Loe raamatut: «Приключения порученца, или Тайна завещания Петра Великого»

Font:

* * *

И сказал ему я: «Для радости тех,
что живут со мною на земле,
я напишу книгу, – пусть на её листы
не дуют холодные ветры времени,
пусть светлая весна моих стихов
никогда не сменяется холодной осенью забвения!…
И посмотрите, я ещё хожу без клюки,
а книга «Гюлистан», что означает «Цветник роз», уже написана мною и ты читаешь её…
Саади

Книга первая
Сыновья

«Над вымыслом слезами обольюсь…»
(А. С. Пушкин)

Часть первая: Абрам Петрович

Была та смутная пора,
Когда Россия молодая,
В бореньях силы напрягая,
Мужала с гением Петра.
……………………………
Но в искушеньях долгой кары
Перетерпев судеб удары,
Окрепла Русь.
Так тяжкой млат,
Дробя стекло, кует булат.

А. С. Пушкин «Полтава»

Глава первая
Царёв наказ

Рассказывают также, что один простак шёл, держа в руке узду своего осла, которого он вёл за собою…
Триста восемьдесят восьмая ночь Шехерезады

Зимой 1704 г. унтер лейтенант, царёв порученец, Алексей Синельник ехал со специальным поручением царя Петра к графу Петру Толстому в Стамбул. Перед поездкой у унтер лейтенанта была личная беседа с Государём, причём ни министры, ни новая пассия государева, солдатская девка – Марта Скавронская, не были допущены к беседе, говорили один на один, вернее говорил только Пётр, – унтер лейтенант молчал и боязливо озирался.

– Значит так, поедешь окружной дорогой, через Казань и Астрахань, на Дону, тем более в Азове, не появляйся. Схватят, будут пытать – молчи, иначе вся твоя семья повешена будет. О поездке никому ни слова. Едешь один, только с денщиком, будешь говорить, что в Персию едешь с дипломатической депешей, на всякий случай, вот она, так ерунда, но делай вид, что дело важное и не требующее промедления. В Царьграде встретишься с Толстым и Саввой Рагузинским. Они должны выполнить моё поручение – забрать из гарема отрока эфиёпского – Абрашку и тайно переправить его в Петербург, прямо ко мне. Случись по дороге оказия, или басурманы догонят, или ещё кто, и Абрашка, и граф и этот прохиндей Савва, должны будут быть тобой умервщлены, тайно и без следов. Нигде водки не пей, в кабаках не сиди, сошлись на хворь, ещё лучше на дурную болезнь или французскую заразу. Особенно бойся Мартиных и Сашкиных Меньшикова людишек. Распознаешь их по настырности их, в дружбу будут набиваться, разговоры вести, да вино пить будут предлагать. Ты сразу, мол не могу, поскольку французской заразой занемог. Какую-нибудь язву себе изделай, что б показать. Если дело хорошо сделаешь, и Абрашка оный здесь будет, получишь милость мою, повышение и две тысячи в придачу. Если нет, то ждёт тебя и семью твою судьба лютая. А выбрал я тебя для такого деликатного дела, что ты уж больно незаметен и невзрачен, но служака верный и отзывы о тебе из полка хорошие. Помню я тебя ещё по Азову, добрый ты казак. Да и службу твою с подкопом не забыл.

Государь нахмурился, правый ус приподнялся, обозначая ту самую страшную улыбку, перед которой трепетала вся Европа, улыбка – гримаса, после которой следовал приступ страшной ярости, смертельной и беспощадной. Унтер лейтенант мертвенно побледнел, его охватила липкая слабость, но гроза миновала и Пётр опять пришёл в то состояние, которое свидетельствовало о деятельности и энергии, способной найти выход из безнадёжного, казалось, положения и перед которой не могло устоять ни одно препятствие на его пути.

Дело в том, что на прошлой неделе получил Пётр от посла государева в Оттоманской Империи, Петра Андреевича Толстого, странное послание. Оно ввергло Петра в панику. Толстой сообщал, что де гулящие по морю людишки возле города Алжира захватили голландский фрегат, везший богатые подарки в Венецию, и среди прочего захватили и фрейлину королевского двора и ейную служанку, молодую особу африканского происхождения с двумя детьми. Один из них, по имени Абрам, 6 лет от роду был посветлее и отличался не африканской грацией, широкой костью, мягкими, слегка вьющимися волосами. Служанка та, из страха быть проданной в рабство, сообщила разбойникам, что она де была в близости с русским царём, и мальчик тот – особа царского происхождения. Девица та голландская была отправлена в Алжирский притон, а мальчик с матерью служанкой проданы Султану. И ещё, при стамбульском дворе под руководством Ахмеда-паши вовсю обдумывают воспитание оного Абрашки, как Лжедмитрия, для создания смуты и братоубийственной войны в русских пределах.

О послании том прознал Сашка Меньшиков Он посоветовал Государю оного Абрашку умертвить и таким образом отвести угрозу от Руси. Но что-то мешало Петру принять это решение. Скорее всего то чувство одиночества, отсутствие поддержки со стороны непутёвого сына Алексея, и смутное воспоминание о юной и грациозной негритянке, которую он облюбовал при голландском дворе. Тоненькая, грациозная, как лань, горячая как африканское солнце, с огромными бездонными чёрными глазами, она оставила в его сердце щемящее воспоминание. Нет, он сделает всё возможное, что бы сохранить этого сына, что бы он был рядом с ним.

– Ты понял?

– Так точно, только…, Государь, мне бы грамоту какую-нибудь.

– Я те дам грамоту! Ты есть тайный царёв человек. Это дело чрезвычайной деликатности. Если попадёшься, или чего доброго, продашься – пеняй на себя. Всё, пошёл вон!

При выезде с Московской Заставы Алексей ничего подозрительного не заметил. Он решил ехать не на Москву, а сначала на, Галич, потом на Кострому, и дальше на Казань, на Астрахань и Дербент.

Серые леса утопали в снегу. Неяркое морозное солнце тускло освещало окрестные поля и леса. Серые деревеньки тонули в оврагах. Ехал только по светлу. В три часа по полудни уже темнело, завывали волки, кони испуганно шарахались своей тени, По темну искали станцию, а утром, на свежих лошадях дальше в путь. Алексей рассчитывал к наступлению тепла быть в Дербенте. Если всё пойдёт без осложнений, то он доберётся до Стамбула уже весной.

Денщик – матёрый черкасский казак Давыдка – исправно служил свою службу, пыхтел трубкой и неторопливо рассказывал о своём вольном житье-бытие. Про Дон Батюшку, про станицу свою Семикаракорскую, про отца с матерью да про братов своих, что сгинули в родной станице в крымском набеге. Жениться он не успел, был ранен под Азовом, потом попал в полк. Во всём его облике чувствовалась сдерживаемая сила и удаль, которую Алёшка, служа в полку немного уже подрастерял. Он уже приобрел тот европейский и немецкий лоск, которого требовала служба в полку. Он стал бриться, носить европейское платье, стал привыкать к своему барству. А Давыдка оставался простым донским казаком, полным сурового спокойствия и достоинства, что отличало этих уроженцев Тихого Дона от горластых и диковатых запорожцев.

Так потиху-потиху доехали они до Галича. В Галиче решили пару дней передохнуть. Утром, на станции почувствовал Алёшка недоброе. В станционной гостинице кроме него, ночевало ещё трое лиц дворянского звания. Один из них – огромного телосложения капитан, подошёл к нему в кабаке и сходу объявил.

– Унтер лейтенант – давай знакомиться. Такая тоска эта дорога. Капитан Оленев Георгий. Еду по поручению… ну да ладно, в Казань еду. А ты?

– Унтер лейтенант Синельник, еду в Кострому по личному делу.

– Слушай а давай за знакомство хряпнем, по-нашему, а то тоска смертная…

– Э… мне нельзя… болею я…

– Ну так и выздоровеешь сразу…

Вспомнил Алёшка царёв наказ, мурашки по спине…

– Да не, я другой болезнью….французской.

– Фу ты прости господи. А ещё унтер-офицер.

Должен был отстать, да не отставал.

– Ну может в картишки перекинемся или постреляем по бутылкам…?

– Да нет, капитан, я чтой-то не склонен намедни.

– Ну что ты право, ты уж русский ли? Али немец какой, али ещё кто?

– Казак я, донских кровей, – Алёшка раздул ноздри в закипающей ярости.

– Ваше превосходительство! – выручил Давыдка– Ваше благородие, дозволь слово молвить, деньги наши казённые пропали!

– Как, где?

– Дозвольте убедиться сами.

Давыдка вывел Алёшку за дверь плотно закрыл её и приложил прокуренный заскорузлый палец к губам.

– Ваше благородие! Подслушал я разговорчик один. Надо нам убираться по добру по здорову. Энтот капитан должён вас убити. Это он с энтим, плюгавым гутарил, что де тебя дале не пущать, а прям здеся и оприходовать. Капитан гутарит, что мол сам и выполнит. Чё дееть – то будем? Лошади готовы…

– Пистоль с тобой?

– А як же!

– Сейчас заходим, я к капитану, а ты пали в плюгавого, погодь, полено подбери– дверь подпереть.

Алексей резко открыл дверь – капитан стоял у стола и о чём-то перешептывался с плюгавым. Алексей стремительно подшёл к капитану, на ходу вынимая шашку. В это время Давыд, следом, не целясь выстрелил в лысину плюгавого, а Алёшка одним лихим ударом снял голову оторопевшему капитану. Сидевшие в кабаке не успели даже вскрикнуть. Дверь захлопнулась, Давыдка подложил поленце – через секунду они были в санях. Дико гикнул казак и лошади рванули с места. Через несколько минут они уже были на заставе. Но там их уже ждал взвод солдат…..

Глава вторая
А в это время…

Барон Крафт вернулся домой в прескверном состоянии духа. Молча снял шубу, прошёл в кабинет, плотно закрыл дверь, сел перед камином, и раскурив старую ямайскую трубку, сделал полную затяжку. Пряный, дурманящий дым наполнил старые его лёгкие, вызвав приступ облегчающего кашля. Зима стояла суровая, каналы замёрзли и городские крыши клубились голубыми дымами, которые в неярком морозном небе поднимались прямо вверх, создавая сказочную нереальность. Но эта сказочная красота не вызывала сегодня у Михеля Крафта обычного зимнего покоя и философского настроения. Тревожные раздумья омрачали его чело. Он открыл, лежащую на столе библию и попытался вчитаться в стих о казнях египетских, но святые слова не шли на ум. Вся его стройная и размеренная жизнь рушилась, рушилась та маленькая домашняя империя, которую он терпеливо и настойчиво строил столько лет.

Этой размеренности и определённости не смутило даже недостойное поведение его единственной дочери Сабрины, которая 6 лет назад попала в страшный водоворот государственной машины, и который закончился весьма благополучно для семьи и его высокого положения. Жизнь при королевском дворе не принесла его любимой Сабрине ничего хорошего. Визит этого сумасшедшего русского царя, который сначала, как уличный скоморох, переоделся в мастерового, а потом устроил вакханалию при дворе… Его девочка, его красавица и умница – в руках этого зверя, этого чудовища в образе человека…. Сын, родившийся от этого монстра, сначала вызвал у Михеля неприязнь и ревность. Но малыш оказался просто прелесть. Сабрина осталась при дворе, а Михель заменил этому малышу отца. Он рос крупным, живым мальчиком, чёрные глаза его светились любопытством и умом. Он преуспевал и в истории и в математике и в богословии. Жизнь наладилась, дело Михеля процветало. Колониальные товары давали приличную прибыль и будущее семьи рисовалось в самых радужных тонах. До сегодняшнего дня.

Дело в том, что с утра он был вызван в министерство иностранных дел, где сделал доклад о перспективах Ост-Индийской компании в торговле алмазами, обсуждал с секретарём целесообразность выселения евреев и негров из Голландии в Новый Амстердам или Йоханнесбург, ход военных действий на европейском театре. Затем секретарь министерства отозвал его в кабинет и продолжил разговор, который оказался сколь неожиданным, столь и опасным.

– Дорогой барон – начал секретарь своим скрипучим механическим голосом.

«Как вы полагаете, каково дальнейшее участие нашей державы в текущей войне за Испанию?

– Полагаю, что мы должны активно содействовать Евгению Савойскому в его победоносном шествии по Италии, но, по возможности, не втягивать наши армии в непосредственные сражения на территории Бельгии и Франции, дабы при любом исходе сражений оказаться в выигрыше. Это позволит наилучшим образом защищать наши экономические интересы в Ост и Вест Индиях и на морях и не нарушить баланса в Европе в пользу одной из держав.

– Э… Абсолютно верно! Ваше мнение совпадает и с мнением нашего монарха. Но надо представить также себе и всю палитру военных действий в Европе. Наше влияние на Балтике в настоящее время подорвано этим психом шведом. Поэтому мы и оказываем всяческую поддержку царю Петру… – секретарь спрятал в глазах ехидную улыбку и продолжил:

– Но мы должны думать и о перспективе. Если с нашей и божьей помощью Пётр всё-таки возьмёт вверх – он остаётся безраздельным властелином всей Балтики и возможно и всей Европы, разорённой этой братоубийственной войной. Силы Людовика ещё далеко не исчерпаны….

Михель почувствовал, как у него холодеют руки. Всё стало понятно и этот вызов в министерство и ухмылка этого упыря. Добрались, всё-таки, сначала забрали дочь, а теперь добираются и до внука…

– Понимаете ли, любезнейший, при определённых обстоятельствах ваш внук может помочь нашей отчизне утвердить наши экономические интересы в восточной части Европы.

– Каким же образом? Во-первых он ещё слишком мал, во вторых он хоть и сын, но незаконнорожденный – бастард, вы же знаете, потом он же не королевской крови…

– Видите ли, все эти обстоятельства имеют существенное значение для христьянского мира, где закон и богом данный порядок устанавливает права наследования власти, но и здесь, как видите, происходят династические распри, приведшие к столь печальным для всей Европы последствиям. А в варварской полуязыческой стране, коей является Московия, очень сильны традиции самозванства, сказки об убиенном царевиче и об истинном царе. Там на юге, среди орд полудиких казаков зреет большое восстание, которое может опрокинуть все южные завоевания Петра. После возможной его смерти (об этом могут позаботиться его враги, как в Швеции, так и в Порте) возникнет вакуум власти. Законный его сын – один – Алексей, слабый, истеричный и никчёмный человечишка. Известно, что он подвержен влиянию, как различных группировок внутри Московии, так и за её пределами. Кроме того, он очень религиозен и находится под полным Австрийским католическим влиянием, что нам не очень выгодно, хоть Империя и наш верный союзник. Новой супруги у Петра нет, так что сыновей пока не предвидится. Страна разорена войной и страшным поражением под Нарвой. Прошлогодний голод опустошил Малороссию и Дон, флот и армия распадутся, и большая часть Царства будет разделена между Швецией, Портой и Польшей. Наши усилия по стабилизации влияния и торговли окажутся тщетными. При другом развитии событий, простой шантаж может оказать давление на этого дикаря, что обеспечит наши торговые интересы в северном Архангельске. Надо думать масштабно, стратегически. Документально это всё может быть оформлено очень просто….Кстати любезнейший, где сейчас находится ваша несравненная дочь и её отпрыск?

Мысль работала, как отлаженный механизм.

– Я вчера, с позволения королевы отправил её на Яву, пусть развлечётся, да и сыну надо мир повидать…

– Верните её немедленно назад. Это приказ! Через неделю она и её сын должны быть в Гааге.

Голос секретаря стал твёрдым и беспощадным. Михель понял, что разговор окончен. Встал, раскланялся и вышел.

Глубокие размышления не приводили Михеля ни к какому решению. Конечно, никуда он Сабрину не отправлял. Он со страху соврал, надеялся получить разрешение завтра с утра, но понял, что уже опоздал. Действовать надо не медля. И вдруг, как озарение. Немедленно выезжать, но не морем, а в дилижансе, через Германию и Австрию на Рим, на Неаполь, а оттуда морем в Африку или Новый Амстердам. Причём Сабрину отправить саму, а Виктора оставить в Голландии, у надёжных друзей. Есть такой друг – Николс Геккерн – товарищ по университету. Студенческое братство всю жизнь будет в сердце благородного человека. Сабрину отправить немедленно, а с Виктором следом ехать в Утрехт и всё объяснить……

Начал действовать немедленно, вызвал дочь и, ничего не объясняя, при ней написал письмо в Неаполь. Там должен стоять на рейде фрегат Ост-Индской компании– Пресвятая дева Мария, который должен взять её на борт и вести в Новый Амстердам. На сборы было отведено два часа. Сабрина должна была взять с собой только самое необходимое и служанку – молодую африканку со странным именем Лугаль и с двумя её детьми. Через два часа экипаж с двумя заплаканными женщинами покинул Амстердам, а ещё через час второй экипаж по обледенелой дороге, в полной морозной темноте мчал барона и его шестилетнего внука в сторону Утрехта.

Глава третья
Посольские утехи

Нет в мире города больше и богаче Царьграда! Гул его базаров, блеск мечетей, толпы нищих, запахи конского пота, человеческих испражнений перемешанные с запахами жареного мяса и гниющих фруктов, потрясает воображение северного человека. В этом городе, как в сказке, соединились сразу все пространства и времена. И варварская заносчивая Троя и греко-римский Византий и турецкий Истамбул – всё на его улицах, в завываниях верблюдов, криках моряков на рейде синего, до боли в глазах, моря. В Золотом Роге стоит на якоре могучий турецкий флот. Очертания кораблей, бисером рассыпанных по всей бухте, хорошо видны из дворца. Сбегающие к морю улицы, полны народа, работающего и торгующего, гуляющего и глазеющего на Великий Город.

Слава и красота Царьграда несравненно выше, как всех старых, так и новых столиц, которые, по сравнению с Великим городом выглядят провинциальными деревеньками. Велик город, но и Велика Великая Порта – Блестящая Порта. От Багдада до Гибралтара простирается её власть. Её войска и на Кавказе и в Великой Степи и на Балканах и в Палестине, и в Египте и в Алжире. Везде покорные турецкой воле народы платят налоги и служат Великой Порте.

Строятся города, прокладываются дороги, шумят базары и трудятся крестьяне. Вся эта Великая Империя – наследница древних Великих Империй управляется Единой Волей из дворца – сердца Великого Города. И всей этой многоязычной Империей правит Великий и Несравненный Ахмед III. Его правление предвещало новый расцвет державы Сулеймана Великолепного.

Порта самая Западная из восточных стран, в ней уже и Европейские одежды – не редкость, паранджа-признак деревенской отсталости, в моде Аристотель и Спиноза, армия и флот вооружены по последнему слову европейской техники, а корабли, бороздящие все моря мира, по оснащению и вооружению не уступают голландским и английским.

Но Порта и самая Восточная из европейских стран. По– прежнему с минаретов доносится заунывный зов муэдзинов, призывающих правоверных на очередную молитву, чёрные безликие женские одежды скрывают истинную красоту женщин, законы ислама строги и беспощадны к его нарушителям. Армия, прекрасно вооружена, но разношёрстна, и скорее напоминает толпы разбойников, чем регулярную армию европейского образца. Что – то уже начинает гнить в Великой Империи. Великий Город наводнён шпионами и соглядатаями. Англичане и шведы, французы и генуэзцы, московиты и персы – все слетаются, как вороньё, на грядущую добычу, все предчувствуют грядущую слабость и немощь Великой Империи. То тут, то там вспыхивают восстания, количество нищих дервишей плодится быстрее, чем количество детей в гареме. Стены города разрушаются, визири воруют, воины стали не такими неукротимыми и верными. То тут, то там бегут они с поля боя. Австрийский город Вена должен был упасть уже к ногам Великого Султана, но удар небольшого польского конного отряда опрокинул всё 120 тысячное султаново воинство. Столетие ведёт Порта войну за Причерноморье, с Польшей, с Московией, с Крымом. Совсем недавно пал Азов – ключ ко всему Понту. С этого момента и начинается долгая история падения и развала Великой Порты. Но сам Султан ещё этого не знает.

Но знает это Савва Рагузинский, бывший сербский дворянин, а ныне русский соглядатай. Высокий, стройный чернобородый красавец. Живёт себе при после – Боярине Толстом, ходит по базарам, слушает разговоры разные. Не брезгует и притонами да и в чужие гаремы при случае захаживает. Турецкий и арабский знает, как свой – всё слышит, всё подмечает. Служит он царю Петру и за страх и за совесть.

Был у его семьи небольшой замок в Черногории, где выросло не одно поколение Владиславичей – старинный царский род, захудалый после Баязедова погрома. Так и жили себе, в церковь ходили, торговали лошадьми и пшеницей. Выезжали на святые праздники в Белград и в Бухарест. Да вспыхнуло, запылало по всей великой Болгарии восстание против поработителей поганых. И пошёл отец Саввы в святое народное воинство. Там в бою и сгинул. Замок разрушили янычары, мать и сестру изнасиловали на его мальчика глазах, подпалили и привязали к лошадям бешенным за ноги. На глазах превратились любимые его в кровавые обгорелые куски мяса.

Двенадцати лет отроду ушёл он по дороге, без куска хлеба, в одном рванье. Так и погиб бы где-нибудь в горах, да подобрали его цыгане кочевые. С ними попал Савва в Бессарабию, а потом и в Галицию. Огонь ненависти жёг его сердце. Нанялся он простым солдатом в саксонскую армию, дослужился до унтер офицера. Попался на глаза Петрову генералу Меньшикову, молодой, горячий смышленый. Пошёл к Сашке переводчиком. Тот его и к торговле пристроил и поручения разные секретные да деликатные давал. Потом его и сам Пётр в Азове заприметил. Нужен был ему такой человек, верный, бесстрашный, полный ненависти к туркам. Да и будущее Балкан обдумывал царь. С тех пор и служит Савва в Стамбуле при московском посольстве, сперва при боярине Украинцеве, а после при воеводе Толстом Петре Андреевиче.

Сербы – самые близкие из всех славянских племён, молятся так же, песни и сказки похожие, да и тянуться ко всему русскому, верят, что придёт братушко Иван, и спасёт народ сербский от проклятого поганого ига. Но суров царь Пётр, если не уважишь или, не приведи господь, предашь, пощады не жди. Вот и служит службу Савва и за совесть и за страх и за Родину свою любимую, и месть свою лелеет, как жену родную. Не женится, и детей не завёл. Сорок лет уже почти, а мысли все только о службе и борьбе.

Есть, правда у него одна слабость – больно до женского сословия охочь. Но и они не отказывают ему в симпатиях. К гаремам у него особое пристрастие. Особенно любит он совращать любимых жён турецких вельмож. Во-первых, много интересного можно выведать. У женщин есть много прелестей, но лучшее их достоинство – это длинные языки. Чуть прояви внимание, подними бровь и сделай заинтересованное лицо, или отвернись безразлично – тут же начнёт рассказывать сплетни – только слушай и запоминай. Во – вторых, сладострастное чувство мести охватывало его, когда распалённая страстью молодая красавица, любимая жена какого-нибудь высокомерного турецкого вельможи, возможно виновника смерти его близких, стонала и выла под ним, раздавленная и униженная его злобой и похотью.

Вот и сегодня, пойдёт он ночью в гарем к самому Ахмед-Паше – Великому Визирю, правой руке самого Султана. Султан – как всем кажется, молодой, безвольный и недалёкий правитель, и вся международная и внутренняя политика в руках Ахмеда-паши. Он правит бал во дворце, от него все интриги и решения. Любимая жена его – туркменка Зейнаб – 15 лет отроду – увидела Савву, когда танцевала перед московитским послом на приёме у Великого Султана. Она и послала свою служанку к этому чернобородому красавцу толмачу. Он только зыркнул на неё из-под густых своих чёрных бровей, чуть улыбнулся, глаза его горели и лаской и страстью одновременно, и сердце юной пленнцы дрогнуло. Всё её одиночество, вся тоска по человеческой ласке вспыхнули в ней, заслонив страх неизбежной смерти в случае разоблачения.

Техника проникновения в Гарем у Саввы была отработана до полного автоматизма. Всё зависело от уровня гарема, вернее от количества денег на взятку для стражников и евнуха. С евнухами было проще – полные ненависти к своим оскапителям, они помогли бы и за бесплатно, а стражникам приходилось платить. Более того, обычно, если стражников было больше одного, то Савва платил обоим, но потом для острастки одного тайно убивал, что бы второй от страха молчал.

Он сидел в своей комнате на постоялом дворе, единственном в Истамбуле, построенном для европейских послов. Грустно красноватый свет заходящего зимнего солнца чахло освещал убогое помещение, грязные в подтёках стены, в углу медный таз с гнилой водой для омовений, низкая лежанка, на полу пыльный персидский ковёр и у стены резной деревянный стол – бюро, ручной работы, отделанный слоновой костью – прекрасный и бесполезный – вот вся мебель. Савва перебирал бумаги и письма, пыхтя чубуком и выпуская клубы душистого желтоватого дыма, вода в кальяне уютно булькала, настроение было приподнятое и боевое.

Раздался тихий, вкрадчивый стук в дверь. На пороге стояло существо, отдалённо напоминающее женщину, вся в чёрном, лицо закрыто плотной паранджой, сгорбленная, корявая фигура.

– Благородный Эфенди, моя госпожа передаёт вам послание – зазвучал скрипучий старческий голос. Фигура согнулась в ожидании. Савва молча взял бумагу, «Любимый, желанный мой, свет очей моих, жду сегодня, старуха покажет дорогу, иди с ней…»