Tsitaadid raamatust «Отчаяние»
Никак не удается мне вернуться в свою оболочку и по-старому расположиться в самом себе, - такой там беспорядок: мебель переставлена, лампочка перегорела, прошлое моё разорвано на клочки.
Высшая мечта автора: превратить читателя в зрителя...
Любовь к ближнему, не котируется на бирже современных отношений.
Один умный латыш, которого я знавал в 19 году в Москве, сказал мне однажды, что беспричинная задумчивость, иногда обволакивающая меня, признак того, что я кончу в сумасшедшем доме
Знатоки оцeнятъ это прелестное, будто бы многозначительное "ночью", - ахъ ты - "ночью", смотри какой, писалъ ночью, не спалъ, какой интересный и томный!
Небытие Божье доказывается просто. Невозможно допустить, напримeр , что нeкий серьезный Сый, всемогущий и всемудрый, занимался бы таким пустым дeлом , как игра в человeчки, -- да притом -- и это, может быть, самое несуразное -- ограничивая свою игру пошлeйшими законами механики, химии, математики, -- и никогда -- замeтьте, никогда! -- не показывая своего лица, а развe только исподтишка, обиняками, по-воровски -- какие уж тут откровения! -- высказывая спорныя истины из -за спины нeжного истерика. Все это божественное является, полагаю я, великой мистификацiей, в которой разумeется уж отнюдь неповинны попы: они сами -- её жертвы. Идею Бога изобрeл в утро мира талантливый шалопай...
...полураздавленный окурок - она никогда не добивала окурок - с живучим упорством пускал из пепельницы вверх тонкую, прямую струю дыма; маленькое воздушное замешательство, и опять - прямо и тонко.
…человек не видит того, что не хочет видеть.
''Украл и продал!'' - крикнул я, даже притопнул.
Ответ его был замечателен: сперва мотнул головой, что значило ''Не крал'', и тотчас кивнул, что значило ''Продал''. В нем, мне кажется, был собран весь букет человеческой глупости.
« Небытие Божье доказывается просто. Невозможно допустить, например, что некий серьезный Сый, всемогущий и всемудрый, занимался бы таким пустым делом, как игра в человечки, – да притом – и это, может быть, самое несуразное – ограничивая свою игру пошлейшими законами механики, химии, математики, – и никогда – заметьте, никогда! – не показывая своего лица, а разве только исподтишка, обиняками, по-воровски – какие уж тут откровения! – высказывая спорные истины из-за спины нежного истерика. Все это божественное является, полагаю я, великой мистификацией, в которой, разумеется, уж отнюдь не повинны попы: они сами – ее жертвы. Идею Бога изобрел в утро мира талантливый шелопай, – как-то слишком отдает человечиной эта самая идея, чтобы можно было верить в ее лазурное происхождение, – но это не значит, что она порождена невежеством, – шелопай мой знал толк в горних делах, – и право, не знаю, какой вариант небес мудрее: ослепительный плеск « многоочитых ангелов или кривое зеркало, в которое уходит, бесконечно уменьшаясь, самодовольный профессор физики. Я не могу, не хочу в Бога верить еще и потому, что сказка о нем, – не моя, чужая, всеобщая сказка, – она пропитана неблаговонными испарениями миллионов других людских душ, повертевшихся в мире и лопнувших; в ней кишат древние страхи, в ней звучат, мешаясь и стараясь друг друга перекричать, неисчислимые голоса, в ней – глубокая одышка органа, рев дьякона, рулады кантора, негритянский вой, пафос речистого пастора, гонги, громы, клокотание кликуш, в ней просвечивают бледные страницы всех философий, как пена давно разбившихся волн, она мне чужда и противна, и совершенно не нужна. »
