Loe raamatut: «С кортиком и стетоскопом»

Предисловие

Ничто в мире так не роднит души,

как море,пройденные мили.

Ю.Пахомов «После шторма»

Старею, плохо сплю, по ночам в голову лезут всякие мысли, воспоминания. Диагноз ясен: склероз, начальные явление старческого маразма. Учебники, описывающие это состояние, правы, на себе убедился. Для этой стадии характерно отсутствие памяти на сиюминутные события, зато прекрасно помнится, что было лет 50 назад. В памяти всплывают события, даты, люди, многие из которых уже давно закончили жизненный путь. Их образы, слова, привычки, иногда настолько четкие и рельефные, что просто удивляешься, как все это сохраняется в памяти, как удивительно гениально устроен наш биологический компьютер, способный сохранить все эти события, факты и действующих лиц.

Итак, нет худа без добра. Используем момент, когда еще не все так сильно запущено и включаем «базу данных». Мы поплывем (а по-морски – пойдем) по волнам океана памяти к тем островам, которые так крепко сидят в моей седой голове. И в этом нет ничего удивительного, ведь это воспоминания о молодости, то есть о тех счастливых годах, когда все еще впереди, когда живешь надеждой на лучшее будущее. Девиз – «С кортиком и стетоскопом». И это не противоречие. Я был военным врачом, а это подразумевает готовность к оказанию медицинской помощи, а при необходимости быть и воином. Это великая честь: врач и воин. Спасибо судьбе.

Итак, «по местам стоять, с якоря, швартов сниматься, полный вперед».

В.Е. Разумков

Назначение

Академия позади, получил назначение на ЧФ (Черноморский Флот). Поезд несет меня на юг, место службы не определено, от этого тоскливо на душе и, не скрою, страшновато. В голове пульсирует только одна мысль: только бы не в Поти, только не в Поти. На следующий день в кадрах Флота встречаю своего друга и однокашника Володю Свидерского. Он приехал раньше меня на сутки. Мы сидим перед кабинетом кадровика медслужбы и тихо обсуждаем возможные назначения.

– Только не в Поти, – говорит он. – Куда угодно, только не туда.

Я согласно киваю головой. Да, город Поти пользовался у нас дурной славой. От старших товарищей мы слышали о постоянных стычках моряков с местным населением, о национализме, о нелюбви и неуважении к нам местного населения.

– Разумков! Заходите.

Угрюмый майор м/с кивнул на стул. Он полистал бумажки, лежащие на столе, и, посмотрев на меня равнодушным взглядом, коротко сказал:

– Поти, эсминец «Безудержный». У меня перехватило дыхание и похолодело внутри:

– А можно на другой корабль? – пролепетал я.

– Вам все понятно? Оформляйте документы и вперед. Я вышел из кабинета. Свидерский посмотрел на меня и все понял.

– В Поти? – криво улыбаясь, спросил он. Эта улыбка вызвала во мне приступ ярости.

– Не радуйся, и ты загремишь со мной!

– Свидерский, заходите! Через 5 минут он вышел бледный, его пальцы дрожали.

– Куда? – спросил я.

– Туда же, – промямлил он. И тут я не сдержался:

– Ну что порадовался, что я место забил? Не выйдет, никуда ты от меня не денешься, мы всегда будем вместе!

И мы, чертыхаясь и кляня все и всех, пошли оформлять документы. Оформив их и получив билеты в каюту 3 класса на теплоход «Грузия», на следующий день вышли в море.

Был август, стояла чудесная погода, по палубе гуляли толпы пассажиров. Настроение было неважное – мы двигались в неизбежное, незнакомое и пугающее будущее. Каюта была на нижней палубе, в ней было душно и мы решили проводить время на верхней палубе, где был бассейн и можно было искупаться. И у бассейна носом к носу столкнулись с добрым и милым преподавателем органической химии из нашей Академии Хавиным. Он, увидев и узнав нас, очень обрадовался. Широко растопырив свои огромные волосатые руки закричал:

– Голубчики Вы мои! Как я рад, мне здесь так скучно!

Мы тут же были приглашены в его каюту I класса, где было просторно, свежо, был душ и туалет. Тут же появилась бутылка хорошего грузинского вина, какая то закуска и мы, забыв все свои тревоги, стали вспоминать нашу «alma mater», органическую химию, а по мере уменьшения вина в бутылке, остановились на дискуссии о красоте прекрасного пола, в чем Хавин, как оказалось, разбирается гораздо лучше нас, молодых старлеев.

Настроение улучшилось, почувствовав прилив новых сил и бойцовских тенденций, мы вышли на палубу на поиски приключений. И приключения начались. Около бассейна я познакомился с очаровательной блондинкой. Слово за слово и я узнал, что она следует в Батуми, где на береговой батарее служит ее муж. Блондинка вызывала пламенные взоры проходящих мужчин, особенно кавказской наружности, и вдруг появился он. Это был симпатичный, стройный капитан-лейтенант с очень подвижным лицом и внимательным взглядом, в котором без труда можно было разглядеть большой интерес к моей спутнице. Я был в форме, и он, остановившись около нас, спросил:

– Старлей, Вы не в Поти случайно?

– Случайно в Поти, – ответил я.

– И куда Вас забросила судьба? – любопытствовал каплей.

– На корабль, на эсминец.

– Да ты что! Не на «Безудержный» ли? Я удивился, но ответил утвердительно.

– Так, старлей, разреши представиться, Афанасьев Борис Васильевич, помощник командира эсминца «Безудержный» собственной персоной. Вот так встреча. Ну, вот что, друзья, – обратился он к нам, – такую встречу необходимо отметить. Прошу ко мне в каюту, все уже на столе.

Свидерского не было, и я в сопровождении блондинки оказался в каюте Бориса, даже не представляя, сколько интересного в моей службе будет связано именно с ним.

Вино было отменным, блондинка очаровательна, Борис Васильевич фонтанировал остроумными анекдотами. Жизнь прекрасна! Приближался вечер, а утром мы уже должны придти в Поти. Когда стемнело, каплей, пользуясь временным отсутствием блондинки, взял меня в оборот:

– Слушай, док, ты ведь женат, да?

– Да, а что?

– Как что? Начинать службу на корабле с измены своей законной – кощунство. Отдай блондинку мне! Отдай, я, как никак, старше тебя и по возрасту и по званию, да и по должности, ну а главное, я холост. Понял – холост и очень голоден на эту «тему».

Он разбивал все мои планы и надежды, но аргументы были весомы.

– Ну, ладно, – сдался я, – смоюсь под благовидным предлогом. Бог с вами, хоть и делаю это с болью в сердце и раной в душе.

– Ладно, ладно, сочтемся. Кстати, завтра утром увидимся в порту и вместе на корабль пойдем.

Я побрел в каюту, где разомлев от жары и безделья, маялся Володя Свидерский, а проще «Свида». Засыпал трудно, представляя то, что происходит в каюте Бориса, и по-черному завидуя ему.

Утром, часа за 2 до прихода в Поти, в каюту постучали. Я открыл двери и с удивлением увидел моего нового знакомого и сослуживца.

– Док, ты с кем меня познакомил, а? Смотри, что она, кошка драная, наделала!

Смотреть уже не надо было, я и так увидел его мужественное лицо с тремя глубокими царапинами, идущими от левого уха почти до угла рта.

– О, как у Скорцени! – восхитился я (в те времена я глубоко изучал историю третьего Рейха).

– У кого, у кого? – изумился он. – Ты что, еще только из яйца вылупился, а уже над помощником командира издеваешься! Ты виноват, что я с этой тигрицей познакомился, вот и делай с этой раной что хочешь, но чтобы никто на корабле ничего не заметил. Представляешь, что мне старпом скажет, а?

– А чем я вам помогу, у меня ничего с собой нет!

– Думай, док, думай. Тебя же в Морской медицинской академии учили для работы в любой обстановке. Законопать мне рожу чем-нибудь, хоть временно, потом что-нибудь с тобой придумаем, – взмолился он.

Что делать? Я лихорадочно соображал, как помочь незадачливому любовнику и вдруг меня осенило. Вчера я, изучая теплоход, случайно прошел мимо медпункта. Дверь в него была открыта и я заметил привлекательную женщину в белом халате. «Видимо, медсестра», – решил я, и мы обменялись с ней изучающими взглядами.

– Так, пойдем, – сказал я.

– Куда?

– Куда, куда! Туда, куда надо.

Я потянул «помощника» за собой. С трудом отыскав медпункт в лабиринте коридоров и палуб, робко постучался. К счастью, услышал: «Заходите!». Открыв дверь, с радостью увидел ее.

– Доброе утро, коллега! Начальник медслужбы эскадренного миноносца старший лейтенант Разумков В.Е., – выдохнул я. – Прошу помощи, коллега!

И я коротко изложил суть дела. Миловидное лицо моей коллеги расплылось в широкой и веселой улыбке:

– Так вам, извините, кобелям и нужно! Не успеют имя узнать, а уже в постель тянут! Ну, давайте, доктор, своего помощника командира.

Я выглянул в коридор и поманил Бориса.

– Только помалкивайте, что бы она Вам ни говорила, – предупредил я.

– Ладно, – буркнул он.

Появление красивого, стройного морского офицера произвело впечатление. Я это заметил сразу.

– Садитесь! – скомандовала сестра. – Сейчас чего-нибудь придумаем.

Она достала какие-то банки-склянки и реставрация расцарапанного лица моего будущего друга началась. Через 15 минут Борис, посмотрев на себя в зеркало, разразился словами глубокой благодарности, перемежающихся поцелуями обеих умелых ручек нашей спасительницы.

– Будете в Поти – всегда Вас жду, – рассыпался он в комплиментах.

– Да, Да! Знаю я вас, не первый год на море, – отрезала медсестра, выпроваживая нас из медпункта. – А вам, «помощник командира», советую выбирать мишени поосмотрительней.

– Ну, док! Ты молоток, догадался, – радовался помощник, всматриваясь в свое отражение почти у каждого зеркала длинного коридора. – Ишь, как заштукатурила, ничего и не заметно. Все прощаю тебе. Давай готовься к сходу на берег, через час – наш чертов Поти. На корабль пойдем вместе.

– Ладно, ладно, вместе, а все же с ней-то как, удалось? – полюбопытствовал я.

– Да какое там, только то, что ты видел. Вот и все удовольствие, – печально подвел он итог вчерашней интрижки.

Корабль

Корабль встретил меня шумом работающих механизмов и ревом вентиляторов. Шли швартовые испытания работы механизмов. ЭМ «Безудержный» заканчивал «средний» ремонт и, простояв у стенки завода полтора года, рвался в море. Рядом с нами стоял корабль поменьше и на вид постарше. Это был ЭМ «Огневой» – тот самый, на который был назначен будущий академик РАН и директор института, мой друг и однокашник Володя Свидерский.

Оставив свой чемодан у рубки дежурного по кораблю, я сразу же явился с докладом о прибытии к старшему помощнику командира (то есть старпому). Командира не было, он перегонял какой-то корабль с Балтики на ЧФ вокруг Европы и должен был вернуться со дня на день. Меня встретил огромного роста, рыхлый и хмурый капитан-лейтенант. Это был гроза всего личного состава корабля капитан-лейтенант Михаил Барсуков.

– Садитесь, доктор – устало сказал он. И я окончательно понял, что врач корабля – это доктор, а короче – «док».

– Ваш предшественник в отпуске и прибудет сдавать дела через месяц, а пока располагайтесь в каюте № 2, обживайтесь, знакомьтесь с людьми, изучайте корабль. Вам все понятно?

– Так точно!

– Да, кстати, доктор, а как у вас с аппетитом? – внезапно спросил он.

Я удивился и, ничего не подозревая, сказал, что потерей аппетита не страдаю, и даже наоборот – люблю поесть.

– Ну, это прекрасно, – резюмировал старпом.

– В здоровом теле – здоровый дух.

– Посмотрим, посмотрим!

Слишком поздно я понял, что расписавшись в отличном аппетите, допустил грубую тактическую ошибку, ибо прямо на следующий день после представления меня офицерскому коллективу, получил первую (увы, далеко не последнюю) дополнительную нагрузку – «заведующий кают-компанией».

Помощник командира Борис Афанасьев с «заштукатуренной» щекой был очень доволен:

– Ну, док, вместе лямку тянуть будем, а подкармливать нас ты будешь!

Итак, поселили меня в каюту № 2. На кораблях проекта «30 бис», каким был ЭМ «Безудержный», каюта № 2 находилась в самом носу в конце коридора офицерского состава по левому борту. Все невзгоды погоды, удары чем-либо о палубу в районе бака – все отражалось в каюте. Было ощущение, что находишься в металлической бочке, по которой постоянно чем-то колотят.

Войдя впервые в каюту со своим огромным фибровым чемоданом, в котором находилось все мое состояние, я первым делом попал в объятия маленького, довольно щуплого человека с хитрыми глазками и редкими передними зубами. На его лице было такая радость, что казалось, он ждал меня всю свою жизнь. Это был мой сосед по каюте – начальник интендантской службы капитан Василий Празукин.

– Ну, доктор, давно вас ждем, ибо ваш предшественник капитан м/с Капитанов, в общем-то, прекрасный человек и доктор, давным-давно на все, простите, «забил и положил». Ему все так надоело, что он хотел только одного – сбежать с корабля и уволиться в запас.

Коротко познакомившись и поведав друг другу основные штрихи нашей предшествующей жизни, я узнал, что прежде чем стать интендантом, Вася был матросом, артиллеристом, писарем, медбратом, токарем и т.д., а всего перепробовал 13 специальностей. Вершиной его изумительных интендантских способностей, как я потом узнал, было умение достать что-либо намного раньше других и списать то, что другим списать никак не удавалось. Написанные им и собственноручно отпечатанные «Акты о списании» были виртуозно обоснованы и реализованы. Боже, сколько я их видел за совместную службу, и чего только здесь не списывалось. Он был постоянно занят и даже после отбоя, когда уже все давно спали, я видел его сидящим за столом и долбящим своими крючковатыми пальцами по клавиатуре старо-престарой пишущей машинки новый «Акт о списании» или «Заявку на получение».

Я отвлекся. Я так устал за первый день нахождения на корабле, что только и ждал отбоя. Вася это понял.

– Вот что, доктор, ваша койка верхняя. Вы уж извините, но я старше вас по возрасту, званию и не так физически подготовлен, чтоб сигать на такую высоту. Вы согласны?

– Да, да, – мне было все равно, лишь бы скорей оказаться в постели.

– Сон у нас здесь на корабле, доктор, богатырский. Так ухандокаешься за день, что и выстрела над головой не услышишь, – философствовал Празукин, разбирая свою койку.

Была лунная ночь, иллюминаторы отдраены, и полоски лунного света вяло освещали каюту. Быстро раздевшись, запрыгнул к себе на «второй этаж» и, немного повозившись, выбрал подходящую позу, чтобы забыться в сладком сне.

Мысли путались и уже на самом излете бодрствования, когда сладостно приблизился момент «отключки», вдруг что-то сильно укололо меня в ягодицу. Я подпрыгнул на кровати и стал лихорадочно ощупывать постель в поисках острого предмета, так безжалостно отобравшего у меня секунды блаженства. Ничего не обнаружив, на всякий случай заглянул вниз, где на койке раскинулось тело моего соседа. Лицо Празукина, слабо освещенное лунным светом, было спокойным, он безмятежно посапывал, в углу рта в такт дыханию трепетал пузырек слюны. «Вот это темпы, – подумал я, – так быстро заснуть – просто на грани фантастики». Недоумевая о причинах укола, я снова погрузился в объятия прекрасного чувства отрешения от суровой действительности, как вдруг вторично что-то пребольно воткнулось мне почти в то же место. Я снова стал шарить руками по постели в поисках источника, так безжалостно прерывающего мой покой. Поиски были безрезультатны. Я снова посмотрел вниз, но кроме усиления хлюпанья слюны и сонного чмоканья губами моего визави, ничего не увидел и не услышал. На всякий случай, выбрав удобную позу для наблюдения, решил посмотреть за моим нижним соседом. Для маскировки тихо засопел. Прошло несколько томительных минут, как вдруг Вася стал оживать. Я увидел, что он приподнимается, и даже темнота не помешала мне разглядеть, что в руке у него что-то длинное и эти длинным он пытается проткнуть мой матрас. Решение пришло мгновенно. Я перестал сопеть и громко произнес:

– Ку-ку, ку-ку. Он рухнул на постель и включил ночник.

– Доктор, доктор! Ты прошел, прошел!

– Что прошел? – угрюмо спросил я.

– Проверку на вшивость, на присутствие чувства юмора. Твое «ку-ку» было прекрасным завершением этой проверки!

Орудием, помогавшему этому мерзавцу проверить мены «на вшивость», как я увидел, было длинное-предлинное и, видимо, очень острое шило, которым он оперировал с хирургической точностью – чтоб только уколоть, но не более.

– Ну, ты даешь! – сказал я удивленно-возмущенным тоном. – А если бы ты меня ранил?

– Нет, – засмеялся он, – дело отработано в точности, не одного новичка на шило нанизывал – все обходилось.

Спорить с ним или возмущаться было бесполезно, и я через секунды уснул крепким сном. Это была первая шутка надо мной, но далеко не последняя. На следующий день все офицеры знали: «Доктор прошел проверку – он наш!».

«Слон»

За завтраком мне показали мое место за столом кают-компании. В ней было два больших стола. Один справа от двери, где сидели младшие офицеры корабля во главе со старпомом, а слева – где сидели командир корабля, замполит, помощник командира и командиры БЧ (боевых частей). Обслуживали двое вестовых из матросов. Кухня была единой для всего личного состава корабля. Садились за стол после прихода командира и команды «Товарищи офицеры!». Все вставали по стойке «смирно». Командир приглашал всех к столу и трапеза начиналась. Ежедневно в кают-компанию для приема пищи приглашали четыре раза. Утром – завтрак: чай и хлеб с маслом; обед: первое, второе, компот; ужин: первое, второе, компот и вечерний чай с хлебом и маслом, плюс доппаек за счет средств самих офицеров, чаще колбаса или сыр. Так же питался и личный состав корабля, только без доппайка.

И вот буквально на следующий день после прибытия на корабль – я назначен заведующим кают-компанией, а это значит, что я должен был собирать с офицеров деньги и в городских магазинах покупать доппаек, что сразу же и сделал. Вопрос всегда был только в том, что купить, в каком количестве и за сколько, чтобы хватило. В первый раз я примерно прикинул возможности и купил один килограмм твердой-претвердой тонкой колбасы, то ли конской, то ли из буйволятины. Буйволов в округе Поти было предостаточно. Передав купленное вестовым и велев поделить все на оба стола к вечернему чаю, я с удивлением увидел, что на каждой тарелке лежит по крохотному кусочку колбасы. Когда все сели к столу, старпом грозно посмотрел на меня:

– Доктор, вы сколько колбасы этой купили, а?

– Килограмм, – пролепетал я.

– Ну, вот что, не килограмм, а чтоб завтра полтора метра ее было. Вы поняли?

– Так точно, но ведь она в килограммах продается! – удивился я.

– А вы полтора метра отмерьте, а потом пусть взвешивают. Это что вы тут за экономию разводите, уморить нас хотите? Мне этот кусочек, что слону дробина!

Все захихикали. Я только потом понял, что это любимая его поговорка. Что бы ему ни давали, учитывая его рост и вес – все оказывалось «дробиной». Так, буквально на следующий день, меня срочно вызывал старпом.

– Доктор! Дай что-нибудь от головы, боль просто башку сносит!

– Товарищ капитан-лейтенант, давайте я вас осмотрю, давление измерю…

– Я сам знаю, что у меня! Тащи лекарство. Я принес таблетку пирамидона.

– Вы что, вот это мне? – покрутил он таблетку передо мной. – Издеваешься? Он переходил с «ты» на «вы» и обратно.

– Мне это, что слону дробина! Тащите три таких!

С этого дня я узнал, что кличка его на корабле была «Слон», а момент его прохождения по верхней палубе назывался и передавался из уст в уста, как «Слон на боевой тропе!». На этой тропе он охотился на всех нарушителей формы одежды, бесцельно болтающихся на верхней палубе; ругал боцманов за плохую покраску, уборку, за недостатки в состоянии плавсредств на борту и так далее. Артиллеристов стыдил за грязные чехлы на орудиях, механиков за излишнюю дымность и т.д. и т.п. Когда клич «Слон на боевой тропе!» достигал ушей матросов – все бросались в рассыпную, чтобы спешно укрыться, смыться, спрятаться. Даже офицеры стремились не попадаться ему на глаза, ибо расплата наступала после вечерней проверки. Он собирал офицеров.

– Так, станьте полукругом, – командовал он. – Чтобы я всех вас видел.

Когда все выстраивались возле него, наступала раздача «слонов». Карать он начинал всегда с механиков, ибо там нарушений было больше всего. Он тыкал пальцем в командира БЧ-V (электромеханическая боевая часть):

– Якованец, до каких пор твои черномазые будут… – и начиналось перечисление нарушений со стороны кочегаров, машинистов и электриков. – Бардак!

В конце «раздолбона» приговор:

– За систематическое и т.д… – двое суток ареста при каюте! (В те годы эта мера наказания военных моряков еще существовала). Затем его палец упирался в артиллериста:

– Т…ий, бардак в пятом кубрике! (В пятом кубрике проживало около пятидесяти человек, и беспорядки можно было найти почти всегда).

И так его указующий и карающий перст упирался во всех с соответствующими выводами: замечания, выговоры, арест при каюте. Когда он доходил до меня, его палец, как дуло маузера, поблуждав возле моего носа, упирался в живот.

– Ну а вы, доктор, и так никуда не сходите с корабля, поэтому наказывать вас сегодня не буду, но помните, что всегда есть за что!

Я и вправду уже месяц не сходил на берег, кроме ближайшего продмага. Жена была в Питере, а денег у меня не было, да и ходить в Поти было некуда.

Напоследок старпом словесно отхлестал интенданта и на этом экзекуция кончалась; все расходились, шепотом кляня Слона. Опять жены не дождутся своих бедолаг.