Сон пришёл ко мне тайком, утро бодрости не прибавило, пришло смазанное отупление вчерашнего дня. Очарование ушедшего вечера требовало подтверждения сегодня. Пошлая обыденность, в лице уличного скандала, требовала опровержения, либо подтверждения. Желания жить как прежде, то есть никак совсем не было.
Забывая себя, путать дни недели, тупо ждать пятницы, не любить Новый год, цеплясь за старый. Душ и голод упорядочили настрой на жизнь.
Память встрепенулась и заискрилась образами, сама рутина толкала на движения. Внезапно сработала сигнализация моей машины. Я всё понял и ринулся во двор. У подъезда стояла она, в руках ромашки, на плече лёгкий рюкзак, волосы строго собраны, взгляд испытующе трудный и требовательно – серьёзный.
Очень осторожно, взяв за руку, я провёл милую мою в свой дом. Она подошла к окну в кухне, долго смотрела вниз. Просветлев лицом, глянув на меня, произнесла:
– Я пришла к тебе, жить с тобой в этом мире.-
– Ты понимаешь, что тебя ждали, очень давно, а если точно, то всегда. Ответ едва нашёлся, потому, что был он не в словах.
Сумка свалилась с плеча, руки ослабли, жили только глаза, в них не было вопроса, просьбы, жизни. Бесконечная усталость надломленного человека не предполагала жертвенной сути. Напротив, мудрая, отягощённая человечность этой женщины, ничего не требуя, несла бесконечную опору и веру в моё будущее.
Я бездумно подчинился её воле, зигзага не было. Хрупкая сущность не обещала безисходность, напротив, она дарила надежду в нас, и это зародило во мне бесконечное доверие к ней. Взяв полевые ромашки, я освободил её руки для узнавания меня.
Живое тепло пальцев пробежалось по моему лицу, споткнувшись на небритости. Ласка рук растопила, взъерошив моё естество, ради узнавания меня. Всё в милой моей было гармонично и решительно честно.
***
Загудевший чайник пытался спрыгнуть с плиты и покончить с жиз-нью ввиду отсутствия востребованности. Он воспринимал женщину рядом со мной ревниво-изолированно, хотел ошпарить всё вокруг. Мы держались за руки и смотрели глазами в глаза.
Чайник угомнился, бочком присоединившись к нам, кухня и всё вокруг подчинилось обаянию моей милой. Годами выстроенный мир, перестал меня узнавать, не желая повиноваться мне. Чашка, перестав- ленная не моей рукой, меняла всё в этом состоявшемся доме. Слова ушли, превратившись в очарованное окружение.
Мысли шли через прикосновения, моё тактильное нутро нашло себя и пело в гимне понимания. Укрыв ноги пледом, сжавшись в тёплый комок, она уснула быстро и сразу, так уходят в сон чистые души.
Дом потерял свой образ. Изменилось всё и сразу, оставаясь, на своих протоптанных местах. Я трогал, осязая, рядом возникшую жизнь, уже строил себя под неё, это не было слепым сверхподчи- нением.
Найдя себя в месте, я ушёл от запутавшегося меня. Я был свободен рядом с моей милой. Пробуждение было тихим, глаза, открывшиеся,
наполнены смыслом.
Именно этого я и ждал, ум никому не должен себя преподносить. Строя иную форму отношений, я уже любил её пробуждение. Осознавать, видеть приход мысли, адресованной тебе, понимать, не думая, есть высшая форма человеческого проникновения.
Тёплая, доверчивая рука, хотела родниться со мной. Мой монолог о нас был лишним. Количество вопросов уменьшалось и исчезло совсем. Прожитое ушло. Дарить можно только уменьшаясь в себе, радуясь исчезновению нажитого, сегодняшнего дня ради.
Милая вытянула ножку и улыбнулась естественно и просто, ей было уютно, ей не мешали, от неё ничего не ждали. Прелесть пробуждения женщины не волновала, а будоражила меня таинством возвращения к секрету жизни. Светлая, так я теперь именовал радость свою нечаянную, улыбалась мне легко и очень застенчиво.
Возвращение в никуда из ниоткуда всегда очень болезненно и справедливо затянуто. Милая именем своим назвалась. Прелесть соответствия образа и имени дана свыше и навсегда. Совпадение, как правило, не случайно. Знакомились мы долго и частями, всё бесконечно восхищало, радуя меня открытием.
***
Я вдруг начал понимать как « не надо». Наш личный мир надо строить самому и прежде всего в своей голове. Сумка на плече, а потом рядом по жизни, заставляла задумываться о моём месте в теперешнем мире. Сегодня и, пожалуй, навсегда боготворя это создание, я впал в рабство, подчинив свой осязаемо – визуальный мир этому человеку.
Дай женщине искренности и себя совсем не много, а получишь в ответ гору признания, древо нежности, фундамент, выстроенный на надёжности.
«Рита», – имя удивительным образом совпало с моим пониманием этого человека, только так, а не иначе.
Я очнулся на своём диване, ногам было уютно и тепло. Милая переместилась с моей кровати на диван, устроившись в ногах, свернулась клубочком и мирно спала, сумка по – прежнему прижата к груди. Стоило мне открыть глаза, и я тотчас получил в ответ светлую улыбку привета.
За окном ходили сумерки, заглядывая в дом, не решаясь включить ночь. Влажной прохладой тянуло с улицы. Листья, не назойливо шелестя, прощались с днём.
– Светлая моя, – решился я, – обожание тебя, через потери достойно награды-.
– Мы в доме моём, мне руку протяни, дай мне ладонь, сама замри и свет небесный меня отыщет. То сговор с небом, что не простит убогой мысли, мёртвое мерцанье-.
– Что блеск, когда мельканье краски, изменит путь дорог, но есть ведь счастья пониманье, дано не всем.
– Ведь лишь признанье дарует миг, но не для всех, – ответила она глазами. Шекпир, Джульетта, Школа, свет неопознанной любви и прелесть мира узнаванья.-
– Наш миг несла я за тобой всю нашу жизнь, всё положила в пости-жение, я галстук правила тебе, чтоб вздохнуть твоё дыханье. Что было после на купальне, хватило на пятнадцать лет, и вот я здесь, уходит время раставанья.
– Совсем не так оно пришло и жизнь не ту нам даст. Твои не бор-дюрные ромашки полевые пока цветут, но время их не долго.
– Неправда это, они не гаснут, засыхая. Ведь стебель жизнь даёт, а вера корни согревает.
– Спортивный козёл встал на колени перед матом, чтоб в нас вдохнуть ту святость, что к нам пришла не уходя-.
Чайник, мирно просвистев остановку, призвал к порядку. Пустая са-харница, готовясь упасть со стола, поселила в себе очень одинокую маленькую ложечку.
Магазин, притаился ожидая, запутывал в дверях, насыщенные полки нуждались в экскурсоводе. Наступая на мешающие ноги, натыкались на свои спины, из рук всё валилось, от нас шарахались люди.
Милая, прижав рюкзачок к груди, казалась совершенно потерянной. Всё было абсолютно не кстати. Прихватив чай, сахар, хлеб, паштет, мы отправились домой. Сопор озадаченных кассирш перешёл в возбуждённый гвалт. Ёе слабая, совершенно незнакомая улыбка благодарила за понимание.
Нам необходимо срочно назвать себя своими именами, память помощницей не была, скорее напротив. Личное восприятие далёкого прошлого могло не совпадать и спугнуть возрождающуюся близость. Спонтанная взаимность, построенная на Шекспире, затягивала своей человечьей определённостью.
Внезапно она расхохоталась и стремительно бросилась прочь от меня. С трудом догнав, я прижал её к себе, слёзы на лице меня оста-новили. Первое человеческое действие внезапно примирило и почти сблизило нас.
Мы очень долго, молча сидели на пустой остановке, начавшийся дождь пригласил в дом. Рита надолго ушла в ванную, рюкзачок оставила на стуле, дверь не заперла, сквозь неназойливо доносившийся шум воды просочилась тихая литовская песня.
Приготовив не мудрёный ужин, я ждал у окна, оглушающее обожа-ние посетило меня и больше не оставляло. Её отсутствие рождало внутреннее волнение, переросшее в полноценную тревогу и неуве-ренность во всём. Оживший страх потери напрягал.
Посвежевшая и какая-то просветлённая, прижавшись ко мне произнесла:
– Мы взрослели не рядом, путаница жизни развела нас, сохранив яркие краски юности.
Выпив чаю, она прилегла на диван, уютно устроив голову на рюкзаке, моментально уснула. Тщательно укрыв столь милый силуэт, притушил свет, сидя в её ногах, я размышлял, мне было почти спокойно и тихо радостно.
Глубокой ночью она скользнула под одеяло, колотивший крупный озноб моментально перекинулся на меня, невнятный шёпот застревал в её волосах, ледяные руки искали моё тепло. Она была обнажена. Мой тактильный мир меня отказывался слушать, я обнял неизвестное очень женское тело, мы дышали собой.
Взаимное сотрясение прекратилось, я очень осторожно ласкал напрягшуюся грудь, нашёл совершенно восхитительный пупок, её рука меня остановила. Моё естество разлепило нас. Лопатки сами нашли мои руки, восторженная нежность разбудила укрывавшую нас память. Под её проснувшейся искренностью было светло и уютно.
Я впервые заснул рядом с женщиной. Её чистое тепло изменило само восприятие ночи, было не просто темно, появилось ощущение предназначения этого времени суток. Утро не стало продолжением взаимности.
Проснулся один. Постель была теплой, простыни хранили очертания тела милой. По давней детской привычке я лежал с закрытыми глазами, мой особо устроенный организм нутром внимал окружающее. Много лет, этой необходимости просто не существовало. Я в том мире был чужой.
Радость через пробуждение была особенной очень тихой, она возвращала меня через мою милую. Покрывало чуть заметно шевель-нулось, рука, наполненная нежностью едва коснулась меня. Я уснул по детски легко.
– Ты улыбался во сне и называл меня по имени, – прошептала она и забралась под одеяло Моё сверхтактильное начало, усиленное пробуждением, вызвала тихий смех. Её рука, скользнув по животу замерла, затем вернулась. Обеими руками она ласкала меня через него и это было запредельно и лично. Откинутое одеяло открывало удивительно красивое тело.
Я положил свою ладонь на лон, он камнем наливался под рукой, закручиваясь магической силой женского желания. Бесконечный, совершенно сумашедший поцелуй пытался завинтить наши тела в безумном танце, но нам было слишком мало рук, губ. Восхищение тел продолжилось. Совершенно естественно с разрешения её рук, я оказался своим началом у входа внутрь. Излучая дивную женскую сущность, она через тайну жизни сжималась, не впуская меня в себя. -Мальчик мой, я всё забыла, – прошептали губы в мою грудь.