Loe raamatut: «Полуденный ужас»

Живот и Трескучий

Эта дохленькая квартира, казалось, с трудом втискивалась среди одинаково угрюмых и грустных окон старого типового здания. Годами дожди и ветры съедали его стены, откалывая на потрескавшиеся дорожки бетонные крошки. Как только вылезало солнце, оно жадно плавило те немногие оттопыренные куски краски, что еще настырно держались на его боках. Люди здесь вынуждено бродили по лестницам, не решаясь заходить в стонущие лифты. А подъезды встречали гостей смердящим дыханием и провожали заразным гудением водосточных труб.

На четвертом этаже, прямо рядом с вывернутой в мышеловке крысой, скрипит и открывается деревянная перекошенная дверь. В нее входит человек в куртке из потертой кожи, с растянутыми локтями и порванным воротом. Лицо его измазано улыбкой: он в предвкушении, руку греет бутылочная батарея водки. Ему рады. Хозяин квартиры закадычно приветствует товарища, и вместе они проходят в замызганную кухню не больше ванной комнаты. Плита задыхается под закаменевшим слоем гари, холодильник кашляет неуверенным тарахтением, на прожженной клеенке из въевшихся пятен можно складывать картины.

Стулья скрипят, слышится журчание разливаемого зелья, радостное дыхание, невнятный тост, чоканье и удовлетворенная тишина. Закуриваются сигареты, и дым белым туманом коптит потолок.

– Хочешь услышать веселые новости? – Голос гостя хрипит и потрескивает, слова натужно прорываются сквозь речевой аппарат.

– Митька что ли вышел? – Толстый живот хозяина квартиры подрагивает в ожидании ответа, а тоненькие, почти женские руки теребят сигарету.

– Да куда там! Мы сдохнем скорее, чем он отчалится. Но ты близок. – Делает театрально долгую затяжку. – Его девка залетела! Опять!

Лысина Живота, прикрытая жиденькими волосами, чуть багровеет.

– Катька что ли?

– Ну конечно! Много ли у нашего Митьки девок? Удивительно, что эта вообще его терпела.

– Во дела… – Присвистывает. – Ну а он что? Знает уже?

– Да какой там. Он же дебил – верит всему, что она напоет.

– Как-то это грязно что ли. Не по-человечески. Если уж ходишь налево, то имей смелость сказать в открытую и разойтись к едрене фене. – Стучит по столу своим крошечным кулаком. – Шлюха, других слов нет! Да все они шлюхи… Выпьем?

Очередное позвякивание стаканов. Недолгая пауза.

– А ты сам то как? Что с работой? Взяли тебя кладовщиком в итоге? – Трескучий разливает пойло, держа в зубах сигарету. Дым ест глаза, кончик сигареты греет щеку.

Живот слегка оседает и устремляет задумчивый взгляд вдаль.

– Да фиг их дождешься. Только и могут, что обещать. – Его лицо корчит, как от кислого лимона. – Берут только своих, тех, что под крылом, а на остальных наплевать. Так и живем. Никому мы не нужны.

Философские настроения постепенно заполняют помещение. Собутыльники прыгают от классового неравенства к смыслу бытия всего за полчаса. За эти же полчаса до треска осушают две бутылки водки.

– Погоди. – Тычет сигаретой в сторону отупевшего лица Живота. – Вот представь на секундочку хотя бы, что ничего нет. Только ты, а мы – лишь иллюзия. Нет нас.

– Ну…

– Да ты слушай. Если нас нет, никого нет, то кто-то же должен всем этим управлять. Твой мозг ну точно такое не выдаст. Ты лишь игрок. Хреновый игрок, будем честны. Да погоди, ты дальше слушай. Значит, только ты. Получается есть тот, кто включил для тебя эту игру. А значит, он ее может выключить. Бум и все. Все исчезнет. Гребаная матрица.

Живот неуверенными движениями тушит сигарету.

– Не, фигня. Если так, то зачем ты мне это втираешь? Идешь против правил своей системы? Да и все просто: мы есть, и кто-то страдает, а кому-то все можно за просто так.

– А если нет? Ты же никогда не сможешь быть уверен, что все это настоящее. Там звезда лопнула, тут букашка сдохла, а ты не в курсе, пока сам не увидишь или не прочтешь об этом. А пока ты не знаешь, этого по сути то и нет.

– Ой, чего ты разводишь? Все это романтика. Я тут, ты тут, и бутылка, не открытая между прочим, тоже тут.

Трескучий понимает намек, откупоривает бутылку и заносит ее над своим стаканом. Человек с женскими руками неуверенно встает и шатается в туалет.

Стоя над желтым унитазом, Живот старается попадать в цель, попутно бормоча что-то себе под нос. Смывает, руки не моет. Заходя в кухню, он поскальзывается на луже и чуть не падает, хватается за дверной косяк.

– Что за…

Поднимает голову и тупо пялится на два пустых стула и стол, где все залито водкой. Полупустая бутылка валяется на полу.

– Эй, ты че, ушел что ли?

Потом он поворачивается и некоторое время смотрит в пустой коридор. Его глаза отчаянно пытаются сфокусироваться на ботинках и валяющейся кожаной куртке. Голова едет и пыхтит не в силах что-либо сообразить. В ушах гудит и словно сдавливает.

– Ты че, раздетый пошел что ли?

Стоит так еще минуту, и как-то резко его лицо перекашивается в подобии довольной ухмылки – приходит долгожданное осознание.

– А, да ты разыгрываешь меня. Я сейчас приду, погоди…

Опираясь на ободранные стены, Живот с трудом поворачивает себя в сторону кухни. Он бережно берет оставшиеся бутылки и шагает в зал, не сгибая колени, от чего в квартире раздается тяжелый костяной топот. Садится на продавленный диван, точно попадает пятой точкой в уютное углубление.

– Давай выходи. Можем и тут продолжить, сменить обстановку, что ли.

В ответ тишина. Живот открывает новую бутылку и пьет из горла, не отрывая взгляд от пола.

– Ты смотри, я так все сам выдую. Будешь виноват. Бросил на амбразуру, так сказать.

Снова тишина.

Где-то глубоко внутри у него начинают копошиться черви страха. Но ведь это глупо.

– Смотри, я тут вижу два варианта. Либо ты ушел без ботинок и куртки ночью, либо ты прячешься где-то здесь, как дебил. Хотя ты в любом случае дебил.

Живот решается осмотреть комнату и с тревогой понимает, что спрятать эту долговязую тушу своего друга здесь вроде как негде. Напротив него – советский стол-книжка, справа – закрытое окно над пыльной батареей, слева – комод с тремя выдвижными ящиками.

Его потряхивает, но он храбрится:

– Ладно, выходи. Мне тупо скучно одному пить. Ты сюда пришел, чтобы игры играть или по душам разговаривать?

Не дождавшись ответа, он с громким вздохом смотрит на диван. Это единственное место, где Трескучий мог хоть как-то себя уместить. То есть он буквально на нем сидит. Ему даже кажется в какой-то момент, что он слышит сдавленное дыхание внизу.

Живот быстро поднимается и отходит в сторону. Диван чуть расправляется, безуспешно стараясь вернуть свою форму. Сердце стучит в ушах, дыхание сушит рот. Остается только одно: поднять сиденье дивана и вытерпеть "заготовку" Трескучего. Потом будет смех и облегчение. Но сейчас страх оголяет все чувства и сосредоточивает их на этом моменте. Диван дышит, ждет, зазывает. Липкий холод на коже, бессилие и узел из кишок. Разные чувства сейчас испытывает Живот. В конце концов он принимает решение сделать все быстро и сорвать этот пластырь. Короткий шаг к дивану, скрип ржавых механизмов, и он открыт. Внутри лежит Трескучий – весь мокрый, от него пахнет мочей, его трясет. На бледном, почти синем лице маска животного ужаса, глаза выпучены и слегка косят в разные стороны.

– Нет-нет-нет-нет-НЕЕЕЕТ… Он НАШЕЛ меня! – Трескучий истошно верещит, как свинья, и сразу обмякает. Оглушенный Живот стоит камнем, не в силах пошевелиться.

Малыш

– Я хочу к маме!

– Заткнись! Просто заткнись, ладно?

– Не груби, Медведь. Так ты не поможешь нашему делу, а только растроишь мальчика.

– И что тогда делать? Сопли ему вытирать я не собираюсь.

В маленькой детской комнате горела маленькая свеча, подрагивая от протяжных всхлипов. Вокруг свечи кто-то заботливо расставил потрепанные мягкие игрушки. Подле них сидел лохматый мужчина в голубой пижаме, обнимая свои тощие коленки.

– Малыш, сколько можно ныть? Голова уже от тебя трещит. – Вышитый рот Медведя не шевелился, впрочем это было не важно. – Все! Дайте ради бога просто немного тишины, мне надо подумать.

Сглатывая рыдания, Малыш запустил пальцы рук в свои волосы и стал раскачиваться из стороны в сторону. Огонек свечи двигался в такт вместе с ним, отчего тени плюшевых игрушек танцевали на стенах, словно живые.

– Придумал! Нам же просто нужны еще свечи.

Малыш перестал раскачиваться и медленно повернул голову в сторону Медведя. Он дрожал как и свеча в тот момент, но кажется никто не заметил.

– Я видел, как наша мама кладет их в верхний ящик трюмо. Надо только поднять свою жопу, взять свечу и сходить за ними в коридор – все! Столько соплей по такому пустяку. Ты посмотри на него, Лиса, какой он большой, разве он испугается? – Казалось, его плюшевая медвежья морда хитро улыбнулась, а впрочем скорее всего это игра света.

Малыш яростно замотал головой:

– Раз так просто, сам и иди!

Медведь устало вздохнул:

– Ты же знаешь, что без тебя мы ходить никак не можем. Уж прости. Да и если бы даже и мог, я бы унес отсюда единственную свечу, оставив вас тут в полной темноте. Жаль, не могу ходить.

Малыш обиженно бросил взгляд в сторону Медведя и продолжил раскачиваться, по-прежнему обнимая свои колени.

– Мой милый, разве у нас есть другое решение? – Прошелестела мягким голосом Лиса. Ее мохнатая мордочка как бы подлизывалась и была всячески угодливой. – Без свечей мы скоро останемся в полной темноте. Ты этого не хочешь, я знаю. А еще я знаю, что ты мой герой. Только ты можешь нас уберечь в эту ночь.

Малыш упрямо покачал головой.

– Мама это тоже оценит, она похвалит и увидит в тебе мужчину!

Он на мгновение застыл, обдумывая это предложение, но снова покачал головой.

– Тогда нет смысла оттягивать неизбежное – я просто задую ее сейчас и прекратим эти глупые разговоры, только трата времени – оскалилась лиса и вдохнула.

Малыш конвульсивно дернулся, выпучил глаза, схватил свечу со стула и прижал к себе, обливая пижаму воском.

– Ух, надо же. Лиса то всегда найдет подход. Ты уже почти все сделал, – подбодрил медведь Малыша, – теперь встань и просто пойди в коридор. Только быстро, а то мы потеряем себя, как в прошлый раз, и ты останешься один. Давай, вставай, ну!.. Ох, Лиса, ну что нам делать? Он дрожит, аж кости звенят – посмотри!

– А ты спроси у слона? Почему всегда все вопросы ко мне?

Медведь словно нахмурился.

– Да, от этого тоже никогда ничего не допросишься. Вот смотри – эй, Слон, тебе не все ли равно, что происходит? Может снизойдешь и посоветуешь чего?

На миг воцарилась тишина. Все ждали ответа.

– Видишь? Словно и нет его, все время думает и молчит – а чего толку то?

– И без тебя понятно мне, правда надежда иногда бывает.

Игрушки погрузились в тягостные раздумья. Тем временем кольцо света постепенно сужалось, уступая темноте, что уже частично накрывала сидевших вокруг маленькой слабой свечки.

– Хм? Ты что-то сказала?

– Нет, Медведь, не я это – ты же знаешь.

Малыш затаил дыхание и стал различать шепот, что волнами накатывал на их маленький круг. "Они снова пришли… Мама, где моя мама?". Он бессильно заплакал, не выпуская свечу из рук.

– Солнышко, милый, нам всем нужен свет, – ласково говорила Лиса, – свет нас защитит, прогонит их. Мы будем играть и опять угадывать имена. Давай, родной, ты же знаешь, что нужно делать.

Он посмотрел на своих друзей красными от слез глазами, простонал что-то нечленораздельное и, трясясь всем телом, с трудом поднялся на затекшие ноги. Темнота плотная и почти осязаемая ждала его в дверном проеме, манила. Шепот мгновенно затих, словно в ожидании дальнейших действий Малыша. Она наблюдала. Всегда наблюдала. Тишина облепила его. Холодно и хищно.

– Ты главное туда и обратно, не задерживайся, топ-топ и все – подбодрил Медведь, скрывая дрожь в голосе.

Малыш не переставая рыдать, двинулся вперед неуверенными шагами. Тьма раступилась, и он осветил длинный коридор, упирающийся во входную дверь, рядом с которой стояло то самое старое трюмо. Он хорошо помнил скрип раздвижных зеркал, старую сухую, потрескавшуюся древесину, облупившийся лак. По левую руку от Малыша было еще две комнаты: одна отца, другая матери, по правую – проход на кухню. Шепот вновь заполнил пространство с новой силой. Иногда даже раздавались истеричные выкрики, утопающие в общем потоке безумных, страдающих голосов.

Мужчина в голубой пижаме в обнимку со свечой неуверенно двинулся вперед по коридору. В зеркалах затанцевали его отражения. Вдруг на полпути Малыша остановил родной голос, сочившийся сквозь замочную скважину входной двери. Шепот мгновенно стих.

– Сынок, открой мне пожалуйста, я забыла ключи и стою тут с очень тяжелыми сумками.

– М… м-м-мама? – промямлил Малыш. Огонек свечи жалобно задрожал.

– Милый, чего так долго? – Голос Лисы, все еще ласковый, но тревожный. – Ты нашел свечи, дорогой?

Он, словно завороженный, смотрел на дверь. Раздался стук, и мужчина задрожал.

– Ты впустишь меня? Тебе же очень страшно: никто не любит темноты, но боятся не надо: твоя мама здесь. Я принесла твой любимый тортик. Ты ведь хочешь этот шоколоданый тортик?

Малыш неуверенно направился к двери. Шел он крайне медленно, нехотя и со страхом. Свеча почти истаяла. Коснувшись дверной ручки, он замер в нерешительности.

– А где… где папа? Вы всегда приходите вместе.

Он слышал тяжелое дыхание через замочную скважину.

– А ты посмотри в окно на кухне, Сынок, – в голосе слышалось легкое раздражение, прикрытое приторной нежностью.

Сынок сделал два шага назад и заглянул на кухню. Маленькая комната с одним окном, за которым улыбался и махал как бы в привествии его отец.

– Видишь? Мама тебя никогда не обманывает. А теперь будь лапочкой, открой мне дверь, а то руки мои затекли, и я могу не удержать твой тортик.

– Конечно, ма… – Малыш запнулся на полуслове. Он еще раз посмотрел на отца, который по-прежнему приветливо махал рукой, однако теперь его улыбка вызвала ужас: как он забрался на девятый этаж?

– Да чего там так долго ходить то? Туда-сюда и все. Лиса, он вообще меня слышит? Эй, мальчик, хватай свечи и бегом сюда! Мы уже начинаем забывать…

Малыш отскочил от двери и бросился к трюмо. Окно задребезжало, в дверь заколотили с такой силой, что с ее проема полетели пыль и щепки. Трясущимися руками в панике он выдвигал ящики один за другим, пока не нащупал свечи. Взяв их в руку, Малыш выпрямился и встретился взглядом со своим отражением в среднем зеркале. Оно, как ни странно, истерично радовалось, поднося огарок свечи ближе к лицу. Затем отражение, злобно улыбнулось и задуло огонек. В этот же миг у Малыша потухла свеча. Он оказался в полной темноте. Голоса уже не шептали, они кричали, разрывая барабанные перепонки. Мужчина отшатнулся от трюмо и по памяти помчался в свою комнату, теряя по пути драгоценные свечи. Подбежав к игрушкам, он рухнул рядом с ними на пол.

– Ну, наконец-то! Ты нашел све… – Медведь замолк, услышав звук разбитого стекла. Голоса мгновенно затихли, и вся квартира затряслась тяжелым топотом, стремительно приближающимся к комнате.

– Спички рядом со мной, БЫСТРО! – Зарычал медведь.

Малыш дернулся в его сторону, на ощупь схватил коробок и, осыпая пол спичками, судорожно стал чиркать одной из них.

В первой вспышке он увидел Медведя, Лису и Слона. Во второй – женщину в темном платье, сидящую прямо перед ним. Она скидывала кричащие лица его родителей себе на руки словно старую кожу. Глаза их безумно метались из стороны в сторону в какой-то безнадежной агонии. Крики смолкли, глаза их закрылись, а многоликая женщина пропала с третьей вспышкой, что принесла долгожданный огонь.

– Свечи, свечи поджигай! – Крикнул Медведь. Малыш зажег их одну за одной, всего получилось три, и расставил вокруг игрушек, осветив всю комнату. Лиса заплакала, Медведь шумно выдохнул, а Слон промолчал.

– Я больше никуда не пойду, – жалобно выдавил из себя Малыш и уткнулся головой в колени.