Некоторые западные исследователи считают, что Киев стал своего рода «троянским конем» Запада, подготовившим в России почву для реформ Петра.
Обсуждение событий на Западе становится популярным, оно стимулирует обращение и к собственным нуждам. Окружение Алексея Михайловича начинает поднимать невиданные темы – об образовании и о реформах в стране. Симпатии деятелей из этого окружения были на стороне Печатной службы, впервые поставившей перед собой цель повысить культурный уровень царства.
Разумеется, в самодержавной монархии многое зависело от высочайшей монаршей воли. Занятый значительную часть своей жизни разбирательством схизмы никонианства, царь Алексей Михайлович Тишайший только к концу своего правления отходит от изоляционистской традиции Филарета и становится сторонником знакомства с достижениями Запада. Этот интерес быстро становится интенсивным. По свидетельству некоторых деятелей эпохи, царь Алексей Михайлович под конец жизни уже не интересовался ничем, кроме Запада. Он призвал музыкантов и театральные труппы из Курляндии, приказал перевести множество книг с иностранных языков на русский, открыл посольство в Вене, принял у себя при дворе множество иностранцев, включая доминиканцев и иезуитов.
Неудивительно, что в феврале 1656 года патриарх Никон начал кампанию гонений на игры и увеселения, на «веселые» иконы, созданные под воздействием западного влияния. Но царь уже не был готов до крайности стоять за древние нравы московитов. Он поддержал выступившие против Никона силы и тем самым создал предпосылки поворота к Западу.
С падением Никона потерпела крах идея создания на Руси собственного религиозного вождя, аналогичного по положению и функциям римскому папе. Россия объективно отказалась от создания религиозного заслона на своих западных границах. Тем самым вольно или невольно был облегчен приход западника Петра.
Произошедший во второй половине XVII века раскол русской церкви, освобождение ее от старой византийской традиции объективно подготовили Россию к более тесной встрече с Западом. Впервые на Руси люди западной ориентации обрели значительный вес. Ведущий западник Симеон Полоцкий стал воспитателем детей царя Алексея Михайловича – Федора, Софьи и Петра. Полоцкий сочинял поэмы, ставил пьесы, прославлял и олицетворял собой тот пафос красоты свершения, который неудержимо овладел его самым энергичным воспитанником – Петром.
Царь Петр, видимо, не смог бы осуществить столь крупный поворот к Западу, если бы тенденция восхищаться обозначившимся в русском сознании западным центром мира не была уже (хотя бы частично) подготовлена.
Роль Петра I в европизации России
В 1670 году наиболее, возможно, светлый ум современной ему Европы Г. Лейбниц предсказал, что будущее России заключается в превращении ее в колонию Швеции. Многие в Западной Европе разделяли этот прогноз.
Удачей России в конечном счете оказалось то, что ее непосредственные западные соседи – шведы и поляки – вступили в полосу государственного упадка, а немцы еще не поднялись. Но эти благоприятные обстоятельства были временными, и Россию неизбежно ждали, если она желала сохранить себя, суровые испытания. Именно в это время страну возглавил вождь, имевший мудрость понять, что сохранение России зависит от способности восприятия западной технологии – военной и социальной. Запад к моменту восшествия на престол Петра I еще не начал оказывать на Россию прямого воздействия. Франция, доминирующая на континенте, опиралась на трех слабеющих соседей России – Турцию, Польшу и Швецию. Западная энергия гасилась деревенеющими структурами этих стран.
Наблюдая за Москвой из Немецкой слободы, царь Петр уже видел превосходство Запада, и, видимо, здесь вызрело его непоколебимое желание «войти в Европу». Петр I имел мужество признать техническое превосходство Запада, и он имел достаточно здравого смысла, чтобы придать вестернизации дух национального сопротивления отсталости, принятия западного опыта не как национальной капитуляции, а как национального подъема. У него сложилась собственная геополитическая картина мира. Мир развивался, устремившись к мировой торговле за океаны, а большая Россия лежала в лесах и степях, не имея выхода к морям, фактически запертая в огромном евразийском пространстве. Оценив позиции России, восприняв Запад и как угрозу, и как надежду, первый великий реформатор России определил свою стратегию.
Петр приблизился к Западу географически. Двинувшись за Петром в Приазовье и к Финскому заливу, Россия вышла из своей географической изоляции и вошла в прямой контакт с Западом.
Ощущая свое отставание от Запада, власть в России стала оппозицией по отношению к собственному народу. Даже в одежде, во вкусах, в гастрономии, в способах разрешения основных жизненных проблем русская элита, начиная с 1700 года идет поперек вкусам и привычкам своего народа, «подгоняя» этот народ принять инородные идеалы, вкусы, обычаи, нравы. Поразительно, но с тех пор правители на Руси делятся не на доморощенных и западников, а на западников и ультразападников.
Стратегия Петра Великого была направлена на то, чтобы при включении России в западное сообщество в качестве равноправного члена сохранить ее политическую независимость и культурную автономию в мире, где западный образ жизни уже получил широкое признание. Это был первый пример добровольной самовестернизации не западной страны. Успех этой политики увенчался разгромом шведской армии при Полтаве в 1709 году, а позже, век спустя, изгнанием из России армий Наполеона.
Петровская реформа вывела Россию на мировые просторы. Россия была поставлена Петром I на перекресток всех великих культур Запада.
Царь Петр воплощал идею новой России, остающейся самой собой, не сменившей своей идентичности, но развивающей свой потенциал на основе подключения к западному опыту.
Начиная с преобразований Петра Великого, реформы Романовых представляли собой одну постоянную, далеко протяженную по времени вестернизаторскую реформу, проводимую то быстрее, то медленнее с переменным успехом.
Вся разница между Петром Великим и другими российскими правителями до и после заключается в том, что он создал такую нравственную обстановку в стране, в условиях которой царь становится слугой своего Отечества в противовес русской традиции «служения правителю». Жестокими мерами он прививал новые нравы, хотя, разумеется, не мог (и не хотел) ломать традиции русского самовластия, никак не стремился создавать гражданское общество или хотя бы его предпосылки.
Он впервые в русской истории выдвинул положение, что государство должно реформировать систему управления в соответствии с разумом, а не слепо следовать традиции. И в отличие от последующих русских реформаторов, Петр I на каждом шагу разъяснял своим соотечественникам (в частности, указами в «Русском вестнике»), что именно он делает и каковы его цели, показывая пример государственной ответственности, создавая общественный пафос. В этом одна из причин, почему России удался долговременный ответ Западу – система взаимодействия с ним и сохранения самостоятельности. Это был первый (исторический) случай, когда потенциальная жертва Запада сознательно поставила перед собой цель овладения материальной техникой Европы ради самосохранения. (Потом по той же дороге пойдут Османская империя, Япония и другие.)
Сейчас ясно, что Петр I провел реформы, которые не проросли сквозь народную толщу русского общества и потому не сделали Россию западной страной. В то же время он сделал этому обществу полезные прививки. Его реформы по меньшей мере создали щит, который позволил России сохранить независимость и самобытность, помогая ей искать пути вхождения в русло европейской культуры. Не губительное самоуничижение, а консолидация народных сил, подъем национального духа были следствием осуществленных Петром I преобразований.
Но появление этой гордости России, этой плеяды ее блестящих гениев знаменовало собой также факт отрыва образованного слоя страны от народа.
Раскол прошел не только между народом и его образованной частью, но и внутри самой образованной части русского общества. Было два резко противоположных типа. Для одних дороже всего была Россия как великая европейская держава. Для других дороже всего были «прогрессивные» идеи европейской цивилизации.
Так появилось противопоставление «великой России» «великим потрясениям». Это противопоставление было существенным для декабристов и народников, оно определило 1905, 1917, 1991 годы.
К моменту кончины императора Петра (1725) Россия по своей мощи, безусловно, вошла в число ведущих европейских держав. В союзе с Данией и Саксонией она нанесла решающий удар по прежней владычице Балтики – Швеции, вышла на это море широким фронтом от Финского залива до Пруссии. Польша, Саксония и Пруссия стали союзниками новой европейской силы. Тем самым была изменена прежняя система, при которой Париж опирался на Стокгольм, Варшаву и Стамбул. Мир со Швецией (1721) как бы наложился на Утрехтский мир 1713 года, фактически положивший конец притязаниям Людовика XIV на доминирование в Европе. От вхождения России в европейский мир пострадало влияние Швеции, Польши и Турции, но усилилось влияние Лондона (что было зафиксировано в Утрехте). Появился исключительный шанс у Пруссии, которым она при Фридрихе II (и через столетие при Бисмарке) не преминула воспользоваться.
До Петра I судьбы Европы (а соответственно и мира) решались в Париже, Лондоне и Вене. После балтийского явления России эти судьбы решались уже в пяти столицах – Лондоне, Париже, Петербурге, Вене и Берлине. И поскольку весь последующий век был занят прежде всего англо-французским соперничеством в Европе, Америке и Азии, Петербург получил возможность утвердить свое влияние в Восточной и Центральной Европе, на широкой полосе от Балтийского до Черного моря.
При императрицах Елизавете и, особенно, Екатерине II происходит не только закрепление новоприобретенного петровского влияния, но значительное его расширение. Россия со всей мощью выходит к берегам Черного моря, овладевает Крымом и создает цепь городов, чрезвычайно укрепивших мощь России в этой практически единственной для нее зоне незамерзающих морей – от Ростова до Одессы.
Прорыв России был столь впечатляющим, что Екатерина Великая планировала перенесение столицы страны в Екатеринослав (Днепропетровск), в новую зону притяжения России.
Для века Екатерины II характерны исключительная вера в освобождающую и облагораживающую силу образования, подчинение новой России западным идеям века Просвещения. В Российскую империю были перенесены лучшие образцы западной системы образования. Идеи Еердера (тогда молодого пастора из Риги), Руссо и переведенного в 1761 году Локка живо обсуждались в приближенных к Екатерине II кругах. В Петербург был приглашен серб Янкович из Мириево, преобразовавший систему образования в Австрийской империи.
Екатерина II (в этом, пожалуй, главное) выделила в русском обществе личность. Здесь она пошла значительно дальше Петра Великого. При ней дворянство получило невиданные прежде льготы. Возникла ситуация, когда в России как бы возникает «внутренний Запад», очень небольшой и очень особенный, очень нетрадиционный для России. Дворянство создает «мир в себе», в котором личность, а не традиционное славянское коллективистское начало получает возможности для расцвета. И это имело далеко идущие последствия.
В новую Европу Россия была принята не только благодаря ее растущей мощи, но и в свете ее все более прочных династических связей. Северная Пальмира отныне учитывалась в стратегическом планировании всех мировых столиц.
Россия в три послепетровские четверти века экономически ориентировалась на Северную Европу, на Англию, северогерманские государства, отчего росли Петербург, Ревель, Рига. В политическом плане Россия предпочитала не делать решающего выбора между Парижем и Лондоном и ориентировалась скорее на два соседних германских государства. Но эта стратегия не была статичной, тем более что германские государства враждовали между собой. В ходе Семилетней войны (1756 – 1763) Россия встала на сторону профранцузской коалиции, выступив против союзной с Англией Пруссии. Русские войска в 1761 году вошли в Берлин, и будущее северогерманского государства висело на волоске. Но Петербург, с восшествием на престол Петра III, посчитал нецелесообразным способствовать французскому доминированию за счет германского ослабления, и Пруссия получила свой шанс. Продемонстрированная Россией мощь позволяла говорить о возникновении стратегического треугольника Лондон – Париж – Петербург. В конечном счете этот треугольник так и не стал устойчивой фигурой прежде всего потому, что Россия при всех новороссийских приобретениях не вступила в первую промышленную революцию синхронно с Англией, уступая не только Франции, но и германским государствам. Эти экономические изменения полностью проявят себя лишь в следующем веке – веке пара, XIX веке. А между петровским возвышением и падением Бастилии Россия определенно заняла место на вершине мировой иерархии сразу же после Англии и Франции.