Н и н а. Кто ж его знает…
П е т р о в. И что говорил?
Н и н а. Уговаривал в эвакуацию с ним ехать.
П е т р о в. Поэтому ты против отъезда со своими?
Н и н а. Да я вообще не хочу никуда и ни с кем ехать!
П е т р о в. Наши желания сейчас никого не интересуют.
К отъезжающим подходит Иванов.
И в а н о в. Здравствуйте. И, по-моему, до свидания?
П е т р о в. Так точно, своих отправляю.
И в а н о в. Молодец! Оперативно и без лишних разговоров.
Н и н а. Семен Семенович, наша квартира почти полностью выехала. Осталась только тетя Маша. Она присмотрит за комнатой, за вещами. Но и вас прошу – приглядывайте.
И в а н о в. Обязанности свои знаем, не беспокойтесь.
Н и н а. Спасибо и… до скорой встречи.
И в а н о в. Надеюсь, Нина Сергеевна.
П е т р о в. Я не прощаюсь. Посажу их в эшелон и вернусь. Ключи отдам завтра.
И в а н о в. Меня не будет – отдадите Дарье Михайловне.
П е т р о в. Хорошо.
Иванов прощается и уходит. Женщины обнимаются. Нина
достает из сумочки носовой платок, выпадает квитанция.
Н и н а. Как же я забыла?! Вчера еще можно было получить скрипку. Даня, оставляю квитанцию тебе, получи сегодня же…
П е т р о в. Не берусь. Я должен пройти и в военкомат, и появиться на сборном, а какие там распоряжения получу – не знаю.
Н и н а. А, ладно… теперь уже все равно.
В и к т о р. Но как же? Я же должен учиться играть!
Н и н а. Где ты собираешься учиться? Мы даже не знаем, куда едем! Не до музыки будет, это уж точно…
В и к т о р. Дай мне квитанцию!
Н и н а. Зачем она тебе?
В и к т о р. Ну, пожалуйста! Это же моя скрипка! Квитанцию надо сохранить до нашего возвращения.
Н и н а. Да на, возьми… (отдает квитанцию Виктору, он прячет ее в карман).
П е т р о в. Разобрались? А теперь послушайте меня. Хорошо, если в вагоне окажется кто-нибудь толковый, кто руководить вами будет. Но главное – из-за каждой тревоги или остановки из вагона не выпрыгивать. Платформ нет, насыпи высокие, можно ноги поломать, да и со здоровыми обратно не всякий заберется. А поезд ждать не будет, гудков машинист не даст. Растеряете друг друга – не найдете, потому что первую сотню километров поезд будет идти ночью.
Н и н а. Как же он уйдет, если люди вышли?
П е т р о в. Уйдет, поэтому повторяю: из вагона не выходить. Если уж разобьют паровоз и состав не сможет дальше двигаться, тогда уходите в лес и добирайтесь до ближайшей деревни, села, Но идите подальше от дорог. Витя, вот тебе компас – будешь проводником для мамы и других.
Виктор крепит полученный компас на руке.
П е т р о в. Лучше, конечно, если он вам не понадобится и эшелон дойдет до места назначения. Деньги будете получать по аттестату, адрес только сообщите сразу, как осядете где-то, чтоб переслать его. Но деньги в деревне мало что стоят. Я сложил в этот тюк вещи и отрезы, которые можно будет обменять на продукты в случае чего. И не жалей тряпок, это все наживное. Главное – берегите друг друга. Вам бы сегодня Мгу проскочить. Если немцы ее возьмут, ни о каком отъезде речи не будет.
Н и н а. И что тогда?
П е т р о в. Вернетесь… а что будет дальше – не знаю.
Н и н а. Но немцы не возьмут город?
П е т р о в. Кто же это допустит?
Н и н а. Зачем тогда и уезжать?
П е т р о в. Не начинай. Во фронтовом городе мирному населению делать нечего, жертв не оберешься от обстрелов и бомбардировок.
Н и н а. Но многие же остаются! Целые заводы никуда не едут.
П е т р о в. Кто-то должен производить оружие, ремонтировать технику, поддерживать жизнь в городе.
Н и н а. Вот именно! Кормить людей надо? А через Вырицу какие стада гнали к городу! Такие красивые, породистые коровы были! Колхозники уговаривали нас идти с ними и доить коров. Они на Оредеже останавливались, и мы каждый день несли в дом ведра молока, не зная, куда его девать.
П е т р о в. И что с того?
Н и н а. Если все эти стада гнали на убой, наш завод мог бы работать не один месяц, а его закрыли.
П е т р о в. Представляю, что от этих коров оставалось после многодневных перегонов.
Н и н а. Городу разве продукты не требуются?
П е т р о в. Требуются. Но не в тех объемах, что прежде. Население покидает город!
Н и н а. А красноармейцев не надо кормить?
П е т р о в. Надо, надо. И нам надо… ехать, Лошадь уже измучилась, ожидая нас. Садитесь в тарантас и поехали.
Петровы уезжают. К дому подходит женщина-почтальон. Ее окружают жильцы дома.
М о х о в. Наконец-то… В сорок пятую нет письма?
П о ч т а л ь о н. Фамилию назывйте.
М о х о в. Мохов… Авдей Игнатьевич.
П о ч т а л ь о н. Держите. (отдает Мохову письмо).
М о х о в. (берет письмо). Ох… как тебя и благодарить!?
П о ч т а л ь о н. Прочитайте, потом благодарить будете. (Курашовой). А вам?
К у р а ш о в а. В пятидесятую, газету «Ленинградскую правду».
П о ч т а л ь о н. Держите газету. Где-то и письмо было. Курашовой – вам?
К у р а ш о в а. Мне, родная, мне… из Москвы, от сына.
П о ч т а л ь о н. Держите. (отдает Курашовой письмо и газету). А вы что молчите, Макар Васильевич? Вам открытка… возьмете?
Сидоров берет открытку, бегло просматривает ее, потом
подхватывает женщину и кружится с ней.
П о ч т а л ь о н. Да отпустите же! Так я всю корреспонденцию растеряю!
Сидоров ставит женщину на землю, отдает открытку жене,
помогает почтальону собрать рассыпанные письма.
П о ч т а л ь о н. Все мне перепутали… теперь снова раскладывать придется.
С и д о р о в. Да радость-то какую ты нам принесла, милая!
П о ч т а л ь о н. За весь день только вас одного и порадовала.
С и д о р о в. Мы же тебя с самого утра ждем!
П о ч т а л ь о н. Может быть… если у вас никого на фронте нет. А другие меня бояться стали, не открывают дверь, когда звоню. Но я и рада: сама боюсь смотреть людям в глаза. Хожу как вестник смерти. Один дом обойду и сижу где-нибудь, дух перевожу. Вот и сейчас… Макар Васильевич, положите это в почтовый ящик. (отдает извещение).
С и д о р о в. Это кому же? (читает похоронку). А она в полной уверенности ждет его, чтобы помог ей эвакуироваться.
П о ч т а л ь о н. Простите, что обязанности свои на вас перекладываю, но сегодня уже с двумя вдовами наплакалась, третьей встречи боюсь.
С и д о р о в. Сделаю, милая, сделаю… только как?
П о ч т а л ь о н. Прошу вас… Вроде писем становится меньше, а сумка все тяжелеет (уходит).
Е в г е н и я П. О чем ты с ней шептался там? Свидание назначал на радостях?
С и д о р о в. Какие радости? (показывает жене извещение).
Е в г е н и я П. Господи, что делается!
С и д о р о в. Был человек, и нет человека. А ведь он что-то хотел сделать в жизни. Но кто-то решил, что жизнь ему не нужна и послал на войну. где убийством друг другазанимаются мирные люди, ставшие в одночасье врагами. Ради чего?
Е в г е н и я П. Нам этого не понять…
С и д о р о в. Надо понять. А ты что медлишь, Евгения Павловна? Ждет ведь дочка!
Е в г е н и я П. Сонюшка, подежуришь за меня?
К у р а ш о в а. Да, я здесь посижу.
Е в г е н и я П. Я за пару часов обернусь.
С и д о р о в. Иди, иди. Ну что, Авдей? Получил письмо?
М о х о в. Это вызов в контору – завтра пойду…
Евгения Павловна уходит. Появляется Гулин.
С и д о р о в. Ефим Дмитриевич, ты что же не на работе сегодня?
Г у л и н. Местная командировка была, я пораньше и освободился.
С и д о р о в. Ну и помог бы мне песок на чердак поднять.
Г у л и н. Вам-то я помогу, поможет ли это городу?
С и д о р о в. Ты не один такой сознательный. А сообща мы и городу поможем пожаров избежать.
Г у л и н. Блажен, кто верует. А мне довелось сегодня в одну контору зайти. Там об обороне и думать забыли. Командировки себе в тыл оформляют. И многие с партбилетами…
С и д о р о в. Сам-то не собираешься уезжать?
Г у л и н. Еще не решил. Но я-то мелкая сошка.
С и д о р о в. В конторах тоже не вожди сидят. И как ни называйся, бегство есть бегство. Мне это тоже не нравится, но у людей семьи, о них позаботиться надо.
Г у л и н. Они должны пример нам показывать!
С и д о р о в. Ты не ребенок. Какой тебе пример нужен?
Г у л и н. Пример достойного поведения. Иначе на кого нам ориентироваться?
С и д о р о в. На собственное понимание долга и на совесть свою. Ну и на тех, кто ушел на фронт. Там с партбилетами их тысячи, если не десятки тысяч.
Г у л и н. Тех тысяч я не видел, а здесь они на глазах.
С и д о р о в. Каждый видит то, что ему хочется видеть.
Из подъезда жилконторы выходит Иванов.
И в а н о в (Курашовой). Вы замещаете Скворцову?
К у р а ш о в а. Дарья Михайловна попросила подежурить за нее. Она сказала, что вы ей разрешили поехать в госпиталь, к мужу. А Евгения Павловна тоже пошла к дочери.
И в а н о в. Если так, вы и расскажете мне, кто еще уехал… кроме Петровых?
К у р а ш о в а. Вот список. Но и в нем не все отмечены. Уехали Мельниковы из 56-й, а с ними – Васильевы из 29-й. На одной машине уехали, я сама видела. Из 35-й уехали, вчера, а сам Малыгин вчера же ушел на сборный пункт. Богданов из 17-й тоже ушел на призывной, а жену с дочкой отправил к эшелону.
И в а н о в. А Бровкины из 62-й?
К у р а ш о в а. Уехали.
И в а н о в. Мало! Надо снова собрать людей, разъяснить им необходимость эвакуации.
К у р а ш о в а. Собирали же…
И в а н о в. Будем собирать еще и еще! Надо написать объявление…
К у р а ш о в а. Семен Семенович, не обижайтесь, пожалуйста, но как вы могли повесить такое объявление?
Курашова указывает Иванову на объявление, висящее на двери подъезда.
И в а н о в. Что вам не нравится?
К у р а ш о в а. Ну что это такое? «Срочно заклеить оконные стекла марлей или бумагой хрес на хрес».
И в а н о в. Правильно. Есть такое указание. Вы заклеили?
К у р а ш о в а. Конечно.
И в а н о в. Смотрите, а то взыщу… по всей строгости военного времени. Впрочем, извините, Софья Николаевна, заговариваюсь…
К у р а ш о в а. Да я об ошибках говорю! Люди же смеются!
И в а н о в. Нашли время смеяться. А ошибки исправили – и ладно. Сейчас дело делать надо. Столько указаний, что не знаешь, с чего начать.
К у р а ш о в а. Но я могла бы писать объявления под вашу диктовку.
И в а н о в. Занимайтесь своим делом, а я своим. Если двое делают одно дело, кто-то их них лишний.
К у р а ш о в а. Я хотела как лучше, Семен Семенович…
И в а н о в. Вот и напишите, что сегодня в жилконторе в 19 часов состоится беседа о Постановлении Ленгорисполкома от 10 августа. Повесьте объявление и обойдите со Скворцовой все квартиры, из которых жильцы не выехали. Пригласите всех персонально.
К у р а ш о в а. Сейчас напишу…
И в а н о в. А с окопов вернулись люди?
К у р а ш о в а. Аня Орехова, из 53-й, вернулась, но ей новая повестка пришла.
И в а н о в. Какая повестка? Ей с ребенком и матерью больной выезжать из города надо!
К у р а ш о в а. Катя Морозова, из 37-й, тоже вернулась.
И в а н о в. Попросите их обязательно быть на собрании. Пусть расскажут, как им на окопах работается.
К у р а ш о в а. Передам.
И в а н о в. Слухами тут кормимся, настоящего положения дел не знаем. А ведь там наши люди. Их, знающих обстановку, и послушаем.
К Иванову подходит Сидоров. Оба отходят к порталу.
С и д о р о в. Семен Семенович, ты лицо должностное. Может быть, вручишь это Архиповой? (отдает Иванову извещение).
И в а н о в (прочитав похоронку). А что же почтальон?
С и д о р о в. Пожалел я ее. Она за день столько их разносит…
И в а н о в. Ее пожалел, а мы с какими глазами отдадим ей эту весточку? Ты хоть понимаешь, что это убьет ее?
С и д о р о в. Эвакуировать ее, не говоря об извещении?
И в а н о в. Неплохо бы. Но ей документы надо оформить на основании извещения.
С и д о р о в. Придется вручить?
И в а н о в. Придется. Знать бы, как… Песок-то сегодня поднимем?
С и д о р о в. Неплохо бы у соседей блок попросить.
И в а н о в. Ну и попроси.
С и д о р о в. Иван не даст. Ему приказ начальства нужен.
И в а н о в. Хорошо, я поговорю с его начальником.
С и д о р о в. Тогда поднимем, конечно.
Из подъезда выходит Архипова. Сидоров уходит.
И в а н о в. Антонина Никитична, здравствуйте…
А р х и п о в а. Какое официальное начало. Здравствуйте, Семен Семенович. Что-то хотите мне сообщить?
И в а н о в. Не хочу, но должен… Вечером собираем тех, кто еще не эвакуировался. Приходите, послушайте руководителей города, если мои уговоры на вас не действуют.
А р х и п о в а. А меня уговаривать не надо. Я с места не тронусь, пока не дождусь мужа.
И в а н о в. Такие вопросы не мужья решают. Как жена командира вы понимаете, что Постановление Исполкома – это приказ, подлежащий исполнению.
А р х и п ов а. Понимаю, но я уж дождусь своего командира.
И в а н о в. И все-таки приходите. Нам есть о чем поговорить.
Архипова, пожав плечами, уходит, К Иванову подходит Курашова.
К у р а ш о в а. Семен Семенович, объявление я повесила,
И в а н о в. Спасибо. А теперь – по квартирам.
К у р а ш о в а. Да я, сидя здесь, больше людей предупрежу… Многие же еще на работе.
И в а н о в. Как знаете, но чтоб все, кому уезжать, были. А я пройду в военкомат. К собранию вернусь. Кому понадоблюсь, пусть ждут.
К у р а ш о в а. Опять?
И в а н о в. Не сидеть же здесь, когда немцы лезут отовсюду, как саранча!
К у р а ш о в а. Не знаю, что вам и пожелать…
И в а н о в. Мало ходите по городу и не видите, как посерьезнел Ленинград. Вот и нам надо серьезно решить, что делать каждому.
К у р а ш о в а. В военкомате-то узнайте поподробней, где немцы. На карту хоть одним глазком взгляните. А то в газете называют Сольцы, Струги Красные, а где это?
И в а н о в. Я что-то карты там не видел, убрали, наверное, с глаз долой, чтоб себя и людей не пугать. А места, что вы называете, немцы уже прошли и по нашей области идут.
Из подъезда выходят Сидоров, Мохов, Гулин с ведрами.
Г у л и н. (Мохову). На собраниях-то вам что-то разъясняют?
М о х о в. Да собраний с начала войны не было!
Г у л и н. Понятно. На собраниях отвечать на вопросы надо. Почему, например, война идет так, а не иначе…
С и д о р о в. Ну и разъяснили бы. К чему людей в неведении держать? Какую-то информацию сверху должны давать…
М о х о в. Это мы, простые смертные, всегда что-то должны, но не руководство. По-моему, многие затаились в ожидании, чья возьмет.
С и д о р о в. Этого быть не может!
Г у л и н. Ну да… потому что не может быть никогда. Точно так же, как нам твердили, что Германия не нападет, потому что мы – союзники. Значит, кое-где гостей ждут.
М о х о в. Я говорю только, что прежней активности нет. Вроде бы самое время что-то возглавить, кого-то повести.
Г у л и н. Ну. во-первых, инициатива наказуема. Москва в любой момент может пресечь любой почин. Своих-то людей призвать к порядку у нас умеют – это не с немцами воевать. А во-вторых, пассивность послужит неплохим оправданием перед немцами.
И в а н о в. Идиоты! Этим «товарищам» предстоит перед нашими людьми держать ответ! Слава богу, таких «гостеприимных» у нас немного.
Г у л и н. Но их поведение заметней. И в присутственных местах не избавиться от впечатления, что все замерли в ожидании.
И в а н о в. Немцы не с пряниками к нам идут. Им земля наша нужна и мы – рабами.
М о х о в. Некоторые прямо говорят, что мы и большевиками закабалены по самое горло. И приход немцев позволит что-то улучшить в стране.
И в а н о в. В какой стране? Ее не будет! Где сейчас Чехословакия, Австрия, Польша? Плата за помощь может оказаться непосильной. В своей стране самим надо наводить порядок.
З а т е м н е н и е.
Там же, ближе к вечеру. Курашова сидит у подъезда, вяжет. Сидоров и Мохов поднимают песок на чердак с помощью блока.
С и д о р о в. Повезло нам: соседи быстро управились. Теперь и у нас дело пойдет. Небольшая механизация, а сколько времени и сил сберегает…
М о х о в. Да уж все лучше, чем ползать с ведрами вверх-вниз…
С и д о р о в. Извини, Игнатьич, объявляю перерыв. Покури пока.
Через сквер к дому идут мать и дочь Сидоровы. У Марии правая
забинтованная рука на перевязи. Сидоров идет навстречу.
Е в г е н и я П. Принимай, отец. Жива доченька наша!
С и д о р о в (обнимает дочь). Ну, здравствуй. Заставила ты нас понервничать. Что рука?
М а р и я. Почти поправилась. Осталось пару перевязок сделать.
С и д о р о в. Как же это ты не убереглась? Подставляться под пули – гиблое дело.
М а р и я. Да меня только чуть царапнуло.
С и д о р о в. Если бы не чуть, мы бы с тобой не разговаривали сейчас.
Е в г е н и я П. Какой там чуть! Сама говоришь – упала.
М а р и я. Споткнулась я…
Е в г е н и я П. И сознание потеряла от этого?
М а р и я. Мама, ну зачем ты ему рассказываешь?
Е в г е н и я П. Затем и говорю, что быть бы тебе в плену или на том свете, если бы не Данила Андреич: и к дороге ее вынес, и в машину поместил.
М а р и я. А сам он – ничего? Не ранен?
С и д о р о в. Здоров твой командир. Повез своих к поезду: в тыл их эвакуирует.
М а р и я. Мне надо с ним увидеться.
С и д о р о в. Вернется к вечеру и встретитесь. А сейчас иди отдыхай. Мне-то не до отдыха: песок надо поднять на чердак. Авдей, не убегай, нам блок до вечера дали, надо управиться. (Уходит)
Е в г е н и я П. Отца хлебом не корми, дай только поговорить о своих походах. Так что Данилу Андреича он непременно к нам приведет.
М а р и я. Мне нужно встретиться с ним без свидетелей.
Е в г е н и я П. Что задумала? Обидел он тебя? Так скандалом делу не поможешь. Да и не время сейчас…
М а р и я. Ты не поняла.
Е в г е н и я П. Вот и объясни матери непонятливой.
М а р и я. Я хочу сына от него иметь.
Е в г е н и я П. Ты думаешь, что говоришь?
М а р и я. Давно думаю. А теперь времени на раздумье не осталось.
Е в г е н и я П. Думы твои я знаю. Может быть, встретишь другого…
М а р и я. Ты говоришь, не зная того, что видела я. А мне снятся окопы, которые стали братскими могилами для женатых и женихов, и поля, усеянные их трупами. И когда мы возместим эти потери, и возместим ли, не знаю. Но я хоть рожу по любви.
Е в г е н и я П. Позор-то какой! Отец убьет тебя!
М а р и я. Убивать пусть идет на передовую, враги – там. А воевать с родными и близкими сейчас не время.
Е в г е н и я П. Ладно, еще не вечер. Идем домой, приляжешь хоть, отдохнешь.
Мария видит идущего к дому Петрова.
М а р и я. Я здесь немного посижу, воздухом нормальным подышу, не больничным.
Е в г е н и я П. Ну, переведи дух, пока я постель тебе приготовлю.
Евгения П. уходит. Мария садится на скамейку в сквере. Подходит Петров, оба не скрывают радости.
П е т р о в. Здравствуй, Машенька… Вот о ком меня расспрашива-ли родители…
М а р и я. Здравствуйте, Даниил Андреевич…
П е т р о в. Как ты себя чувствуешь?
М а р и я. Почти здорова. А как вы выбрались оттуда?
П е т р о в. Как и другие: на своих двоих.
М а р и я. Сколько вернулось, не знаете.
П е т р о в. Со мной вышло семь человек. Об остальных ничего не знаю.
М а р и я. Значит…
П е т р о в. Пока это ничего не значит. Но…
М а р и я. Печально.
П е т р о в. После выздоровления куда пойдешь?
М а р и я. Как врачи решат…
П е т р о в. Не в окопы же?
М а р и я. Не хотелось бы… Я там чувствую себя такой беззащитной, а немцы – безнаказанными.
П е т р о в. Ты же прекрасно стреляешь – подучись на снайпера.
М а р и я. Я подумаю. Не мое это дело – убивать. Мечта у меня совсем другая.
П е т р о в. Какая же, если не секрет?
М а р и я. Не секрет. Но вам-то я не скажу.
П е т р о в. Да я не любопытный…
М а р и я. А вы где намерены воевать?
П е т р о в. Судя по обстановке, далеко не отправят. Завтра получу пополнение и на передовую.
М а р и я. Так сразу? И задержаться никак нельзя?
П е т р о в. Задержки на войне дорого обходятся.
М а р и я. Я, пожалуй, открою вам свою мечту… если в гости пригласите…
П е т р о в. Приглашаю… хоть сейчас…
Мария обнимает и целует Петрова. Из подъезда выходит Сидоров.
С и д о р о в. Ты, Мария, кланяться должна Даниле Андреичу, а не на шею ему вешаться. И в церкви не одну молитву вознести за его здравие.
М а р и я. Папа, что ты говоришь?
С и д о р о в. Дело говорю, а ты слушай!
М а р и я. Я же комсомолка, а Даниил Андреевич – член партии!
С и д о р о в. И ты думаешь, билеты ваши вас спасли? Нет, на то Божья милость была. И теперь все зависит от воли его… Данила Андреич, ты теперь один. Зашел бы к нам, отужинали вместе. Крестницу свою порадуешь.
М а р и я. Ну я же и приглашала Даниила Андреевича…
С и д о р о в. Вот это правильно…
П е т р о в. Мне же с утра на сборном пункте надо быть…
С и д о р о в. Ну, ужин – не ахти какое застолье, полчаса-час, не более.
М а р и я. Приходите, пожалуйста!
П е т р о в. Спасибо, зайду.
С и д о р о в. Вот и договорились. (Марии) А ты иди домой, приляг. Мать зовет.
Петров, Мария, Сидоров расходятся по подъездам. Возле жилконторы остаются Мохов и Курашова.
М о х о в (Курашовой). Вы что же, так весь день и будете дежурить?
К у р а ш о в а. Да я Евгению Павловну подменяю. Она в госпиталь за дочерью ходила. Теперь вернулась и сменит меня.
М о х о в. Погода-то сказочная стоит… живи да радуйся. А люди убивают друг друга.
К у р а ш о в а. Война, ничего не поделаешь.
М о х о в. И город стал каким-то другим. В центре маскировочные сети натягивают, окна мешками с песком закладывают, в бойницы их превращают.
К у р а ш о в а. Неужели в городе воевать будут?
М о х о в. Похоже. На работу когда ходил, удивлялся: народу на улицах мало. Только на Смоленском кладбище – оживление. Престольный праздник, видно, отмечался.
К у р а ш о в а. Был такой на днях.
М о х о в. Так верующие пришли поминать своих с выпивкой, с закусками. А их не пустили, там теперь ополченцев обучают: лечь, встать, коли, шагом марш и прочее.
Так наши верующие и неверующие на лютеранском расположились, благо рядом. На чужих могилах своих почивших поминали.
К у р а ш о в а. Грустно это, да и кощунственно, по-моему.
М о х о в. Я тоже подумал, что нехорошо. А что мы понимаем в этом? Я вот своих отправил, а теперь извелся весь, не зная, что с ними? Поехал бы вслед, да меня к охране склада приписали, и никуда не денешься.
К у р а ш о в а. Да, в чужие края к чужим людям ехать – не приведи господь. Мы для себя решили: из Ленинграда – ни ногой! Пусть увозят матерей с детьми, это правильно. И хорошо, что вы своих отправили.
Из подъезда выходят Сидоров и Евгения Павловна.
С и д о р о в. Передохнул, Авдей Игнатьич? Продолжим?
М о х о в. Да надо сегодня закончить, не оставлять на завтра.
Мохов и Сидоров продолжают работать.
Е в г е н и я П. Спасибо тебе, Соня. Теперь уж я никуда. И дочь дома, и душа на месте. Отдыхай. (Садится рядом с Курашовой).
К у р а ш о в а. Маша-то как себя чувствует?
Е в г е н и я П. Не жалуется. Но вы же видели ее. Сейчас вот прилегла, отдыхает.
К у р а ш о в а. У меня тоже от сердца отлегло: мои в Новосибирск эвакуируются.
Е в г е н и я П. А что им в Москве-то не живется? Москву-то уж точно не сдадут.
К у р а ш о в а. Да неспокойно там. Люди уже устали от воздушных тревог. Ночи проводят на станциях метро да в бомбоубежищах. И как по расписанию: с 10 вечера до 4 утра. Тревоги эти да светозатемнения все нервы выматывают.
Подходит Архипова, садится рядом с женщинами.
Е в г е н и я П. У нас хоть этого нет. А как там с продуктами?
К у р а ш о в а. Александр Николаевич говорит, мясные продукты отпускают по нормам. Но можно все купить в коммерческих магазинах. Норм на хлеб нет.
Е в г е н и я П. А у нас уже и на хлеб нормы ввели.
А р х и п о в а. На эти нормы грех жаловаться. И в коммерческих можно всегда прикупить, если понадобится.
Е в г е н и я П. Я и не жалуюсь. Ленинград, говорят, запасся продуктами на двадцать лет. Где только такую прорву продуктов хранят?
К у р а ш о в а. Город большой, складов хватает. Николай Федорович говорит, мы уже не принимаем те составы с продуктами, что нам предлагают.
А р х и п о в а. Говорите, и Москва эвакуируется?
Е в г е н и я П. Софья говорит. Видать, там порядка больше. А у нас все со скрипом: не хотят люди уезжать. С каждым приходится спорить и чуть ли не ссориться.
А р х и п о в а. Вам-то зачем ссориться? Пусть облеченные властью доказывают свою правоту. И все-таки уезжают, хотя такой переезд равен пожару.
Е в г е н и я П. Выезжают, но в магазинах толчея не уменьшается.
А р х и п о в а. Так это беженцы из пригородов. Возле вокзалов их масса. И что с ними будет? Где и как они устроятся, не имея прописки, трудно даже представить.
К у р а ш о в а. Что и говорить… Из Москвы сколько дорог расходится, а у нас одна осталась, и та ненадежная. Сосед наш, Александр Николаевич, трое суток из Москвы в объезд добирался по какой-то Северной дороге. Но и на ней, говорит, все насыпи изрыты воронками от бомб, особенно он называл Мгу. И разбитых поездов много…
А р х и п о в а. Дороги бомбят и обстреливают в первую очередь.
К у р а ш о в а. И как выезжать людям? Это же опасно!
Е в г е н и я П. А если Ленинград бомбить будут, куда деваться?
К у р а ш о в а. До этого не дойдет, не позволят. Вон аэростатов сколько поднимают. И кем надо быть, чтобы красоту разрушать?
А р х и п о в а. Фашистов это не остановит. У них идеология вандалов. Я это прочувствовала, прячась по лесам.
Е в г е н и я П. Но в городе мирные жители!
А р х и п о в а. Для немецких летчиков мы не люди, а мишени. Они намеренно летают над дорогами и расстреливают всех движущихся по ним.
Е в г е н и я П. Но если будут бомбить, то лучше уехать. Я боюсь всякой пальбы, взрывов. Вон опять где-то громыхнуло…
К у р а ш о в а. Николай Федорович объяснял, что это пушки пристреливают.
Е в г е н и я П. И не могут подальше от города это делать?
А р х и п о в а. Я вроде стреляный воробей, а и сейчас страшно.
К у р а ш о в а. Я тоже боюсь. Особенно когда Николай Федорович на дежурстве. Даже бессонница напала.
Е в г е н и я П. Пока вы здесь разговариваете, пойду посмотрю, как раненая моя себя чувствует, не надо ли чего…
К у р а ш о в а. Идите, идите… Я потому здесь и сижу, что на людях неизвестность легче переносить.
Е в г е н и я П. Спасибо… (уходит).
К у р а ш о в а (Архиповой). Так вы уже прошли крещение огнем?
А р х и п о в а. Не приведи бог такое проходить. Вспоминать те дни без дрожи не могу.
К у р а ш о в а. И от мужа никаких известий?
А р х и п о в а. Пока никаких.
К у р а ш о в а. Но почта же работает. Не боитесь, что с ним что-то случилось?
А р х и п о в а. Стараюсь об этом не думать. Сам-то он уверен, что доживет до победы и увидит, как Гитлеру шею свернут.
К у р а ш о в а. Эвакуироваться не будете?
А р х и п о в а. Мы с дочкой еще от того выезда не оправились. Но идет такая усиленная агитация, принято столько постановлений, что трудно не поддаться. Жду мужа: c ним решать будем. Ожидание очень угнетает.
К у р а ш о в а. Все чего-то ждем. Я, по совету мужа, с Нового года дневник веду. И надо же – война! Такое событие.
А р х и по в а. И что записываете?
К у р а ш о в а. Каждый раз мучаюсь, не знаю, что писать. Никаких ярких событий в городе нет, да и о происходящем не все сообщают. Про аэростаты заграждения написала, это уже стало будничным делом. Вот сегодняшняя запись (достает тетрадь, читает): «Война продолжается. В садике на Шкиперке дворник Макар Васильевич подрезает кусты акаций и сирени. Это напоминает мирную жизнь. Привезли песок, и дети играют в нем, хотя песок этот не для игры, а тушения возможных пожаров от бомб. Но бомбежек. пока нет. Вчера удалось купить три килограмма свежей капусты. Хочу ее нашинковать и засолить. Ночь провела отвратительно. Муж был на дежурстве, а мне не спалось. Уснула только под утро и видела странный сон: громадный бор, с корнями вырванные летящие сосны и копающие землю люди. Наслушалась в жилконторе разговоров про окопы…»
Вот… Николай Федорович говорит, что фундаментальных сведений о происходящем мой дневник не содержит. Хочу переписать еще сводку Совинформбюро.
А р х и п о в а. Зачем же переписывать? Оставьте газету, если в ней есть что-то стоящее внимания.
К у р а ш о в а. Может быть, собирать газеты?
А р х и п о в а. Почему бы и нет? Вот только очереди за ними…
К у р а ш о в а. Это меня не смущает. Мы как раз подписались на три месяца.
А р х и п о в а. Ну и берегите их. Потом интересно будет сравнить, что писалось и что делалось. Правда, сообщения в них скупые и уклончивые… И в результате мы ничего не знаем о происходящем. Пользуемся слухами, что приносят нам беженцы и выходящие из окружения ополченцы…
К у р а ш о в а. Вот как раз интересная заметка: «Киев был и будет советским!» Это о митинге в Киеве. На нем единогласно постановили не сдавать город врагу.
А р х и п о в а. Интересней знать, что об этом думают военные.
К у р а ш о в а. Так и военные были на митинге! А у нас будет митинг? Немцы ведь и к нашему городу подбираются.
Мимо женщин проходит Гулин.
К у р а ш о в а. Ефим Дмитриевич, как вы думаете, сегодняшние газеты будут интересны в будущем?
Г у л и н. А где это будущее?
К у р а ш о в а. Думаю, впереди.
Г у л и н. Сомневаюсь…
А р х и п о в а. А как жить и не верить в будущее?
К у р а ш о в а. Разве не о будущем думают, когда детей вывозят на восток? Разве, воюя с немцами, красноармейцы не будущее отстаивают? Вы будто газет не читаете, радио не слушаете.
Г у л и н. И по газетам видно, что положение на фронтах аховое.
А р х и п о в а. Вы так ответственно говорите такие безответст-венные суждения.
К у р а ш о в а. Нам трудно вас переубедить, но вечером будет собрание. Приходите, там найдутся люди, которые сумеют возразить вам.
Г у л и н. Своим умом проживу.
К у р а ш о в а. С таким настроением жить нельзя. Вы посмотрите вокруг: люди добровольцами идут на фронт. В нашем доме вон сколько ушло: Терентьев из 15-й квартиры, Петров из 7-й, Маша Сидорова из 3-й, Богданов из 17-й, Малыгин из 35-й. Семен Семенович из военкомата не выходит – добивается отправки на фронт.
Г у л и н. Попробовали бы они не пойти! У всех комсомольские и партийные билеты. А Петров, по-моему, уже дома сидит.
К у р а ш о в а. Да он семью повез к эшелону, в тыл их отправляет.
Возвращается и подсаживается к женщинам Евгения Павловна.
Г у л и н. Будто они без него не могли эвакуироваться. Помогли бы другие.
Е в г е н и я П. Ты, Ефим, себя имеешь в виду?
Г у л и н. Может быть.
А р х и п о в а. Да это его долг – позаботиться о семье.
К у р а ш о в а. Он и с передовой только второй день как вернулся.
Г у л и н. И вторично на передовую не торопится. Все были добровольцами, пока пороху не понюхали.
А р х и п о в а. Зачем же вы людей всех подряд порочите?
К у р а ш о в а. Я считала вас более порядочным человеком.
Г у л и н. О какой порядочности можно говорить среди общего беспорядка? По-вашему, надо молчать, когда такое творится? Я правду хочу до вас донести, но вы слепы и глухи.
А р х и по в а. Да вы же ничего конкретного тоже не говорите. Какую правду вы несете? И почему думаете, что правда только вам известна?
Tasuta katkend on lõppenud.