Loe raamatut: «Побеги древа Византийского. Книга вторая. На перекрёстках двадцатого века»

Font:

Часть первая
От войны до войны

Как трудно жить в эпоху перемен,
пить горький яд предательств и измен.
Казнить себя, других напрасно мучить.
Но свято верить – завтра будет лучше.
Как трудно жить в эпоху перемен.
Найти тюрьму и славить этот плен.
Быть пленником лишь собственных амбиций,
любить и ненавидеть те же лица.
И всё-таки пытаться встать с колен,
Как трудно жить в эпоху перемен…

Инна Костяковская

Глава I
Снова в строю

Поздняя осень. Уныло моросит мелкий дождик, словно просеиваясь сквозь облачное сито. Ветер уже разметал жёлтые листья, и лишь немногие из них застряли в почерневшей траве, придавленные к земле тяжёлой влажностью. Нахохлившиеся статуи мокнут, бесстыдно сверкая своею белой наготою. Деревья в безмолвной мольбе протянули лишённые листьев ветки к опрокинутой чаше неба, изливающейся на землю нескончаемым дождём. Приникли к земле напитавшиеся водой скамейки, так и не дождавшиеся усталого прохожего: не нашлось желающих присесть на них под беспрестанной моросью. Даже птицы примолкли, спрятавшись в гнёзда, и лишь изредка выглядывают оттуда, не осмеливаясь нарушить своим пением монотонность дождя. Только чугунные мусорные урны гордо блестят промытыми боками, демонстрируя свою важность и независимость в этом поблёкшем, хмуром мире. Убегает вдаль аллея, ложится лужами под ногами в хлюпающих ботинках, манит вперёд сырой неизведанностью. Кажется, ничто не нарушит замершую в ожидании зимы природу… И лишь внезапно появившаяся фигура в длинном чёрном пальто и надвинутой на самые глаза шляпе неторопливо двигается по аллее Летнего сада.

Михаил и сам не понимал, куда идёт, не замечал промокших ног, не чувствовал капель, стекающих за воротник пальто. Тяжёлые думы владели им. Как же так получилось, что он стал никому не нужным в этом мире? Вроде бы совсем недавно был востребован, был командиром, в нём нуждались тысячи людей, а теперь… Даже Даша смотрит на него с жалостью.

Но он не хочет, нет, не хочет, чтобы его жалели!

Интересно, тот кабак на Невском ещё открыт? Ах да, денег нет… Может, порыться в карманах? Вдруг где-то завалялся золотой царский? За него нынче много дадут… Деньги стали обычной бумагой.

Пошарив в карманах, Михаил извлёк бумажные ассигнации и мелочь. Глядя на них, тяжело вздохнул. Воевал-воевал за Советскую власть, а домой вернулся как побитая собака… Ни имущества, ни денег. Дмитрий Гагарин переехал в Москву: его пригласили преподавать в академии. Может, и ему куда-нибудь уехать? В их доме живут чужие люди. Это теперь называется «уплотнение». Не хочется возвращаться туда… Нет, уехать, только уехать! Хоть прямо сейчас.

Даша с утра до вечера стучит на пишущей машинке, чтобы прокормить семью. Надо и ему устроиться куда-нибудь… Сейчас новая экономическая политика, бурлит деловая жизнь. Но он ничего не умеет, кроме как воевать.

Михаил нащупал под пальто эфес сабли – наградного золотого Георгиевского оружия. Стало уже привычкой брать его с собой на эти бесцельные многочасовые прогулки. С саблей он чувствовал себя увереннее, может быть, потому, что она напоминала боевой шестнадцатый год, наступление Юго-Западного фронта под командованием генерала Брусилова.

Ноги сами привели Михаила в довольно приличный ресторан, которых в последнее время, с разрешением частной промышленности и торговли, расплодилось в большом количестве. По старой привычке с некоторым презрением Комнин называл это заведение кабаком.

В зале было много людей. Михаил пристроился в углу за свободным столиком, сделал заказ подошедшему официанту и стал с интересом разглядывать разномастную публику. Вот подвыпившая компания пролетарских литераторов бурно обсуждает какого-то поэта; а вот бывший студент на скромную зарплату привёл в ресторан девушку, с виду работницу советского учреждения. Два пузатых торговца в жилетках о чём-то энергично и решительно дискутируют. Это уже новые нэповские купцы, они правильно решили, что без них власть не обойдётся… Стоп! А кто этот тип, что так пристально разглядывает его? Неужели в своём дурацком пальто он ещё может привлечь чьё-то внимание?

Наконец официант поставил на стол заказанные блюда. Михаил налил себе полный стакан водки, выпил залпом и принялся поглощать солёные грибы, пирог с сигом и сочный дымящийся бифштекс. Что ж, теперь можно и по второму разу… Что за дрянь подали?.. Только сейчас распробовал… Точно не из подвалов его величества. Ах, какие напитки подавали в Зимнем! Мог ведь остаться при государе, который выделял его среди остальных пажей… Хотя, если бы остался, давно бы голову потерял… Но разве последние годы принесли ему что-то хорошее? Вернулся несолоно хлебавши, к разбитому корыту. Перед Дашей и детьми стыдно…

Не пора ли по третьему разу? Да что этот придурок всё глазеет?! Даже вроде кивнул, как будто знакомый, хотя его физиономия ни о чём Михаилу не говорит. И чего это все рожи стали расплываться в разные стороны, как будто кто-то растаскивает их по углам этого вертепа?.. О, сейчас черти появятся и будут жарить из них бифштексы! Ха-ха-ха!.. Надо бы заказать ещё водки… А откуда в вертепах водка? Хотя где ж ей ещё быть-то, если не здесь?.. Надо кликнуть разводящего… Тьфу, какого разводящего?! Разносящего, мать его…

– Эй, человек!

– Чего изволите, господин?

– Ещё водки, господин разводящий!

– Я думаю, вам уже достаточно. Надо бы рассчитаться за выпитое и съеденное.

– Хо! Он думает… В вертепах не думают, а исполняют! А это кто пришёл на помощь? Старший живодёр?..

– Господин, вам надо рассчитаться! Вот ваш счёт.

– Пошёл ты… со своим счётом! Бери деньги, живодёр!

Слегка покачиваясь и переступая, чтобы сохранить равновесие, Михаил поднялся из-за стола и достал из кармана деньги.

– Кузя, посмотри, сколько у него там.

– У него мало, хозяин…

– Тогда позови вышибалу.

– Видно же, что человек благородного сословия… Может, у него ещё есть деньги?

Михаил снова пошарил по карманам: денег не было. Однако в затуманенном мозгу промелькнула мысль. Он расстегнул пальто и выхватил саблю.

Хозяин отшатнулся, крикнув половому:

– Кузя, беги за милицией!

Ближайшие к столику Михаила посетители повскакивали с мест и поспешили отойти подальше.

– Не трусь, свиное рыло… – с трудом ворочая языком, проговорил Михаил. – Если бы хотел зарубить, давно бы твоя башка тут валялась на полу. Предлагаю тебе Георгиевское оружие в обмен на водку… На! – Он сунул саблю в ножны, снял их и протянул хозяину.

Тот осторожно приблизился, взял оружие и принялся рассматривать его. Тусклым золотом блеснула рукоять.

– Чего уставился?.. Там написано «За храбрость»!

– Я забираю это. Даю два червонца. И прошу вас покинуть помещение.

– Два червонца?! Мерзавец!.. Там чистое золото… – Михаил грозно надвинулся на хозяина.

В этот самый момент к нему почти вплотную подошёл человек, который всё это время пристально его рассматривал. Вполголоса, чтобы не слышали остальные, проговорил:

– Господин ротмистр, я был командиром эскадрона на Юго-Западном фронте в шестнадцатом году, когда вы повели наш полк в атаку. Вам совсем ни к чему в таком состоянии связываться с милицией.

Михаил мутными глазами уставился на говорившего.

– Я тебя не помню…

– Это сейчас не имеет значения. Прошу вас, сядьте.

Тихий, но решительный голос подействовал на затуманенный алкоголем мозг. Михаил сел.

– Вы его знаете? – спросил незнакомца хозяин заведения, кивнув на Комнина.

– Это неважно. Вот, получите причитающуюся сумму и возвратите ему, пожалуйста, саблю.

– С чего это я должен возвращать, ежели он сам предложил?..

– Эта вещь стоит в сотни раз дороже того, во что вы её оценили, – твёрдо и настойчиво проговорил незнакомец. И, видя, что хозяин застыл в нерешительности, добавил: – Здесь сейчас будет милиция. Вы же не хотите, чтобы вас арестовали за попытку похитить у выпившего красного командира дорогое наградное оружие?

Эти слова подействовали на хозяина как удар бича. Он вернул Михаилу саблю и схватил протянутые ему незнакомцем деньги. Незнакомец подхватил притихшего и как будто задремавшего Михаила под руку и быстро, почти таща его на себе, направился к выходу. Едва они вышли, вблизи раздались трели милицейских свистков.

Михаил открыл глаза и с минуту неподвижно смотрел в потолок. Приподнявшись, он увидел незнакомую казённую обстановку. Где он находится? Ужасно трещала голова, во рту всё пересохло.

Хлопнула дверь, в комнату вошёл человек, показавшийся Михаилу знакомым.

– Не выпьете ли воды, господин ротмистр?

Михаил кивнул. Незнакомец налил в стакан воды из графина и подал ему. Комнин сел на кровати и жадно выпил, роняя капли на грудь.

– Где я нахожусь? Кто вы такой? – пробурчал он не очень любезно.

– Давайте знакомиться, – ровным, необидчивым тоном, видимо понимая состояние собеседника, проговорил незнакомец. – Меня зовут Николаем Алексеевичем, фамилия Болдинов. Можно просто Николай. А вас?

– Я Михаил Константинович Комнин, можно просто Михаил. Объясните, пожалуйста, что со мной произошло и где я нахожусь.

– Вчера вы, господин ротмистр, немного перебрали в ресторане, и мне пришлось сопроводить вас до этой гостиницы, где я снимаю номер.

– Зачем вы это сделали? И почему, чёрт побери, упорно величаете меня ротмистром, если сейчас нет такого звания?! Кто вы вообще такой?..

Незнакомец улыбнулся:

– Я понимаю ваше состояние и потому отвечу на все ваши вопросы последовательно. Перед германской войной я оканчивал инженерное училище. В пятнадцатом году пошёл добровольцем на курсы младших офицеров, по окончании которых был направлен в кавалерию. Через год я уже заменил погибшего командира эскадрона. Когда началось наступление, к нам прибыл представитель штаба фронта – вы. Затем последовала атака под вашим командованием, мы тогда прорвали австрийский фронт. Конечно, меня вы не помните, но я вас запомнил очень хорошо, потому что всегда восхищался вами. Вскоре меня тяжело ранили, и воевать ни на чьей стороне я уже не мог, даже если бы и очень захотел. С тех пор я гражданский человек. После провозглашения нэпа организовал автомобильные мастерские, живу в Москве. Здесь, в Питере, – в командировке. В ресторан зашёл случайно, просто хотел перекусить. Когда вы не смогли расплатиться за свой ужин и предложили хозяину Георгиевское оружие, я не мог не вмешаться. Рассчитался с хозяином и заставил его вернуть вам саблю. Мне показалось, что она получена вами за тот бой и отдавать её в грязные руки кощунственно.

Михаил сидел понурив голову, тяжело переживая всё произошедшее и пытаясь восстановить в памяти вчерашний вечер.

– Спасибо, Николай… Я вам обязан. Вы спасли меня от позора и унижения.

– Напротив, Михаил, я обязан был сделать то, что сделал. У людей в жизни бывают разные обстоятельства, и мой долг помогать им. Тем более если это такой храбрый, умный и решительный человек, как вы. Не смею расспрашивать вас о том, как вы оказались в этом заведении, но с удовольствием готов помочь в решении ваших проблем, если таковые имеются.

Сам не зная почему, Михаил вдруг проникся доверием к этому совершенно незнакомому человеку и поведал ему свою историю. Историю блестящего камер-пажа, лично отмеченного российским императором, историю талантливого и смелого офицера-кавалергарда, трижды раненного и награждённого Георгиевскими крестами и Георгиевским оружием, историю командира, создавшего из маленького красногвардейского отряда сильную кавалерийскую дивизию, прославившуюся в боях. Не забыл он упомянуть и последнюю историю, как получил от Кочубея слово чести офицера и отпустил его, пленного, обречённого на расстрел. А потом тюрьма и… пустота.

Услышав столь откровенные речи из уст человека, которого он глубоко уважал, Николай раздумывал недолго.

– Не сочтите меня назойливым, Михаил, и навязывающим вам какую-то услугу. Будем считать, что у меня к вам деловое предложение. Мне нужны честные, думающие и образованные люди, на которых я мог бы положиться. Предлагаю вам место на своём предприятии. Вы переедете в Москву, с квартирой тоже всё будет улажено. Вы будете заниматься делом, имеющим большие перспективы. В самое ближайшее время, через десять – пятнадцать лет, вся промышленность и сельское хозяйство будут использовать новое оборудование и трактора. Армия пересядет на автомашины и танки.

Михаил внимательно вглядывался в сидящего перед ним человека. Что это? Судьба приходит на помощь тому, кто в этом нуждается, протягивает руку заблудшему, опустившемуся на дно, не ведающему своего дальнейшего пути? Неужели бывает так, что в ту минуту, когда кажется, будто выхода нет и перед тобой стена, словно ниоткуда появляется человек, как указующий перст судьбы? И с ним приходит нужное решение – как будто в темноте сознания зажглась лампочка и осветила дорогу, по которой следует идти. И уже не важно, долог ли путь и какие препятствия ожидают впереди, уже не важно, что в глубине души всё ещё шевелится подленький червячок сомнения в правильности выбора. Нужно только принять решение.

– Я согласен, Николай.

– Вот и прекрасно! Я ожидал именно такого ответа. Тогда не будем терять времени.

Михаил вёл сына к Большому Каменному мосту, они уже часа два гуляли по городу.

– Костя, вот это Кремль. Видишь, какой красивый? Там находится наше правительство.

– И что оно там делает?

– Оно страной управляет, чтобы все хорошо работали и учились.

– А как оно про всех знает?

– Ему докладывают.

– И про меня тоже?

– И про тебя…

Костя с сомнением посмотрел на крепость из красного кирпича.

– Нет, про меня оно точно не всё знает. Я умею хранить тайну! – уверенно заявил он и, поразмышляв несколько секунд, добавил: – Наш Питер всё равно лучше, хоть там и нет правительства.

Уже три недели Михаил работал на автозаводе, осваивая со своими всегдашними старательностью и вниманием совершенно новую для него профессию и вникая в обязанности заместителя директора.

Небольшую двухкомнатную квартиру в столице Михаил получил сразу. Переезд не стал для семьи событием. А Даша вообще приняла это известие совершенно равнодушно:

– В Москву так в Москву…

Она даже не спросила, где её муж провёл ночь. Раньше такое было немыслимо. Но в последнее время Даша очень изменилась: она могла часами сидеть, уставившись в одну точку, не сразу реагируя, если к ней обращались. Создавалось ощущение, что женщина пребывала в другом мире.

Началось это вскоре после возвращения Михаила с войны. Дома он застал безрадостную картину. Да, собственно, и дома-то уже не было: в нём проживали несколько семей. Даша работала машинисткой в Ремстройтресте, получала гроши и, чтобы прокормить семью, вынужденно брала работу на дом.

Когда улеглись первые восторги от встречи и супруги насладились друг другом, Михаил заметил перемену в жене.

– Дашенька, что с тобой? Ты разве не слышишь, что Анюта упала, ударилась и плачет? Почему не подойдёшь к ней?

– А, что? Ах, Анюта… Она уже большая девочка, шесть лет, должна сама о себе заботиться.

– Что ты говоришь! Это же ребёнок, твоя дочка!

– И твоя тоже. Вот и подойди к ней.

Михаил молча взял Анюту на руки и попытался утешить:

– Не плачь, моя девочка… Где ты ударилась? Дай я подую, и всё пройдёт.

Малышка перестала плакать и заканючила:

– К маме хочу…

– Мама сейчас занята.

– Ничем она не занята! Она просто сидит, – опровергла отца Аннушка.

– Она занята собой. Разве ты не видишь?

Даша повернулась к мужу и резко спросила:

– А что, мне надо тобою быть занятой?

– Почему же? Я имел в виду детей… Да и мной неплохо было бы, – как можно мягче ответил Михаил.

– Ты детьми не прикрывайся! Попробуй накормить их на зарплату машинистки!

– Я скоро устроюсь на работу…

– Вот и устраивайся! Кучером! Как бывший кавалерист и красный командир. Ха-ха-ха! – не рассмеялась, а с сарказмом выпалила Даша.

– Кавалерию и Советскую власть не трогай…

– Ах не трогать?.. Иди воюй дальше! Ведь пока ты воевал за них, они у тебя всё отобрали. Всё, что твои отец, дед и прадед для тебя сохранили! Ты там героически рисковал жизнью, а я здесь пошла милостыню просить, хоть корку хлеба… для детей… Жена князя Комнина! Древний род, византийские императоры! Никто из этих новоявленных вождей даже и не вспомнил о твоей семье! Ты думаешь, они забудут, кто ты и из какого рода?.. Да никогда, не обольщайся! Тебе ещё припомнят твоё прошлое, несмотря на верную службу! Ну почему мы не уехали, как это сделали все?!

– Нам некуда ехать, здесь наша земля. В армии сейчас сокращение, буду искать работу.

– Ну так иди и ищи!

С тех пор прошёл год. Михаил несколько раз устраивался то рабочим в типографию, то делопроизводителем, то заведующим складом. Но неизменно через два-три месяца бросал, психологически не выдерживая занятий, которые были не просто не по душе, а раздражали. В перерывах между поисками работы он коротал время за бутылкой, оправдываясь перед собой, что необходимо облегчить душу. Домой старался заглядывать как можно реже: всё там напоминало ему о прошлом. Боялся, что не выдержит и застрелит кого-нибудь из новых соседей, несмотря на понимание, что эти люди ни в чём не виноваты.

Как-то вечером, незадолго до отхода ко сну, к Михаилу подошла Даша:

– Мишель, я давно хотела тебе сказать, но какая-то ложная гордость мешала мне это сделать… Ты прости меня за слова, которые я высказала в горячке.

– Что ты, Дашенька, я совсем не помню этого! Ты же знаешь, у меня есть привычка забывать плохое, – улыбнулся Михаил.

– Не хочу, чтобы между нами стояли какие-то обиды и недомолвки.

– И я не хочу, – Михаил обнял жену и поцеловал.

– Мама, сегодня мы по математике уравнения решали! Так здорово! Учительница сказала, что у меня всё хорошо получается.

– Знаешь, сынок, когда дело, которым человек занимается, ему нравится, оно всегда хорошо выходит.

Костик легко вписался в новую школу, его всё радовало, и новые друзья частенько появлялись у них в квартире. Не без участия Николая, Даша устроилась в производственный отдел, и работа, которую она выполняла, давалась ей на удивление просто.

– Третий месяц в Москве, а всё никак не удаётся Димку навестить, – жаловался жене Михаил.

– Это, конечно, нехорошо. Ты обязательно должен выбрать время и навестить его. Он, вероятно, даже не знает, что мы теперь живём в столице.

– Откуда же ему знать? Надо найти его адрес, который он мне перед отъездом оставлял. С этим переездом всё перепуталось, уже и не сообразишь, где что лежит. Если найдёшь, на следующей неделе поеду.

Как ни искала, адрес Даша так и не обнаружила, и Михаил, узнав, где находится академия, поехал прямо на место.

На пропускном пункте его тщательно опросили, проверили документы и предложили подождать, поскольку у старшего преподавателя Гагарина как раз шли занятия.

– Минут через двадцать освободится, – успокоил молоденький красноармеец. – Пока посидите, товарищ.

Комнин уселся в жёсткое кресло, установленное у входа, и задумался. Да, собственная работа его, безусловно, устраивает, но какая-то неудовлетворённость остаётся. Не раз вспоминал он слова генерала Брусилова: «Каждый должен заниматься тем делом, которому его научили, в котором он профессионал». Что ж, теперь ему до конца жизни предстоит выпускать и ремонтировать машины, организовывая их продажу. И это его совсем не радует…

По широкой лестнице спустился Гагарин и, увидев Михаила, бросился к нему:

– Мишель! Как я рад, что снова вижу тебя! – Друзья обнялись. – А мне передали, что внизу дожидается какой-то товарищ. Кто бы это мог быть, думаю? Пойдём, проведу тебя по академии, вдохнёшь нашего воздуха! Совсем забыл, наверное, как пахнет военное дело? У меня осталась одна лекция на сегодня, так что потом сразу ко мне.

Сидя на занятии по тактике, Михаил вполуха слушал Дмитрия и внимательно приглядывался к курсантам. Молодые командиры среднего звена, уже прошедшие огонь Гражданской войны и нигде ранее военному делу не обучавшиеся, старательно слушали и записывали то, что рассказывал им преподаватель. «Какая необходимость увольнять профессионалов, прошедших две кампании, окончивших дореволюционные военные учебные заведения и с успехом применивших свои знания на практике, чтобы тратить средства на обучение новых командиров? – с недоумением думал он. – Наверное, они считают их более преданными Советской власти с политической точки зрения. Но ведь мы кровью доказали в боях свою лояльность».

– Ты, Дима, блестяще читал лекцию! Я наблюдал, как слушали тебя курсанты.

– Ну уж скажешь тоже, «блестяще»… – скромно потупился Гагарин. – Хотя, если подсчитать, сколько я вычитал материала за эти годы, начиная с семнадцатого, поневоле опыт наработаешь. Ну что, идём ко мне?

Квартира Гагарина находилась в старом уютном доме на Арбате. Дверь открыла миловидная женщина в домашнем халате.

– Ой, ты с гостями, а меня не предупредил! – воскликнула она от неожиданности. – Я не готова.

– Да ладно тебе, Мариша. Не узнаёшь, что ли? Это же Мишель Комнин, – с улыбкой ободрил её Дмитрий.

Мария напряжённо вгляделась в лицо Михаила, пытаясь воскресить знакомые черты из прошлого.

– Что, изменился? – спросил тот.

– Да, сильно, – бесхитростно ответила женщина. – Встретила бы на улице, никогда бы не признала.

– Ну что ж, годы не щадят нас. Пять лет, считай, не виделись. Не на курорте был.

Из комнаты в переднюю вышел карапуз, внимательно оглядел гостя и протянул руку:

– Саса, – представился он. – Гагагин.

– А я дядя Миша, – легонько пожал протянутую руку Михаил. – Сколько тебе лет?

Саша беспомощно поглядел на отца.

– Четыре ему, счёт ещё не знает. – Дмитрий погладил сына по голове. – Ладно, пойдём в гостиную. Мариша нам сейчас ужин приготовит.

Просидели они до позднего вечера. За столько прошедших лет накопилось, о чём поведать друг другу. Когда подошли к концу воспоминания о Кавалергардском полке и каждый из них рассказал о своей жизни, мягко перешли к сегодняшнему времени.

– Я рад, что ты нашёл свою стезю и смог преодолеть все препятствия. У тебя такая прекрасная семья! – Михаил поднял бокал. – За вас!

– Спасибо, Мишель. Это ты и твои девчонки, Катя и Даша, смогли наставить меня на путь истинный, – напомнил Дмитрий.

– Ну уж так прямо и девчонки! – слегка насмешливо протянул Михаил, хрустнув солёным огурчиком.

– Конечно, даже сомнений в том не имею. Кстати, как они? Что слышно о Кате?

– Ничего, – сразу погрустнел Михаил. – Они с Рудольфом как будто в воду канули. Искать и запрашивать не было никакой возможности, а сейчас это даже чревато. У них в Европах тоже кавардак послевоенный. Вот уляжется всё, тогда и будем искать.

– Эх, когда это ещё у нас уляжется? Страна разрушена, лучшие люди убиты или за границей…

– Это уже позади. Невозможно жить прошлым, надо восстанавливаться и создавать новое. Каждому на своём месте, – Михаил тяжело вздохнул.

– А что ты так вздыхаешь? – Дмитрий с подозрением посмотрел на друга. – Бодрые лозунги декларируешь, а сам вроде как расстроен…

Михаил задумался, как объяснить другу, что он занимается не своим делом, отсюда, наверное, и неудовлетворённость.

– Я очень благодарен Николаю Болдинову, о котором тебе рассказывал. Он ведь меня словно из болота вытащил… Только не моё это дело, не для меня. Понимаю, что армию требуется сократить на порядок, но почему за счёт самых способных и образованных кадров, делом доказавших свою квалификацию? Мне не просто обидно, что меня вышвырнули, как шелудивого кота, за страну горестно, ведь я могу многое сделать для построения современной армии!

– Вот ты жалуешься, причитаешь, себя в лучшем свете выставляешь, – довольно жёстко начал Дмитрий, – а что ты сам сделал для того, чтобы вернуться в армию, чтобы тебе поверили? Да-да, поверили! Ведь ты для власти чуждый элемент, да ещё совершивший преступление. Люди, которые твою судьбу решали, может, и не ведали о твоих заслугах, а может, и не восприняли их всерьёз. Там, в штабах, тоже немало примазавшихся, выслуживающихся. Почему бы тебе не найти кого-то, кто помнит твои дела, кто мог бы за тебя поручиться? Или ждёшь, пока тебя пригласят?..

Михаил опустил голову и с горечью признался:

– Ты прав, наверное… Вот только кого я сейчас найду?

– Ты даже не пробовал, не думал об этом. А найти людей можно. Взять того же Брусилова: я слышал, он теперь начальник инспекции кавалерии армии, подчиняется непосредственно главнокомандующему. А если у него найдётся для тебя должность? Кому как не тебе инспектировать красную кавалерию, которую ты знаешь как свои пять пальцев?

– И то верно, – почесав в затылке, произнёс Михаил и, подумав, добавил: – Может, для этого судьба и занесла меня в Москву?

– Алексей Алексеевич будет с минуту на минуту, – сообщил секретарь находящимся в приёмной посетителям.

И действительно, не прошло и десяти минут, как в приёмную быстрой, но слегка прихрамывающей походкой вошёл Брусилов.

– Здравствуйте, товарищи! Извините за опоздание! – Он внимательно оглядел присутствующих и остановил взгляд на Михаиле. – Я вас помню. Вы были у меня в клинике Руднева. Кажется, это было в восемнадцатом.

– Так точно, Алексей Алексеевич, – поднялся со стула Михаил.

– А вот имя ваше запамятовал…

– Михаил… Михаил Константинович Комнин.

– Да-да, Комнин. Заходите. А вас, товарищи, прошу подождать.

Закрыв за собой входную дверь, Брусилов, словно извиняясь, заметил:

– Вот видите, сказывается ранение. Приходится посещать процедуры. Да вы присаживайтесь! Слушаю вас.

Несмотря на то, что Михаил продумал заранее всё, о чём хотел рассказать Брусилову, в голове творилась путаница. С чего начать? Может, лучше с того прорыва австрийской оборонительной линии в шестнадцатом? Генералу наверняка будет приятно вспомнить доблестные времена.

– Алексей Алексеевич, должен вас поблагодарить за школу военного искусства, которую я имел честь увидеть и запомнить в шестнадцатом году, и за наши последующие встречи, которые изменили моё мышление и благословили на избранный путь.

– Ну-ка, ну-ка, – прищурившись в улыбке, поощрил его Брусилов, – воспоминания, конечно, очень приятны. Иногда они бывают полезны даже для сегодняшнего дня.

И Михаил начал рассказывать ему о времени Великой войны, о первой встрече и Рудольфе – австрийском лейтенанте, о сражениях в Гражданскую на Восточном, Кавказском и Южном фронтах. Брусилов изредка прерывал его речь восклицаниями одобрения или попросту кивал головой.

Когда дело дошло до истории с Кочубеем, Брусилов прервал Комнина:

– Это замечательная традиция русской армии – слово чести офицера! Надо непременно возродить её в Красной Армии. Честь и преданность Отечеству должны стать главными отличительными чертами каждого офицера, командира. Так чем вы занимаетесь сейчас?

Михаил замялся, ему стало неудобно рассказывать генералу о своей нынешней работе. От Брусилова не ускользнуло это замешательство:

– Не стесняйтесь, рассказывайте! Любая работа почётна.

– Я работаю на предприятии, которое занимается ремонтом автомобилей и гусеничной техники.

– Это очень важно для вас, молодого человека. В нашей стране пока ещё не оценили по достоинству необходимость военной и хозяйственной механизации. Мы – кавалеристы, преданны своей профессии, но пройдёт совсем немного времени, и на первое место в армии выйдут механизированные подразделения. Технический прогресс неумолим, это хорошо показал опыт былой войны. Поэтому ваша работа, несомненно, принесёт пользу.

– Всё это так, Алексей Алексеевич… Но я офицер, человек военный, имею опыт и мог бы принести большую пользу Родине, если бы находился в действующей армии.

– Понимаю вас, Михаил Константинович… – Брусилов задумался. – Давайте договоримся так: я подал заявку главкому на увеличение штата инспекции кавалерии армии. С первого января обещают изменить штаты. Тогда и зачислю вас в инспекцию.

– Благодарю вас, Алексей Алексеевич!

– Это я должен благодарить вас, Михаил Константинович, за стремление послужить Отечеству.

Михаил ничего не сказал Николаю о визите к Брусилову, посчитав, что обсуждать пока нечего. До первого января оставалось четыре месяца, и он хотел доработать их с полной отдачей. На разговор он решился только получив вызов для оформления. Вопреки ожиданиям, Болдинов воспринял новость положительно:

– Я рад, Михаил Константинович, что вы снова будете заниматься тем, к чему лежит ваша душа, в чём вы можете проявить себя и достичь успехов. Я и не надеялся, что вы останетесь у меня надолго, просто хотел помочь. Благодарен вам за работу! Думаю, мы будем встречаться и впредь.

В инспекции Михаил с головой ушёл в дела. Основное назначение этой службы состояло в том, чтобы пересматривать и корректировать действующие кавалерийские уставы, осуществлять проверки кавалерийских сборов, полевых выездов и готовности командиров к боевой работе, а также выучку личного состава. По итогам каждой командировки Михаил подготавливал развёрнутый отчёт.

За время совместной работы Комнин сблизился со старым русским генералом, оценил его требовательность и в то же время человечность и заботу о подчинённых, его прямоту, искренность и порядочность.

Эти отношения сохранились и после решения Брусилова оставить службу. Ему исполнилось семьдесят лет, раненная ещё в семнадцатом году нога беспокоила всё сильнее. Брусилов не хотел обременять подчинённых старческим недомоганием. Правда, опытного и мудрого военачальника отпустили не сразу, попросив ещё послужить в специально созданной должности для особо важных поручений при Реввоенсовете республики. Брусилов был знаком почти со всеми военачальниками, мог охарактеризовать каждого, замечал многое в управлении войсками и действиях чиновников.

В последние два года перед его кончиной Михаил часто навещал генерала, и их откровенные беседы открывали перед ним неизвестный дотоле мир борьбы за власть.