Loe raamatut: «Пепельный город. Отголоски прошлого»
Пепельный город. Отголоски прошлого
I
– Тащите его в яму, мужики, – выкрикнул усатый городовой, – Добегался, Ванька, говорили тебе, не лазай к дочке коменданта, аж нет, упертый баран. Теперь запорют тебя до смерти, дурака.
– Да не запорют, дядь Вась, не боись, не положено. Да и Верка сама знаете…
– Всем не положено, а кому-то и положено, – пропыхтел Василий, поднимая тяжелую дубовую решетку, посеревшую от времени,– Давайте его вниз! У нас скоро смена, пусть у Богдана теперь голова о нем болит.
«Суд объявили на удивление быстро, через два дня. Люди обычно месяцами в яме гниют, а тут такая расторопность и судья ненароком оказался в нашем поселении – Сорокино городище, что в ста тридцати километрах на восток, от столицы Светлого града. Да и плевать! Обидно только, что так глупо попался, год к Верке ходил, а тут… Знал бы ее батя, какая дочь бл…дь прожженная…», – думал Иван сын кузнеца, сидя на сырой холодной земле. Сквозь решетку вниз струйками стекала вода, и если шел дождь, то дно ямы превращалось в грязную лужу.
Кормили заключенных скудно, да и незачем, все равно конец незавидный, иногда и от голода подохнуть не худший исход. Кроме меня, в яме сидел местный пьянчуга – Семен, что был конюхом коменданта. Нажрался, скотина, да в белой горячке забил жену до смерти. Он все на бесов валит, но судье-то все равно, повесят теперь. С ним даже такому, прелюбодею и развратнику, говорить противно, вот и сидим по углам второй день, смотрим друг на друга волком.
Утром, еще в сумерках, двое стражников откинули решетку и опустили вниз лестницу. «Выходите, лиходеи!» – прикрикнул старший.
– Борис, давай в цепи их, да побыстрее, достопочтенный судья уже ждет.
– Делаю, – нехотя, с ленцой произнес второй городовой, застегивая тяжелые, чугунные кандалы на руках и ногах заключенных.
До «центрального дома», как называли построенное еще в незапамятные времена, трехэтажное здание, где размещались городские власти, нотариусы, а заодно и канцелярия судьи, было пять минут неспешным шагом. В сопровождении четырех конвоиров, подгоняющих пинками, задержанных провели мимо площади, на которой плотники заканчивали сбивать эшафот. Вокруг уже топталась толпа зевак, жаждущих зрелищ. Судя по виду отдельных индивидов, собрались они еще с вечера, и отмечать сегодняшнюю казнь начали уже тогда.
– Пьяницу первого! – скомандовал судебный секретарь, вышедшей в коридор встречать нашу процессию.
– Да, господин, – ответил сонный конвоир и отстегнул оковы конюха.
В зале он провел минут десять, отрывки приговора Иван слышал через дверь. Если коротко, судья выслушал коменданта и, приговорив Семена к виселице, объявил перерыв на чай. Бледного, еле волочащего ноги Семена, вывели из зала. Тот самый сонный городовой сноровисто снял сапоги с несчастного и затолкал их под деревянную лавку. Ивана передернула мелкой неприятной дрожью. «Это за убийство, понятное дело, смерть, тут не поспоришь, за походы по девкам лишь высекут», – успокаивал себя парень.
Он сидел на лавке в ожидании своей участи, как толпа на улице загомонила, послышался свист и выкрики с оскорблениями и проклятьями в адрес конюха. В тот момент к горлу подступил комок, вроде и другого человека на смерть ведут, да и заслужил он, но все равно кровь в жилах стыла.
Через несколько минут все было кончено, под аплодисменты зрителей палач выбил табурет из-под ног Семена. Разгоряченные люди, не желая расходиться, начали требовать продолжения представления. Угомонил их один из городовых, приложив самого буйного из зрителей прикладом ружья, только после этого свист и гомон стихли.
Ивана провели в комнату и усадили на скамью. Когда после перерыва в зал вошел достопочтенный судья Евстафий Петрович в сопровождении коменданта Азарьева, конвоир дернул парня за шиворот, да так, что швы на рубахе затрещали. Судья поднялся по ступенькам, сел за стол и пристально уставился на подсудимого уже заблестевшими от чая глазами.
– Так это же Ванька – егерь! – Удивлено воскликнул он, и вопросительно посмотрел на Азарьева.
– Он, Евстафий Петрович. Собака, дочку мою соблазнил, растлил и опорочил, – добавил печальные нотки в голосе комендант.
– Да будет тебе, Геннадий, у нас тут суд, закон, справедливость, а ты сразу… собака.
– Евстафий Петрович…
– Обожди, обожди, – вальяжно подняв ладонь, произнес судья, – Дело по преступлениям Ивана сына кузница Игоря от 3 мая 134 года в Сорокином городище объявляю открытым. Иван, ты признаешь свою вину?
– Не признаю, Евстафий Петрович.
– Каков наглец, как по девкам бегать, так он…, – судья сделал паузу, задумавшись о чем-то своем, – Так, кто там свидетель?
В зале наступила тишина, комендант склонился над судьей и начал что-то шептать ему. Евстафий Петрович периодически кивал, хмурил брови, а после, отодвинув в сторону Азарьева, вынес вердикт, – Именем Северного Союза признаю обвиняемого виновным! Учитывая отрицательную характеристику от городской администрации, приговариваю тебя, Ивана сына кузница Игоря к десяти годам на галерах, чтобы искупал ты вину свою трудом на благо нашего славного государства.
Огласив приговор, судья схватил под руку ухмыляющегося Азарьева и увлек его за собой в соседнюю комнату. «Пошли чай пить, не иначе», – подумал Иван. Развить мысль ему не дали городовые, подхватившие под руки. Они ловко нацепили кандалы и под расстроенные взгляды жителей, ожидавших вторую казнь, отволокли парня назад в заточение.
Три дня в одиночестве на дне холодной, сырой ямы на гнилом хлебе и воде, тянулись бесконечно долго. И когда, наконец, решетку отворили, Иван буквально взбежал вверх по лестнице, и это несмотря на упадок сил.
Его заковали, всунули в руки завернутую в лоскут холщевой тряпки буханку и половинку головки сыра, усадили в телегу, не забыв, естественно, забрать сапоги. Помимо возницы, заключенного сопровождал городовой Егор – молодой рыжий парень. Он поначалу побаивался Ивана, а на второй день, осмелев, начал расспрашивать. Больше всего его интересовали подробности «преступления». Он все никак не унимался, раз за разом переспрашивая: «Ну как там Верка, а?», – потом начинал канючить, требуя подробностей. Приходилось рассказывать раз за разом одно и то же, а конвоир сидел с блаженным видом и раскрытым ртом, разве что слюну не пускал. И так пять дней, с короткими перерывами на постой и смену лошадей. И, конечно, когда проезжали деревню Озерцы, ближайшее к Сорокиному городищу «гиблое» место, все молчали. Возница, древний дед Федор, постоянно крестился и шептал себе под нос молитву. Тогда как, на других отрезках пути он постоянно отрывался от поводьев, оборачивался и начинал крыть двух «извращенцев» благим матом.
К вечеру пятого дня на горизонте показался вал поселка Липки. Рыбацкая деревушка имела печальную славу по всему государству и о ней хоть раз, но слышал каждый. Даже матери пугали своих непослушных детей, приговаривая: «Будешь плохо себя вести, заберут тебя в Липки». Сам поселок был непримечательным, унылым и очень бедным поселением, и жил не столько за счет промысла, сколько за счет военной базы флота и обслуживания гарнизона, расквартированного там. В центре был отстроен острог, где размещалась ставка флота, а подвалы были превращены в тюрьму, поговаривали, одну из худших в стране. Людей, то есть заключенных, здесь не жалели, только каждый десятый возвращался с галер живым. Фактически, отправив сюда, несчастного приговаривали к смерти, только медленной и мучительной.
Телега вкатилась в ворота гарнизона и Егор, спрыгнув на землю, убежал в одноэтажную постройку без окон, грубо сколоченную из бревен, над дверью которой висела табличка «начальник караула». А дальше уже ставший привычным церемониал: одни кандалы сняли, другие навесили и в сопровождении двух военных в синих морских жакетах с белыми нашивками на рукавах повели, как они выразились в карантин. Что это такое, выяснить так и не удалось. По пути из-за угла выскочил мужичок в затертом темно-сером костюме с заплывшими глазами и багряным лицом с выступающими на носу и щеках сосудами. Он подбежал и обдал Иван и служивых, исходившим от него ароматом перегара.
– Та-а-к, а это у нас что?
– Вячеслав Дмитриевич, новый заключенный, сопровождаем в карантин, – вытянулся по струнке и отрапортовал один из конвоиров.
– Карантин? Зачем карантин? Нет, хлопцы, давайте его сразу на «Гонца», у них от тифа еще семеро гребцов померло. Людей, знаете ли, не хватает, – озадаченно произнес мужик, потирая ладонью оплывшую щеку.
– Вячеслав Дмитриевич, не положено, – виновато склонив голову, ответил солдат.
– Кем не положено? А ну быстро этого на корабль, а то самих в гребцы определю.
– Так точно! – козырнул конвоир и, толкнув Ивана в плечо, повел в противоположную сторону к пристани.
Вдоль уходящих на добрую сотню метров в залив пирсов стояли пришвартованными несколько десятков судов, и не меньше находилось на рейде. Тут были и военные бриги, с пушками по бортам, и торговые баркасы и даже пароход, хотя Иван мог и ошибиться, раньше он их не видел. Знал, что есть такие, что без парусов по морю ходят, а вот видеть даже на картинке не приходилось. В дальнем углу пристани пристроились три галеры. Приблизившись к ближайшей, один из солдат закричал:
– Эй, на борту, принимай пополнение!
По сходням на пристань сбежал высокий очень бледный парень. Даже волосы его были белыми, и именно белыми, а не седыми или светлыми. Он подошел, посмотрел на узника, затем схватил мощной ручищей за нижнюю челюсть, вывернул голову в сторону, да с такой силой, что Иван и сделать бы ничего не смог.
– Зубы нормальные, с виду здоров, беру. Давайте акты.
– Так нет актов, – ответил солдат.
– Как нет?
– Не оформили его, Дмитрич на полпути нас остановил и приказал сюда вести, наорал опять.
– С похмелья, что ль? – усмехнулся моряк.
– А когда он не с него-то был. Либо пьяный, либо с бодуна, – сплюнул себе под ноги солдат.
– Раз Дмитрич, тогда так возьму, только к следующему нашему приходу документы составьте, а то Лешка-разбойник так и помер неоформленным.
– Так сделаем, Карлуш, не переживай, мы и сами не рады, ну что тебе объяснять, сам Дмитрича знаешь…
– Знаю, потому и беру.
– Тебе, может, помочь?
– Не… идите, сам справлюсь, – махнул рукой моряк, а затем он схватил цепь, которая смотрелась в его огромном кулаке тонкой веревочкой, и потянул парня следом за собой на борт.
– Тебя как звать, каторжанин? – его слова звучали немного странно, растянуто.
– Иван.
– Ты латинский изучал, Иван?
– Как все, учил в церкви, – удивленно ответил он. Латинский сейчас все знают, как без него, не укладывался у Ивана в голове странный вопрос моряка.
– Хорошо, что знаешь, тогда пойдешь к пруссакам работать, они по-русски совсем никак, – Казимир! – крикнул он стоящему на носу русому мужику с не единожды переломанным носом, на шеи которого висел свисток, – Определи новичка в первые ряды, или к Святоше посади, или лучше… к Астору, а тот старый совсем сдал, еле руки поднимает, – Казимир кивнул, и молча, перехватив цепь у беловолосого, потащил Ивана вниз. Тяжелой рукой он опустил его на лавку рядом с худым стариком с потухшим взглядом и лицом, не выражающим эмоций.
– Руки вытяни! – выкрикнул Казимир, а затем продел через кольцо в кандалах толстую цепь. Протащил ее через проушины в лавке и в полу, а затем навесил замок, – Слушай внимательно! Теперь ты здесь гребешь, спишь, ешь, срешь. Надо грести ночью – гребешь, грести сутки – опять гребешь. Если не гребешь, то не ешь, начинаешь шуметь, получаешь по тупой башке, – для закрепления материала моряк размахнулся и опустил огромный кулак Ивану в грудь. Не улетел с лавки он только потому, что был прикован цепями. После столь сильного удара, парень еще час не мог прийти в себя, казалось, что по груди проехала груженая телега. Чуть очухавшись, он оглянулся по сторонам, вокруг находилось человек сорок, все усталые, высохшие, скрюченные. Казалось, из людей вытянули жизнь, оставив только скелеты с натянутой поверх кожей. «Какие тут десять лет, неделю не проживешь», – подумал он, поглядывая по сторонам. Еще внизу было тяжело дышать, возможно, это только казалось и всему виной полученный удар. Мало того, что сам воздух был спертый, так еще этот устойчивый неприятный запах, нечто среднее между ароматами пота, дегтя и мочи.
Долго скучать не пришлось, вниз спустился уже знакомый Казимир. В этот раз в руках он держал плеть. Пройдя мимо рядами гребцов, моряк остановился у самого носа и заорал так, что в ушах зазвенело: «На весла, псы!». Ивану оставалось только повторять за остальными, монотонные движения. Казимир периодически «приободрял» гребцов своеобразным способом: то плетью, то криками. Процесс явно доставлял ему удовольствие. Сидевший рядом сухой старик обладал не дюжей силой, иногда Ивану казалось, что он только мешал отточенным движениям товарища по несчастью.
Сосед за все время не произнес ни звука, только громко отрывисто дышал: вдох – висло назад и вниз, выдох – висло вверх и вперед. И так до тех пор, пока надсмотрщик не дал команду: «отбой». Невольные синхронно подняли весла, сдвинули их к центру, подсунув концы под деревянные дуги, и зафиксировали в таком положении.
Галера шла на парусах. Ее нос то подкидывало вверх, то бросало в сторону. Внизу было хорошо слышно, как волны разбивались о корпус судна. Иногда через отверстия для весел в бортах, в трюм заливалась морская вода. Для себя Иван выявил закономерность, что когда качка прекращалась, приходил Казимир, и все налегали на весла. Так что парень даже полюбил волнения на море и ждал их, как дети ждут подарков ко дню рождения.
Иван старался считать дни, но быстро сбился. Здесь, в трюме всегда сумерки. Раз в день узников по очереди отстегивали от «рабочих мест» и выводили на палубу для, так сказать, справления естественных нужд. Обычно это происходило вечером, когда солнце было у самой линии горизонта. Это были те единственные моменты, когда можно было хоть чуть-чуть размять ноги и спину. От постоянного сидения на жесткой лавке сводило ноги, и каждый поход на палубу сопровождался неприятным покалыванием по всему телу. Но даже так это действо было всегда желанным и единственным развлечением арестантов.
Когда Иван думал, что хуже, чем в яме кормить просто невозможно, он сильно ошибался, на галере давали «суп». Именно так Казимир называл жидкую бурду из едва теплой морской воды, требухи и костей, которую получали гребцы два раза в день. За удачу считалось, когда в миску попадала рыбья голова, там можно было наковырять хоть немного мяса. В таких случаях все обитатели трюма смотрели на счастливца с завистью и ненавистью в глазах одновременно. Ивану так пока и не повезло.
Каждый день был похож на предыдущий, время словно боялось спускаться в темное нутро невольничей лодки, все происходило размеренно и неторопливо. После первого плаванья, которое, по подсчетам Ивана заняло девять дней, двух гребцов отцепили, подняли наверх и больше их никто не видел. Пока галера стояла в порту, рацион урезали вдвое и кормили только раз в день. На палубу больше не выводили, а спустили вниз десяток жестяных ведер. К концу дня находиться внизу было невыносимо, даже Казимир перестал спускаться, а отправлял парнишку-юнгу, чтобы тот раздал дневную порцию баланды. К слову, за все время плаванья и стоянки в порту ни сосед Ивана, никто другой не проронили ни слова. Когда парень набрался смелости и обратился с простым «привет» к старику слева, тот испуганно спрятал взгляд, отвернулся и уперся лбом в деревянные доски борта.
За три дня в порту Иван слушал, как разгружали лодку, потом загружали, как кричал на палубе Казимир. Один раз удалось подслушать его разговор с кем-то из портовых служащих. Говорили они быстро на латинском. Парню приходилось напрягать слух, чтобы уловить суть разговора, в тот момент это казалось чем-то очень важным и даже жизненно необходимым. Он выхватывал слова, складывал их во фразы, прокручивал в голове. Возможно, подсознательно Иван хотел уцепиться за кусочек той старой жизни, чтобы не сойти с ума. Вспомнить, как это было, а было-то совсем недавно, недели две всего прошло, а кажется, что вечность.
Такой важный для него разговор был простой болтовней. Человек из порта спрашивал, как прошло плаванье, потом жаловался на холодные ветра и рассказал, как он ждет, когда закончится контракт, и он вернется в родное село. Сначала Казимир отвечал коротко, без особого желания, но потом его как прорвало. Он начал изливать душу про то, какое тяжелое плаванье, что ему дали не гребцов, а кучку покойников, о том, что капитан идиот, если хочет идти вдоль берега на запад к «Березовой заставе» именно сейчас, весной, когда у побережья особенно активны банды дикарей. Собеседник соглашался, временами подтверждая слова моряка, иногда добавлял что-то от себя, несущественные детали. Когда речь зашла про нападения, то портовый служащий с упоением начал рассказывать историю, как появилась в округе банда саамов, чуть ли не полторы сотни рыл, да еще и пушки у них есть, на северные деревни и дозорные посты нападают, живых не оставляют и управы на них нет. В конце рассказа послышался смешок Казимира, на нем-то разговор и прекратился. Все вернулось на круги своя: жуткая вонь, скрип балок, унылое сопение гребцов. Гребцы вернулись к своей «работе», а Казимир к своей. Вновь узники гребли, а он орал, размахивая плетью. Кормить начали два раза в день, и на палубу выводить по вечерам. Иван никогда не представлял, как может пьянить свежий воздух, после безвылазного трехдневного нахождения в душном, смрадном трюме. И картинка вокруг изменилась, если раньше, куда ни кинь взор, везде была вода, то теперь с правого борта можно было наблюдать за неровным темным, вырывающимся из безжалостных морских глубин, берегом. Эти мимолетные мгновения пробуждали внутри что-то теплое, зарождали надежду.
Иван уже перестал считать дни, по его прикидкам это был двенадцатый день плаванья. Узники мирно спали, когда послышался треск и звуки свистка. Все повскакивали, вниз вбежал Казимир и заорал благим русским матом. Гребцы подхватили весла и приступили к работе. Надзиратель не успокаивался, носясь из стороны в сторону и раздавая удары плетью. «Живее, свиньи!», – орал он, за этим следовал очередной удар и снова крик. С палубы начали доноситься раскаты выстрелов, а по правому порту глухим стуком били пули тех, кто стрелял по галере с берега. Следом что-то громко бухнуло, били из чего-то крупного. Тут же в памяти Ивана всплыл подслушанный разговор про пушку и на секунду его охватил необъяснимый ужас. Страх отступил, и в голове появились злорадные мысли, что помрет не только он один, но и его мучители. Парень посмотрел с улыбкой на взмокшего Казимира, когда сверху начали доноситься вой и стоны. Кто-то громко и отчетливо прокричал «Мачта!», и от тяжелого удара заскрипело все судно. Последовал второй выстрел, снаряд пробил борт, разметав в стороны тысячи щепок и то, что осталось от гребцов, сидевших в том месте, куда пришлось попадание. Металлический аромат крови и пороха перебили все другие запахи трюма. Не давая пленникам очухаться и испугаться, третий снаряд разорвал борт и со свистом пронесся у самого носа. Последнее что Иван увидел, было недоумевающее лицо надзирателя, с вонзенной в щеку щепой. Насладиться зрелищем парень не успел, по затылку его ударило чем-то тяжелым, он улетел головой вперед, прямиком в толстенную рукоятку весла.
II
Наемники, убийцы, душегубы, гробокопатели, ведьмаки, прислужники сатаны, как только не называли в деревнях и весях отряд Рихарда из Адеркаса. Им везде были не рады, за спиной проклинали и винили во всех несчастьях и невзгодах. Довольны оставались лишь владельцы трактиров и борделей, получавшие хороший доход от опасных гостей. Ни Рихард, ни кто-либо другой ничего не мог поделать с дурной славой и россказнями, витающими вокруг групп, работающих на организацию, именующую себя Общество Терра. Их знак знают все, в любой стране. У кого-то три переплетенных кольца вызывают страх и ужас, а у кого-то, предвкушение скорой наживы.
Чем занимается организация, каковы ее цели, не знают даже властители государств, при этом с радостью принимая ее представителей и закрывая глаза на то, что делают отряды Терры в их владениях. Лишь однажды Карл II Отважный, дядя нынешнего правителя Герцогства Новая Вестфалия посмел захватить и пытать один из отрядов Общества, в надежде узнать, кто они такие, и что им нужно. Не получив ответов, он приказал насадить их головы на копья и выставить у главных ворот в столице – городе Познань. Возмездье настигло герцога и всех жителей столицы той же ночью. Что там произошло доподлинно не известно, караван торговцев, въехавший на рассвете в открытые ворота, обнаружил только горы мертвых тел, покрытых необычными сизыми пятнами. Все проходы в город запечатали, а столицу перенесли в город Брисков, что на реке Одер. После этого случая желающих повторить ошибку Отважного герцога не нашлось.
Рихард и его люди давно смирились с тем, как к ним относится простой люд, да и не только. Со временем, как бы в отместку он и сам стал относиться ко всем, кто не входил в Терру, как к животным, не обращая внимания на чины и титулы.
Последний год в нем что-то переломилось, он без отдыха и передышки брал задание за заданием, будто пытаясь убежать от чего-то. Даже курировавший его Управляющий стал замечать неладное и грозился перевести Рихарда на службу в учебный центр Общества. В ответ Рихард начал браться за самую грязную работу в наиболее удаленных и труднодоступных местах. И в этот раз он без раздумий и колебаний вызвался добровольцем на разведывательную операцию на самом севере.
Место, ставшее его новой целью, находилось на территории, которая на старых картах в штабе именовалось Швецией, и было когда-то королевством, только каким-то странным. Еще на уроках истории в центре обучения Терры Рихарда никак мог понять, как может существовать монархия, где властитель земель не обладает реальной властью. Даже государства, в которых власть принадлежала народу, не вызывали в его голове столько противоречий.
Получив инструкции от Управляющего, Рихард собрал свою группу в столовой за дальним от входа столиком и принялся объяснять их задачу.
– Друзья! – как обычно, торжественно начал он, – нам предстоит интересная и хорошо оплачиваемая работенка.
– Рих, сколько можно, давай прервемся? А то мы даже деньги толком пропить не успеваем, – печально, протяжно заскулила Касия. Она была самой молодой в группе и считалась специалистом по «современной механике», а проще говоря, вскрывала замки. Собственно и до того, как ее завербовало Общество, эта белокурая бестия была воровкой, и с новым амплуа изменился только подход в работе и набор инструментов.
– Да, Рих, заканчивай нас гонять, девчонка права, я уже забыл, когда в бордель последний раз захаживал, – поддержал Касию Йорг, не забыв игриво улыбнуться и подмигнуть девушке. Здоровый как бык германец, переквалифицировавшийся из мельника в солдата.
– Ваше мнение я давно знаю, – безразлично ответил Рихард, – Остальные тоже устали, Лир, Иосиф?
– Рих, нам наплевать, вон Ёська даже «за». Ему опять в лаборатории план по образцам поставили, изверги.
– Ну вот, трое за, двое передумают. И тем более, дело плевое, прогулка по берегу считай. А тебе, Йорг, я обещаю безвылазный день в борделях Брискова. Теперь слушайте и запоминайте. Едем на север, за море. Место называется Орхус. Прибрежный город, в нем технический институт…
– Зараженный? – прервал командира Иосиф
– Чистый, люди оттуда ушли, но эта информация из архивов, так что можно ожидать чего угодно, поэтому свои пилюли не забудь. Что в институте не известно, гребем все, что можем унести на себе, главное чертежи и носители информации. За найденные станки обещали премию. Лир, на тебе, как обычно, зарисовки.
– А что, как в прошлый раз штуку, которая сама делает картинку, не дадут?
– Нет. Говорят, угробим на холоде.
– Жаль, мне понравилась, может вместо премии такую выдадут, уж очень…
– Лир, нахрена тебе эта техника, представь, что такие у всех будут, тогда твой талант уже выходит и не нужен.
– Это ты верно говоришь, – зачесал рыжеватую бороду Лир.
– Все, заткнулись, а то я до вечера не закончу, а мне еще в арсенал, – рявкнул Рихард, – Как мы все знаем, северные земли, особенно на западе, стали излюбленным пристанищем беглых из Северного союза и Герцогства. Там еще хуже, чем в Боснийских княжествах, поэтому вооружаемся по-взрослому. Поедем через, Фриланд до Восточного тракта и по нему в Брисков, за четыре дня должны уложиться. Нанимаем корабль и идем вниз по течению до самого моря – это еще неделя. Ищем, где сойти на берег, если повезет, причалим в самом городе. Делаем работу и сразу назад. Думаю, за месяц обернемся.
– Рих, ты в наш план день на бордель заложил? – в шутку поинтересовался Йорг.
– Конечно, как я мог самую важную часть миссии не учесть.
Обсуждение деталей и снаряжения заняло еще час. После этого все разошлись, и Рихард отправился в Арсенал.
Арсенал находился на противоположной стороне базы Общества, которую все без исключения именовали «Отель». Рихард вышел из жилого корпуса, поежился от порыва холодного ветра и потопал по скрипучему от мороза снегу. В этом году зима задержалась, а здесь, в горах, ей не видно конца. В отличие от остальных структур Общества, размещенных в старых зданиях, воздвигнутых еще предками, арсенал занимал все пространство новой постройки, сложенной из скальных пород, добываемых на восточном склоне.
Командовал там старик Ульрих. Он был из числа «чистых», то есть тех, кто раньше жил на землях Общества, расположенных за горами, и куда всем завербованным путь заказан. Как называются те земли, какая там жизнь, хранится в строжайшем секрете, если Управляющие только заподозрят, что кто-то из завербованных прознал лишнего, то этого любопытного и всех, с кем он общался, ждет смерть. Так что об этом даже думать боятся, не то что говорить.
– Ульрих, доброго дня! Как твои колени? – стряхивая снег с сапог, спросил Рихард.
– Опять ты! Рихард за три месяца ты уже выбрал годовую норму по патронам, – не обрадовавшись появлению незваного гостя, ответил старик.
– Не ворчи, старый, сам знаешь я и моя группа больше других работаем. Да не скупись, не свое отдаешь, – Рихард протянул листок бумаги со списком необходимого. Ульрих поправил очки и нахмурил брови, что они сложились домиком.
– Да ты чего, совсем совесть потерял? Куда столько-то?
– Так мы на север за море едем, там сейчас как на войне.
– На войне! Рихард, четыре тысячи патронов! Там населения столько нет, тебя стрелять поучить?
– Стрелять я умею, старик, – огрызнулся Рихард.
– Четыре тысячи, уму непостижимо, – продолжал бухтеть Ульрих, шаркая по полу в сторону складов, – Иди сюда, я таскать не собираюсь! – отразилось от каменных стен.
Черные ящики оказались не из легких, но Рихард умудрился унести все за один раз, пока скупой дед не передумал. Добытое непосильным трудом он сгрузил в сани, стоявшие в углу как раз для подобных случаев.
– Я так не могу, я жалобу напишу, вся база на одного тебя пашет, – послышалось бухтение из-за стойки.
– Ульрих, ну что еще тебе не нравится? – обреченно крикнул в ответ Рихард.
– Монокуляр! Ты в конце прошлого года брал и не вернул! Два килограмма пластида, сто метров шнура! Шахту что ли взрывать собрался?
– Всякое бывает, лишним не будет.
– Ни у кого не будет! Думаешь, у меня лишнее по карманам распихано? А цилиндр для тихой стрельбы тебе вообще не положен!
Ульрих еще долго возмущался, но в итоге выдал и взрывчатку со шнуром, и монокуляр, и пайки на месяц. Осталось теперь получить от казначея деньги на расходы и можно выдвигаться.
Без проблем получив 1500 марок, на которые не то что корабль, флот нанять можно, Рихард отправился к себе комнатушку. Скромное вытянутое помещение, выкрашенное в светлый персиковый цвет. Напротив двери большое окно в металлической раме. Металл еще тот – «старый», как и само здание, легкий и мягкий, а главное, он не ржавел от осадков, которых тут в избытке. У правой стены в ряд выстроились тяжелые, с обитыми жестью дверцами, дубовые шкафы. Ближний к двери был платяным, а в двух других хранился его личный арсенал. К выбору оружия Рихард всегда подходил скрупулезно. В этот раз мудрить он не стал, взял армейскую магазинную винтовку «Виконт», которые производились на фабрике Общества на тех самых запретных для всех территориях. Оружие хорошее, простое и надежное. От образов, идущих на продажу, версия для «собственных нужд» отличалась наличием сменяемых магазинов на двадцать патронов, у коммерческих он на десять и представляет единое целое с винтовкой, а заряжается через специальное окошко в ствольной коробке. И сплавом, из которого делались основные части оружия. Например, проданные Герцогству стволы были рассчитаны на две тысячи выстрелов, после этого их разве что только в качестве дубин использовать.
Вложив в кожаный чехол винтовку, Рихард выдвинул нижний ящик. В деревянной шкатулке, обитой с внутренней стороны бархатом, в ряд лежали семнадцать 12 мм патронов с вытянутыми латунными гильзами. Огромная ценность в силу редкости и дороговизны. Вообще, пистолеты как оружие не популярны, зажиточные торговцы и дворяне носят их как дорогой аксессуар и символ статуса.
Он отсчитал шесть патронов и, прокручивая барабан, один за другим отправил их в каморы. «Надо было у старика Ульриха еще и револьверных выторговать», – думал в тот момент Рихард. Тяжелый пистолет с длинным стволом, которым он владел, был единственным в своем роде, и не имел ничего общего с теми образцами, которые делает Общество и оружейники с Корсики. Его Рихард нашел во время очередного похода в место, которое называется «Стальное кладбище» на берегу южного моря, обозначенного на древних картах как Средиземное. Управляющий, давшей тогда задание, поначалу хотел забрать образец, но после склоки, едва не переросшей в драку, отступил и махнул рукой и оставил пистолет у наемника. С тех пор Рихард всегда носил его при себе, даже когда приходилось выезжать всего на пару дней, хотя применял нечасто. За семь лет он произвел всего двадцать три выстрела. Револьвер занял свое место в кобуре на толстом кожаном ремне, перекинутом через плечо. За спину в ножны отправилось нечто среднее между ножом и мечом – прямой обоюдоострый клинок длиной девяносто сантиметров, выкованный на заказ.
Рихард подогнал ремни, покрутил корпусом из стороны в сторону, сделал пару наклонов, попробовал, как ложится рука на рукоятки ножа и пистолета и, удовлетворившись результатом, сложил приготовленную амуницию у двери и отправился отдыхать.
