Maht 509 lehekülge
16+
Raamatust
Владислав Михайлович Глинка (1903–1983) – историк, много лет проработавший в Государственном Эрмитаже, автор десятка книг научного и беллетристического содержания – пользовался в научной среде непререкаемым авторитетом как знаток русского XIX века. Он пережил блокаду Ленинграда с самого начала до самого конца, работая в это тяжелое время хранителем в Эрмитаже, фельдшером в госпитале и одновременно отвечая за сохранение коллекций ИРЛИ АН СССР («Пушкинский дом»).
Рукопись «Воспоминаний о блокаде» была обнаружена наследниками В. М. Глинки после смерти автора при разборе архива. Сцены блокадной жизни, приведенные в книге, не требуют ни объяснений, ни дополнений.
Издание проиллюстрировано уникальными архивными фотографиями.
Teised versioonid
Ülevaated, 1 ülevaade1
Очень хорошая, читайте, учите историю. Обращайте внимание на тонкости и скрытое в тексте. Автор продумал все до мелочей, не упустив линии и сюжет.
Сотрудник музея-квартиры Пушкина уже через много лет после смерти дяди сказал мне, что когда женщины в музее видели в окна, выходящие во двор, что по двору идет со своей тросточкой Владислав Михайлович, они все, как по команде, бежали, розовея и прихорашиваясь, мыть руки – известно было, что дядя всем дамам, независимо от их служебного положения, говорит при встрече что-нибудь приятное и целует ручки.
Так, однажды (рассказ Марии Николаевны) она должна была сопровождать в театр какого-то именитого иностранца, места были в первом ряду партера, а у ног ее с игрушкой возился в проходе четырехлетний Митя. Начали поднимать занавес.
— Митя, садись!
Но Митя, продолжая разговаривать с игрушкой, ползал по полу.
— Митя, прекрати шуметь!
Ноль внимания.
— Митька, сядь! И засунь свою игрушку в ж… !
Митя поднял глаза на мать.
— Да, уж, маменька, — сказал он. — Вы — не Песталоцци.
Итак, 8 сентября кольцо немецких войск замкнулось. Началась 900-дневная блокада, о которой говорил весь мир и о которой легенды говорят: "никто не забыт, ничто не забыто", хотя всем известно, что забыто очень многое, и забыто намеренно. А об именах и говорить нечего - они заняли бы сотни томов. Слишком много было подлости и глупости, о которых запрещено было вспоминать - авось забудется со смертью уцелевших свидетелей. Но на месте этого остается бесконечная ложь и потребность болтовни вроде пустого названия "подвиг века"...
Дело в том, что известный историк Дмитрий Бантыш-Каменский записал о Ганнибале со слов Пушкина, что тот в опальном уединении занялся описанием истории своей жизни, но однажды, услышав звук колокольчика, вообразил, что за ним приехал нароч- ный из Петербурга, и поспешил сжечь интересную рукопись.
– Не слышу колокольчика, – сказал Владислав Михайлович.
– То есть где не слышите?
– В восемнадцатом веке не слышу и не вижу: на рисунках и картинах той поры не
помню колокольчиков под дугою, да и в литературе, по-моему, раньше Пушкина и его совре- менника Федора Глинки никто колокольчик, «дар Валдая», не воспевал...
Приносят ему, например, предполагаемый портрет молодого декабриста-гвардейца, – Глинка с нежностью глянет на юношу прадедовских времен и вздохнет:– Да, как приятно, декабрист-гвардеец; правда, шитья на воротнике нет, значит, не гвар- деец, но ничего... Какой славный улан (уж не тот ли, кто обвенчался с Ольгой Лариной, – «улан умел ее пленить»); хороший мальчик, уланский корнет, одна звездочка на эполете – звездочка, правда, была введена только в 1827 году, то есть через два года после восстания декабристов, – значит, этот молодец не был офицером в момент восстания. Конечно, бывало, что кое-кто из осужденных возвращал себе солдатскою службою на Кавказе офицерские чины – но эдак годам к тридцати пяти – сорока, а ваш мальчик лет двадцати... да и прическа лермонтовская, такого зачеса в 1820–30-х еще не носили... Ах, жаль, пуговицы на портрете неразборчивы, а то бы мы определили и полк и год.Так что не получается декабрист никак – а вообще славный мальчик...