Loe raamatut: «Зимняя вишня»

Font:

Азбука Premium. Русская проза



© В. И. Валуцкий (наследник), 2024

© Оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024

Издательство Азбука®

Часть первая
Ольга о себе

Глава первая
Исключительно. Замечательные люди

Мне бабушка рассказывала: в молодости они гадали под Крещение. Как-то по-особенному ставили зеркала, глядели в них через свечи и загадывали на суженого. И бабушка один раз увидела лестницу – парадную, высокую, с ковром. И вот, она говорит, на этой лестнице появляются ноги в лакированных штиблетах – такие были модными тогда – и медленно шагают вниз. А самого человека не видно, но еще чуть-чуть, и можно будет разглядеть его лицо. Тут она испугалась, свечи сбросила и из комнаты вон. Я говорю: бабушка, чего ж ты, глупая, побежала – суженого бы увидела. А она говорит: какой там, к лешему, суженый – страшно стало, до ужаса…

Почему-то этот рассказ мне запомнился. Я уже и замужем побывала, и развелась, а иногда приснится бабушкино гадание, лестница с ковром и ботинки, которые по ней шагают. Так, мимолетно приснится. Перед тем, как проснуться.

Вот и на этот раз я проснулась, на минутку задремав, и вижу: все правильно – ботинки на ковре. Только не лаковые, а самые обыкновенные. Принадлежат Вадиму. И он их уже надел и перед зеркалом натягивает свитер.

На часах половина двенадцатого. Лампа горит. В комнате тихо.

– Уже уходишь?

– Пора.

Могла бы и не спрашивать. Сама знаю, что пора, жена заждалась, бедная.

Он надел пиджак, ласково улыбается.

– Ну, малыш, пока? – (Это я малыш.)

– Пока.

– Тебе тоже спать пора.

– Конечно.

– Не заводись.

– Да что ты, конечно, пора спать. Уже сплю.

– Вот и умница.

Мы смотрим друг на друга, оба улыбаемся, как все понимающие современные люди, а глаза у него беспокойные, и написано в них одно: господи, до чего же эта прощальная процедура опостылела! Да и у меня глаза не лучше.

– Не сердись, малыш. Все хорошо.

– Конечно. Третий год все хорошо.

Лицо Вадима сразу становится серьезным, расстроенным.

– Малыш, мы ведь договорились…

– Да ладно, я ничего не сказала.

– Сама проснешься или тебе позвонить?

– Меня разбудят.

– Это кто же тебя разбудит? – В голосе промелькнула ревность.

– Один надежный товарищ.

Подыграла. Сейчас дальше будем играть в Отелло и Дездемону.

– Что еще за товарищ? Ты знаешь, каков я в гневе?

– Знаю…

Подходит к дивану, наклоняется, наваливается, душит.

– Р-р-р!.. Страшно?

– Страшно. Иди.

– А вот я не уйду.

Что уходить не хочется – тоже знаю. Это правда. Кому же хочется – в ночь, от тепла, уюта. До чего же мы, господи, оба несчастные…

– Ну какой у меня может быть товарищ? Конечно будильник. Иди. – (Он целует в щеки, в шею.) – Ну уходи… Слышишь? Уходи, уходи, уходи…

Он поднялся, вздохнул. Сейчас рукой тихонько и нежно погладит по щеке. Вот так. И – быстро уходит, пока я притихла. Исчез в передней, вернулся уже в плаще.

– Пока?

– Езжай осторожнее, не торопись.

– Спи, малыш. До завтра!

Дверь хлопнула.

Раньше я от этого хлопка плакала. Уже год не плачу.

Что же, действительно пора спать. Антошка уже давно спит у себя за плотно закрытой дверью. Заглянула к сынуле. Сопит. Нога вылезла из-под одеяла и гуляет сама по себе. Заправила ее обратно – даже не почувствовал. Спит, как зверь бурундук.

Погасить свет в прихожей, идиотский выключатель: за веревку семь раз дернешь, пока сработает. На восьмой – гаснет.

Стою в ванной, где колготки развешаны – мои вперемежку с Антошкиными, смываю глаза, гляжу в зеркало на физиономию. Если честно, я отношусь к ней неплохо. Для без малого тридцати – еще вполне ничего. Могла бы, правда, быть немного повеселее…

Зазвонил телефон. Кому еще к ночи неймется.

– Да.

– Ольгунька! Ау!

Валя, соседка этажом ниже. Очень веселенькая. В трубке музыка и голоса.

– Ты одна?

– Одна.

– Тогда спускайся к нам. У нас такие люди!

– Я сплю, Валюшка.

– А ты просыпайся и приходи. Подожди…

– Ольга? – Это уже мужской голос, решительный баритон. – Ты что там дурака валяешь?

– Сашка, настроения нет веселиться.

– Настроение организуем. И вообще – состав объявлен, замены не принимаются. Подожди…

– Ольгунчик! Ау, мой хороший! Ты спускаешься?

– Валюшка, я уже вся умытая…

– И очень тебе идет! Все ужасно жаждут тебя видеть.

– Кто?

– Исключительно замечательные люди, ты их не знаешь. Ну давай, просыпайся. Лариска уже спускается. – И тихо, прикрыв трубку: – Здесь для нее такой вариант… Между прочим, только что развелся. Ага?

– Хорошо. Зайду на минуточку.

– Ждем!

Только успела снова глаза намазать, натянуть на себя свитер и юбку – звонок в дверь. Лариса, другая соседка, этажом выше. Принарядилась – белая кофточка с бантом, туфли, даже губы покрасила. Очки придают торжественность облику. В руках у Ларисы сковородка.

– Готова? Ванилин у тебя есть?

– Не знаю, посмотрю. А зачем?

– Валюшка торт печет.

Достаю ванилин, Лариска крутанулась перед зеркалом, оглядывая внешность. Как бы между делом.

– Я лично тоже на полчасика. Завтра день сумасшедший, с утра – в банк, и Сережка расклеился. Спит и чихает, чертенок. В саду сквозняки. А что за люди, не знаешь?

– Говорят, исключительно замечательные.

– Ну поглядим – и спать. Пошли?

– Подожди… выключатель…

Отправляемся в путь, на четвертый этаж.

Дверь уже приоткрыта – ждут. Голоса, что-то пригорело на кухне.

– Можно?

– Приветик!

В прихожую выбегает Валюшка. Вся раскрасневшаяся, деятельная, счастливая. Вот кто настоящий малыш, а не я. Мне по плечо. Она у нас с Лариской третий ребенок: Антошка, Сережка и – Валюшка. И в сад вместе ходят, только они – воспитанники, а Валюшка – воспитательница.

Сдаем ей сковородку и ванилин.

– Держи. Что за праздник?

– Мы с игры. Сашка, правда, не играл, но игра была все равно – исключительная! Проходите. Я сейчас…

Обстановка в Валюшкиной комнате спартанская: стол, стулья, тахта – и все. Зато на столе изобилие. Какие-то яркие заграничные баночки, пакетики, коробочки. Вино, самовар для чаепития. На тахте расположились трое мужчин, двое незнакомых, третий – Сашка, Валюшкин хоккеист.

– Значит, так, – представляет Сашка, – справа от нас, которая очень красивая, – девушка Оля. Слева, которая тоже очень красивая, – девушка Лариса.

– Павловна, – уточняет Лариска, надменно кивнув мужчине, рядом с которым усадил ее Сашка, – очень подтянутому, в темном костюме и галстуке.

– Герберт… Мартынович…

– Гость из столицы! – объявляет Сашка торжественно, а в комнате появляется Валюшка с подносом, прямо-таки одуревшая от счастья, от любви, от своего торта.

– У Герберта знаете кто отец? Герберт, скажи!

– Ну… Это здесь ни при чем, – нахмурился подтянутый.

– На скамью посажу, – тихо, головы не повернув, бросает Валюшке Сашка. – Мы сами тоже чего-то стоим, верно, Гера? Тоже достойно представляем нашу альму-матер.

– Герберт весь мир объездил! – опять восторженно встревает Валюшка. – В каком ты, Герберт, сейчас городе в Швейцарии работаешь, я забыла?

– Ну если быть точным, то в настоящий момент не работаю.

– Ничего, старче. – У Сашки в одной руке стакан, другой он хлопает гостя по плечу. – Сегодня здесь, завтра снова в Женеве – ваше дело такое!

– Значит, Герберт Мартынович у нас дипломат? – сурово спрашивает Лариска. – А что же ты, Сашка?

– Чего – я?

– Почему ты не дипломат? Если вы в одной альме-матери учились?

Я-то хорошо знаю Лариску: ей обязательно надо с первой минуты самоутвердиться, особенно с незнакомыми мужчинами.

– Потому что Сашенька ушел в большой спорт! – чуть не плача от Ларискиной тупости, кричит Валюшка. А Сашка тоскливо обращается к третьему:

– Веня, объясни девушкам.

Про третьего я еще не сказала: какой-то чудной, в свитере мешком, вид диковатый, неухоженный и даже вроде не очень мытый. Он снял очки, почесал переносицу.

– Видите ли, девушки. В области высшего образования случается много неожиданностей. И жизнь порой поворачивается самым удивительным образом. Действительно, мы все трое учились вместе. В одной столовке в электротехническом трескали сосиски, рубали компот. Надеюсь, не забыл, Гера? А теперь он – москвич, представляет отечественную электронику за рубежом, Сашка с электронной скоростью гоняет по полю шайбу, а я на электронной технике подсчитываю общественное мнение об их деятельности.

Сашка засмеялся, удовлетворенный, и представил:

– Вениамин, научный человек.

Вениамин надел очки, поклонился и прибавил:

– Советский Союз…


Сидим, попиваем вино, едим Валюшкин торт, заграничные сласти, звучит тихая музыка. Посиделки как посиделки, а настроение у меня неважное. Наверное, не нужно было идти, ничуть не развеселили исключительно замечательные люди, скорее наоборот.

И этот Вениамин, Советский Союз, оказался такой болтун. И выпил-то рюмку, а все говорит, говорит:

– …а ведь могла судьба распорядиться иначе, и я родился бы где-нибудь в Лимпопо, и не учились бы мы с тобой, Гера, в одном институте, не ходили бы на Сашкин хоккей, не ели бы этот торт в обществе милых девушек. Вот за это, понимаешь, я и люблю страну, где родился, живу и буду жить. И это не обреченность, а осознанная необходимость – иначе само понятие родины теряет смысл, верно, Сашка?

Очки он то снимает, то надевает, окурки тыкает куда попало – на месте Валюшки убила бы его. А Валюшка сидит, влипнув Сашке под мышку, и слушает – ей все ново и интересно.

– Кто же спорит, – отозвался Сашка.

– Саша… – Валюшка забеспокоилась, увидев, как он, уже заметно смурной, потянулся к бутылке, – еще же не вечер…

– Я тоже не спорю, я просто увлекся, понимаете, а вообще ужасно, по русской привычке хочется спорить, утверждать, опровергать, понимаете, мы так мало спорим, ребята, а жаль… Оля! – поворачивается он к Лариске. – Я призываю вас спорить!

– Ой, давайте! – хлопает в ладоши Валюшка.

– Я согласна, – говорит Лариска. – Если только вас не смущает, что я – Лариса.

– Вы – Лариса. – Ничуть его не смущает. – И это прекрасно! Ведь мы, Лариса, вот так собираемся, говорим на общие темы и расходимся, ничем взаимно не одарив друг друга. А ведь каждый из нас знает что-то такое, чего не знают другие или не догадываются, у кого-то болит душа, кто-то кем-то очарован, кто-то в чем-то разочарован… Ну ладно, Герка – он по заграницам от наших обычаев отвык, а мы-то с вами!

Тут Герберт, который словно закоченел в своем костюме с галстуком, вдруг несогласно шевельнулся:

– Это неверное суждение.

– В смысле? – проснулся Сашка.

– Живя, как вы говорите, по заграницам, как раз и начинаешь понимать, что для человека важнее всего.

– А что важнее всего? – спрашивает Валюшка.

– Наверное, простое человеческое счастье, – сказал Герберт и, кажется, в мою сторону посмотрел.

– Верно, – согласился Вениамин, – но пока его нет, простого человеческого, счастье уже и в том, чтобы всласть поспорить, поскулить, поплакаться в жилетку. А особенно для женщин. Верно ведь, Лариса?

Лариска надменно произнесла:

– А почему вы женщину как-то особенно выделяете?

– Женщинам всегда больше всех доставалось. Мужчины все-таки сильный пол, вон посмотрите на Сашку: гладиатор двадцатого века, ледовый рыцарь!

Лариска усмехнулась:

– Рыцарей вообще нет. Никаких. Мужчины себя изжили! – И, отодвинувшись на диване, закурила. Потому что вышла на коронную тему, мы тоже часто говорим об этом втроем, за бутылочкой. А может, потому, что Герберт опять на меня внимательно посмотрел:

– И Оля так же думает?

– Так же, так же. Он женщин жалеет, особенно одиноких, да?

– Я, собственно… – запнулся Вениамин.

– А они давно поумнели, женщины! Поняли, что проще жить, когда скулить и плакаться некому и надеяться не на кого, кроме как на себя! Кому плакаться? Мужику, от которого больше всего им и доставалось?

– Ты с Лариской не спорь, – заметил Сашка. – У нее мужики – во где, – и показал кулак. – Она им на автобазе зарплату платит.

– Но это, знаете… – Герберт пожал плечами. – А как же дом, семья?

– А я и есть семья! – дымит и режет Лариска. – Я и мой ребенок. А еще одно дитя всю жизнь нянчить – хватит, нанянчилась. Готовь, стирай, восхищайся, а отдача – фиг. Слава богу, три года одна и не жалею. Я только теперь и поняла, что такое настоящая жизнь, и ни на какие коврижки ее не променяю. Потому что скулить и плакаться причин не стало. Да чтобы снова в эту петлю?.. Никогда в жизни!

Вениамин ее решительного выступления как будто даже немножко испугался. Притих.

– Я слегка озадачен… Но мне все равно страшно нравится, что мы говорим, спорим. Вот только Оля все молчит. Грустная, прекрасная Оля. – И посмотрел на меня, а я действительно за весь вечер ни одного слова не произнесла.

– А она тоже свое оттрубила, – говорит Лариска. – А теперь – свободная, красивая женщина, сама себе хозяйка, верно?

Тут уже все посмотрели на меня, будто проверяя, вправду ли я красивая или нет. И я вдруг сказала:

– Не знаю…

Как это у меня получилось, не понимаю. Тут все, наверное, нашло одно на другое: и мое поганое настроение, и эта вечеринка, никому не нужная, и громкое Ларискино выступление…

Лариска с Валюшкой удивленно на меня выкатили шары.

– Чего – не знаешь? – спрашивает Лариска.

– Не знаю, лучше ли это – быть себе хозяйкой. И хорошо ли, когда свобода. Наверное, все-таки нужно, чтобы было кому поплакаться…

– Ты что, обалдела? – говорит Лариска. – Ренегатка!

– …потому что, наверное, семья – это как родина. Должна быть, и все тут, иначе в ней вообще смысла нет…

– Золотые слова, надо выпить, а выпить нечего, – встал Сашка и пошел на кухню.

Тут Валюшка опомнилась, вскочила тоже, побежала за ним:

– Сашка, у тебя же режим! Тебя опять к игре не допустят!.. Там больше ничего нет! Ну пожалуйста! Александр!

С кухни послышалось: «возникаешь», «силовой прием применю» и еще какие-то слова, Валюшкин всхлип, потом что-то упало и разбилось. Когда разбилось, поднялась и Лариска.

– Это бывает, товарищи, это мы будущую счастливую жизнь репетируем. Минутку. – И отправилась на кухню выручать Валюшку.

А на меня вдруг нашла такая пустота, словно со сказанными словами я всю себя куда-то выплеснула, и я тоже поднялась.

– Извините, мне пора. Правда, пора, до свидания.

И увидела, уходя, как пристально и недоуменно глядят мне вслед исключительно замечательные люди, Герберт и Вениамин.

Вернулась домой. Антошка спит, нога под одеялом – не шевельнулся за все время, бурундучок. Набираю номер телефона.

– Слушаю. – Вадим уже дома, сам подошел.

– Как доехал?

– Извините, молодой человек, вы, наверное, ошиблись номером.

– Докладываю: будильник поставила, спокойной ночи.

Положил трубку, и я кладу. Нет, все-таки мне, наверное, лучше, во всяком случае сейчас. Я лягу, а ему еще врать жене про делегацию из Польши, про скучный банкет, отвечать на дотошные вопросы, что за делегация и зачем приехала. А она, проницательная, в конце разговора бросит невзначай что-нибудь вроде: странно, что у тебя ошибаются номером только молодые люди – и хоть бы раз девушка?..

Спать. Задергивая штору, вижу двор, вижу, как выбежал из дома Сашка. Значит, опять поссорились, Валюшка плачет. Может, и мне пореветь? Не получится, наверное, и раньше-то не очень получалось. Еще кто-то вышел из парадного. Судя по походке – Герберт. Наверняка вот та длинная белая иномарка – его машина. «Мерседес», кажется. Уселся, поехал – не увлекла Лариска спором, вариант не прошел, вечеринке конец.

Опять стою в ванной, смываю глаза. Сейчас приму душ – и спать, спать. Развлечения на сегодня закончены.

Господи, это еще что такое – звонок в дверь.

– Кто?..

Молчание.

– Кто там?

– Извините, Валя, это я, Вениамин… Прошу вас, откройте на минутку.

Так. Не очень оригинально.

– Извините, Вениамин, но здесь живет не Валя, а Оля. И она спит.

– Да, конечно, Оля, простите, оговорился… Я волнуюсь. Подождите, не уходите от двери.

– Еще не ушла. В чем дело?

– Мне нужно сказать вам очень важное, но я не могу через дверь. Пожалуйста, откройте! Оля.

– Вениамин, я очень устала, и я примерно представляю, что вы скажете.

– Я тоже представляю, что вы представляете, но это совсем не то. Честное слово. Клянусь вам мамой.

Сумасшедший какой-то. Но после таких слов попробуй не открыть. Открываю.

Стоим друг перед другом, глядим через порог.

– Говорите.

– Оля. Выходите за меня замуж.

Час от часу не легче. Даже не знаю, как реагировать.

– Интересно, – произношу не без иронии. – Вы бы хоть мое имя запомнили, прежде чем делать предложение.

– Да, все это выглядит нелепо. Я совсем не с того хотел начать. Но поскольку я боюсь, что вы захлопнете дверь… Можно я войду? Ровно на пять минут.

Я подумала: ведь не отвяжется.

– Ну заходите. Только говорите тише – сын спит.

Теперь мы стоим друг против друга в прихожей. В той же позиции.

– Понимаете, Оля, я никогда не был женат. Так вот вышло: дожил до тридцати шести годов, влюблялся, всю жизнь мечтал о семье и не женился. А вы… Вы сказали поразительную вещь. Вы так неожиданно сказали и так не по-сегодняшнему, вы помните?

– Что плохо быть одной?

– Не только. Это любому плохо… Что семья – это как родина. Должна быть, и все, остальное – не важно.

– Интересно. Не важно даже, люблю ли я? Скажем, вас?

– Да! Потому что и родину мы заранее не выбираем. Мы просто рождаемся и уже только после учимся и любить ее, и уважать, и исполнять свой долг. А вначале мы ее просто обретаем… Вы ведь сейчас все равно никого не любите, так чем я хуже других? Кроме того, что понимаю вас лучше, чем остальные?

Я гляжу на него: сумасшедший или не сумасшедший? Нет, глаза нормальные. Усталые, правда.

– А вы не хотите крепкого чая? Или лучше кофе?

Он понял, усмехнулся.

– Вы не думайте, я не пьян, вернее, не настолько. Просто не каждый день приходится говорить такие слова… Но кофе я выпью, если предложите.

Что с ним делать? Ну ладно, напою его кофе, такие слова слушать тоже не каждый день приходится.

Пошла на кухню, Вениамин поплелся за мной. Сел тихонечко за стол. Пока я вожусь с кофейником, вертит головой, оглядывается по сторонам, продолжает свои речи:

– Вы понимаете, жизнь приучила меня быть осторожным с женщинами, хотя я человек очень доверчивый по натуре. Но про вас я точно знаю, что вы не лгали, и мне с вами легко, и почему-то верится, что вы меня верно поймете. Мне даже кажется, что я уже был в вашем доме, видел ваши чашки, эту скатерть – словно уже давно здесь живу.

Интересный поворот, думаю я.

– А вы бы и поселиться здесь хотели?

Он смутился, но ненадолго:

– Ну пока, если бы вы, конечно, согласились. Квартиры у меня, понимаете, сейчас нет, мы живем с мамой в коммуналке. Но я зарабатываю не так уж плохо. Я программист по профессии, подрабатываю немножко заказами. Пишу кандидатскую. Вообще, в детстве я мечтал стать писателем. Но как странно судьба располагает! И в юности сочинял, правда никогда не печатался…

– Что же вы сочиняли? Стихи?

– Нет, прозу. Рассказы. Хотите, прочту один.

– А вы их с собой носите?

– Они короткие, как стихи, я их наизусть помню. Хотите? Кофе все равно еще не закипел.

– Ну прочтите, – смилостивилась я.

– «Человек, которому некуда спешить», – начал Вениамин. – Так называется. – Покашлял. – «Густо запорошенный морозной крупкой, под фонарями, взмахивающими снежными ресницами, пустынными улицами шел в предновогоднюю ночь человек, которому некуда было спешить. Его квартира была одинока, потому что была населена такими же одинокими людьми; его не ждали в ту ночь ни в одном из домов, потому что одинаково ждали во многих. Весь мир был его домом, и все люди были ему близкими, и не было у него той маленькой, теплой, скрытой от чужих глаз тайны, которой владеют счастливые мужья и отцы. И он вышел в ночь…»

Не помню, что он дальше читал, по-моему, дальше я не слушала. Во-первых, за кофе следила, чтобы не убежал, а во-вторых – ловила себя на том, что разглядываю своего странного гостя. И он не таким уж чудиком мне показался и не таким уж немытым. Свитер действительно мешком, на локтях неумело заштопан, но рубашка свежая, лицо доброе – обыкновенный неустроенный мужчина. Таких женщины не жалуют, а они, говорят, как раз и бывают самыми преданными мужьями… А кофе я в результате проглядела: брызнул на плиту, зашипел – Вениамин вздрогнул и замолчал.

– Готов ваш кофе, – сказала я.

– Да. Спасибо… – Он медленно, глоток за глотком, выпил всю чашку, поставил ее и печально смотрит на меня. – Так как, Оля? Давайте жить вместе?

Затянулся наш разговор, и его явно пора было заканчивать. Я засмеялась:

– Но не с сегодняшней же ночи!

Он кивнул:

– Извините. Я и так пробыл втрое больше отпущенного. Я ухожу.

– Желаю счастья, – провожаю я его в прихожую.

У двери он обернулся:

– Но если мои слова все-таки не покажутся вам полным бредом и если когда-нибудь вам станет совсем плохо – вы вспомните, как я сказал вам: Оля, давайте жить вместе! И тогда вы мне позвоните и скажите: да. Просто: да.

– Вениамин, дорогой, – этак покровительственно отвечаю я ему, – мне было интересно вас послушать, но я люблю совсем другого человека. И он меня. И жаловаться мне совершенно не на что. Правда.

Он поглядел на меня укоризненно, покачал головой:

– Неправда. У вас глаза были бы совсем другие. А такие я каждый день в зеркале вижу. Всего хорошего, Оля.

Стою у окна, гляжу вниз, на опустевшую площадку для автомобилей, по которой идет Вениамин. Тихонько идет, неторопливо, как человек, которому и вправду некуда спешить.

Ну вечерок. Надо позвонить Лариске.

– Лариска, спишь? Проснись на минутку – не пожалеешь!


Да неужели же кто-то опять звонит?

Нет, это будильник, надежный товарищ. Половина восьмого. Утро. Солнце. Кавардак в квартире. Рабочий день начинается.

Стучу кулаком в стенку:

– Эй, зверь бурундук, подъем!


Ношусь как угорелая по квартире под Пугачеву из проигрывателя. Одеваюсь, собираюсь, мажусь, навожу красоту. Антошка у себя в комнате, тоже, по идее, должен одеваться. Заглянула к нему – сидит на кровати встрепанный, сонный, задумчиво сует ногу в колготки.

– Быстрей, быстрей напяливай!

– Если быстлей, то будет задом напелед. – (Когда же он «р» научится выговаривать?)

– Ничего. Когда опаздываешь, можно и задом наперед.

– А почему ты все влемя опаздываешь?

– Потому что такая уж у тебя мать, выбирать не приходится.

Бегу в ванную, но у меня ведь не ребенок, а «что, где, когда».

– Мама, а человек плоизошел от обезьяны?

– От обезьяны.

– А как же – в Ленингладе ведь обезьянов нету!

– «Обезьянов» нету, а обезьяны жили очень давно, от них он и произошел. А ты – от ленивца, знаешь такое животное?

– Не-ет…

– Ну вот, придешь в сад и спросишь, а поэтому одевайся быстрее.

«…держи меня, соломинка, держи. Когда вокруг шторма в двенадцать баллов…» – это Пугачева из проигрывателя.

А это уже Лариска. В дверь звонит. Открываю – не Лариска, а ее Сережка.

– А где…

– Чхи!

– …мама?

– Мама в лифте стоит, чтобы не уехал.

– Здесь я, здесь! Быстрее!

Наконец выволакиваю Антошку, и мы – в лифте, где, чтобы не уехал, стоит Лариска.

– Привет.

– Привет. На машине поедем – Коле с автобазы по пути.

– Ул-ла! Чхи!..

– Ну, не надумала Витамину звонить?

– Ага, он не дурак. Позвоните, а телефона не оставил.

– Кстати, мой бывший звонил, им пальто дутые финские завезли.

– А какого цвета?

– Не знаю. Дутые!

Остановка. Надо сбегать за Валюшкой. Слава богу, собрана, запирает дверь. Почему-то на три замка, сокровища, видите ли, у нее.

– А Лариска где?

– В лифте стоит, чтобы не уехал. Ну что, поссорились?

Валюшка глядит, сияющая, счастливая:

– Что ты! Вернулся, прощения просил. Прямо какой-то сумасшедший… – И в лифте с гордостью отворачивает свитер на шее со свидетельствами пылкой любви.

– Ох, дура ты, дурочка у нас, Валюшка, а еще воспитатель. Как мы только тебе детей доверяем! Тебе пальто финское нужно?

– Какого цвета?

– Дутое.

– Мне Сашка из Чехословакии привезет.

Спускаемся, выходим дружной семьей из подъезда. Впереди – мы с Лариской, сзади – Антошка, Сережка и Валюшка, взявшись за руки. Перед подъездом – целый автобус, на боку написано: «Изыскательская КХ-2». Внутри – приборы, но места хватает.

– Дай тебе бог здоровья, Колечка, радость моя, за мной не пропадет, – умасливает Лариска мрачного водителя.

– В детский сад, что ли, вначале?

– Как всегда, золотко, как всегда!

Поехали. С песней. У нас есть любимая, дорожная, ее хором хорошо петь:

– «А ты такой холо-о-дный, как айсберг в океане… И все твои печали под темною водо-о-ой…»

Начинается мало чем от других отличимый теплый день осени тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года.

€4,39
Vanusepiirang:
16+
Ilmumiskuupäev Litres'is:
27 jaanuar 2025
Kirjutamise kuupäev:
1985
Objętość:
261 lk 3 illustratsiooni
ISBN:
978-5-389-27674-1
Allalaadimise formaat:
Tekst, helivorming on saadaval
Keskmine hinnang 0, põhineb 0 hinnangul
Tekst, helivorming on saadaval
Keskmine hinnang 0, põhineb 0 hinnangul
Tekst, helivorming on saadaval
Keskmine hinnang 0, põhineb 0 hinnangul
Tekst, helivorming on saadaval
Keskmine hinnang 0, põhineb 0 hinnangul
Tekst, helivorming on saadaval
Keskmine hinnang 4,6, põhineb 16 hinnangul
Tekst
Keskmine hinnang 4,6, põhineb 14 hinnangul
Tekst
Keskmine hinnang 4,6, põhineb 20 hinnangul
Tekst
Keskmine hinnang 5, põhineb 12 hinnangul
Audio
Keskmine hinnang 5, põhineb 4 hinnangul
Tekst, helivorming on saadaval
Keskmine hinnang 5, põhineb 1 hinnangul
Tekst, helivorming on saadaval
Keskmine hinnang 4,6, põhineb 13 hinnangul
Tekst
Keskmine hinnang 3, põhineb 2 hinnangul