Loe raamatut: «Сибирский Робинзон», lehekülg 3

– Верно! Это я так, не подумавши, сбрехнул. Знаю, ты так и сделаешь! По справедливости. Собака ведь тоже тварь божья и к себе сострадания требует. Приходи через месяц за щенками. Выбирай, каких тебе оставить.

– А Вы кого посоветуете брать?

– Возьми вот эту сучонку белую в серых яблоках. Чует моё сердце, по соболю пойдёт. А кобелишку сам давай выбирай.

Мне приглянулся рыжий комочек, аппетитно сосущий мамкину грудь.

– Давайте вот этого возьму.

– Договорились! Совсем забыл! А ты, мил человек, зачем ко мне прибыл?

– За рубанком, полок в бане поправить хочу!

– А, за рубанком! Совсем памяти не стало. Сщас вынесу. Через пару месяцев я забрал хорошо прибавивших в весе, ухоженных и забавных милашек. В честь своей кошки, превосходной охотницы за мышами, сучку назвал Мотькой, а кобелька – Лютым, потому что он своей мастью, а позже и распутным поведением очень походил на своего тёзку, разухабистого соседского рыжего кота, подлеца и развратника, огулявшего добрую половину деревенских кошек.

Позднее, накручивая на одометр жизни вместе с лохматой бригадой таёжные километры, я убедился в истинности крылатой фразы: «Как назовёшь корабль, так он и поплывёт». Мотька с первых дней проживания на новом месте сразу же открыла «сезон охоты» на мелкую домашнюю живность. Она стала деловито бегать по двору, нюхачить, брать след «добычи» и, в конце концов, задавила пару месячных цыплят. Несмотря на некоторое недовольство близких, под угрозой жестокой кары – отключения Интернета – строго-настрого запретил им наказывать за подобные проделки юную следопытку.

Нельзя ставить в вину охотничьей собаке то, что она по природе своей обязана делать и для чего, собственно говоря, появилась на свет божий! Охота – смысл жизни лайки, и бить по нему чем-либо не стоит. Рукоприкладство приводит к тому, что из щенка вырастает трусливое, постоянно ждущее хозяйского тумака создание, неспособное с азартом и удовольствием работать по зверю.

Рыжий недотёпа Лютый за цыплятами не бегал, но и у него в детстве проявлялись охотничьи инстинкты. Он лаял и пытался уцепиться зубами за ножку только что родившегося телёнка Борьки. Даже получив от бычка пару ударов копытцем, занятия своего не прекратил.

Невооружённым взглядом стало видно, что во дворе у меня растут две хорошие охотничьи собаки, вот только предпочтения у них будут разными. Мотька будет работать по мелкому зверю, а вот Лютый – по крупному, и если у него случится выбор – бежать за соболем или сохатым, то он остановится на последнем. А как вы хотели? Не пристало ему, первому кобелю на деревне, носиться по таёжным буреломам за всякими мелкими зверюшками.

Мои догадки подтвердились. Мотька превратилась в наипервейшую в округе лайку-соболятницу, а Лютый – в лосятника.

В один из промысловых сезонов он поднял соболя, но, учуяв свежий лосиный след, забыл про всё на свете и ринулся за сохатым. Больше я своей собаки не видел. Наверняка получил удар копытом по буйной рыжей голове и сгинул.

В отношениях промысловика с собакой нет ничего более вредного, чем панибратство. Некоторые охотники сюсюкаются со своими четвероногими напарниками, спят в избе чуть ли не на одних нарах, а потом недоумевают и наказывают собаку за то, что она плохо работает. А чему здесь удивляться? Животное интуитивно почувствовало власть над хозяином и взяло его на ментальный поводок.

Я, к примеру, несмотря на мороз под сорок, в избу собаку не пускаю. Вечером накормлю её от пуза, и она спит себе спокойно в катухе. Сытой псине, как и любому зверю, мороз не страшен.

С собакой нельзя миндальничать, и за проступок должно последовать неизбежное наказание. Только надо это делать с умом, так, чтобы животное понимало, за что его наказали.

К примеру, бывает так, что охотничьи собаки по ночам бегают и сдёргивают приваду на капканах. Ошибка неопытного охотника в том, что он сразу же начинает бить собаку, а она, бедная, не понимает, в чём дело, за что, собственно, её наказывают, и, как следствие, начинает бояться хозяина и плохо работать по зверю.

А вот бывалый охотник всё сделает по-умному! На ночь насторожит вокруг избушки капканы с соблазнительной привадой. Настроит их так, чтобы они своими стальными челюстями собаку не покалечили, но при этом держали её крепко. Попалась воришка в капкан, лает, воет, мечется, а хозяин не спешит вызволять из ловушки. Пусть посидит в капкане этак часов десять, помучается, подумает о своём непозволительном для порядочной животины поведении. После такого приобретённого опыта четвероногие охотники до конца своей жизни будут помнить о горьком уроке и обходить капканы стороной.

Зимний день короток. Вроде вот только что взошло солнце, а глядишь, оно уже катит на закат. Понятное дело, едва-едва успеваешь путики проверить, взять на подходе пару-тройку соболей и добраться до очередной избы. Ночь длинная, керосинку зажжёшь, поужинаешь, а потом с добычей начинаешь возиться: обдираешь шкурки со зверя, чистишь от налипшей смолы и пятен крови. В тепле всё делать сподручней. Хоть и привыкший я к таёжному отшельничеству, но и мне порой бывает одиноко. Мотьку в избу запустишь на часок и разговариваешь с ней, а она смотрит умными глазами и, кажется, всё понимает, только ответить не может.

У каждого животного, как и у человека, свой характер имеется. Мотька же точь-в-точь напоминала мне озорную, разбитную, но при этом на редкость трудолюбивую бабёнку. Такие девоньки всё делают с огоньком! И в любви, и в работе первые, горят, а не тлеют. Такая любого мужика охмурить может. Зачастую такие дамы некрасивы, но чертовски хороши.

Вообще неунывающая охотница всегда поражала меня своей сообразительностью. Бывало, загонит соболька в пустотелую колодину и не выпускает до моего прихода. Начинаю оттуда его выкуривать, а она уже наперёд знает, из како-го лазка зверёк выскочит, и там его поджидает.

Много вёрст мы вместе по тайге протопали, а сколько ещё предстоит пройти, одной судьбе ведомо!

Глава 5. Беседы с самим собой

Утром меня всполошил звук громкого, переходящего в стоны, храпа. Было ощущение, будто где-то рядом спит вдрызг пьяный мужик и во сне жалуется на своих собутыльников, избивших его во время совместной попойки. Но меня ждало разочарование! Я всё ещё находился там, где есть: в своём настоящем доисторическом прошлом, а не в будущем XXI веке. Звуки издавал поверженный мною пещерный медведь.

Всему миру известно: русская душа отходчива, и мне стало искренне жаль страдающего зверя. Я, словно раскаиваясь, выдавил из себя пару фраз, похожих на оправдание:

«Прости, брат, что камнем окрестил. Такова жизнь! Порой, чтобы выжить, надо бросать булыжники!»

Разбуженная моим монологом раскаявшегося палача, сладко потягиваясь и зевая, откуда-то из-под нагромождения валунов вылезла Мотька. Она, несколько озадаченная словоизлияниями хозяина и не зная, как их воспринимать, на всякий случай лизнула руку.

На голодный желудок, да ещё утром, страсть как хорошо думается. Сначала основательно осмыслю всё, что со мной произошло, а уж потом решу, что с этим делать и позавтракаю. Пришлось временно стать шизофреником и использовать состояние раздвоения личности как инструмент познания бытия. Подсознание задавало каверзные вопросы, на которые разум должен был дать ответы.

Во избежание кривотолков недоброжелателей полностью привожу диалог подсознания с моим эго.

П (подсознание):

– Вы на этом свете или уже на том? С (сознание):

– Душа бестелесна, и ей неведомы физические страдания. Значит, если моя бренная плоть страдает от ссадин, то я скорее жив, чем мёртв!

На всякий случай я ущипнул себя и почувствовал боль. Значит, я скорее здесь, чем там. Виляя хвостом, подбежала Мотька. Почесав за ухом, я и её ущипнул. Лайка укоризненно посмотрела на меня и сдержанным рычанием высказала своё собачье недовольство.

«Если реагирует на боль, значит, тоже живая! – облегчённо вздохнув, подумал я. – Есть с кем на охоту ходить!»

П:

– Кто Вы?

С:

– Я – охотник, который ещё вчера промышлял зверя в зимней тайге.

П:

– Как Вы здесь оказались?

С:

– Решил переждать бурю в пещере. Было полнолуние, северное сияние, без видимой причины стрелка компаса стала вращаться вокруг своей оси. Затем я провалился в сон, похожий на состояние свободного падения.

П:

– Аномальные явления, которые вы наблюдали, повлияли на Ваше перемещение во времени?

С:

– Скорее да, чем нет! Вполне возможно, что в местах силы, разбросанных по всему миру, всё-таки существуют шлюзы времени, которые время от времени начинают работать.

П:

– В каком случае это происходит?

С:

– Можно предположить, что единовременное совпадение разнонаправленных природных явлений, свидетелем которых я был, запускает природную машину времени.

Может быть, аномальная магнитная буря, беспрецедентное северное сияние, полнолуние, резкий перепад атмосферного давления и иные неизвестные для меня факторы, воссоединившись в единый энергетический поток, разорвали пространство времени и вынесли объект, находящийся внутри, в иную реальность.

Стоп! Стоп! Стоп! А не это ли является причиной появления снежного человека в разных уголках планеты? Так вот почему его то и дело встречают преимущественно в сакральных местах силы, разбросанных по всей планете!

Хорошо известно, что прародители homo sapiens (человека разумного) зачастую обитали в пещерах, часть которых является энергетическими центрами мест силы. Поэтому при определённом стечении вышеописанных физических явлений они иногда становились невольными пассажирами природной машины времени.

В один миг ничего не подозревавшие дикари оказывались в иной исторической эпохе. Теперь понятно, почему есть свидетельства тысяч людей, встречавших снежного человека. Разумеется, многие из них просто проходимцы, спекулирующие на популярной теме, но есть и те, кто действительно сталкивался с йети.

Невольно вспомнил рассказ соседа Ивана Говоруна о встрече со снежным человеком. Фамилия совершенно не отражала характер охотника, а вот прозвище Молчун, наоборот, соответствовало его натуре. Кличка прилипла к парню, как банный лист к заднице, потому что он сильно заикался и, стесняясь этого, боялся лишний раз обронить пару лишних слов. Из-за своей застенчивости про оказию, случившуюся во время рыбалки, он поведал только мне. Наверное, был уверен, что, во-первых, сказанное останется между нами и над ним никто не будет потешаться, а во-вторых, памятуя о моём историческом образовании, надеялся на то, что я с точки зрения науки смогу объяснить произошедшее с ним.

Вот как всё было. Естественной границей наших охотничьих участков была река Малая Орьсма, на которой в начале ноября Иван решил порыбачить, заготовить рыбу себе и на корм собакам. Речка почти замёрзла, но посередине была довольно широкая, свободная ото льда протока, куда раз за разом рыбак забрасывал блесну. Клёв был отменный. Помимо трёх пятикилограммовых щук, считающихся в наших краях сорной рыбой, на льду забериги лежала пара десятков приличных жёлтопузых харюзов и даже несколько увесистых ленков. Увлёкшись клёвой рыбалкой, Иван не заметил существа, спустившегося к реке. Только неистово трещащие сороки заставили Молчуна поднять голову и на миг отвлечься от очередной поклёвки.

Он обомлел! На противоположной стороне реки стоял обросший густой шерстью человек и внимательно смотрел на него. Затем существо, напоминающее одновременно человека и громадную гориллу, медленно двинулось вброд прямо на Ивана. Охотник был не робкого десятка, но и он оцепенел от ужаса, понимая, что теперь бегство уже не спасёт – стал медленно пятиться.

Уже на значительном расстоянии от берега, когда Ване ничего не угрожало, в окуляры бинокля он отчётливо видел, как зубы снежного человека с жадностью вонзаются в ленка, и из брюха рыбы на снег брызжут фонтанчики красной икры. Придя в себя и прихватив ружьё, незадачливый рыбак вновь спустился к реке. На снегу, помимо следов огромных ступней, остались остатки трапезы снежного человека.

Я знал, что Ванька не таков, чтобы зря трепать языком, и потому отнёсся к рассказу со всей серьёзностью. Хотел было написать письмо в Географическое общество, да в последний момент передумал. Зачем? Сам-то я следов пребывания снежного человека не видел.

Меня как током ударило. От места встречи рыбака с йети до Елейкиной горы с входом в пещеру напрямик было километров семь, и вполне вероятно, что Ванькин обидчик в поисках пропитания двинулся вдоль берега реки и наткнулся на опешившего в тихом ужасе Говоруна.

Заморив червячка, снежный человек вернулся ночевать в относительно тёплую пещеру, откуда, вероятнее всего, вратами времени был возвращён в родной первобытный век.

Косвенным доказательством невольного путешествия доисторических предков в настоящее время является то, что в некоторых пещерах археологи находят сенсационные петроглифы, возраст которых датируется десятками тысяч лет.

На них, помимо традиционных рисунков со сценами охоты на бизонов, мамонтов и прочей живности, есть изображения, весьма похожие на самолёты, а это значит, что некоторым нашим прародителям удавалось вернуться назад, и они, высунув язык, старательно рисовали увиденное в будущем.

Опираясь на эти факты, можно предположить, что врата времени работают в обе стороны – как на выход, так и на вход, а это значит, что у меня есть надежда вернуться из той реальности, в которой нахожусь, туда, где жил раньше.

П:

– Что делать?

С:

– Не упуская ни одной мелочи, разобрать по косточкам всё, что со мной произошло во время последней ночёвки. Затем, поселившись поблизости от пещеры, дождаться повторного одномоментного проявления физических явлений, открывающих временной портал в настоящее, и, если повезёт, вернуться в XXI век. Прежде всего дождаться сего благословенного часа в здравом уме и твёрдой памяти. Отсюда вытекает, что первоочередная задача на ближайшее время – обеспечить себя жильём, одеждой и постараться обезопаситься от роковых случайностей, связанных с ископаемыми хищниками или доисторическими предками.

Конечно, это были всего лишь мои теоретические выкладки, и их обоснованность могла подтвердить только жизнь, а, может быть, это было всего лишь моё душевное стремление принять желаемое за действительное, но, как бы то ни было, надежда на счастливое возвращение в родные пенаты должна быть. Без неё терялся сам смысл выживания в неизведанной суровой реальности.

П:

– В какой исторической эпохе Вы оказались?

С:

– Будучи когда-то студентом истфака, я увлекался историей первобытно-общинного строя и потому сразу же по бросающимся в глаза признакам с высокой степенью вероятности понял, что попал в поздний плейстоцен – примерно от десяти тысяч до двух миллионов лет назад.

Он известен большинству людей как ледниковый период. Судя по пещерному медведю и внушительным размерам останков телёнка какого-то неизвестного мне травоядного, не встречавшегося на моей охотничьей тропе, можно предположить, что это был особый благодатный период в истории Земли.

Далеко на север, к самой полярной макушке, отступил ледник, климат был тёплым, и на территории Сибири – в широколиственных лесах и бескрайних степях – бродили мамонты, бесчисленные табуны лошадей, шерстистые носо-роги, бизоны, туры и гигантские олени. На них и на более мелкую живность – кабанов, косуль, сайгаков, коз – охотились пещерные львы и медведи, саблезубые тигры, леопарды, стаи гигантских волков. Высоко в небе, высматривая добычу, парили невероятных размеров орлы, которым вполне под силу утащить на съедение птенцам даже оленёнка.

Если мои суждения верны, то перечисленные вымершие в Сибири животные, а вместе с ними и неизвестные доселе учёному миру ископаемые виды наверняка обитают поблизости, и встреча с ними неизбежна.

Разбросанные в медвежьем логове человеческие кости, различные по форме и размеру черепа, многие из которых были чем-то разбиты, говорили о том, что некогда здесь жили представители разных этапов развития человечества. Сотни лет эта пещера служила естественным укрытием для первобытного человека. Почему он оставил такое удобное место проживания и предоставил возможность поселиться там хищнику, для меня оставалось загадкой.

Спрашивать у своего подсознания, где разбить лагерь, не было нужды, потому что ответ на вопрос «где жить?» подсказала сама жизнь. Почему, несмотря ни на что, я бы всё равно предпочёл пещерные «апартаменты»?

Во-первых, здесь находятся врата времени, и кто его знает, может быть, при благоприятном стечении обстоятельств они перенесут меня в двадцать первый век. Чтобы не прозевать судьбоносный момент, надо находиться рядом с пещерой. Конечно, шанс вернуться домой мизерный, но он есть, и грех им не воспользоваться.

Во-вторых, окрестности, а, вернее, рельеф местности мне был хорошо знаком, ведь я переместился во времени, а не в пространстве, то есть остался в пределах моего охотничьего участка. Свои промысловые угодья, равные по площади территории Москвы, я знал как свои пять пальцев. Осталось изучить правый берег Малой Орьсмы (в прошлом будущем – охотничий участок Ивана Говоруна). Там, где в будущих тысячелетиях появится бескрайнее море черновой тайги, в прошлом, где я находился, простиралась бескрайняя лесостепь.

В-третьих, место было относительно безопасным. Вход в пещеру с севера от холодных ветров и непрошеных гостей защищала скала, которая к востоку заканчивалась неприступным подпиравшим русло реки обрывом. С юго-восточной стороны, как я уже упоминал, над местностью господствовала Елейкина гора, с вершины которой превосходно просматривались все ближайшие окрестности. Наконец, с юго-западной стороны был смешанный лес, в котором вперемежку с соснами и елями росли вековые дубы, ясени, грабы, берёзы, осины, клёны и каштаны.

Пещера по отношению к лесу находилась на небольшой возвышенности, к ней среди огромных валунов, зарослей колючего шиповника, хмеля и дикого винограда вверх по косогору шла тропа, вытоптанная пещерным медведем. Трапециевидный вход в подземелье был относительно небольшим: не более двух метров в высоту и метра полтора в ширину. Сама собой напрашивалась идея заложить проём брёвнами с крепкой дверью и надёжным засовом. Перед генеральной уборкой я решил до конца исследовать пещеру. В гроте, как всегда, было прохладно, но досаждал неприятный запах. Вооружившись налобным фонариком, я протиснулся во вторую камеру пещеры. Она была намного меньше первой, но зато гораздо чище. Вот где можно хранить припасы! Настоящий природный погреб – прохладный, с хорошей вытяжкой, го-товыми каменными полками.

Здесь, забравшись по каменным терраскам, словно по ступенькам, до свода грота, я обнаружил расщелину, от которой веяло холодком. По-видимому, первые два помещения были всего лишь началом протяжённой подземной галереи, а это значит, что у пещеры есть, как минимум, второй выход, который находится гораздо выше, чем первый, в противном случае сквозняка бы не было. Я посветил в узкое отверстие, луч фонарика выхватил часть третьей камеры, которая, судя по всему, была внушительных размеров. Ещё раз осмотрев внимательно узкую щель, через которую мог протиснуться только подросток, я обнаружил, что вход в третью камеру подземной галереи перекрыл внушительного размера осколок скалы, когда-то обрушившийся с потолка.

Через звенящую тишину подземелья пробивалось едва слышное журчание ручья. Кажется, за скалой находился подземный родник. Было бы здорово убрать каменный обломок и получить безопасный и удобный доступ к питьевой воде.

До того, как приступить к неотложным делам, я решил позавтракать и попить чайку, а для этого надо было сходить за водой. Прихватив пару пятилитровых канистр и, на всякий пожарный случай, двустволку с патронами, снаряжёнными картечью, я посадил неугомонную лайку на поводок и отпра-вился на водопой. Вниз к илистому берегу реки шла тропа, пробитая животными. Набрав воды, вернулись в лагерь. Есть почему-то не хотелось. Напившись ароматного чая вприкуску с остатками печенья и карамелек, я принялся за генеральную уборку каменной «квартиры».

Сделать предстояло немало. Прежде всего надо было избавиться от изрядно портящей воздух зловонной пропастины, а уж потом сгортать в кучу и вытащить наружу наследие веков. Я срубил молодую берёзку с едва появившимися листьями, поперёк кроны набросал ветки и, как мог, рогатиной переложил смердящую тушу на самодельные волокуши.

Затем бегом, без оглядки, оттащил неприятную ношу к краю леса. По-хорошему, чтобы не привлекать внимания падальщиков, следовало бы закопать останки телёнка, однако времени было в обрез, и я оставил эту неприятную работу на потом. Вечером того же дня я пожалел об этом.

Наконец уборка была завершена. У входа лежала гора черепов и костей, их надо было также свезти к краю леса и предать земле. Но усталость брала своё, и я решил столь важное дело отложить до завтра. Пещера преобразилась. В ней даже стало как-то уютней. Конечно, запах ещё остался, но он был уже не таким невыносимым.

Солнце пошло на закат. Надо было позаботиться о достойном ужине и безопасном ночлеге. Неплохо бы перед сном похлебать горячей ароматной ушицы, приправленной лаврушкой, лучком и перцем. Поэтому, прихватив с собой спиннинг с парой попавших на глаза блёсен и для душевного спокойствия ружьё, я с неугомонной Мотькой стал вновь спускаться к реке. Когда я в течение дня второй раз проходил мимо ещё живого, но обездвиженного медведя, мне стало по-человечески жалко страдающего животного. «А может, пристрелить бедолагу, чтобы не мучился?» – подумал я. Но, порассуждав, отказался от этой затеи. Слишком расточительно тратить заряд на поверженного врага. Как знать, может так случиться, что завтра лишний патрон спасёт мне жизнь. Решил, что когда вернусь с рыбалки, возьму булыжник поувесистей и отправлю зверя к предкам.

Первый же заброс оказался удачным. Леска натянулась, как струна, и я лишь чудом удержал спиннинг. Рыбина, заглотившая блесну, не думала сдаваться. Борьба с речным трофеем продолжалась часа полтора. Наконец ценой невероятных усилий мне удалось подвести метрового осетра к берегу. Но как без багра подцепить и вытащить царь-рыбу весом в пуда три на берег?

Пришлось воспользоваться ружьём. Держа его в правой руке, а в левой – удилище, я изловчился пальнуть добыче прямо в голову. В рыбацком азарте в рваных кальсонах, заправленных в унты, я бросился в ледяную весеннюю воду. Берег был илистым, и мне стоило больших трудов вытащить добытый трофей. Ещё сложнее было дотащить осетра до лагеря. Весь в рыбьей чешуе, слизи, грязный, в хлюпающих унтах, но при этом безмерно счастливый, я наконец добрался до пещерного дома. Жаль, деревенские мужики не увидят, какого красавца я изловил!

Пришлось заняться разделкой добычи. Хорошо, что на крючок попался осётр, а не осетриха. Иначе пришлось бы заняться засолкой чёрной икры. Большую часть осетра я разрезал на тонкие полоски, присолил и разложил поверх срезанных специально для этого веток на каменные террасы во второй камере пещеры. Решил утром развести там костёр, набросать сверху ивовые прутья и подкоптить деликатес. Балык из осетрины – знатная сытная закуска. Впереди громадье дел, и времени готовить обед не будет.

На ужин изрядная часть царской рыбы транзитом через котелок оказалась в моём желудке. Неподражаемая Мотька так натрескалась осетринки, что казалось, будто она на сносях и вот-вот разродится. Внутренности, голову и прочие отходы я отнёс пещерному страдальцу. Разложив рыбьи потроха на листья лопуха в метрах трёх от животного, палкой осторожно подтолкнул их к пасти хищника.

Раненый зверь не выказал никакой жадности к еде, и лишь по частому дыханию, высунутому языку и стонам стало очевидно, что его мучают не голод, а жажда и боль.

Движимый чувством христианского сострадания, я вновь сходил по воду. Затем выкопал ямку, наполнил её водой и острой длинной палкой проковырял канавку к огромадной голове медведя. Пещерный гигант стал судорожно слизывать языком живительную влагу.

После того, как медведь напился водицы, он попробовал было молоки осетра, но есть не стал. Положив голову на передние лапы, зверь успокоился и перестал сопеть. Из его маленьких жёлто-коричневых глаз стали скатываться слёзы. Наверное, ему было очень больно, а может быть, он благодарил меня за проявленное милосердие. О том, что я намеревался с помощью булыжника «облегчить» страдания животного, даже не вспоминал.

До вечера я сделал ещё массу полезных дел и стал готовиться к ночлегу. Из-за невыветрившегося неприятного запаха решил вновь заночевать у костра. Как всегда, выбрал три сушины потолще и соорудил нодью. Три бревна, сложенные горизонтальной пирамидкой, дают внутренний жар, горят долго и не требуют постоянного внимания. Можно выспаться, не опасаясь, что пламя, гарант безопасности и источник тепла, погаснет. Мотьку, несмотря на проявленное ею недовольство, на ночь привязал к снегоходу. Так безопасней для неё и спокойней для меня.

Треск поленьев, пение соловья и закат навевали грустное настроение. Не спалось. Тихие, кроткие мысли, как течение большой реки, перекатывались по волнам моей памяти и порождали бессонницу. Переживал я больше не за себя, а за жену и своих деток. Как же моя Уленька одна будет поднимать троих ребят! Вот ведь как получается: я же вроде как пропал без вести, а значит, никакого пособия по потере кормильца ей не положено.

Ход моих тревожных мыслей прервал протяжный вой. Как опытный охотник, я понял: это не волк. Жалобное, довольно мелодичное подвывание напоминало скорее голос соседского алабая, который то ли от скуки, то ли от долгого сидения на привязи радовал соседей ежедневным исполнением кобелиных романсов.

Смеркалось, но я всё-таки заметил, как к пропастине трусовато подобралась рыжеватая, с чёрной широкой полосой на спине небольшая собака. Воровато озираясь, распугав ворон и сорок, она подскочила к туше, оторвала кусок мяса и стремглав скрылась в кустах.

– Ба! Да это же шакал! – с удивлением воскликнул я.

Шакал обладает потрясающим обонянием и тухлятину может учуять за версту.

Засыпая, сквозь лёгкую дремоту я услышал жалостливые, пронзительные стоны, одновременно напоминающие плач младенца и хохот сумасшедшего. Эхо разнесло дьявольский вой по горам, многократно усилившись, он обрушился на меня какофонией звуков, сопровождающих фильмы ужасов. На миг я оцепенел, а затем, взбудораженный лаем собаки, вскочил на ноги.

Кто бы это ни был, действовать надо быстро. На всякий случай я подтащил поближе к костру дрова. Огонь может спасти от когтей любого хищника.

Немного успокоившись, я вытащил бинокль и на фоне вечернего заката стал наблюдать за происходящим. Таинственные монстры скрывались в лесу, и увидеть их в сумерках, даже в бинокль, было невозможно. Поняв, что, скорее всего, объектом их охотничьего интереса являюсь не я, а остатки туши, успокоился. Через некоторое время появившаяся из кустов стая гиен с жадностью накинулась на то, что ещё осталось от телёнка. Места за столом хватило не всем, и несколько особей пытались вклиниться в тесные ряды жирующих падальщиков. Из-за этого в стае возникали стычки, сопровождающиеся ры-чанием, укусами и клацаньем зубов.

Африканские гиены в Сибири? А почему бы и нет? Водились же в наших местах в доисторические времена львы, носороги и другая субтропическая живность. Повадками и всем своим обличьем животные были похожи на африкан-ских сородичей, только шерсть у них была почти чёрной, без характерных пятен по бокам.

Между тем солнце зашло за горизонт, но даже при лунном свете, разглядывая в окуляры бинокля пожирателей тухлятины, я был поражён их размерами. Взрослые особи достигали в холке не меньше метра. Совершенно точно, что это были ещё одни из обитателей каменных гротов – пещерные гиены. Набивая свои необъятные утробы, члены стаи не обращали никакого внимания на то, что в пределах одного рывка от них горит яркий костёр, а где-то между валунами лежит раненый медведь.

Последние поленья прогорали, а отходить от костра, чтобы пополнить запасы дров, было смерти подобно.

Становилось тревожно. Как только пламя погаснет, вечно голодные хищники разберутся с беспомощным медведем, а затем возьмутся и за меня. Лучшая защита – нападение!

Что бы этакое сотворить, чтобы заставить стаю обходить лагерь дальней околицей?

Я стал перебирать в голове разные варианты. Может, пристрелить пару особей для острастки остальных? Предположим, грохот выстрела и пара сражённых сородичей напугают гиен, и они разбегутся. Но тогда утром мне придётся оттаскивать подальше в лес и закапывать две туши по центнеру весом. А что, если наглую свору разогнать с помощью горящего факела и оглушительного треска работающей бензопилы? Наверняка это сработает.

С третьего раза, истошно взвыв, пила завелась! Я, подобно Ангелу смерти Азраилу и герою фильма «Техасская резня…», с факелом и грохочущей бензопилой, изрыгающий проклятия, двинулся на врага.

Однако воистину эпическая битва не состоялась. Враги, поджав куцые хвосты, позорно бежали с поля боя.

Остаток ночи прошёл без происшествий. Птичьи голоса ночных солистов – соловья, малиновки, певчего дрозда и, конечно, пересмешника скворца – кружились над головой нежной мелодией, оплетая сознание шелковистыми нитями сна. Ветер осторожно, даря отдых и грёзы усталому телу, касался моих щёк бархатными поцелуями прохлады. Я растворился в этой тишине, словно листок на ветру, – свободный, беспечный и спокойный.

Глава 6. Закопанная сенсация

Утром меня разбудил забавный бурундук. Юркий зверёк стырил кусочек печенья и, усевшись рядом со спальным мешком, стал его грызть. Полосатый воришка цокал, надувал щёки и по очереди подмигивал глазками, словно говорил мне: «Эй, пришелец из будущего! Хватит дрыхнуть, пора выбираться из тёплого спальника, завтракать и приниматься за дела!»

Ещё до утреннего чаепития в гроте, где хранилась осетрина, развёл костерок, набросал сверху ольховых веток, и импровизированная коптильня наполнилась ароматом тлеющей древесины. Густой дым, окутавший помещения пещеры, подарил мне к вечеру не только несколько килограммов балыка, но и избавил от нежелательного наследства прежнего хозяина – блох и неприятного запаха.

После утренней трапезы следовало доделать то, что вчера не успел. Освободив сани от поклажи, погрузил в них археологические артефакты (останки первобытных страдальцев) и, запрягшись вместе с Мотькой в волокуши, потащил поклажу по скользкому от росы косогору.

У подножия громадного замшелого валуна – гостя из ледникового периода – я вознамерился предать земле останки тех, кто родился и ушёл за десятки тысяч лет до моего рождения. Даст бог, если вернусь в XXI век, обязательно по-кажу захоронение учёным-палеоантропологам. Не сомневаюсь, они из братской могилы первобытно-общинных праотцев, наряду с черепами, извлекут сотню кандидатских и десяток докторских диссертаций.