Loe raamatut: «Последний закон Ньютона»
ВОТ ТАКОЕ МУРАКАМИ
(вместо предисловия)
У автора есть старинный друг, Сергей Б. Живет он в Москве, а сам художник. И художник отчасти знаменитый. Поэтому сам он продвинутый, жена у него еще продвинутее, а сына в этом смысле можно догнать только на «Формуле-1».
А так – нормальная московская семья.
Как-то автор приехал к этому Сереже и подарил свою книжку, будучи уверен, что он из тех немногих, кто догонит написанное сполна.
Подарил, надписал положенные слова и уехал восвояси, такой уверенный.
Приехал в другой раз, спросил, как бы между прочим, ну, Сережа, как тебе книга? Друг-художник как-то брехливо забегал глазами, затем набрался духа, сказал: «Понимаешь, старичок, ну, не Мураками!» Что в переводе с продвинутого значит, может, тебе лучше писать не рассказы, а, например, заявления на единовременную помощь.
Честно говоря, автор расстроился. Ибо, понятно, рассчитывал на другое.
Тем дело и закончилось.
Но ненадолго.
Примерно через год встретились в Киеве. У общего друга, тоже художника. И вот, пока хозяин готовил скупую мужскую закуску, этот продвинутый донельзя Сережа вдруг молвит таковы слова:
– О старичок, забыл тебе сказать большое спасибо!
Автор слегка удивился, мол, ни в чем таком не замешан. На всякий случай спросил, за что именно?
– За твою книгу, – как ни в чем не бывало, ответил Сережа.
– В смысле? – спросил автор.
– В смысле, – ответил Сережа, – когда мне было плохо, я брал и читал, и мне становилось легче. Так что я твой должник!
Ага, злорадно подумал автор по-украински: «Прыйшла коза до воза!»
Но промолчал. Ибо для писателя – это самая высокая оценка его скромного творчества.
С мыслью, что эта книга еще кому-то поможет, автор и предлагает ее вниманию, как говорилось раньше, любезного читателя.
Кстати, сказал Сережа те слова, будучи совершенно трезвым.
А это дорого.
ПОСЛЕДНИЙ ЗАКОН НЬЮТОНА
Последний закон Ньютона
И вот наконец демократия победила.
Вот она уже стоит, и ее можно потрогать за глаз. И никто уже и не вспомнит, как она хорошо начиналась.
А жаль, тогда происходило много поучительного и даже удивительного.
Короче, репортаж-напоминание с первых заседаний, например, украинского независимого парламента. Вместо «украинского» по желанию можно подставить «молдавского», «российского», «азиатского». Они тогда все были похожи.
Итак, большое ярко освещенное помещение. В помещении полно как мужчин, так и остальных решительных депутатов. Депутаты так страшно любят независимость, что каждый второй готов целовать ее взасос и отдать за нее жизнь, но все нет подходящего случая. Обстановка в зале накалена, в воздухе стоит легкий чад перегретых мозгов. У председателя под глазами синяки от недосыпа, более яркие – от мордобоя. То есть идет нормальный законотворческий процесс.
Председатель сидит лицом к залу в окружении множества бумаг, говорит нервной скороговоркой:
– Панове депутаты, обстановка в нашей любимой республике вам известна: Украина гибнет, погода неблагоприятная, жизнь короткая, до конца сессии осталось три дня, а нам еще нужно принять двести пятьдесят законов, три тысячи подзаконных актов, две Конституции и форму буханки национального хлеба! Кто за такой регламент, прошу голосовать!
Тут к микрофону в зале прорывается крайне правый, которые бывают во всех цивилизованных парламентах. Правый что-то кричит, размахивая над головой пиджаком.
Председатель:
– Нет, я вам слова сегодня не дам! И завтра не дам! И микрофон отключу навеки! От вашей фракции ничего конструктивного, кроме «топить жидов и вешать москалей!» Отойдите от микрофона! Оттащите там его за голову!..
Правого оттаскивают, председатель начинает продолжать законотворчество – ворошит на своем кону председательские бумаги, что-то ищет. Страдальчески морщится:
– Поважаные депутаты, на ваше рассмотрение выносится… выносится… черт его маму знает, что тут выносится… Ага, вот оно! На ваше рассмотрение выносится «Первый закон Ньютона»!.. Что-то название знакомое. Мы этот закон, случаем, не принимали? У кого память хорошая?.. Нет?! Ладно, читаю предлагаемый закон. «Всякое тело сохраняет состояние покоя или прямолинейного движения…» Точно мы этот закон принимали, а когда?.. Короче, дальше по тексту! Призываю вас, панове депутаты, принять этот закон в первом чтении, прямо не читая! Кто «за», прошу голосовать!
Возле микрофона в зале возникает фигура депутата от оппозиции:
– Оппозиции непонятно!
Председатель:
– Что вам обратно непонятно, только коротко!
Оппозиция:
– Коротко: чье тело?
Председатель нервно:
– Чье тело?!
Оппозиция:
– В вашем тексте «всякое тело»! Чье тело «всякое»?!
Председатель вздыхает, лезет в свои бумажки:
– «…состояние покоя…» Значит, покойное тело, что непонятно?!
Оппозиция:
– То есть мы принимаем Закон о покойниках?
Председатель сильно пугается этого слова, собирает с пола бумаги:
– Кто вам сказал, о покойниках… Да, о покойниках, как вы выражаетесь! Если мы пока не в состоянии ничего сделать для живого гражданина нашей независимой республики, то мы просто обязаны, чтобы он почувствовал заботу о себе, когда покинул нашу независимую республику по независящим от нее обстоятельствам! Прошу меня не путать, кто «за» – прошу нажать!
Но нажать не удается. Возле микрофона возникает кто-то из центристов.
Центр:
– Поважаный председатель, поважаные паны депутаты, разрешите по существу. Тут в тексте сказано «сохраняет равномерное движение». Вопрос к поважаной оппозиции: куда может равномерно двигаться покойное тело?
Оппозиция кричит с места:
– На кладбище, что непонятно, козлы?!
Центр культурно:
– От козлов слышим! Это вашей фракции давно пора на кладбище, вместе с вашим атаманом!
Сцепились. Председатель шарит по столу: что бы в них бросить тяжелое. Не находит, ибо все тяжелое давно брошено.
Председатель:
– Расцепите их там!.. Кстати, хотелось бы выслушать авторов закона! Депутат Ньютон в зале есть?! Что за фамилия такая, прости господи! Опять нету?!
Возникает кто-то из либералов:
– Разрешите!
Председатель кричит мученически:
– Давайте в темпе! Мы принимаем только Первый закон Ньютона, а неизвестно, сколько у него еще, у меня все бумаги перепутаны, кто-то явно ходил по столу, вот отпечатки ног!
Либерал:
– Предлагаем наше прочтение рассматриваемого закона. Хочу напомнить, что, согласно науке, в природе существует три типа физических тел: мужское, женское, жидкое и газообразное. Итого пять…
Председатель:
– Короче, ботаник!
Либерал:
– В вашем варианте «всякое тело сохраняет… состояние покоя… пока другое тело не выведет его из этого состояния». Так?
Председатель:
– И что?..
Либерал:
– Ничего не понятно, ни черта! Но! Если вместо «всякое» тело мы подставим «женское» – можно голосовать!
Председатель тупо ворочает головой, как бы собираясь боднуть трибуну.
Либерал:
– Какое тело может вывести женское тело из состояния покоя?
Крик в зале:
– Давай, не томи!
Либерал:
– Предлагаем наше прочтение вашего закона: «Женское тело сохраняет состояние покоя, пока мужское тело не приводит его в состояние равномерного движения».
Председатель тупо:
– Логично! А что скажут авторы закона?! Депутат Ньютон!.. Поважаные коллеги, кто в последний раз видел депутата Ньютона и где именно?!
Поднимается дремучий мужчина в мятом пиджаке и соломой в прическе.
Председатель радостно:
– О депутат Ньютон. Давайте по существу.
Мужчина хрипло:
– Я извиняюсь, я извиняюсь, я извиняюсь, я изви…
Председатель:
– Ты можешь по существу?!
Мужчина:
– Я слышу тут намеки про тело, я извиняюсь!
Председатель:
– Какое еще тело?!
Мужчина:
– Депутатское тело, я извиняюсь!
Председатель кричит:
– Вы кто такой, я извиняюсь!
Мужчина:
– Депутат Лопата, сто тридцать девятый приусадебно-избирательный участок! Да! Они нашли мое тело, а им даже спасибо не сказали! Месяц пролежало депутатское тело в городском фонтане, как цветок в пыли, а они тут намекают, сатирики, я извиняюсь!
Председатель:
– Так что вы хотите, конкретно?!
Мужчина:
– Вношу поправку в Конституцию: всякое депутатское тело не обязано ночевать в фонтане, как это принято в цивилизованных парламентах Азии, Африки и Латинской Армении.
Внеся поправку, депутат Лопата тут же стоя засыпает.
Председатель срывается на жуткий крик:
– Панове депутаты! Клянусь, больше никому слова не дам! Сам попринимаю все законы к чертовой матери!.. А? Что?.. Тут мне подсказывают, что депутат Ньютон уже умер. Наш коллега пошел от нас, а мы не можем договориться, чье нам тело лучше: женское или депутатское. Позор! Панове депутаты, прошу почтить память нашего товарища, депутата Ньютона Исаака… кто мне подскажет отчество… Ладно, Ньютона Исаака без отчества почтить память принятием его Первого закона!
На «Исаака» вырывается правый, что-то оттуда кричит.
Председатель кричит:
– Да, Исаака! Да, еврея Исаака закон! Примем обязательно! Он все равно выполняться не будет, а родственникам, может, будет приятно! Вырвите у него там микрофон! Забейте досками!.. Так, кто за первый закон еврея, прошу нажать на ньютона! Тьфу!
В проходе появляется большой конкретный военный.
Председатель, остывая:
– Армия просит слово.
Военный:
– Товарищи панове депутаты, я человек военный, поэтому у армии накопились вопросы. Например, перевод армейских команд на державную, я извиняюсь, мову!
Председатель:
– Например!
Военный:
– Например. Когда державные команды «налива» или «направа», «стый» или там «ура!» – все понятно. Но бывают накладки. Возьмем команду «раком руш!»
Председатель на грани потери рассудка:
– Куда, куда?!
Военный просто:
– Раком, извиняюсь! Приезжаю в часть, полковник командует державную команду, полк становится, извиняюсь, вот так, и в таком виде идут торжественным маршем вместе с оркестром!
Председатель, дошло:
– Не «раком», а «кроком»! Шагом марш!
Военный просто:
– Мы люди военные. Но нам понравилось. Особенно, когда женская дивизия, так другой раз смотришь, в каждом глазу по биноклю. Короче, у нас просьба этот вопрос решить. А мы – мы люди военные!
Председатель смотрит на часы, ужасается:
– Паны депутаты! Закрываю прения к чертовой матери! Кто за первое женское тело, прошу нажать раком!
Процесс голосования прерывает появившаяся решительная женщина:
– Уважаемые мужчины, прошу слова!
Председатель:
– Вы от кого?!
Женщина:
– Я от уборщиц нашего уважаемого парламенту. У меня вчера было чисто! И позавчера было чисто. А сегодня у меня нечисто! Прихожу в мужской туалет, а в шестой кабинке через все двери написано, вот, читайте, я переписала!
Председатель громко читает:
– «Здесь седел Вова, двести четырнадцатый избирательный участок!» Владимир Семенович, не прячьтесь! Вы член цивилизованного парламента, а вы что в туалете пишите?! Разве «седел»?! Сидел!
На «сидел» вновь вскакивает правый, что-то оттуда кричит.
Председатель безнадежно:
– Хорошо, я дам вам слово! Но если еще раз услышу про топить жидов и вешать москалей!..
Правый спокойно:
– Паны депутаты, я не буду говорить про политику! Я буду говорить про экологию. Паны депутаты, Украина гибнет, реки мелеют, деревья сохнут. Если так и дальше, скоро не будет где топить жидов и вешать москалей!
И тут, как говорится, началось.
А чем это все закончилось – сегодня известно даже идиоту.
Солдатушки
Разные бывают песни. Бывает, за душу так и возьмет, а бывает, дрянь; дрянью сделанная и дрянью сбацанная – три в одном.
Но это уже не песня, так – желудочная эмоция.
А еще бывают песни странные. Автор с детства, помнится, бормотал: «Солдатушки, бравы ребятушки, а кто ваши жены?..» Эти солдатушки ему представлялись такими, с завернутыми усами, круглым румянцем на щеках и хитрым глазом – как на картинке в книжке русских сказок. Вот этот солдатушка стоит с ружьем, а рядом скачет на коне, видно, его начальник; тоже румяный в треугольной шляпе и сабля в руке, а конь у него тоже нарядный, на него похож, только без румянца, конечно. И этот начальник спрашивает: «Солдатушки, бравы ребятушки, а кто ваши жены?!» А солдатушка не знает, кто, но сам хитрый, говорит: «Наши жены в пушки заряжены!» И видно, что врет, потому, что никакая жена, конечно, в пушку не пролезет, даже никудышняя. А начальник на это скачет себе с сабелькой; он, может, и спросил просто так, чтобы развеяться….
Вот такая это была чудная песня. Там еще было про: кто ваши сестры, тетки, короче, родственники. И родственники там, честно говоря, тоже были странные, не лучше жен.
Да. И вот однажды автор услышал эту песню уже во взрослом состоянии и целиком. А услышав, задумался. Как бы не совсем глупой показалась ему эта песня. Даже больше – взяла за душу и держит до сих пор. И вот под впечатлением услышанного автору привиделось такое.
Кстати, написано это все более двадцати лет назад, а поди ж ты…
Глава 1
Солдатушки – бравы ребятушки,
а кто ваши жены?
Наши жены – пушки заряжены,
вот кто наши жены.
С этой песней на сцене появляются двое солдат: русский и украинец-хохол. В данный момент они – Капрал и Рядовой. А действие происходит во времена Суворова. И заняты они вековой солдатской каторгой – строевой подготовкой, которая тогда называлась правильным словом «муштра».
Где-то вдалеке тарахтит барабан и зудит флейта.
Капрал:
– Ногу выше! Носок, носок вперед тяни!
Рядовой:
– Так я той носок уже так тягну, що глаза назад в голову втянулись!
Капрал:
– Ничего, тяжело в ученье, легко в бою.
Рядовой:
– Так що я, и в бою буду ногу тягнуть?
Капрал тоже устал:
– Вот хохол ленивый, тебе бы только лавреники трескать!.
Рядовой обижен:
– Вареники!
Капрал:
– Коли я сказал, стало быть, верно! Давай!
Рядовой:
– Кого?
Капрал:
– Что «кого»?!
Рядовой скороговоркой:
– Вы казали, давай, а що вам давать, не казали. А я думаю, такий у мене хороший капрал, все йому оддав бы, но хочеться так дать, щоб узяв и бильше не спрашивав, розкажить лучше, як вы и Суворов Измаил взяли!
Капрал даже потряс на это головой:
– Какой Измаил?.. А-а, Измаил… А-а, в смысле Измаил! Ну, присядем.
Сели. Капрал набивает трубку. Жмурится от приятных воспоминаний.
Капрал:
– Слушай. Стоим мы, значит, лагерем. Так, значит, турка, а так мы. А вот так вот погода ничего себе, вроде сегодня. Ну, я значит, маленько выпил, да не закусил…
Рядовой:
– Не успилы?
Капрал:
– Да тут, значит, труба на приступ, тут либо выпивать, либо закусывать. Ну, мне хорошо, я уже могу в одиночку город на штык взять, хоть меня отговаривают. А тут, значит, Александру Васильевича нелегкая принесла, дай ему Бог многие лета жизни, никогда не знаешь, когда его нанесет… Слушай, дак я тебе уж три раза рассказывал…
Рядовой хладнокровно:
– Шисть. Но я б от слушав бы вас, и слушав бы, и слушав бы…
Капрал:
– Ах ты, лавреник хитрый! Я тебя счас погоняю!
Рядовой показывает:
– Господин капрал, хто это?!
Капрал:
– Господи, это же он… Александр Васильевич! Пресвятыя Богородице, пронеси… Сюда едет… Смотри мне! Во фрунт! Ногу, ногу опусти!
Рядовой:
– Нэ можу, нэ опускаеться!
Капрал – подъехавшему Суворову:
– Здравия желаем, господин фельдмаршал!.. Вот это что?.. Это сапог! При нем второй, то есть рекрут!
Рядовой уставился на живого фельдмаршала, которого представлял выше лаврской колокольни, а тут непонятно что с чубчиком.
Капрал – Рядовому:
– Тебя спрашивают, чего вытаращился?!
Рядовой – фельдмаршалу:
– Так господин капрал учат, щоб есть начальство глазами, пока оно не подавится!.. Що вы кажете?!
Капрал:
– Тебя спрашивают, «Науку побеждать» знаешь?
Рядовой:
– Так точно, господин фельдшер, знаю всю суворовську науку: «Тяжело в ученьи – легко в гробу!», «Пуля – дура, рубль – молодец!», «Плох тот солдат, у которого не все дома!»… Так это господин капрал так учать.
Капрал готов его убить, да нельзя, выкручивается:
– Так, господин фельдмаршал, Александра Васильевич, я – солдат, мое ли дело «на плечу», «к ноге»? Ты веди нас на супостата, пущай отведает штыка нашего трехгранного, русского!.. Что?.. Да, не извольте беспокоиться, с него будет добрый солдат, даром, что лавреник… В смысле, да мы все за вами в огонь и в воду!
Неизвестно, что понял старый фельдмаршал, уезжает. Рядовой кричит ему вслед:
– Господин фельдфебель, ще вспомнив одну вашу науку: «Скилько не маршируй, а пьяным нэ будешь!»
Занавес
Глава 2
Солдатушки – бравы ребятушки,
а кто ваши сестры?
Наши сестры – пики, сабли востры,
вот кто наши сестры.
Действие происходит много лет спустя под Бородино. Бивуак, ночь перед боем. Старый солдат-хохол что-то зашивает в мундире при свете костра, молодой солдат-русский чем-то виноват, подлизывается.
Молодой:
– Ишь, француз тож не спит, небось получил сегодня…
Старый не реагирует, занят своим солдатским рукодельем.
Молодой:
– Слышь, Петрович, не серчай. Хочешь, я тебе свой табачок отдам. Насовсем, а? А ты никому не сказывай, а? А то ребята узнают – дак мне лучше головой в омут!
Старый сопит, тихо клянет иголку. Молодой решается на большую жертву:
– А хочешь, я тебе свою винную порцию отдам!
Старый откусывает нитку:
– Нэ хочу…
Молодой:
– Отсюда и до самого Успения буду отдавать, а?!
Старый заинтересовался:
– До Успения?
Молодой:
– До! Тут же, понимаешь, как бондировка началась, и все по нашему баксиону. Пальба, дым, земля трясется; где наши, где француз, ну, я грешным делом это, ну…
Старый:
– Що, ни разу не був в схватке?
Молодой:
– Дак, понимаешь, разве что деревня на деревню, парнями… А тут такая стражения!
Старый улыбается про себя, может, вспомнил себя молодым:
– Разве ж цэ сражение. Завтра, чую, будэ, нэ дай Бог… Да ты нэ волнуйсь, я и так никому нэ скажу.
Молодой горячо:
– Петрович, да я…Век за тебя буду Бога молить!
Старый строго:
– Но ты запомни, ты – воин, это всэ – наша земля, вона на тебэ надеется; хто ее защитить, кроме тебэ, а?!
Молодой горячо:
– Да я… вот завтра увидишь…Спасибо тебе, дядя!
В это время Старый закончил работу, любуется на свет:
– О, как новый! Тут тольки не хватило. Ничого, под мышкою нэ видно…
Молодой:
– А что ты чистишься, дядя?
Старый спокойно:
– А мэни завтра буть убитым, вот я и готовлюсь.
Молодой:
– Как… убитым?
Старый прокусывает свежий шов зубами:
– Хочу прэдстать перед Вседержителем в повному авантажи. Можэ, примет у Свое воинство.
Молодой:
– Не говори так, дядя…
Старый:
– Не, брат, чую, я свое одвоював… А ты завтра, главное, держись ближче до мэнэ… А как пуля царапнэ, не пугайся, возьми землю, змешай с водкой и приложи до раны… Не, знаешь, водку краще выпей, земля сама затягнэ…Вона ж своя земля, наша!.. Ну, ложимся. До завтра!
Глава 3
Солдатушки – бравы ребятушки,
а кто ваши тетки?
Наши тетки – эх, две чарки водки,
вот кто наши тетки.
Действие происходит в 1916 году, Галиция. Двое, русский и украинец, бегут из окружения. Причем украинец тащит на себе раненого русского. Зима. Холодно.
Украинец остановился:
– Давай передохнэм.
Русский опускается на землю:
– Тут где-то должна проходить железная дорога …
Украинец:
– А чорт його маму знае, дэ та дорога… Слухай, а чого вы тогда побижали?
Русский сильно кашляет:
– Так германец газы пустил…половина наших так и не поднялась…
Украинец сильно хочет есть, ищет по карманам, ничего нету:
– Эх, а мы дома на Рождество гиндика ели.
Русский:
– Индюшку, что ли?
Украинец мечтательно:
– От такого! пуда полтора! Бувало, батько з кумом съедять такого вдвох, батько и говорять: дурная птица гиндик, на одного много, на двох мало. Пошли, замерзнем.
Поднялись, украинец подхватил русского, двинулись.
Русский продолжает волнующую тему:
– А мы тоже с товарищем недавно гуся украли и съели. И двух бы съели, дак второй вырвался.
Украинец сплюнул:
– Да, гусак – тоже мощна птиця.
Русский:
– Рядом стоял соседний полк, у них возле штаба была загородка, вроде птичника, для господ офицеров. Так мы ночью с товарищем туда и махнули.
Украинец насторожился:
– Когда именно?
Русский:
– Да перед самым, как австрияки нас окружили. Я двух гусей схватил, другие как загелгочат. А там солдатик какой-то охранял: стой, стрелять буду! Ну, я ему меж бровей звезданул, и ходу… вот второй гусь и пропал.
Украинец утвердительно:
– Это под Самбором было!
Русский:
– Ну.
Украинец:
– Так это ты, значить, мэни зуб выбыв?.. Это ж я охраняв.
Русский неудобно:
– Ишь ты…Я кабы знал… А ты тоже хорош: «стрелять буду», «стрелять буду»!
Украинец:
– Это вы, егеря, тилько перед царицею марширувать умиете. Да гусей красты!
Русский возмущен, уже забыл, на ком едет:
– Да мы… да ты… Да у нас половина роты с Георгиями…
– И вспомнил он, что роты уже нету, и тихо добавил: – …Были…
Украинец наседает:
– А кто нашему полку фланг оголыв, нэ вы?!
Русский:
– Я тебе говорил, что германец газы пустил!
Украинец:
– Это вы, как увидели, сами газы пустили.
Русский:
– Это вы – вояки, гаубицу от своих лавреников не отличите.
Хохол сильно обиделся:
– По-перше, вареникив, по-другэ, ты кацапська твоя морда, я тоби счас скажу!
Русский:
– Давай, говори!
Украинец набирает воздух, чтобы сказать.
Русский:
– Пока ты думаешь, я тебе скажу: иди ты отсюда, знаешь куда?!
Украинец выдохнул:
– И пойду!
Русский:
– И иди!
Украинец решительно:
– И пойду!
Решительно сходил под кустик, вернулся:
– Давай, пишли! – Взгромоздил. – Господы, тяжесть якая!
Русский виновато:
– Я виноват?
Украинец:
– Гусэй надо меньше чужих исты, конокрад!
Идут, бедолаги, перебраниваются.
И не дойдут.
Глава 4
Солдатушки – бравы ребятушки,
а кто ваши отцы?
Наши отцы – славны полководцы,
вот кто наши отцы.
Отечественная война, они вдвоем где-то на берегу украинской речки. Русский лейтенант кричит в телефонную трубку:
– «Ракита», «Ракита», я – «Ива»…Да что ж она там засохла, ива эта…. Тьфу, это же я «Ива»! «Ракита», «Ракита»…мать твою…
Охрип, осматривает берег. Лето, солнышко, но не жарко. Внизу неторопливая река. Возле воды и дальше на берегу лежат мертвые ребята, где кого застало. Тихо, и от этой тишины становится совсем страшно. Кричит лейтенант куда-то в природу:
– Полещук! Рядовой Полещук, ты где?! О, заработала, сволочь такая! Я – «Ива», я «Ива»!.. опять замолкло… Эх, покурить бы, сил нет!.. О, опять затрещало… «Ракита», я… О товарищ капитан! Да, закрепились… Да, четыре атаки отбили, счас пятая будет. Где десант?! Куда держаться, нас вдвоем осталось! Кого я буду держать вдвоем против батальона?! Кота за эти самые?!. Давайте скорей подмогу! – Пауза. Как не будет? А как же десант? В другом месте? Это мы, значит, отвлекаем? Есть, стоять до последнего! Не много уже осталось до последнего… Я говорю, не поминайте лихом!
Появляется молодой Полещук, чем-то доволен. Увидел лейтенанта возле рации, улыбается мурзатым лицом:
– Это там провод пэрэбило. Ножика нэ було, так я його зубами; ищэ лучше!
Лейтенант бросил трубку, кричит:
– Полещук! Где тебя носит?!
Полещук:
– Говорить громко, товарыш лейтэнант! Ничого нэ чую. Воно рядом как звездануло, ще на плоту.
– Я говорю, хана нам, Полещук, хана! Вот тут нам хана, а курить нету…
– Да, мы сюда пацанами приходили за ракамы.
– Ты местный, что ли?
– Не, не раненый, тильки в голови сильно звенить. Як вы думаетэ, пройдэ?
Лейтенант, про себя:
– Да, брат, скоро пройдет.
– Чого?!
– Покурить бы, говорю, напоследок, чого!
– Да нет, мы у тому сели живем, за тем леском, сбегать бы… Чого?!
– Да?.. Дома, дома, говорю, кто есть?!
– А, мама должна быть и две сестрички: Оленка и Сережа.
– И у меня, брат, дома тоже сынок, Павлик. – Затосковал. – Да что же, Господи, так и пропадать без табака!
– Товарищ лейтенант, скоро подмога?
Лейтенант смотрит в сторону немцев:
– Да, скоро… Скоро, говорю, целый батальон! Вон, уже шевелятся, гады.
– Это хорошо, я думав уже всэ… А у меня уже старшего брата убили, Тарасика. И батьку тожэ…
Мается лейтенант, тоска смертная; эх, все равно пропадать, кричит:
– Полещук, слушай приказ!.. Приказ, приказ, говорю! Давай в деревню, домой. Домой, понял?! Скажешь своим, пускай организуют… не знаю что… О, ночлег, понял?! – Тихо: – А то ребята тут все лежат в сырости…
– Чого?
– И поесть, скажешь! Да, для десанта! Сейчас десант будет, я дозвонился!.. Пошел!
Обрадовался Полещук, потом вернулся:
– А вы?
– Ничего! – Тихо: – Я тут, с ребятами… Стой, скажешь маме, пускай лавреников сделает, никогда не пробовал.
– Вареникив!
– Вот хохол, как вареники, сразу услышал…
– Я мигом!
– Не надо мигом! Понял?! К завтрашнему, к утру, понял?… Ну, прощай, брат…
– Чого?!
– Вот тебе и «чого»! Пошел!
Глава 5
Солдатушки – бравы ребятушки,
а кто ваши деды?
Наши деды – славные победы,
вот кто наши деды.
Какой-то странный, чуть мерцающий свет, как бы ранние сумерки, но красивые; место действия непонятное, чудное, и музыка странная, тихая и тоже светлая. Они встречаются через долгое время.
Русский:
– О, здоров, брат хохол!
Украинец:
– Здоров, брат. Давно нэ бачились. Тебэ где убило?
Русский:
– Под Курском… и под Бородином, и под Будапештом, и под Измаилом, и под Пешаваром, и… да ну. А тебя?
Украинец:
– Пид Полтавой, пид Березиной; два раза подо Львовом, в шестнадцатом и сорок первом, и тожэ пид Бородином, и тожэ пид Курськом.
Русский:
– Я помню, я тебе еще звезду из фанеры выпилил.
Украинец:
– Я знаю, спасибо. А ты тогда так и не покурыв?
Русский:
– Уже и не покурю…
Смотрит куда-то далеко:
– А они там воюют?
Украинец смотрит туда же, вздыхает:
– Воюють.
Русский поправляет скатку:
– Жалко чего-то…
В это время откуда-то сверху слышен звук высокой чистой трубы: «Солдатушки, бравы ребятушки…»
Украинец:
– О, чуеш?
Русский:
– Это нас. Пошли, брат. Ребята ждут.
Украинец:
– Ходимо, братэ…
Уходят в свет.
Солдатушки, бравы ребятушки,
а чьи ваши жизни?
Наши жизни Родине-Отчизне,
вот чьи наши жизни…
1992 г.
Ветер с дождем
У автора была большая выстраданная любовь, и любовь эта была странная. Она называлась «Эстрада». Не вся, конечно, эстрада, а разговорная ее часть. Сначала, конечно, автор эту эстраду не любил и даже посматривал сверху вниз. Как, допустим, Гамлет с образованием. Затем понял, какие заключены в ней сила и красота, и полюбил, казалось, навеки. Затем, пройдя с ней под руку больше тридцати лет, практически сбежал от нее. Ибо всегда трудно наблюдать, как красивая любимая женщина превращается в наглую, плохо помытую халду. И ничего не мочь сделать.
Вот такая сложная история.
Но сейчас будет рассказ именно о любимой эстраде. Вернее, об одном эстрадном номере. Номер этот был сочинен автором буквально в начале карьеры и первоначально назывался просто – «Дурак». Самому автору он очень нравился, и в то время еще случались исполнители, которые читали такие вещи со сцены.
Ибо сейчас такого не исполняют даже за деньги.
И вот три рассказа о номере «Дурак» и таких же ненормальных исполнителях.
История первая
У автора был друг и хороший артист Володя Чибарь. Однажды он приехал к автору в Киев. Было это лет тридцать тому мокрой осенью. Вот он после первых «здрасьте» сказал: «Старик, у меня через час халтура, поехали съездим, а потом продолжим у меня в гостинице. – И добавил: – Тут одно ПТУ гуляет свою годовщину, меня попросили выступить в сборняке буквально с одним номером». Договорились. Приехали на место уже в сумерках. В здании юбиляра стоял кисловатый запах затянувшегося загула. Что такое ПТУ, то есть профтехучилище, сегодня уже забылось. Кратко можно сказать, что тогдашние бабушки пугали им непослушных внуков. И не напрасно.
Итак, мы приехали. Нас встретил администратор уже начавшегося концерта. Лицо у него было бледноватое, примерно как потолок. «Ну, как концерт?» – спросил Володя из вежливости. «Страшно, – ответил администратор, – но пока держимся. Кстати, – сказал он Володе, отводя глаза, – ты, может, это… лучше едь домой. Песни эти подонки, то есть подростки, принимают еще туда-сюда, а разговорников и прочих просто гонят со сцены. В Алика Октябрева, например, бросили банкой с огурцами; про мат уже не говорю!» – «Я могу не выходить, – сказал Володя, – но ты же мне бабки не заплатишь?» – «Не заплачу», – честно сказал администратор. «Ну, и ничего, – сказал Володя, – в тюрьме работали, на зоне работали и от пэтэушников отобьемся». Мы вошли в большую аудиторию рядом с залом. Там готовились к выступлению или одевались после выступления артисты. Их было легко различить. Готовящиеся были бледные, уже выступившие – красные. Володя перекинулся несколькими словами с отстрелявшимися музыкантами. Те подтвердили: страшно. «Ничего, – сказал Володя, – тяжела и неказиста жизнь советского артиста, но работать нужно!»
Надо сказать, автору сразу не понравилась обстановка, начиная с входа, то есть запаха. На столах стояло с десяток официальных графинов с мутной жидкостью, как бы сок. Пока автор удивлялся, пока наблюдал, как артисты прикладываются к графинам, Володя переоделся в концертный костюм, став невероятно элегантным и отчасти чужим в этом почему-то сумрачном, злачном помещении. Он поправил перед зеркалом галстук и тоже налил себе стакан, по опыту зная, что никакой сок в таких делах не ставится, особенно в графинах. Мы с ним выпили за ушедших только что на сцену бледных полуодетых девочек из танцевального ансамбля. Через минуту услышали отдаленный рев нетрезвой публики. Володин выход был через два номера. Закусили. «Не боишься?» – спросил автор, которому давно хотелось слинять, прихватив графин. «Гадость, – сказал Володя про вино, закусывая печеньем. – Поедем, у меня в гостинице бутылка бренди, ты знаешь, я плохого не привезу». Автор повеселел и, вспомнив предупреждение администратора, спросил: «Ты что собираешься читать?» – «„Дурака“», беззаботно ответил Володя, рассматривая на свет, что там попалось ему внутри печенья. «Кого? – спросил автор, слегка подавившись тем же печеньем. – Что ты собираешься им читать?!» – «„Дурака“», – ответил Володя, не отрываясь от своих исследований. Повисла пауза. Придя в себя, автор хотел что-то сказать, но в это время в помещение вернулись девчата-танцовщицы. Вид у них был такой, словно они только что исполняли не веселый перепляс, а танец смерти. Одна всхлипывала. Автор посмотрел на их багровые лица и стал горячо убеждать Володю не делать ошибок, которые могут стоить дорого. Возможно, горячность автора подогревалась мыслью, что артиста там могут убить и бутылка чаемого (отличного) бренди растворится в синем гостиничном тумане или его выпьют посторонние, путь даже и за упокой души. Но Володя пожал плечами, отложил сомнительное в смысле гигиены печенье и сказал: «Пойти за кулисы, что ли?» Уходя, подбадривающее улыбнулся и сказал автору: «Не волнуйся, Вовик, ты же ничего не понимаешь». В этот момент вбежал администратор с криком: «Чибарь! Где Чибарь?! А вот ты где! Давай, уже пошел вокалист». Володя допил стакан, стряхнул с пиджака крошки и достойно вышел. Со стороны сцены бухала музыка, сквозь нее пробивался тонкий, как показалось, дрожащий голос исполнителя. Автор сначала пошел на этот звук, затем трусливо свернул в коридор, чтобы не слышать жутких в его воображении сцен расправы над ни в чем не повинным эстрадным юмористом. Затем музыка стихла, потом послышался отдаленный шум, характерный для гладиаторских ристалищ; автор краем глаза увидел, как по коридору кто-то пробежал.
