Loe raamatut: «Раскольники»

Владислав Клевакин

Font:

* * *

Книга первая. Огни над Беломорьем

Беглец

В дверь кельи кто-то тихо постучал. Зосим застонал.

– Да жив ли ты там? – спросил встревоженный монашеский голос.

– Живой вроде, – отозвался отрок.

– Иди, отрок, тебя настоятель зовет.

Тень откинулась от стены.

– Когда зовет-то, отче?

Инок осторожно отворил дверь шире, перешагнул порог кельи и тихо произнес:

– Прямо сейчас иди.

Зосим встал с кровати и повернул голову в сторону маленького окна под самым сводом. По хмурому северному небу медленно плыли тугие серые облака. Сиротливая луна только чуть обрамляла их края холодным светом. Облака проносились мимо, словно волчья стая по лесу, ведущая оленя в засаду. Так и воеводы царские след на него, Зосима, взяли.

Инок тихо исчез, как и появился. Зосим тяжело выдохнул.

– Нужно идти. Если владыка позвал, значит, что-то важное.

Неужто прогонят из обители? В голове беглого разбойника забегали шальные, будоражащие разум мысли. Ежели владыка из монастыря прогонит, то куда ему теперь? Псы царские на пятки наступают. Насилу вырвался. В Литву не уйти, на дозоры царские нарвешься. Север большой, да не всяк чужака примет. А смертью лютой ой как помирать не хочется. Погулял бы еще, да, видно, Бог свой срок положил. Потому и дорога была одна – сюда, в Соловецкую обитель.

«Надо идти. – Зосим встряхнулся. – Не будет владыка ждать. Не потерпит своенравия и непокорности. В том монашеский долг и состоит: славить Бога, почитать святых и слушаться настоятеля».

Зосим распахнул дверь кельи и вышел в темный мрачный коридор. Своды потолка давили своей тяжестью. Где-то вдали, в своротках мрачных галерей, мелькали отблески факелов. Намозоленные ступни ног ступали на широкие холодные каменные плиты пола.

«Неужто насельники такие глыбы на себе таскали и в стены укладывали?» – Зосим сейчас просто не верил своим глазам.

В первый раз, когда его вели до кельи, он не очень-то обращал внимание на окружающие его строения монастыря. Не до того ему, беглецу, было. Сейчас же, ступая босыми ногами по холодным каменным плитам, он невольно проникался уважением к монашескому подвигу и труду. Это вам не кошельки у зазевавшихся посадских в воскресный день на базаре резать. Тут все было обустроено основательно и разумно.

«Такую твердыню за здорово живешь не взять», – размышлял беглый разбойник.

Справа в темноте коридора мелькнули свет факела и чья-то тень.

– Дорогу-то сам найдешь?

Зосим кивнул:

– Найду, коли сюда нашел.

– Дай-то Бог! – ответила тень и исчезла так же внезапно, как и появилась.

Зосим остановился. Святые отцы али ангелы его сами ведут?

Настоятель Соловецкой обители архимандрит Никанор сидел в деревянном кресле посреди своей кельи. Прикрыв веки, Никанор тяжело дышал. Морщинистые худые кисти чуть вздрагивали, продолжая сжимать в руках Псалтырь. Шаги Зосима он слышал еще издали. Гулкое эхо доносило их до ушей старца.

«Гнать бы его в шею, – сидя в кресле, размышлял архимандрит. – Да неспроста в сей трудный час появился странник у стен обители. Не каждый осилит дорогу до Соловков. Значит, была у отрока причина. А гонимый иль нет, так кто же теперь не гоним. Обезумел Никон. Истинно православный люд гонит. Может, и этот отрок из таких».

– Заходи, отрок… – Никанор поднял одну руку. – Чего у дверей топчешься?

– Робею, владыка, – послышался тихий голос.

Никанор открыл глаза и улыбнулся:

– По тебе и не скажешь, что робкий.

Странник вошел и опустился на лавку у двери.

– Кличут тебя как? – спросил Никанор.

– Зосим я, владыка, – задумчиво ответил странник.

– Имя настоящее не хочешь открыть, – мрачно заметил архимандрит.

– Правду сказал, владыка, – виновато ответил тот.

Никанор тяжело поднялся с кресла и начал зажигать свечи.

– Рассмотреть тебя поближе хочу, отрок, – пояснил владыка. – Иноки говорили, что не в каждом человеке такая сила живет.

Зосим смутился, но ответил:

– Каков есть, владыка; видимо, Бог силу дал, да я не туда употребил.

Никанор согласно кивнул.

– Из дворян али из царских слуг?

Никанор подошел ближе. Теперь архимандрит мог разглядеть стоящего напротив него Зосима. Росту не слишком высокого, но телосложения крепкого. Волосы русые, чуть рыжиной отдают, и борода такая же. Седины нет. Молод, значит. Тем лучше. Нужны в монастыре крепкие трудники и послушники.

– Так какого ты чину, отрок? – неожиданно поинтересовался архимандрит.

– Правду сказать, отче?

– Скажи как есть, отрок, – улыбнулся Никанор.

– А не убоишься, отче? – уже насмешливо ответил Зосим.

– В Божьей обители, под покровом Богородицы грех убояться, – спокойно заметил архимандрит. – Есть у нас иноки, что и покрепче тебя телом будут, и посноровистей в делах воинских. Так что говори, отрок, не бойся. – Никанор поправил тяжелую панагию на груди и вернулся к креслу.

– Разбойник я, отче, – тихо прошипел Зосим. – Как есть разбойник и убивец. С малых лет в лихой ватаге лихоимством промышляю. Разбойничал я на Москве в ватаге Каина Хмурого. Грабил вечерами посадских, бывало, и храмы обносил. Не боялся ни Бога, ни черта.

Никанор тяжело выдохнул и перекрестился. Лик Спасителя явственно проступал из полутьмы кельи, словно укоряя архимандрита за то, что он приютил злодея. Оставил в святой обители. Погасла одна свеча, за ней вслед и другая. Беседа затягивалась.

– Догадывался я, что ты из разбойников и татей, – мрачно заметил Никанор. – Хотел было погнать тебя из монастыря, да времена нынче неспокойные. Монахи говорили, что ты телом и духом силен. А нам в монастыре такие люди нынче надобны.

Зосим невольно покосился на архимандрита и тихо спросил:

– Зачем надобны, владыка, трудников обители не хватает?

Никанор достал из деревянного ящика новую свечу, повертел ее в руках и вставил на место прогоревшей.

Зосим немного освоился в присутствии архимандрита. Страх и благоговение прошли. Появился интерес. Чего владыке от него, вора и разбойника, нужно? Сам же говорил, что прогнать хотел, а вон накось, нужен стал.

Никанор сел обратно в кресло и уставился в окно кельи, на какое-то время забыв о присутствии Зосима в его келье. За окном ярко светила луна. Ветер ударял в деревянные ставни, отчего те тихо поскрипывали. Никанор поднял руку.

– Неспокойные времена нынче, – задумчиво произнес он. – Верные люди из Москвы вести недобрые приносили.

– Это какие же? – удивился Зосим.

– Молчи и не перебивай! – рыкнул Никанор. – Слушай далее. Известно ли тебе о расколе, что постиг нашу землю?

Зосим отрицательно помотал головой:

– Не слыхал, отче. Знаю только, многих попов царь из Москвы погнал. Еретиками называл.

– То-то же! – кивнул Никанор. – Земля наша кровью обливается. Патриарх Никон древние наши обычаи под нож пустил. Церковь Христову на греческий лад переделать собрался и царя смутил речами бесовскими. Ранее двумя перстами крестились, как предки наши завещали, теперь тремя положено.

Архимандрит взял со стола желтый свиток, развернул его, прочел и перекрестился.

– Вот ты как поклон мне бить собирался? – Никанор повернулся к Зосиму и пристально уставился тому в глаза.

Зосим смутился, но ответил:

– Я, владыка, шеи ни перед кем не гнул – ни перед царем, ни перед патриархом. Но тебе отвечу. Полагается земные поклоны.

Никанор подобрел.

– Правильно, отрок, говоришь. А Никон-патриарх земные отменил, а поясные ввел. Много чего бесовского патриарх Московский Никон устроил. Братии нашей его задумки не по сердцу легли. Потому прежнего архимандрита восвояси выпроводили, а меня настоятелем сего сирого места поставили. Потому дне и ношно думаю, как от братии и обители беду большую отвести.

– Какая же беда, отче? – удивился Зосим. – Разве посмеет кто на Божью обитель руку поднять?

– Видать, посмеют, – хрипло произнес Никанор. – Царь стрельцов посылает на усмирение обители. – Никанор выдохнул: – Недолго им идти осталось.

Зосим от удивления раскрыл глаза.

– Да что ты такое говоришь, владыка? Не бывало такого ранее. Я, хоть и вор да разбойник, и то такой дерзости не помыслю.

Архимандрит взял со стола кувшин и налил что-то в кружку.

– Болен я стал! – тихо пожаловался Никанор. – Выдержу ли?

Выпив содержимое, Никанор выпрямился и твердо произнес:

– Ты вот не помыслишь, а царь наш с патриархом своим помыслили. Ежели нового настоятеля не примем и по их чину служить не будем, будут ироды штурмом обитель брать.

Зосим ужаснулся. Все, что сейчас ему поведал архимандрит, не укладывалось у него в голове. Он, вор и разбойник Зосим, бежал в Соловецкий монастырь, чтобы уйти от царских гончих. Укрыться на время. Пересидеть. А оно вон как выходит. Сам залез в самое пекло. Ему какое дело до распрей царевых? А вон накось, в самое пекло судьбинушка закинула. Бежать из монастыря. А куда? Это только кажется, что Русь большая. Везде царевы руки дотянулись. Может, и не возьмут стрельцы обитель? Руки коротки. Стены вон какие.

Никанор тихо наблюдал за размышлениями Зосима.

«Пущай подумает, может, и удумает чего доброго. Теперича в одной лодке с насельниками. Глядишь, и службу добрую монастырю сослужит».

Зосим очнулся от будоражащих сердце мыслей.

– О грехах твоих после поговорим, – успокоил его Никанор. – Ни с кем еще так не откровенничал, – добавил он, глядя в окно кельи. – В трудниках в такое время грех тебе быть. Найдешь игумена Иону. Он из братии ратников собирает. Стрельцы царские подойдут, будете стены монастырские держать.

Никанор улыбнулся. Но Зосиму показалось, что улыбнулся архимандрит как-то язвительно, с усмешкой.

– Таишь что-то, владыка, – дерзнул Зосим. – Али не доверяешь, али насмехаешься.

Никанор рассмеялся.

– В другом дело, – язвительно заметил владыка.

Зосим совсем растерялся.

– До того как царское войско придет, в монастырь сойдутся холопы с окрестных деревень на островах под защиту святой обители, и девки красные там будут. Смотри мне! – Никанор погрозил пальцем. – Девок на глазах братии не трогать. Знаю я вашего брата лихого.

Зосим истово перекрестился:

– Как можно, владыка, в такое время. Не до девок будет, коли стрельцы пожалуют. С меня первого шкуру спустят, коли прознают.

– Так и дерись, как архангел Михаил. На том тебе мое благословение будет. – Никанор протянул руку. – Ступай, отрок, отдыхай. Работа твоя – сил набираться; ежели нужно будет, братию обучай.

Коломенский дворец погрузился в полуденную дрему. Даже большие черные мухи, еще утром резво бегающие по деревянному подоконнику черными ножками, сейчас ползали как-то вяло и неохотно. Солнце било яркими лучами прямо в окна, разнося по тронному залу нестерпимый зной. На резной скамье у толстых дубовых дверей сидел грузный человек в монашеском одеянии с большой золотой панагией на толстой цепи. Он что-то бурчал про себя, вытирал белым платком пот со лба, но не уходил. Из его бурчания можно было разобрать всего лишь несколько слов: «аки пекло» и «еретики».

Постельничий царя Алексея Михайловича Федор Ртищев тихо приоткрыл дверь в тронный зал и крадучись скользнул вовнутрь. За полы его кафтана ухватила чья-то крепкая рука. Ртищев дернулся и оглянулся. На скамье у самого входа сидел патриарх Никон. Лицо патриарха разморилось от жары и сделалось красным, словно яблоки в царском саду Коломенского.

– Ты чего сидишь, владыка? – растерянно пробурчал Ртищев.

Он совершенно не ожидал увидеть во дворце патриарха, да еще в полуденный час. Ртищев знал, что патриарх прибыл в Коломенское, но надеялся, что, узнав о государевой охоте, Никон сей же час отбудет в свою резиденцию.

Никон же в ответ искоса взглянул на царского постельничего.

– Жду, пока государь выйдет.

– Дело важное, владыка? – не унимался Ртищев.

– Дел много, а какое важнее, государь решит.

– Так почивать он лег, владыка. С охоты соколиной приехал государь, так ко сну отходить стал. Насилу раздели. Умаялся.

Никон кивнул:

– Я вон вижу, что умаялись. Весь дворец Коломенский спит.

– Так полдень, владыка, не грех, – пробухтел Ртищев.

– Знаю, что не грех, однако и у меня время не терпит.

– Ну, жди тогда, владыка. Может, велишь квасу тебе подать?

– Велю, – довольно пробухтел патриарх.

– Это мы мигом! – Ртищев скрылся в дверях.

– Вот срамота-то какая, в государстве еретик на еретике сидит, да таким же погоняет, а они спать удумали.

Запах цветущих яблонь ударил в нос Никону.

– Хорошо, что из Москвы переехали. Душно там и дурно. – Алексей Михайлович накинул на плечи домашний халат, подаренный ему персидским шахом, и сел у открытого окна. Перед ним тут же возникла фигура Ртищева с широкой улыбкой на лице. По лицу царя можно было увидеть, что государь хорошо отдохнул после охоты и находится в благостном расположении духа. Грех тревожить его мирскими делами. Но патриарх не ушел. Никон продолжал сидеть на скамье в одном из царских покоев. Ртищев заметил по лицу патриарха, что разговор у него с царем будет долгим и трудным. А как ему не хотелось разрушать это благолепие.

«Приперся Никон с делами!» – про себя выругался Ртищев. Он хорошо знал, что после разговоров с патриархом у государя бывает скверное настроение. Ломал новый патриарх Русь наживую. Кости выворачивал своими устремлениями. Только вздохнул народишко после Смуты великой, обтесался, детишек нарожал. Ему бы крепнуть да крепнуть, а тут Никон со своими реформами церковными.

Царь втянул ноздрями воздух:

– Пахнет-то как, Федя. Не зря сад обихаживали.

Ртищев довольно закивал:

– Не зря, государь, не зря.

Царь обернулся и, пристально посмотрев на постельничего, спросил:

– Где царица?

Ртищев тихо пролепетал:

– Спит еще государыня. Тревожить не посмели.

Царь, улыбнувшись, согласился:

– Пущай спит.

– Государь… – Ртищев осторожно присел на скамью рядом с царем. – Никон здесь. Аудиенции твоей патриарх ждет.

– Уже? – удивился царь.

– С утра еще сидит Никон, – заметил Ртищев. – Как ты на охоту уехал, так и он поспел.

– Ну что за человек! – Царь развел руки в стороны. – Торопится Никон. Торопится патриарх.

– Может, не принимать его? – осторожно поинтересовался Ртищев. – Сошлемся, мол, занемог государь. Ногу подвернул.

– Нельзя, – покачал головой царь. – Патриарх все же.

Ртищев пожал плечами:

– Воля твоя, государь. Звать его?

Ртищев словно застыл в ожидании ответа от царя. Алексей Михайлович продолжал смотреть в открытое окно. Где-то в стороне Москвы звенел колокол, затем трижды выстрелила пушка. Ее выстрел утонул в бесчисленных березовых рощах вокруг столицы и растворился в пении соловьев в царском саду. Где-то внизу завизжали девки-служанки и разнеслись крики приказчиков. Двор просыпался.

– Зови Никона! – твердо и решительно заявил царь.

Фигура патриарха заслонила весь проем двери. Дойдя до середины зала, Никон остановился и демонстративно сложил обе ладони на навершии патриаршего посоха.

– Думал я, государь, ты будешь вспоможение моим замыслам, – тяжело произнес патриарх.

Глаза Ртищева тихо округлились. Пьян патриарх али обезумел. Никон сейчас не смотрел в сторону царя. Его взор был обращен на икону над троном московских государей.

Алексей Михайлович тихо встал со скамьи у окна и подошел к патриарху.

– Полно тебе надуваться, владыка, – улыбнувшись, произнес царь. – Говори, что случилось. Али обидел кто?

Никон присел на одну из скамеек у окон и, тяжело вздохнув, спросил:

– Видано ли, государь, чтобы монахи перечили предстоятелю церкви?

– Не видано, святейший!

– Вот и я о том, государь… – Никон перекрестился и опустил голову.

В тронном зале воцарилась тишина. За резными наличниками окон пели соловьи, разносились крики царской дворни и стрелецкого караула. Федор Ртищев, достав из кармана кафтана четки и осторожно их перебирая, изредка выглядывал наружу, ожидая решения царя. Патриарх был дерзок. Слишком дерзок. Сейчас он не оставлял царю выбора, это беспокоило царского постельничего.

– Не боишься, патриарх, что Русь всю против себя настроишь? – очнувшись от размышлений, тихо произнес Алексей Михайлович.

– Коли боялся бы, государь, не взялся бы за дело великое.

Царь утвердительно кивнул.

– Помощь моя будет тебе, патриарх.

– Так дашь, государь, полки стрелецкие для усмирения Соловецкой обители? – переспросил Никон, словно желая утвердить слова царя.

Алексей Михайлович замолчал и отошел в сторону. Ртищев испуганно переводил взгляд с царя на патриарха. Царский постельничий сейчас не верил собственным ушам. Русский патриарх желает при помощи стрелецких полков взять штурмом православную обитель. Такого не бывало со времен святого князя Владимира.

– Хорошо, святейший, будь по-твоему, – задумчиво ответил царь. – Зови думного дьяка, составляйте указ, я подпишу.

– Не прочтешь сам, твое величество?

Алексей Михайлович сдвинул брови.

– Сам укажи все, что положено для благочестия церкви нашей.

– А кого пошлешь, государь? – поинтересовался Никон.

– Ртищев, поди сюда. – Царь поднял правую руку, облаченную в длинный халат с восточными узорами. – Позови, Федя, ко мне стряпчего нашего Игнатия Волохова. Его отправим.

Ртищев понял, почему выбор царя пал на Волохова, но перечить государю не стал. Метнулся к дверям царских покоев и кого-то громко кликнул. Никон и Алексей Михайлович встретились взглядами. Ртищев у двери удивленно застыл, не понимая, чего это государь и патриарх так пристально смотрят в глаза друг другу. Силой духа меряются? Кто кого переломит? Кто истинный государь на Руси – царь али патриарх?

Федор тихо, стараясь не прерывать ментальной дуэли, прикрыл дверь в покои и сел на лавку. То ли набегался он сегодня по двору, то ли с харчей царских мутит, но перед глазами постельничего пролетело множество сверкающих звезд, и царские покои, словно лодка, закачались на волнах.

– На том и порешим, государь! – Жесткий, уверенный голос Никона вырвал Ртищева из неги подступившего сна.

– Федька, не заболел ли, часом? – услышал он голос царя.

Ртищев помотал головой и бросился к царю.

– Прости, государь, сморило.

Алексей Михайлович крепко сжал руку Ртищева.

– Иди, Федя, отдохни, мы пока с патриархом договорим.

Федор направился к дверям. Оглянувшись, он заметил, что патриарх и государь как ни в чем не бывало, сидя на лавке у окна, мирно беседуют.

В дверях Ртищев столкнулся с Волоховым и покачал головой. Непростая служба стряпчему поручалась. Не каждый боярин согласится Соловецкую обитель со стрельцами брать. Никон-то, он недавно патриархом стал, а Соловки уж сколько столетий примером монашеского благочестия являются. Еще сам Иван Грозный обитель землями и холопами жаловал. Да и стены в обители попробуй возьми. Да сам царь опричный и повелел каменную крепость заместо деревянной насельникам Соловецким ставить. Но Волохову пока были неведомы замыслы государя, потому Ртищев, проходя по длинному расписному коридору, тяжело вздыхал и даже жалел царского стряпчего.

Спустившись по деревянной лестнице, крытой красными коврами, царский постельничий вышел во двор и перекрестился. Царские ловчие провели мимо свору гончих собак. Проехала карета кого-то из иностранных послов. Герба на дверках Ртищев не разглядел. Запомнил только, что ось на колесах давно не мазана.

Отвязав от привязи своего коня, Ртищев ловко заскочил в седло и дернул поводья.

– Нелегко Волохову будет, – вновь усмехнулся он, выправляя коня в сторону Москвы.

Окна в царских покоях были распахнуты настежь. В них то и дело мелькала темная фигура патриарха Никона.

– Звал, государь? – Волохов поправил кафтан и ремень.

На резной скамейке у окна грозно возвышалась фигура Никона. Было в его пристальном взгляде что-то зловещее, отчего у царского стряпчего мурашки по спине пробежали. Царь стоял у стола под образами и перебирал бумаги.

– А чего без оружия-то, Игнат? – довольно заметил Алексей Михайлович.

Взгляд у царя был добрый, не то что у патриарха. Но все равно, как опытный царедворец, Волохов усмотрел в нем некую усмешку.

«Ну да хватит», – попытался успокоить себя Волохов. Вины нет за ним. Чего раньше времени пугаться?

Стряпчий подошел ближе и тихо произнес:

– Саблю, государь, внизу оставил.

– Это ты зря, Игнат. – Царь обернулся. – Выступаешь в поход. – Алексей Михайлович протянул Волохову свиток. – Прочтешь сам. Печать моя и патриарха. На сборы три дня тебе дам.

Волохов осторожно протянул руку за свитком. Прочтя царский указ, Волохов впал в ступор и замер.

Никон заметил в глазах боярина испуг.

– Не насельники они – еретики! – хрипло рявкнул патриарх. – Чего встал как истукан? Благословение мое и царево даем. Твое дело – выполнять.

Рука с царским указом упала вниз, но свиток не выронила.

– Так как же это, владыка? – прошептал Волохов.

– Я тебе что, на дыбу их отправить велел? – злобно выругался Никон. – Писано тебе в указе: привести к покорности мятежную обитель. Только и всего. Вот и поезжай с Богом и моим патриаршим благословением.

– Вот еще что, Игнат… – Алексей Михайлович подошел к Волохову и мягко положил руку на плечо. – Сильно не усердствуй. Ежели чего, мороком возьмешь. Встанешь лагерем на острове.

– Какая осада, государь?! – отшатнулся от царя Волохов. – В монастыре жратвы лет на десять припасено. Сам знаешь, сколько угодий царь опричный монахам во искупление грехов своих жаловал. А люд поморский рыбы в монастырь свез тьму-тьмущую.

– Ты все равно, Игнат, не зверствуй. Владыка, он всю Русь в еретики запишет.

Волохов обернулся к патриарху. Никона на солнышке совсем разморило, и патриарх, опершись всеми руками на посох, негромко храпел.

– Пойдем. – Царь увлек стряпчего за собой.

Оказавшись в личных покоях государя, куда не ступала даже нога патриарха, Волохов немного успокоился.

– Два полка стрельцов возьмешь, – строго повторил Алексей Михайлович. – Людишек, что при монастыре, не трогать, разорение не чинить. За двором твоим сам лично присмотрю. Хоть год сиди у стен обители, слышишь, Игнат?

Волохов молчаливо кивнул.

– Уйдешь утром. Гонцов мне лично слать. Я сам, что требуется, патриарху скажу.

Волохов терпеливо выслушал последние наставления монарха и низко поклонился. Царь не стал его провожать, а подошел к окну и звонко выкрикнул:

– Коней готовьте. На охоту едем!

Северное солнце клонилось к закату, раскидав на куполах Спасо-Преображенского собора золотые блики. В бухту зашел поморский коч.

С деревянного судна с веселым гоготом высыпала рыбацкая артель и тут же, упав на колени, стала неистово молиться во избавление от лютой смерти. В монастыре трижды ударил колокол. Рыбаки поднялись и, о чем-то тихо переговариваясь между собой, устало поплелись к монастырским воротам.

Вдоль длинной крепостной стены, сложенной из массивных валунов, медленно плелась телега с кобылой, доверху груженная валежником. Мальчонка на вожжах лениво понукал кобылу, изредка бросая взгляды на стены.

– Макарка, ты откуда едешь? – раздался со стены почти такой же детский голос.

Малец задрал голову вверх и в ответ громко крикнул:

– С Филипповской пустыни.

– Ну и как там?

Мальчонка кивнул головой и прокричал:

– С Божьей помощью!

Макарка повернул голову к пристани. Заметив пришвартованный отцовский коч, малец приосанился, приподнялся с телеги и ловко хлестнул кобылу хворостиной.

– А ну, пошла, милая! Поторапливайся! Ко второму пришествию с тобой не поспеем.

Ворота в обитель были настежь распахнуты. Монахи, перебирая в худых руках четки, о чем-то спорили с рыбаками.

– Кончай торговлю, мужики, настоятель идет! – выкрикнул чей-то хриплый голос.

Рыбаки упали на землю. Иноки склонили головы. Никанор спустился по каменным лестницам дома настоятеля и подошел к торгующимся.

– Как рыба ныне? – поинтересовался он у рыбаков.

– Бог не обидел! – послышались довольные возгласы.

Никанор велел рыбакам подняться.

– Ныне весь улов возьму.

– Чего так, отче? – удивились рыбаки.

Никанор остановил их возражения тяжелым взглядом. Рыбаки закрыли рты.

– Себе еще наловите! – мрачно заметил архимандрит. – Этим летом быть монастырю в осаде. Сколько, не знаю.

Никанор замолчал. Рыбаки тревожно переглянусь.

– Это кто ж такие, отче? – хрипло рявкнул один из поморов.

– Шведы али немцы с англичанами? – переспросил другой.

– Хуже! – злобно прошипел Никанор. – Свои!

Рыбаки покачали головами и что-то тихо пробурчали про себя. Из рыбацкой ватаги вперед вышел здоровый помор с густой рыжей бородой и кудрявой шевелюрой.

– Коли так, владыка, забирай всю рыбу!

Монахи повеселели.

– Может, помочь, чем сможем? – тихо поинтересовался он.

Никанор махнул рукой.

– Куда вам против стрельцов-то царских.

Поморы, как один, согласно закивали головами. С рыбачьего коча раздался протяжный свист. Отец Макарки Силантий отделился от толпы рыбаков и бросился к кочу.

– Чего свистишь? – кричал он на ходу рыбаку, застывшему на корме.

Помор тревожно указал рукой в сторону моря.

– Ну, чего там? – справился Силантий.

– Суда чьи-то, а чьи, не вижу пока, – пробурчал помор.

Силантий забрался на нос и ухватился за деревянную переборку. Море искрило бликами солнца. Наливало свинцом проплывающие на северо-восток грузные от непогоды тучи.

– Ветер попутный, – добавил помор.

– Сам вижу! – буркнул Силантий.

Ладьи шли хорошо. На широком белом парусе уже явственно проступал царский орел. По бортам сгрудились люди в красных кафтанах. Ладей было много. Не меньше десятка.

– Грозная сила, – пробормотал Силантий.

– Неужто стрельцы, про которых владыка говорил? – заверещал помор.

– Видать, они самые, – догадался Силантий. – Беги к настоятелю, сообщи.

Помор лихо спрыгнул с кормы коча и со всех ног бросился к воротам обители. На монастырской звоннице трижды тревожно ударил колокол. Заскрипели тяжелые, обитые железом ворота. В бойницах на стенах замелькали черные рясы монахов.

Поморы высыпали с территории монастыря и бросились к своему судну.

– Успеть бы нам из бухты выйти, – тихо приговаривал Силантий, стоя у правила.

Царские ладьи были уже совсем близко у входа в бухту, и поморский коч оказался буквально запечатан ими в узком горле.

– Бросай все, ребята! – зычно выкрикнул Силантий. – Айда все на палубу, гостей встречать будем.

К кочу пришвартовалась царская ладья, с силой ударив его деревянным бортом. Поморы высыпали на палубу вдоль невысокого борта и склонили головы. Стрельцы были одеты в кафтаны красного сукна, малахаи, снаружи подбитые заячьим мехом, сабли на широких кожаных поясах, берендейки с порохом.

– Кто такие будете? – Стрелецкий старшина Михайло был дюже сейчас недобр.

Поморы зашептались промеж собой. Силантий отодвинул двух мужиков и вышел вперед:

– Местные мы. За рыбой в море идем.

– Сам вижу! – буркнул старшина. – А чего в монастыре делали, улов свезли в обитель?

Силантий кивнул и добавил:

– Вроде и не запрещал никто. Испокон веку так делали.

– Смотри мне! – старшина погрозил пальцем. – Коли чего дурное прознаю, с того берега вытащу. Вытащу и на дыбу справлю.

Стрельцы взвились хохотом.

– Отпусти их, – раздался чей-то грубый голос. На палубу вышел дородный боярин с саблей и свитком в руках.

Хмуро окинув взглядом рыбаков, он сквозь зубы процедил:

– В монастырь боле не ходите. Царев и патриарший указ в том! – Боярин вытянул перед собой свиток.

Поморы тихо зашептались меж собой.

– В осаде обитель с сего дня, – добавил боярин и безразлично отвернулся.

– Плывите отсель скорее. – Старшина махнул рукой.

Стрельцы опустили пищали. На звоннице продолжал гудеть колокол.

– Да что там монахи никак не угомонятся! – выругался стрелецкий старшина.

– Угомоним сейчас, батюшка, – усмехнулся бородатый стрелец.

– Типун тебе на язык. – Старшина в ответ скорчил страшную морду и махнул рукой.

Поморский коч начал осторожно отгребать веслами от царских ладей.

– Макарка мой в монастыре остался… – Силантий сплюнул на просоленные доски палубы. – Хотел же забрать сына с собой.

Игнатий Волохов со свитком царского указа осторожно подошел к воротам монастыря. Огляделся. Глянул вперед. Тяжелые, обитые кованым железом створки ворот были плотно заперты. По монастырскому подворью разносились встревоженные голоса монахов. Прокатили несколько бочек по булыжной мостовой. Проковыляла телега. Волохов понял, что отпирать ворота ему никто не собирается. Подойдя ближе, он со злостью пнул носком кожаного сапога по железу.

– Чего тебе? – раздался хлипкий монашеский голосок.

– Настоятеля зови! – прохрипел царский посланец.

– Болен архимандрит Никанор! – пробубнил инок и стих.

– Зови архимандрита, мать вашу! – заорал Волохов. – Штурмом возьму, коли сами не отопрете.

Сверху раздался ехидный монашеский смех. Волохов задрал голову. Какой-то инок с худосочной бороденкой, в черном колпаке, строил ему рожи, оттопыривая свои большие уши в разные стороны. Волохов сжал кулак и погрозил монаху. Монах тут же исчез.

– Архимандрит идет! – разнеслось по монастырскому подворью.

Волохов прильнул ухом к щели между створками ворот.

К воротам подбежал тот же инок с хлипким голоском и проверещал:

– Владыка велел не отпирать. Со стены поговорит с вами.

Никанор выглядел уставшим и больным.

«Еще и схиму старик надел», – отметил про себя Волохов.

– Ты чего пришел, боярин? – тяжело вздыхая, спросил архимандрит.

Волохов оглянулся. На пристани стояли стрельцы и орленые ладьи. Это придало Волохову уверенности в разговоре с владыкой мятежной обители. Была за ним сила. Сила и мощь всего государства.

– Вот указ царский привез. – Волохов поднял руку со свитком вверх.

– Мне царь, что слушает диавольского патриарха, не указ! – спокойно заметил Никанор.

Волохов повертелся на месте, недовольно крякнул и вновь задрал голову вверх.

– А кто тебе указ, отче?

– Господь наш Иисус Христос, апостолы и братия наша! – проникновенно заявил Никанор.

Монахи, затаив дыхание, слушали разговор настоятеля с царским посланником. Кто-то тяжело вздыхал, предвосхищая свою незавидную участь. Другие же, напротив, ехидно скалились, слушая, как настоятель умывает царского посланца.

– Писано царем и святейшим патриархом, ежели не подчинитесь, штурмом обитель взять.

Веки на лице Никанора дрогнули.

– Мы и пушки с собой привезли. – Волохов, довольно усмехаясь, протянул руку, указав на ладьи. – И пороху-то мы вдоволь взяли, владыка. Год по вам стрелять будем.

Никанор обернулся и с кем-то быстро переговорил.

– У нас, боярин, тоже пушки имеются и пороху не меньше вашего. Поглядим, кто кого пересидит. Не отопрем ворота, ироды. Ступайте, откуда приплыли.

– Вот мерзкий старик! – Волохов выругался и сплюнул себе под сапоги.

Обернувшись, боярин бросил взгляд на ворота монастыря и поспешил к ладьям.

«Это они сейчас такие дерзкие, пока жратвы в подвалах припасено, – размышлял Волохов. – Пока лето. А придет зима, по-другому запоют».

Волохов поймал себя на мысли, что и ему придется зимовать на этом неприветливом острове. Нет, вылазок монахов он не опасался. Куда им, Божьим овцам. Испугался царский стряпчий больше за себя и своих людей. Надобно становиться лагерем у стен монастыря. Отправить людей на заготовку дров. Леса-то вокруг обители знатные. Поговаривали, и рыба в здешних озерах водится. Опять же, рыбу ту можно и у поморов купить на том берегу.

Tasuta katkend on lõppenud.