Loe raamatut: «Слёзы чёрной речки»

Font:

Слёзы черной речки

Глава 1

Июньское солнце покатилось к зубчатой линии горизонта, высокоствольные деревья удлинили свои тени в восточном направлении. Порывистый ветерок будоражил тишину хвойного леса непонятными человеческому уху разговорами разлапистых веток, играл молодыми листочками ольхи, волновал таежным прибоем неокрепшую и сочную поросль травы на обширных черемшаных полянах.

Радуясь хорошей погоде, ветерку, разогнавшему надоедливых комаров, Маша оторвала взгляд от примелькавшейся черемши и посмотрела на небо. По солнцу определила примерное время – пора заканчивать рабочий день, возвращаться к зимовью. Медленно поднявшись с колен, девушка глубоко вздохнула и с облегчением выпрямила спину. Однообразная работа – сбор черемши – уже не радовала, как прежде. В глазах рябило от зеленовато-красных стеблей, тело разламывалось на части.

Девушки, расположившиеся в нескольких десятках метров друг от друга на поляне, тоже устали. Давно не раздаются звонкие песни, будоражившие тайгу в первые дни работы. Не слышно веселого разговора. Все медленнее движутся проворные руки, все дольше перерывы в работе, все чаще девушки поглядывают на лениво движущееся солнце.

Едва обхватив руками аккуратно сложенную черемшу, Маша хотела унести собранный урожай к общей куче, как вдруг неожиданный возглас Веры заставил ее остановиться:

– Ой, мамочки! Девчата! Посмотрите! Что это?

Путаясь в траве, подпрыгивая и кувыркаясь, от кромки пихтача на поляну под ноги людей выкатился мохнатый шарик. В нем без труда можно было узнать случайного гостя из тайги. Медвежонок!

– Какой хорошенький! – хлопнула ладошками Наташка, оказавшаяся к зверенышу ближе всех.

Услышав человеческую речь, медвежонок резко остановился. Прилег в траву, спрятавшись от подходивших к нему невиданных существ. Через несколько секунд, как будто опомнившись, резко вскочил и бросился назад в спасительную чащу. Но путь к отступлению уже был закрыт Верой. Бросился в другую сторону – навстречу бежит Татьяна. Поскакал в третью – там ноги Оли.

Побежал вниз – опять стоит человек! Медвежонку ничего не оставалось, как инстинктивно, подчиняясь заложенным еще в чреве матери рефлексам, спрятаться в траву. Прижавшись всем своим подрагивающим от напряжения существом к земле, звереныш вытянул когтистые лапки вдоль туловища, прижал ушки, уткнулся носиком в грудь и, не дыша, затих. Человек, прежде не видевший резвости хитреца, мог принять его за мертвого. Но маленькие бусинки коричневых глазенок с коварным блеском смотрели на приближающихся людей.

А живое кольцо постепенно сжималось. Девчата, осторожно приближаясь к детенышу, смотрели на прелестное создание с восторгом и восхищением:

– Какие маленькие коготочки! А носик-то словно пуговка! Укусит или нет, если его потрогать?

Потрогать и погладить медвежонка хотелось всем, однако никто не отважился. Страшно! А вдруг укусит? Все стояли плотным кольцом в метре от дитяти тайги, не решаясь подойти ближе. Самой смелой оказалась маленькая Наташка. Она сорвала длинную черемшину, взялась за основание стебля и, медленно подавшись вперед, большими листьями коснулась меховой шубки. Звереныш даже не шелохнулся, продолжая лежать в распластанном положении.

Осмелев, Наташка приблизилась. Протянула руку и коснулась шерсти, но, испугавшись собственного прикосновения, отпрянула. Медвежонок продолжал лежать. Тогда девочка нежно погладила его по загривку. Молчит медвежонок. Ни движений, ни звука!

Вздох облегчения прошел среди девушек, все принялись гладить бурую шерстку обитателя тайги.

– А почему он один? – спросила Маша.

– А с кем ему быть? – настороженно спросила Вера.

– С мамашей, с медведицей…

Девушек охватил ужас. Они стали оглядываться на густую стену деревьев. Все ожидали, что вот-вот раздастся треск ломаемых сучьев, тайгу огласит страшный звериный рык, а на них из курослепа вылетит разъяренная зверюга.

– Чего струсили? – заговорила Татьяна. – Да нет у него никакой мамаши… Я точно знаю! Если бы она была, то от себя не отпустила медвежонка никогда!

– А где же она тогда? – робко спросила Оля.

– Видели, у избушки череп медвежий валяется с костями?! Это мамаша и есть! Перед нашим приходом в избе староверы жили. Они ее и убили. А медвежонок убежал.

– Андрей говорил, что здесь медведица с медвежатами живет… – тихо вставила свое слово Маша.

– Ха-ха! Говорил! – нараспев продолжала уверять подруг Татьяна. – Он ее в глаза видел? Нет! Ну и что тогда говорить? Мишку надо взять домой, а то пропадет один.

– А зачем он нам нужен? Не дай бог, ночью медведица придет… – унылым голосом протянула Валя, за которой укрепилась слава первой трусихи.

– Ты мне еще поговори!.. Зайца и то боишься, а все туда же… – уже с некоторой ноткой серьезности оборвала ее Татьяна.

Девчата приумолкли, не решаясь противостоять девушке. А она, быстро переменив интонацию, как будто оправдываясь, запела ласково и тягуче:

– Видите, какой он маленький! Один в тайге пропадет, не выживет. Возьму его себе, если никто брать не хочет. Буду его кормить, а вырастет – будет дом охранять.

Она взяла медвежонка на руки, тот не сопротивлялся, и в окружении подруг отправилась к охотничьему зимовью, что находилось в нескольких сотнях метров от черемшаных полян.

– Маша! А почему мы его не взяли? Почему Таньке все достается? Почему она всегда все берет? – захныкала Наташка, теребя рукав старшей сестры.

Маша промолчала, приобняла сестру и повела за собой.

Молчат и девчата. Никто не перечит Татьяне, хотя в этом молчании чувствуется напряженность: правильно ли они сделали, что взяли с собой медвежонка? Был бы Андрей, он бы сразу сказал, что делать.

Но Андрей далёко. Еще утром он и Алексей увели небольшой караван из четырех лошадей, нагруженных мешками с черемшой, в Чибижек. Назад парни обещали вернуться только завтра, да и то не раньше обеда.

Сегодня девчата будут ночевать одни, без мужиков. Но никто и не боится. Так даже интереснее, таинственнее. А если кто-то и боится – ничего страшного. В староверческом зимовье есть большой деревянный засов. Можно закрыться от всего мира и поговорить обо всем на свете!

А медвежонок не сопротивлялся. Более того, почувствовав тепло и ласку, уткнулся носиком в грудь Татьяны и затих, как будто его носили на руках всю его маленькую жизнь.

Чем ближе девчата подходили к избушке, тем вкуснее и заманчивее напахивало приготавливаемой на костре пищей. В этот день дежурила Аня, а она была искусницей. Самый обыкновенный борщ или перловая каша казались отменными. А если поварское колдовство происходило в тайге, на свежем воздухе!..

– Почему так рано возвращаетесь? Суп еще не готов. Когда сварю – звякну крышкой… – недовольным голосом издали заворчала повариха, но ее перебили и не дали договорить.

– А мы медвежонка поймали! Такой маленький! Такой хорошенький! Будто игрушка! И даже не кусается! – звонко и весело прощебетала Наташка, опережая девушек.

– Да вы что сделали? Зачем вы его взяли? А если сейчас медведица прибежит? Она нам здесь ад устроит! – побелела лицом Аня, но тут же получила многоголосое оправдание, что череп и кости мамаши валяются в кустах, а детеныша бросать нельзя – погибнет.

Действительно, рядом с избой лежали свежие кости таежного животного. Видимо, невелики были познания девчат в области биологии, если они не могли отличить грозную клыкастую пасть хищника от черепа простого сохатого, недавно добытого охотниками по насту…

Медвежонок в избушке обнюхал вещи девчат, которые ему явно не понравились, разорвал старое ватное одеяло, перевернул ведро с водой, намочившись и как бы обидевшись на самого себя, забился под нары, свернулся комочком и затих. От пищи дитя тайги наотрез отказалось. Кусок ржаного хлеба был отбит лапой, а свежесрезанную и почищенную пучку звереныш просто обнюхал. Презрительно фыркнув, он отвернулся к стене.

– Проголодается – будет есть. Никуда не денется. А пока пусть сидит до завтра. Приедет Андрей – увезет его в поселок, – дала последнюю команду Татьяна, после чего все вышли из избушки к большому столу, сколоченному Андреем, где Аня уже гремела чашками.

Дружно затукали деревянные ложки. Ели быстро, молча и недолго, отмахиваясь от комаров. Не осилив и половины семейного котла, разобрали кружки с чернично-смородиновым чаем, к которому прилагался небольшой кусочек сахара.

Непонятное состояние тяжелым гнетом давило девичьи души. Подруги стыдились смотреть друг другу в глаза, поэтому торопливо оставляли стол и исчезали в черном проеме открытой двери.

Может быть, этому способствовала дневная усталость, может, присутствие в избушке медвежонка, а может, нарастающее отчуждение к гордыне Татьяны…

Но Татьяне все равно, как к ней относятся девчата. Она прекрасно знала себе цену. Знала, что всегда и везде была и должна быть первой. Ее слово – закон! Знала, что так было вчера, так есть сегодня и так будет завтра. К молчаливому ужину отнеслась совершенно спокойно, не придавая косым взглядам подруг никакого значения.

– Надо мишку покормить. От такого супа он, конечно, не откажется, – наливая полную чашу, рассуждала сама с собой Татьяна. Разломив кусочки хлеба, перемешала еду и, торопясь, пошла вслед за девчатами.

Когда и она скрылась за дверью избы, Аня с тоской и опаской посмотрела на вечернее небо, на позолоченные заходящим солнцем горы, на темнеющий за поляной пихтач и с мольбой и жалостью в голосе попросила:

– Маша! Пойдем вместе к ручью сходим. Мне еще надо посуду помыть, а воды нет!

Маша как будто ждала этой просьбы. Не говоря ни слова, отставила кружку, встала и пошла вслед за подругой по извилистой тропинке к шумевшему в сотне метров от избы ручью.

– Ты подожди немного. Я сейчас песком ведро почищу, – сказала Аня.

Маша решила сорвать несколько жарков, в изобилии росших на полянке. Она с необъяснимым чувством вдыхала аромат таежных цветов и, улыбнувшись уголками губ, с хитринкой посмотрела по сторонам. В то мгновение она желала полного уединения. Она не хотела, чтобы сейчас за ней кто-то подсматривал, так как причина уединения была понятна и известна только ей одной. Это была ее тайна, к которой Маша не хотела подпускать никого, даже самых близких подруг.

Если не считать кричащего, свистящего, порхающего населения тайги, суетившегося в целях исполнения своих природных обязанностей, вокруг никого не было. Постепенно набирая высоту и тут же падая на тайгу, перебивали друг друга брачными песнями бекасы. Юркие мухоловки, опережая желтогрудых синичек, ловили многочисленных комаров. Беспокойный поползень тюкал клювиком по полузасохшей пихте. Где-то на горе, предвещая ночную охоту, ухнул филин. На краю поляны с небольшой цветущей рябинки склонил головку любопытный, наполовину облезлый дрозд. Но и он не удостаивал девушку своим вниманием, а, смешно повернув голову набок, смотрел куда-то в гору.

Маша посмотрела по направлению взгляда таежной птицы. Между кустов в молодой траве кралась большая коричневая кошка.

Сорвав крупный и яркий жарок, девушка поднесла его к губам и, отрывая лепестки, тихо зашептала:

– Любит – не любит. Любит – не любит. Лю… Кошка? Какая может быть в тайге кошка?!

Будто пламенем охватило голову. Жарок выпал из рук. Маша посмотрела туда, где видела крадущееся животное, но там уже никого не было.

Маша не верила в свою ошибку, как и не верила в обман зрения. Она видела ее! Глаза не могли обмануть!

Прошла минута, за ней вторая. Маша продолжала всматриваться, пытаясь увидеть то, что могло представлять опасность не только для нее, но и для всех девчат, которые даже не подозревают об этом. В глазах от напряжения зарябило.

Вдруг она увидела то, что ожидала увидеть. Из-за густого куста цветущей жимолости появился длинный и лохматый силуэт. Его медленные, настороженные движения парализовали Машу. Бесшумная перестановка лап, почти касающаяся земли грудь, полуоблезлый живот, изогнутое в крадущейся позе тело, нос по ветру – все это очень роднило животное с большой кошкой.

Но у животного не было хвоста, и нос, вытянутый треугольником, больше напоминал свиное рыло. Маша сразу же поняла, хотя до этого никогда не видела, что перед ней медведь! А если точнее – медведица, та самая, у которой они взяли медвежонка. Об этом она догадалась каким-то внутренним чутьем. Может, это и был внутренний голос, что всегда подсказывает, предупреждает, наталкивает человека на верное решение. Впрочем, тогда Маше было не до этого…

До медведицы было не менее полусотни метров, но девушке казалось, что хозяйка тайги совсем близко, что стоит только протянуть руку и можно дотронуться до этой страшной, опасной, облезлой шкуры. Зверюга кралась к избушке. Ее намерения были понятны…

Медведица не видела Машу, все внимание зверя было приковано к стоянке. Маша попятилась и, не глядя под ноги, забралась в разросшийся можжевеловый куст. Растение предательски затрещало под ногами. Медведица посмотрела на шум и просверлила испуганную девушку взглядом. Маша хотела закричать, но крик утонул в легких.

Неожиданно зверюга метнулась назад, в кусты, растворившись в тайге. Растворилась, исчезла… Скрылась так же бесшумно, как и появилась.

То, что Маша увидела медведя, Аня поняла по белому, без единой кровиночки лицу подруги, по отчаянным немым жестам и бешено вращающимся глазам. Получить какой-либо вразумительный ответ у сверкающих пяток подруги не представлялось возможным, поэтому Аня логично решила последовать примеру, не забыв при этом прихватить наполненное ключевой водой десятилитровое ведро.

Маша вбежала в избушку с криком:

– Медведица!

В первые секунды ей никто не поверил. Девчата подумали, что это шутка. Но когда вслед за Машей в дверной проем влетела Аня с ведром, развеялись все сомнения.

Будто стайка деревенских ласточек, собравшихся на зимовку, девчата сбились в дальнем углу избушки. Тишина повисла в стенах староверческого зимовья. Тусклый вечерний свет гнетущей сыростью едва пробивался в маленькое стеклянное оконце, умело вырубленное между кедровых накатов.

– Может быть, вы ошиблись? – насмелившись, прошептала Оля.

– А кто видел медведицу? – поддержала Вера.

– Маша видела!

– А ты сама ее видела?

– Нет.

– А может, это был бурундук? – попыталась хихикнуть Татьяна, но шутка не получилась, ее смеха не поддержал никто.

– Вы что, мне не верите? Говорю вам честно: медведица, настоящая, кралась к избушке, – подтвердила Маша. – Большая, черная…

– У страха глаза велики! – вновь съязвила Татьяна, насмешливо фыркнув.

После ее слов в избушке возникла неопределенная пауза, только комары звенели в темноте.

– Был бы Андрей, он бы сразу определил, что и как, и… если что – защитил нас всех, – раздался мечтательный голос забившейся в середину Наташки.

– А все ты, Танька! – вдруг раздался упрек Веры. – Зачем взяла медвежонка? Это, наверное, мамаша пришла за ним!

– А откуда мне знать, что он с мамашей? Я хотела как лучше… – попыталась защититься виновница.

– Как это не знала? А кто говорил, что у избы кости лежат?! Ты говорила, что у медвежонка никого нет… И вечно у тебя все поперек: то Андрея едва не убила, то медвежонка в избу несешь…

– Не собиралась я в Андрюху стрелять! – взвизгнула Татьяна. – Я хотела только попугать. Если бы не Леха – дурак, то ничего бы и не было. Сколько можно объяснять?

Все еще пытаясь удержать верх над подругами, Татьяна повышала голос. Девчата молчали, и в молчании чувствовалась общая угроза. В этот момент что-то происходило. Татьяна понимала, что ее прочный авторитет и высокомерное влияние колеблются, как на болотистом зыбуне. Она наигранно вздохнула и совершенно безразлично, как будто ничего не произошло, заверила:

– А медвежонка вот возьму и выброшу на улицу к его мамаше, если вы все так хотите!

– Вот возьми и выбрось! – съязвила осмелевшая от поддержки подруг Вера.

Татьяна полезла под нары и в темноте на земляном полу завозилась из стороны в сторону, поддевая снизу горбом колотые доски широченных нар:

– Миша, миша, мишенька! Иди сюда, милый мой! Где же ты?.. Дайте спички… Не видно…

Ей зажгли несколько лучин, приготовленных Андреем из сухого кедрового полена. Пламя осветило фосфорические глазки забившегося в дальний угол медвежонка. Татьяна взорвалась:

– Ух, куда забрался! Я же не могу туда пролезть! Наташка! Ты маленькая – достань чертенка!

Но девочка тоже взбунтовалась:

– Твой медвежонок – ты и лезь!

Татьяна зло скрипнула зубами, но делать нечего, стала продвигаться под нарами, собирая на одежду накопившуюся пыль. Добравшись до медвежонка, девушка протянула руку и хотела схватить звереныша за загривок. Неожиданный резкий выпад, четкое лязганье зубов и грозное ворчание остановили и испугали. Татьяна едва успела убрать руку от острых клыков. Глаза медвежонка налились кровью, маленькая пасть оскалилась, а шерсть на загривке вздыбилась. Было ясно, что звереныш приготовился к защите. Зверь есть зверь, и его поведение непредсказуемо, как горный ветер, меняющийся в любую минуту. И тем более непредсказуемо, если это медведь. Пусть он будет совсем несмышленым, но все же это медведь!

– Кусается, собака! Ну его к лешему! Надо – сам вылезет.

А за стенами избушки никаких бликов от костра. Огонь давно погас, и от всемогущего благодетеля остались лишь едва курящиеся головешки, дым от которых изредка наносил на избу стелющийся ветер-низовик.

– А посуда не мыта и не прибрана… – вспомнила Аня.

– И сахар с хлебом на столе лежит… Дождик пойдет – намочит… – с грустью добавила Маша.

Прошло совсем немного времени, какие-то минуты, а в избушке уже властвовало царство сна и покоя. В кромешной темноте слышались легкие вздохи и негромкое посапывание девяти усталых душ.

Глава 2

Как не хотелось Маше в этом году вновь оказаться в бригаде девчат – сборщиц черемши! Она ни за что не хотела идти в тайгу на далекий Пыхтун. Ей хватило прошлых лет, когда она три сезона жаркого июня провела на заготовке «второго» хлеба для старательской артели.

Казалось бы, чего проще – собирай в охапку повсеместно растущую друг на друге зеленку и подноси к общей куче. Работа несложная, нетрудная, не требует ответственности. Но однообразный процесс, длящийся от зари до зари в течение недели, ежеминутные поклоны к земле до боли в пояснице кажутся такими нудными и утомительными, что могут отвратить от подобного мероприятия кого угодно. Уже на третий день злосчастная черемша измотает, вытянет и заберет девичью силушку так, что к закату едва добираешься до нар охотничьего зимовья и проваливаешься в глубокий, беспробудный сон.

Но на очередном собрании старателей Крестовоздвиженского прииска Маша узнала, что старшим над девчатами назначен Андрей, поэтому сразу засобиралась в «турпоход».

Маше нравился Андрей. Нравились его не по возрасту строгие черты лица, ясный, открытый взгляд голубых глаз, приветливая улыбка, спокойная, размеренная речь, его маленькие, аккуратно подстриженные стрелочки усов. Но особенно ей нравились его волосы: золотистые, вьющиеся. И все же от него веяло какой-то необъяснимой нежностью и теплотой. Широкие плечи, жилистые, натруженные тяжелой работой мозолистые руки, смуглое от солнца и таежного воздуха лицо придавали ему мужественный вид. При случайных встречах с девушкой он «грозно» стрелял глазами, приостанавливался и как-то особенно приветствовал:

– Здравствуй, Машенька.

У девушки захватывало дух, останавливалось сердце. Она краснела до кончиков ушей и, выдавив что-нибудь невразумительное в ответ, бежала прочь. А Андрей смотрел ей вслед, чему-то улыбался и шел дальше по своим делам.

Андрей был потомственным охотником из небезызвестного и уважаемого в Чибижеке рода К-вых. Он, как отец и два его дядьки, большую часть жизни проводил в тайге. Летом со сверстниками развозил на лошадях по приискам продукты, в поисках золотых жил наравне с мужиками бил шурфы, копал канавы, крутил вороток и отмывал в ледяных водах таежных речушек золотоносный песок. В межсезонье, в короткое от работы время, промышлял зверя и провел в юркой долбленке не одну ночь с режевкой, вылавливая из красавицы Шиндры килограммовых черноспинных хариусов. А ранней осенью, едва с берез облетали последние желтые листочки, вот уже второй год Андрей уходил на зимовку к далекому, дикому Тугурсуку, где с собаками, с обметом добывал редких соболей.

Во время отсутствия Андрея Маша не находила себе места. Она ждала, хотя сама не знала чего. Сколько бессонных ночей провела девушка в думах об Андрее, в мечтах и надеждах о будущем! Об этом ведают только сама Маша, орошенная слезами подушка да неизменная ночная спутница – бледнолицая луна. Она всегда мечтала, что все будет по-другому, когда вернется Андрей. Маша не раз представляла себе эту встречу, настраивалась на откровенный разговор, выучила наизусть все слова, что скажет ему. Девушка решила, что скажет о своей любви первой, а там будь что будет.

Проходило время. Андрей возвращался. Но при первой случайной встрече на улице, едва завидев его, встретившись с ним взглядом, Маша терялась и забывала обо всем, на что долгие дни набиралась решимости.

Догадывался ли Андрей, что она любит его? Об этом Маша не знала. Ну живет рядом какая-то девчушка, ну краснеет при встрече, ну избегает его. Что здесь такого? Зачем ему какая-то низкорослая, незавидная Маша, если рядом красавица, которая оказывает ему явные знаки внимания?

С красотой Тани не сравнится никто во всем Чибижеке. Высока, стройна. Черные, словно воронье крыло, волосы, заплетенные в толстую косу, перекинуты через плечо и свисают до бедер. Густые брови подобны скачущей по камням норке. Пушистые ресницы – что ость из беличьего хвоста. Зубы – что жемчуг. Ровненькие, белосахарные. Большие карие глаза тянут магнитом, завораживают и заколдовывают. Вполне естественно, что такая красота не остается без внимания. За Таней ухлестывают многие парни из деревни, да и старатели не проходят мимо, очарованные красотой девушки.

Маша много раз смотрела в зеркало на свое лицо, в котором, как она считала, не было ничего интересного. Простые голубые глаза. Выгоревшие на солнце русые волосы собирались жидковатой косичкой и едва доставали до пояса. Ресницы белые, редкие и короткие, а брови негустые и хуже, чем у всех девчонок в поселке. Единственное, что может привлечь, так это улыбка. Приветливая, чистосердечная и добрая. Даже мать Маши говорила, что за такую улыбку кто-нибудь свернет горы. Кто-нибудь, но не Андрей… Разве можно полюбить человека только за одну улыбку?

Таня и Маша были самыми близкими подругами. С раннего детства они постоянно вместе. Делили тряпичные куклы, играли в прятки, салки и доверяли друг другу заветные секреты. На зависть окружающим, девочки практически никогда не ссорились, хотя и имели совершенно противоположные характеры. Объяснялось это тем, что покладистая и уравновешенная Маша всегда и во всем уступала норовистой и высокомерной Тане, соглашаясь с подругой даже тогда, когда та была не права.

В пятнадцать лет кто-то впервые сказал Тане, что она очень красива. Девушка возгордилась и неузнаваемо переменила отношение к подруге, все еще остававшейся простой босоногой девчонкой с крысиным хвостиком за спиной. Не было дня, чтобы Татьяна как бы случайно не подчеркнула свое превосходство. Маша обиды не показывала, держала накопившуюся горечь в своем сердце. С обидой пришли недоверие и отчуждение. Девушки все еще оставались подругами, но отношения уже не были прежними. Маша замкнулась и больше не доверяла подруге своих тайн. Одной из таких тайн был Андрей.

Впрочем, Татьяна не хотела замечать отчуждения и старалась быть всегда рядом с Машей, может быть, так она подчеркивала свое превосходство. И свои секреты, как прежде, доверяла подруге.

Таня любила вспоминать о заезжем инженере Федоре, таком красивом, уважительном, предупредительном и удалом. Только Маше Таня рассказала о том, как поздними вечерами прошлого августа она тайком бегала в Рабочий поселок, как на сеновале у бабки Маланьи произошло в первый раз таинство близости с Федором. Это событие Татьяна восприняла как вполне нормальное явление и отнеслась к происшедшему с необычайной легкостью, как будто выбросила на помойку давно увядший цветок.

Для Маши поведение подруги – трагедия. Как так можно? С первым встречным, без любви? Впрочем, по поведению Татьяны можно было догадаться, что она в своей жизни вообще никогда и никого не любила.

Этой весной Таня призналась Маше, что влюблена в Андрея. Это признание для девушки – нож в сердце. Подруга не оставила ей никаких шансов на собственную любовь…

Таня так и сказала:

– Андрей будет моим и только моим! Он у меня уже в кармане… Ах, Машенька! Это настоящая любовь!

А знала ли Маша, что такое настоящая любовь? Со слов подруги, любовь выглядела как таинство близости двух тел. И еще Таня часто упоминала о том, что Андрей в эту зиму добыл девять соболей и выручил очень большие деньги, равносильные удачному сезону старателей золотого прииска.

Это было странно. Маша не понимала такой любви. Не понимала и поэтому старалась молчать, чтобы не выглядеть в глазах подруги посмешищем.

Когда шли на Пыхтун, девушка тоже молчала, вполуха вслушиваясь в пустые разговоры вышагивающей рядом Татьяны, и смотрела. Смотрела вперед, на него, Андрея, ведущего свой небольшой караван. Близкое и одновременно далекое присутствие любимого человека – как это приятно и волнительно.

Он что-то рассказывал, объяснял, показывал Наташке – Машиной сестренке. Короткие взмахи руки указывали на тропу, где остались следы зверей, на проплывавшие мимо горные цепи и хребты, на голубые распадки, в которых слышался шум быстрых речек и игривых ручейков. В ответ раздавались звонкий голос девочки, торопливые вопросы и веселый смех. Урок природоведения не проходил даром. Объяснения Андрея Наташка воспринимала с интересом и присущим ее десятилетнему возрасту любопытством.

Недаром были выплаканы потоки слез. Не остались без внимания продолжительные, настойчивые просьбы и увещевания взять ее на черемшу. Желание девочки было выполнено только после того, когда за Наташку вступился Андрей. Он поручился за нее, однако не забыв перед этим взять с девочки честное слово во всем и всегда слушаться старших, а особенно Машу. Этот большой поход для Наташки был первым в ее жизни, поэтому девочка была на вершине блаженства. Она веселилась сама, веселила окружающих и с легкостью впечатлительной души передавала всем прекрасное настроение.

Как бы хотела тогда Маша оказаться на месте сестренки! Просто быть рядом с Андреем, смотреть на него, слушать рассудительные речи и любоваться, любоваться тем, кто ей не принадлежит и, может быть, не будет принадлежать никогда.

Андрей оказался внимательным и предупредительным проводником. Сказывалась таежная жизнь, в которой взаимопомощь, товарищество и братство – главные черты настоящего охотника. Да и девичий коллектив, где он впервые пребывал в роли старшего, принуждал исполнять обязанности более пунктуально, чем этого требовали обстоятельства.

Он часто оглядывался и смотрел на экспедицию, следил, чтобы никто не устал и не отстал во время пути. Если караван растягивался, останавливал своего коня и поджидал отставших, а по первому требованию девчат спешивался и объявлял перекур.

К прямому смыслу слова «перекур» Андрей относился отрицательно. Он не курил и к людям, не умеющим управлять своей волей и сознательно затягивавшим никотиновую петлю на собственной шее, относился с жалостью. А данное слово произносил просто автоматически, так как в разговоре старателей-золотарей оно всегда стоит на первом месте и имеет большое значение.

В противоположность Андрею Алексей, казалось, только и ждал, когда появится возможность пустить себе в легкие синий ядовитый дым. Услышав команду друга, Леха тут же останавливал свою норовистую кобылу и оглядывался по сторонам. Он искал глазами пенек или колодину, что могли ему помочь. Спрыгивать с кобылы лихо, как это делал Андрей, парень не умел: он сидел на лошади всего лишь второй раз в жизни.

С едва скрываемой завистью он поглядывал на товарища, который степенно и неторопливо перекидывал через гривастую холку Марата правую ногу, а затем легко и пружинисто спрыгивал на землю. Лехе было стыдно, что он такой неловкий и неуклюжий. Парень делал умное лицо, как будто соскочить с кобылы для него было обычным делом. Важно нахмурив брови, он медленно крутил головой, поглядывая на лукавых девчат, притихших в ожидании «концерта» и откровенно смеющихся ему в лицо.

Подражая Андрею, Леха резко дергал ногой вверх, чтобы соскочить на землю, но ступня, путаясь в уздечке, не подчинялась. Теряя равновесие, парень падал с кобылы, со смачным чавканьем тыкаясь лицом в избитую конскими копытами землю. При этом ноги никак не хотели высвобождаться из уздечки, и создавалось впечатление, что парень роет землю носом с необычайным удовольствием.

От дружного девичьего хохота дрожала тайга. По сторонам в испуге метались стайки дроздов и синичек, а от возвращающегося эха качались ветви пихт и кедров. Глядя на незадачливого товарища, безрезультатно пытающегося высвободиться из коварной ловушки, Андрей усмехался, но тут же подбегал к Лехе и помогал ему принять вертикальное положение.

– Чего смеетесь? Уж я вам покажу!.. – замахивался рукавом грязной телогрейки в сторону подруг Леха.

А уже через минуту он миролюбиво вытирал грязным рукавом свое лицо и добавлял:

– Вам бы так – и вы бы так!

Девчата смеялись еще громче, но Леха не обращал на них никакого внимания. Он лез грязной рукой за кисетом, присаживался рядом с Андреем и заворачивал самокрутку.

– Будешь курить? – всякий раз с усмешкой спрашивал Андрея, хотя и знал, что тот никогда в рот не брал зелья.

Так было и на первом привале, когда они вывершили горку за поселком и остановились на небольшой полянке. Возвышенность открыла широкие просторы, вид которых привлекал своей красотой и неповторимостью. Отвернувшись от Лехи, Андрей засмотрелся на знакомые очертания гор.

Рассвет прогнал ночную мглу и уступил дорогу солнцу, встающему из-за далеких мутных гольцов. Первые робкие лучи уже осветили горные пики Московского белка, смело выглядывавшего из-за туполобой макушки Кладей. Наплывы курумов окрасились малиновым цветом, стоящие ниже скалы семи братьев Екатериновского хребта чернели острыми макушками густого пихтача и отдавали леденящим холодом таежного утра. Из глубокого лога, в котором остался Чибижек, доносились звонкая перекличка голосистых петухов и прерывистый шум реки. Отчетливо был слышен равномерный стук топора – кто-то колол дрова по утренней заре. От маленьких, налепленных друг на друга кубиков домов отделялись едва видимые точки: хозяйки собирали в стадо медленно бредущую скотину.