумерках на опустевшую поляну выйдут те, кого ты, дружок, высматривал в густой листве. Странные, странные существа! Ростом они… Ты папину ладонь представляешь? Вот их взрослые как раз такие и будут: их папы – чуть больше папиной ладони, а мамы – маминой. А дети – ты, наверное, уже догадался – немного больше твоей. Кожа темней, чем у нас: у детишек желтая, как песок, у взрослых цветом похожа на старый желудь. Руки и ноги слегка корявые, но пальцы ловкие, быстрые: и сандалии из соломы сплести, и рубашку сшить, и слова на дощечке написать – все могут. Одежду любят носить летом – зеленую, а осенью – желтую и красную.

Посмотришь на них – и сразу поймешь, почему их никто не видит. Застынет скрытень в своей зеленой курточке, шляпу на глаза надвинет – станет как сучок, не отличишь. Ну, а если кто попробует этот сучок отломить, того так в руку ущипнет, что сразу отдернет. Подумает – колючка, и отстанет.

А еще скрытней потому так редко видно, что зимой они живут глубоко под землей, как и их родственники-гномы. Выберут горку каменистую, и долбят ее, сверлят, роют, пока не нароют целый пещерный город. Там у них и квартиры для жилья, и склады для припасов, и залы для занятий. Там они проводят долгие зимние месяцы. А летом выходят наверх. Летом спят или в дуплах, или в развилках старых дубов и лип, или прямо на траве: завернутся в лопух, подорожник под голову положат – и спят.

В старину люди были приметливее, да и в лес чаще ходили, а потому иногда Лесной Народ замечали. Тогда пугались, бросались прочь. А вернувшись в деревню, рассказывали, что встретили лешего. Так их в старину называли. А еще так: оборотни, упыри, вурдалаки, кикиморы, яги, кики-мики болотные. Рассказывали о них нехорошее: что заманивают людей в лес, особенно детей маленьких, путают тропинки, уводят в глушь, в болота, и люди там гибнут. Или волками оборачиваются и кровь из людей пьют. А еще болезни, хвори насылают. И потому их боялись и встреч тоже избегали.

Хорошо, что скрытни этих историй не слышали, а то бы стало им ужасно обидно. «Да, водится, водится в лесу нечисть! – закричали бы человечки в зеленых курточках, если бы услышали людские рассказы. – И все про нее верно говорят: и заманивают, и в болотах топят, и кровь пьют. Но мы-то тут совсем не при чем! Мы с этими обороднями, утырями и киками сколько воевали, сколько наших в тех битвах полегло!» А Лесной Народ никого никогда не заманивал и не запутывал. Об этом хоть кого можно спросить – хоть сорок, хоть ежей с ужами – любой скажет. А если люди скрытня нечаянно заметили да со страху кинулись, не разбирая дороги, незнамо куда, да потерялись – кто им виноват? И насчет хворей или тем более крови – смешно такое слышать. Ну как, скажи, они могут кровь человеческую пить, если вообще на животных не охотятся и мяса не едят? Питаются грибами да ягодами, да травами сочными. Единственно – рыбу. Да, рыбу острогой бьют, на огне жарят, на солнце вялят. Но кровь тут при чем? Напраслина все.

Олак и его семья

Солнце уже наполовину поднялось над краем леса, и Олак проснулся в своей постели из травы и листьев. Проснулся, но вставать не спешил. Сначала он хотел досмотреть сон: там было что-то страшно интересное. Но пока Олак поворачивался поудобнее, чтобы смотреть без помех, сон куда-то спрятался. Вот так всегда: сны прячутся еще лучше, чем скрытни.

Тогда Олак снова открыл глаза. Над ним, закрывая небо, покачивались, шелестели листьями ветви старой липы. И вся липа, в развилке которой, высоко над землей, спала семья скрытней, тоже слегка покачивалась и тихонько гудела: росла, воду из земли тянула. Если ухо к стволу приложить, сразу услышишь.

Олак лежал с одного бока, а возле другого было место отца. Но сейчас оно пустовало. Значит, отец уже встал. Он всегда встает первым. Или на рыбу идет охотиться, или грибы-ягоды собирать. Так что с краю теперь спала мама Нарита. А рядом с Олаком сопела и даже во сне строила гримасы сестра Минки. Она маленькая, что с нее взять. Раньше Олак тоже спал в середине, а с краю ложилась мама. Но теперь Олак вырос и может лежать с краю, как и полагается мужчине. К тому же он ловко лазает по деревьям – лучше, чем отец. Может быть, даже лучше всех в Народе. Ну, почти лучше всех. Почти так же, как Прак-путешественник.

Лучше всех в Народе – это, конечно, хвастовство. Ведь Народ большой, не сосчитать. Взрослые, правда, могут сосчитать, но на то они и взрослые. Но если по-другому взглянуть, то Народ вроде и не такой большой, потому что все друг дружку знают и всегда помогут. Вроде как в семье. Да, в общем, Народ – это и есть большая семья. Говорят, есть и другие народы скрытней, живущие в далеких краях, но точно о них не известно.

Так, ладно, хватит попусту валяться! Надо составить план. Это значит – придумать, что делать. Олак в школу еще не ходит, а про план уже знает. И еще многое знает, о чем другие малыши даже не догадываются. Это потому что он наблюдательный и любо… зреющий? Зрительный? Звательный? Нет, не запомнил – слово слишком длинное. Это Мудрый Орик говорил Трику – отцу Олака. Если внимательно слушать, что взрослые говорят, многое можно узнать. Так что еще до школы будешь кое-что понимать.

Олаку уже восемь лет, нынешней зимой в школу пойдет. Вот Тинк, лучший друг Олака, на год моложе, и это сразу заметно. Малыш, одним словом. Хотя смелый, не боится участвовать в играх, которые Олак придумывает. А еще он всегда готов обсуждать всякие загадки и тайны, что встречаются на каждом шагу. Поэтому Олак с ним и дружит. Вот с сестрой Минки ничего такого не обсудишь. Во-первых, мала еще, моложе Тинка. А главное – девчонка. Правда, песни с подружками хорошо поет, заслушаешься. Этим вся польза от девчонок и исчерпывается. Разве будешь с такими говорить о Тумане, или об Огне, или о Великанах? Даже думать смешно.

Нет, с такими вопросами: о чем говорит Река, да откуда берутся Великаны, и можно ли научиться летать по-настоящему, – лучше обращаться к дедушке Скрипу. Дедушка знает почти так же много, как и Мудрый Орик. А какие сказки рассказывает, какие истории! Слушать его рассказы – это даже интересней, чем в разведчиков играть. А значит, в школе будет очень интересно: ведь дедушка Скрип там преподает древнюю историю скрытней, и можно будет его слушать каждый день.

А еще учить детей будет знахарка Олига, женщина с золотыми волосами. Она лучше всех разбирается в травах, ягодах, корнях, в болезнях и лекарствах. Олига научит детей тому, что знает сама: как растения живут, что скрывают и как это узнать.

Ну, а самые главные науки – письмо, счет и Тайны Мира – будет вести сам Мудрый Орик. Он строгий, иногда даже сердитый. Те, кто учатся, – Шлимо, Свиба, толстый Финго – рассказывают, что Орик заставляет повторять, запоминать и доказывать. Что это значит, неизвестно, Шлимо и Финго не могут толком объяснить. Только, наверное, очень страшное, потому что они всегда вздыхают и жалуются на Орика. Ну да ничего, Олак как-нибудь справится. Зато Орик покажет ученикам Священную Книгу. Книга – главное сокровище Лесного Народа. Кажется, есть и другие, но о них не говорят, особенно при детях, и Олак о них ничего не слышал. А хочется.

Ну да ладно, школа будет не скоро, а пока надо составить план на сегодня. Дел много, надо только выбрать. Можно, например, дразнить Носачей. Лесной народ Носачей не любит. Они не такие вредные, как Рыжухи или Волки, но жадные: ходят всю ночь по кустам, где скрытни спать любят, роют землю своими носами, желуди ищут, орехи, птичьи гнезда. Затоптать, конечно, не затопчут, – скрытень всегда Носача издали услышит и на дерево залезет – но сон-то пропадет! Вот поэтому Трик, отец Олака, и не любит спать на земле, как некоторые другие, а только на деревьях. Вот из-за того, что спать мешают, а еще за угрюмый и свирепый нрав, Носачей и не любят. Носачи днем залезают поглубже в чащу и лежат там, посапывают. Так можно залезть на сосну и шишки в них кидать. А те, кто поотчаяннее, садятся на нижнюю ветку елки и давай ее раскачивать. Ветка раскачается – и хлоп Носача по макушке! Он как вскочит спросонья, как бросится наутек, – только кусты трещат. Наверное, думает, что это Великан с Огненной Палкой за ним пришел. Конечно, если не удержишься да сам с ветки на Носача свалишься, он поймет, кто его побеспокоил. Тогда уж как повезет. Если ловкий – успеешь обратно залезть. А если нет – плохо будет. Поэтому детям эта забава строжайше запрещена.

А что, скажите, не запрещено? У взрослых все, что интересно, все запрещено. С Воронами играть, в Реке плавать, Огонь в лесу разжигать, перестрелку из луков устраивать, брать, что Великаны оставили… Да разве все перечислишь!

Так, из луков они с Тинком вчера стреляли. Носачей тоже не так давно дразнили. Значит… решено! План был составлен, и Олак быстро соскользнул с дерева.

Давай полетаем!

На земле Олак огляделся – все ли в порядке – и направился к зарослям бересклета. Там семья Тинка живет. Семья большая, кроме Тинка, еще две девчонки, папа с мамой, да еще дедушка Окик. Поди поищи такую развилку, чтобы всех уместить. К тому же дедушке трудно лазать по деревьям. Вот они и ночуют на земле. Трти, отец Тинка, устроил себе дом в густых кустах бересклета: тень, прохлада, и Носачи туда не ходят.

Осторожно пробираясь между кустами, Олак подкрался поближе. Ну вот, так и знал: все еще спят, а Тинк в самой середине, не подберешься. Но Олак недаром ловкий. А прутья на что? Нашел тонкий прут, протянул его и почесал друга за ухом. Тот заворочался, давай отгонять: кто это, дескать, ко мне пристал? Хвать – а нет никого. Тогда Тинк одеяло натянул на самую макушку, с головой укрылся: не приставай, глупая жужжалка, не лезь ко мне, пищун! Вы скрытней все равно не кусаете, кровь у нас невкусная; так не лезь зря, не мешай спать. А Олак снова прут протянул, одеяло подцепил – и стащил. Тут уж друг голову поднял, глаза с возмущением открыл: кто этот нахал, подать его сюда! Но увидел Олака и возмущаться перестал. Ловко выскользнул со своего места, никого не разбудил.

– Ты чего? – спросил, когда отошли подальше. – Чего будишь?

– Как чего? – ответил Олак. – Помнишь, мы полетать собирались? Ну, недавно, месяц еще молодой был?

– Ну, собирались.

– Вот тебе и ну! Тогда дождь помешал, а потом меня отец на грибы с собой взял на целый день, так и не полетали. Сегодня день самый подходящий, ветер над землей дует. И вообще, все знают, что с утра летать сподручней. Так что, идем?

– Конечно, пошли скорей! – Тинк, когда понял, в чем дело, сразу загорелся. Еще бы: полетать всякому хочется, но боязно, да и не все умеют. А Олак умеет, и Тинка, хоть и маленький, готов научить.

– Слушай, давай еще Стука позовем, – предложил Тинк. Правильно предложил: Стук тоже из их компании. Только он медлительный очень, вечно копается, и на самые отчаянные дела, где скорость требуется, его не всегда берут.

– Давай, – согласился Олак. – Если не спит. А то будишь вас тут, будишь, – все утро пройдет.

Но Стук уже проснулся, и когда услышал, куда зовут, сразу встал. Покопался, конечно, на то он и Стук, но самую малость.

Втроем они направились к высокой ели, росшей на краю ложбины. С ели чем хорошо прыгать? Лезть на нее легко, а если прыгнешь неудачно, она тебя спасет: на еловые ветки падать – совсем не то, что на землю.

Друзья быстро забрались на самый верх. По пути мало кто попался, только белка да пара малиновок. Белка покосилась, но ворчать – зачем, дескать, беспокоите, на мою елку лезете, – не стала. Да и занята была: шишки лущила и семена в дупло прятала. Она снаружи подавала, а изнутри маленькие лапки мелькали: бельчата семена принимали да по углам рассовывали.

Лесной Народ белок почитает: ведь именно от них скрытни научились летать. Так говорится в древней легенде о славном воине Обреге. Окруженный со всех сторон утырями и киками болотными, забрался Обрег на высокую ель, но утыри подожгли ее. Огонь поднимался все выше. И тогда старая мудрая белка подсказала Обрегу, что он может поступить так же, как ее племя: прыгнуть и перелететь на соседнее дерево. Воин так и поступил: окруженный белками, перелетел на другую ель, а враги ничего не заметили.

С тех пор скрытни летают. А получается это у них потому, что Лесной Народ – легкий, весу в нем немного. И если курточку пошире распахнуть, да ноги расставить – воздух тебя удержит. Правда, летают только дети, взрослые, можно сказать, никогда. Говорят, они слишком тяжелые. Олак как-то пристал к отцу: почему Обрег летал, а ты не можешь? Отец ответил, что у древнего воина плащ такой был, широкий, как воронье крыло, вот он и летел. Олак дальше пристает: ну так сшей такой плащ, папа! Но отец отговорился, что не знает, как плащ шьется, да и времени нет.

Да, белки, можно сказать, друзья: скрытни с ними только иногда спорят из-за орехов, кто первый под орешником должен собирать. И то если год неурожайный и орехов мало. А вот если ворону встретишь, то тут как судьба повернется. Бывает, что и ничего, а бывает, что ворона злая, характер у нее испортился, тогда клюнуть может. А это тебе не с пенька упасть: покалечит, как пить дать. Или если сову спугнешь. Она днем не охотится, не схватит, – наоборот, сама испугается и прочь кинется. Но когда кинется, может тебя с самой верхотуры сбросить. Некоторые, кто постарше и поозорнее, нарочно сов пугают. Но Олак этим не занимается.

Наверх залезли, огляделись. Здорово здесь! На восходе солнце поднимается, купает лучи в Реке, к полудню плывет. Там, на полуденной стороне, все лес да лес: елки темнеют, березы с дубами спокойно стоят, осина листьями крутит, ветер накликает. Если присмотреться, можно различить Дальний Утес, куда спешит Река и куда не смог дойти Прак-путешественник. И что там, за Утесом, никто не знает. Сороки туда, правда, летали и рассказывали всякие чудеса, но кто же будет верить сорокам?

На закатной стороне виден край леса. Дальше перелески, луга. Выглядят красиво, и ягоды там, по слухам, просто море, но скрытни этих мест избегают: в этих краях часто появляются Великаны. Иногда и сюда, в родные места, забредают, но редко: мешают глубокие овраги, что от Горы тянутся. Вот она, Гора, загораживает небо на полуночной стороне. Там, за Горой, Великаны и живут. Раньше об этом только от ласточек да от синиц слышали, а недавно Прак поднялся на Гору и сам увидел. Правда, издалека, близко подходить не стал. Вернувшись, рассказал, что синицы не наврали: Великаны действительно живут вроде как в скалах, хотя не таких, как у Реки, ни на что не похоже, сравнить не с чем. И весь день ревут страшно, на разные голоса. Прак не признался, но Трик, отец Олака, думает, что он испугался. Да и кто не испугается? Однако собирается еще идти, поближе подобраться.

– Ну, вот отсюда и полетим, – заявил Олак, потверже встав на ветку у самого ствола. – Помните, как я прошлый раз объяснял?

Тинк промолчал, вместо него ответил Стук.

– Я вроде запомнил, – сказал он. – Сначала куртку расстегнуть и полы крепче захватить. Потом руки и ноги пошире расставить. Потом… А потом вроде и прыгать можно. Или нет?

– А потом, когда полетите, что надо делать? – продолжал допрашивать Олак.

– Управлять надо, – решился вступить в разговор Тинк. – Одну руку чуть поднять, другую опустить, и поворачивать.

– Верно, – подтвердил Олак. – Вокруг елки поворачивайте, далеко от нее не улетайте, а то врежетесь куда, больно будет. Приземляться лучше не на землю, а на нижние ветки, помните?

– Помним, – хором оба ответили.

Наставления были закончены, можно было прыгать. И, конечно, ему первому. Однако Олак медлил. Он еще раз оглядел свою команду. Стук выглядел ничего: хоть и увалень, а спокойный, раскачивается на своей ветке, вниз заглядывает – видно, примеривается. А вот друг Тинк прижался к стволу, как к мамке, обхватил его изо всех сил. Сразу видно – боится. Нельзя его одного оставлять, понял Олак. Или вообще прыгать испугается, и тогда решит про себя, что он трус. А хуже этого, может быть, ничего нет – так про себя решить. Или прыгнет, но не по науке, а абы как, закрыв глаза, криво и косо, и разобьется. Что же, вперед себя его пропустить? Тоже не годится. А что если…

– Знаешь что? – воскликнул Олак, обратившись к другу. – Давай прыгнем вместе, а? Один я уже прыгал, а вдвоем – нет. Попробовать хочется. Поможешь?

– Ну, не знаю… А так разве можно? – Тинк так удивился, что даже бояться забыл.

– А кто сказал, что нельзя? Давай, перебирайся ко мне.

Тинк перебрался, встал рядом.

– Так, куртку расстегнул? – командовал Олак. – Теперь захвати ее здесь и здесь, и растягивай шире. Ага, вот так. И держи крепко, это самое главное! Выпустишь полу – сразу падать начнешь.

– А как же мы держаться будем? – спросил Тинк. – Если ты тоже будешь свою куртку держать, откуда еще руки взять?

Да, об этом Олак не подумал. Ну да ладно, безвыходных положений не бывает.

– Я свою полу только чуть придерживать буду, – сказал. – А так буду правой рукой твою руку держать. Вот так, видишь? Ну, все. Сейчас дам команду, и тогда оба сразу толкаемся и летим. А ты, – обернулся он к Стуку, – после нас. Всё поняли?

– Угу, – ответили оба хором.

Ну, пора! Олак стиснул ладонь друга, оттолкнулся – и прыгнул! В тот же миг, без всякой задержки, то же сделал и Тинк.

Олак чувствовал, что он словно лежит на чем-то упругом, податливом; лежит – и в то же время скользит. Он словно плавал, но не так как в воде. Воздух нес его, бесплотного, невесомого, вокруг все медленно кружилось, ветер свистел в ушах, – он летел, летел! Олак взглянул на друга: глаза блестят, рот растянулся в улыбке – хорошо!

Тут Олак заметил, что они уже далеко отлетели от ели. Уже и лощина кончилась, пора поворачивать. Но как поворачивать вдвоем? Это же надо всем телом делать: один бок поднимать, другой опускать, а как это сделаешь, если рука занята? А еще трудно было одной рукой и друга держать, и курточку сжимать. Пальцы быстро уставали. Олак почувствовал, что долго так не продержится. Надо было расцепляться. Но не испугается ли Тинк?

– Я отцеплюсь, ладно? – спросил он. Но Тинк не расслышал, даже не посмотрел в его сторону: так увлечен был, да и ветер в ушах свистит. А пальцы у Олака уже совсем устали – мочи нет.

– Расцепляемся! – закричал он изо всей силы. Тут Тинк наконец услышал, головой закивал: ладно, мол, отцепляйся!

Олак отпустил ладонь друга и сразу поднял руку, чтобы повернуть в другую сторону, чем Тинк, с ним не столкнуться. Солнце блеснуло ему в глаза, Гора проплыла вдалеке, и он снова увидел лощину и высокую ель; он летел обратно. Но летел плохо, как-то боком: рука устала, и ему никак не удавалось растянуть правую полу, как нужно. Он чувствовал, что снижается слишком быстро. Интересно, а где Тинк, что с ним? Олак посмотрел вверх и увидел друга. Тот тоже повернул, молодец, тоже летел обратно к ели, но выше Олака. И расстояние между ними все увеличивалось. Олак спускался быстрее Тинка, намного быстрее. Тот парил наверху, огибая ель, еще выше мелькнул Стук, а Олак быстро приближался к земле. Так досадно стало! Из-за этого трусишки половину полета потерял! Зачем только его с собой взял! Лучше бы один пошел!

Но злиться было некогда: надо приземляться. Олак отлетел от ели подальше, а потом круто развернулся и направился прямо на нее. Мальчишки постарше умели перед приземлением как-то так изогнуться, словно вверх лететь собрались, и приземлялись прямо на ноги. Но у Олака никогда так не получалось. Вот и сейчас вместо того чтобы плавно сесть на еловую лапу, он в нее врезался, как камень. Бух! В грудь что-то больно ударило, в лицо впились иголки. Олак схватился за ветку, пытаясь удержаться, но не смог. Соскользнул, шлепнулся на следующую ветку, закачался на ней, стукаясь обо что-то ногами. Глянул – да это же земля! Сполз с ветки, плюхнулся на четвереньки. Скорее вскочил – вдруг кто увидит, вот смеяться будут! Отбежал от елки, задрал голову: где там друзья кружатся, как у них дела?

Но не успел Олак их высмотреть, как услышал, что за елкой, совсем рядом, кто-то ходит и кашляет. Выглянул – а это старый Окик, дедушка Тинка. А Тинк вот-вот должен приземлиться! И, конечно, он и не подумает прятаться: закричит на радостях – вот, мол, я прилетел, у меня получилось! Что тогда будет! Дедушка рассердится страшно – ведь летать малышам строжайше запрещено. Но еще хуже, что он огорчится. А вот этого допускать никак нельзя: дедушка уже старенький, огорчаться ему вредно. И вообще скрытни стараются друг друга не огорчать. А кто соплеменника расстроит, обиду причинит, у того самого кошки на душе скребут, и он спешит вину свою загладить. Это уж у Лесного Народа свойство такое. Гномы, когда еще рядом со скрытнями жили, сильно над этой их чертой потешались – еще сильнее, чем над их бедностью.

Надо было дедушку Окика как-то отвлечь, чтобы на небо ненароком не взглянул, и поскорее от елки увести. Но как? Олак подумал – и придумал.

Выскочил из-за ели, подбежал к дедушке.

– Доброе утро, дедушка Окик! – говорит. – Хорошо, что я вас встретил! Все утро ищу, кого спросить.

– Чего спросить? – с опаской спросил Окик. С опаской, потому что про Олака известно, что он выдумщик и вечно взрослых разными мудреными вопросами донимает, даже к самому Мудрому Орику пристает.

– Я вот уже до пяти считать научился, скоро еще научусь, а что такое число, не знаю. Объясните, что значит число?

– Число? – задумался Окик. – Это… ну… чтобы считать.

– Это понятно, – не отставал Олак. – А вот само оно что значит? А еще слова! Вот ель – почему она ель, а не оль или ень? И почему огонь горит? И куда Река течет? И откуда ветер прилетает? И почему в одних местах ягоды совсем нет, а в других – вон за теми березами – ее всегда в избытке?

Пока Олак свои вопросы задавал, старый Окик от него все пятился, пятился, а когда последний вопрос услышал, вовсе повернулся и направился к тем березам, о которых Олак говорил.

– Чего, отчего, зачем, – бурчал он на ходу. – Откуда я знаю! Орика спроси, он Мудрый. А насчет ягоды, это вот да… это проверить надо… Почему ветер дует! Надо же такое придумать!

Так и скрылся за березами. И только он скрылся, как из-за елки вылетел Тинк. Вылетел, развернулся – и плюх на ветку! И удержался, вот что интересно.

– Ты видел?! – закричал он Олаку. – Как я летел, видел? Здорово, да? Я кружился, кружился! Ух, здорово, клянусь Обрегом!

Тут и Стук приземлился, и тоже правильно, на ветку, и тоже «Смотри, как я летел!» кричит.

– Не орите! – напустился на них Олак. – Дедушка Окик неподалеку бродит, только что ушел.

Друзья послушались, присмирели, но все равно не могли не поделиться своим восторгом: он из них так и лез. Олак послушал их, поглядел на Тинка, как у него глаза горят, – и вся его досада куда-то ушла. Ничего страшного, в следующий раз подольше полетает, уже вместе с Тинком. Вместе-то всегда интересней! Ему даже не было жалко ягодную поляну за березами, которую он только вчера нашел. Ясно, что теперь дедушка Окик всю ягоду оттуда соберет. Так опять же эта ягода Тинку первому и достанется. А Олак еще ягодное место найдет. У него это хорошо получается – почти так же, как по деревьям лазить и трудные вопросы задавать.