Tsitaadid raamatust «Машенька»
Иногда эти русские говорят очень дельные вещи. Не оттого ли, что зимой вообще лучше думается?
Бывают такие мгновения, когда все становится чудовищным, бездонно-глубоким, когда, кажется, так страшно жить и еще страшнее умереть.
То щемящее чувство одиночество, которое всегда овладевает нами, когда человек, нам дорогой, предается мечте, в которой нам нет места
Неужели я жила эти три года без тебя и было чем жить и для чего жить?
Макароны растут в Италии. Когда они еще маленькие, их зовут вермишелью. Это значит: Мишины червяки.
В этот странный, осторожно-темнеющий вечер, в липовом сумраке широкого городского парка, на каменной плите, вбитой в мох, Ганин, за один недолгий час, полюбил ее острее прежнего и разлюбил ее как будто навсегда.
Кто бреется, тот каждое утро молодеет на день.
Конверт был крепко надушен, и Ганин мельком подумал, что надушить письмо то же, что опрыскать духами сапоги для того, чтобы перейти через улицу.
В ней было очень мало вещей и очень много беспорядка.
Стрелка на стене указывала через улицу на мастерскую фотографа, где в двадцать минут можно было получить свое жалкое изображение: полдюжины одинаковых физиономий, из которых одна наклеивалась на желтый лист паспорта, еще одна поступала в полицейский архив, а остальные, вероятно, расходились по частным коллекциям чиновников.
