«Дагги-тиц» - штука сокрушающей, титанической почти силы. Как всегда у Крапивина, о детях; как всегда, не по-детски серьёзная. Хотя поначалу совершенно не подозреваешь, с чем тебе предстоит столкнуться – Крапивин начинает «Дагги-тиц» с убаюкивающе-знакомых интонаций. Наш герой – третьеклассник Инки, хмурый фантазёр-одиночка. В школе его либо игнорируют, либо лениво поколачивают; дома у него есть старые ходики, которые он сам починил, и муха, которая любит качаться на их маятнике. Ещё есть натянутая под потолком леска, на которую иногда выходят погулять крошечные акробаты в красных костюмах.
Подлость и алчность, предательство и убийство – вот с чем приходится иметь дело крапивинским детям в дивном новом мире. И на практике, по живому, по кровоточащему постигать ценное и хрупкое понимание того, как можно жить, когда вокруг творится такое, и как отвечать, и можно ли вообще как-то ответить, чтобы самому в процессе не стать таким же.
Крапивину удаётся удивительное – его повесть не только становится идеальным слепком описанного в ней времени (куда чище и прозрачней, нежели в путаном и многословном «Асфальте» Гришковца, где он явно претендует на что-то похожее), но и даёт надежду. На то, что можно, можно всё-таки ещё оставаться человеком посреди всеобщего свинства – хотя даётся это очень нелегко. Но стараться ради этого всё же стоит. Потому что предать самого себя – страшнее всего.
Ещё одна повесть от любимого автора, на этот раз из его поздних творений - уже из 21 века. В ней отражены и приметы времени, но в остальном она такая же как другие его книги - исполнена света и согрета дружбой. Герои её честны, а если и допускают несправедливость, то стремятся исправить ошибки. Повесть напомнила "Мальчика со шпагой", здесь тоже есть коллектив ребят, который сталкивается со взрослыми, стремящимися их ущемить, только здесь это уже не бюрократы, а олигарх. Но это во второй части, в первой герой книги с необычным именем Инки живёт практически один, ведь его мама постоянно куда-то уезжает, а присматривает за мальчиком мамина подруга. У него необщительный характер и нет друзей, кроме одной девочки, которая правда уже уехала, не оставив адреса. Зато под потолком у него по натянутой леске гуляют миниатюрные брат с сестрой. И то ли это детская фантазия, то ли магическая реальность. Такой двусмысленностью пронизана вся история, которая то ли полностью реальная, то ли содержит крупинки волшебства. А также наполнена размышлениями о жизни и смерти, о возможности перерождения. Книга эта пронизывающе печальна и прекрасна своей надеждой. Прочитала её с большим удовольствием и практически не отрываясь. А ещё здесь есть милый котенок и спектакль по мотивам "Королевской аналостанки".
Она писала о доверии к человеку. Пусть даже маленькому, пусть даже к первоклашке. "Завтра была война" Б.Васильев
Крапивин не мой, мой Железников. Знаю, что все, кто есть кто-то, должны любить Владислава Петровича, ну так, ему и без меня поклонников хватает. Знакомство случилось в начале восьмидесятых, когда журнал "Пионер" печатал "Журавленка и молнии", влюбилась в Журку с Иринкой, а как можно было не влюбиться? Как вообще мог существовать в советском пространстве человек, который мог так говорить о жизни детей? Таких, как я, чуть старше или чуть младше, переживающих потрясение от первого удара о тотальную ложь, которая пропитывала тогдашнюю жизнь как липкий сироп бисквитные коржи.
На фоне повсеместной борьбы хорошего с лучшим, сбора макулатуры и металлолома, соревнования за правофланговость и прочих соплей-на-мармеладе эта повесть была о настоящих людях, о столкновении с большим злом и мелкими пакостями. О тех, кто, позволяет себе обманывать и подличать, потому что все вокруг так делают; о том, что родители не могут и не хотят понять детей; о том, что когда теряешь друга, это как-будто рушится мир. И отблеск высокой романтики на повседневности, зубцы и башни сказочных замов, где в реальности ничего, романтичнее водокачки. Дети Крапивина как посланцы неведомых цивилизаций, лишенные памяти, но отсвет сказочной родины падает на них даже в самый хмурый день.
Может быть эта сказочность и отвратила меня от мэтра. Сама-то я если кем себя и ощущала, то никак не Принцессой Галактики, скорее крыской помойной - вечно со сбитыми до коросты коленками, локтями и ладонями; руки в цыпках и волосы выбивались из косички мышиного цвета не локончиками, а противными отдельными волосками; никакой мальчик со шпагой в меня не влюблялся, а старший сосед Сашка если и таскал за собой на улицу Казачью играть в мослы с приятелями, так это потому, что лет с шести читала ему вслух учебники - у него с пониманием прочитанного было плохо, теперь такое называется дислексией, а тогда попросту говорили "тупой".
Но есть еще причина, по какой не стала адептом Крапивина в детстве, по какой все попытки читать его позже заканчивались одной, прочитанной до конца книгой без желания продолжить. Настоящая причина в кучке песка на асфальте. Вы, может быть, не вспомните, но в "Журавленке" у героя был лучший друг, еще до переезда в город. Они с родителями поехали летом отдыхать на юг и машина, на приличной скорости входя в поворот, наехала на кучку песка, которая просыпалась из кузова впереди идущего грузовика. Машина вылетела на встречку, разбилась и не стало у Журки друга. Понимаете. о чем я? Такую кучку песка можно найти во всякой книге этого автора. Тотальная уверенность в неправильном и несправедливом мироустройстве, которую Крапивин исподволь передает своим читателям. Если ад - это отсутствие Бога, то герои Крапивина живут в аду, спроектированном для них чутким, заботливым, понимающим творцом.
В "Дагги-Тиц" роль кучки песка играет история Бориса - главы и идейного вдохновителя Штурманетты, отчасти дворового клуба, частью детского самодеятельного театра. Полуподвал, который он и девушка Зоя вместе с детьми очистили от хлама, отремонтировали и оборудовали под ребячий клуб, приглянулся местному толстосуму. После чего трое парней постарше стали членами клуба, а потом обвинили руководителя в сексуальных домогательствах. Бориса немедленно арестовали, поместив в камеру к уголовникам, где, не дожив до суда, он скончался от побоев. И эта история стала пеплом Клааса, бьющимся в грудь членов Штурманетты.
Оставим на совести автора дичайшую и, благо, совершенно нежизненную ситуацию, для него это стандартный сюжетный ход, одна из как-бы, неосновных линий, которая является главным двигателем сюжета в обе стороны. Такие вещи Крапивин привычно дублирует и подает под всеми возможными соусами не раз на протяжении книги: ты в сердцах говоришь своим мучителям "чтоб вы все сдохли!", и умирают два дорогих тебе существа; неважно, что одно из них муха, а второй погиб несколькими месяцами раньше - в мире все туго переплетено и ты каким-то неведомым способом зацепил своим проклятьем нергетическую линию жизни Бориса, не позволил ему остаться в живых там, в прошлом.
Может и есть в этом какая-то доля правды, но, думаю, лишать доведенного до отчаяния мальчишку хотя бы такой возможности стравить пар - значило бы обречь его на жестокий психоз или реальное преступление, а танцы с бубнами вокруг того, "как слово наше отзовется", чистой воды спекуляция. Любите вы сами своего Крапивина, а я стану Железникова, у которого герои попадают в чудовищные ситуации, становятся объектами бойкота и травли не по своей вине, но и не вовсе беспричинно, а за локальной горечью сегодняшнего дня стоит глобальное ощущение мира, устроенного правильно и справедливо.
Крапивина люблю давно и беззаветно, но с годами отношение к его произведениям меняется. Сейчас мне страшно. Мне страшно, когда 14-летний парень, пусть даже и совершивший большую подлость, в ответ на вопрос: "Как ты живешь после этого?" отвечает: "Я не живу - я доживаю". Страшно, что дети нашей страны не нужны никому, кроме горстки энтузиастов. Страшно, что "богатые и знаменитые" не гнушаются воевать с детьми. Действительно, как же они мешают, эти дети! Страшно, что матери бросают своих детей на чужих людей, чтобы устроить свою личную жизнь, в которой нет места "ошибкам молодости". Однако, когда мальчик-четвероклассник говорит: "Я не флейта. Меня можно сломать, но играть мною нельзя", я понимаю, что, может быть, все не так страшно...
У Владислава Крапивина очень много: с первого напечатанного в журнале «Уральский следопыт» рассказа в 1960г до романов 2013г. Представляете, какой огромный период времени охватывают его книги? Сколько всего в нашей стране изменилось в эти годы?
В книге "Дагги-Тиц" события происходят в 2007 году. И частично они перекликаются с тем, что уже встречалось, например, в "Мальчике со шпагой": и там, и тут у детского клуба бандиты или просто гадкие властьимущие людишки отнимают помещение ради своих целей.
Вот только в этой книге события будут развиваться гораздо трагичнее. И многое здесь настолько неожиданно и при этом неизменно душевно и трогательно, что под конец я пару раз успела прослезиться.
А вообще книга про колючего и ершистого от недолюбленности мальчишку по имени Иннокентий, а лучше - Инки. Он растет в неблагополучной семье с матерью-кукушкой, которой вечно нет дома. И в конце она не изменит себе тоже.
Как и во всех других своих книгах, Крапивин здесь поднимет тему "своего" человека и дружбы: как строятся отношения, из чего складываются, что здесь можно, а что нельзя, и как сделать такой выбор, чтобы не подвести в первую очередь собственную совесть.
Мой марафон по Крапивину по-прежнему продолжается, видимо такое у меня настроение. На этот раз у меня на столе один из относительно «свежих» романов этого автора. 2008 год на дворе, вроде бы время перемен, нового века и других ветров, но дети по-прежнему без каких-то прав и защиты. И вновь у нас в главной роли проблемный ребенок. Мальчик со множеством имен. Иннокентий (по документам), Кешка (для домашних и мамы), Смок (для школы и знакомых), Инки (Инки, а не Инка, это важно — для близких друзей). Вот только близких друзей у него нет совершенно. Да и с домашними — тоже так еще проблема. Кто отец — он даже не знает. А мать — все время где-то в разъездах, появляясь только на несколько дней в году и вновь уходя в неизвестном направлении. Как говорят её знакомые — цыганская душа, бродяга. Ну а Инки живет со знакомой мамы, которая вроде как снимает у них комнату, попутно присматривая за Инки. В общем можно легко догадаться, что сам ребенок исключительно одинок. Настолько, что у него в друзьях муха, случайно залетевшая в комнату и любящая качаться на маятнике часов.
Ну, а дальше все идет по проработанным Крапивиным лекалам. В его тяжелой жизни вдруг появляется новый человек, кардинально меняется сама его жизнь, все вроде бы налаживается, появляются настоящие друзья, которые его понимают и с которыми ему хорошо. Но потом вдруг выясняется, что в жизни его новых друзей существует большая проблема, которая кажется просто нерешаемой с позиции ребенка. Но герои Крапивина не сдаются так просто, даже перед лицом непреодолимых трудностей. И вот Инки вместе со своими новыми друзьями начинают бороться за свои права и признание их как личностей.
Да, можно сказать, что все это было уже в других книгах автора. Это взято отсюда, это оттуда. Но возможно, что эти лекала — как раз одна из причин, из-за которых мне нравятся романы Крапивина. У них отлично получается настроить читателя на оптимистический лад, который утверждает, что как бы все плохо не было, всегда найдется выход. Провести его вместе с героем от какой-то безысходности к чистой детской радости, когда вдруг все получается. Когда тебя начинают понимать, и признают тебя. Ну и конечно когда вдруг у тебя появляются верные друзья.
В этой книге, Крапивин продолжает свою традицию быть с читателями откровенным, не смотря на возраст. Не боится поднимать такие вопросы, как беспредел чиновников, месть и даже убийства. Говорить с детьми как со взрослыми — кредо этого автора, за что многие его критикуют. Но лично мне в детстве все это очень нравилось, да и сейчас эти книги, благодаря такой откровенности, остаются для меня актуальными — вопросы то все равно не самые детские. Хотя вот в этой книге, Крапивин, как мне показалось, «жестит». Если в «Мальчике со шпагой», бюрократы, чтобы завладеть помещением, применяли различные не совсем честные приемы, то здесь местный чиновник не останавливается не перед чем, вплоть до убийства. Да и судьба одного из героев, выглядит слишком уж тяжелой и несправедливой.
Это, пожалуй, мне и не очень понравилось в книге. Слишком уж в «последних» книгах у автора много какой-то безысходности, что ли. По мнению автора на этом фоне детская дружба должна быть еще более яркой, но вот мне как читателю это показалось, читерством что ли. Но все равно, книга свою функцию выполнила, вернув меня в те годы, когда я читал подобные книги взахлеб. И за это большое спасибо Владиславу Петровичу.
«Дагги-Тиц» — это звук, который издают ходики, найденные главным героем на помойке и собственноручно им починенные; а еще так зовут муху, которая любила на них сидеть, а потом умерла; собственно, с этой мухи, точнее, ее похорон, все и началось…» (из рецензии Л.Данилкина) Это реалистичная повесть из жизни 10-летнего мальчика в годы нынешних буржуазно-демократических реформ. Муха Дагги-Тиц, к которой он привязался, вынуждает задуматься о степени одиночества ребенка. Не помню, к сожалению, название фильма, в котором одну женщину посадили в Бастилию, в одиночку, и она там подружилась с крысой. А тут никакой Бастилии, и дружба с мухой… У героя книги одиночество более тотальное, чем у узницы средневековой крепости. А часы-ходики говорят о том, сколько у него игрушек и какие они. Игрушек нет, но он сам находит себе, чем играть. У него свой ритм, свое время, и своя вселенная. Замечательный мальчик: сейчас, когда именно «промывка мозгов» стала основным способом управления массами, ему « промыть мозги» невозможно. «Меня можно сломать, но играть на мне нельзя» - эти слова Гамлета выражают суть Иннокентия Гусева, главного персонажа «Дагги-Тиц». Желающих сломать много. Так что основная проблема, и это очень серьезная, тяжелая проблема для каждого ребенка в наше время – не сломаться. Инки повезло. Он встретился с поддержкой в жизни. Но не каждому так везет, и пример Вяльчикова напоминает об этом. Поддержку ему предложил Егошин, муж мамы, отчим Инки. Он сказал чудесные слова: «… Если… договоримся и решим, что все по правде, значит, так и есть…» Сразу вспомнился Лев Толстой: «Если плохие люди умеют прекрасно сговариваться, то хорошие должны научиться договариваться». Крапивин пишет просто. Его часто упрекают в повторяемости характеров, выразительных средств, сюжетных ходов. Это произведение, одно из последних, сразу напомнило все предыдущие… У него ограниченный набор художественных приемов. Но неограниченный взгляд на жизнь. Так хорошо описать коррупцию и её социальную опасность, причем так понятно, что можно объяснять даже младшекласснику! Коррупция в «высших кругах» порождает равнодушие и беспринципность на среднем уровне, например среди учителей и милиционеров. И они начинают творить беззаконие поминутно. И вот как растущему человеку нравственно сформироваться в подобных условиях? Трудно, большую личную волю надо иметь, и запас удачи. Тем более что очень трудно определиться со Злом. Что есть Зло? Хищник Молочный несёт, безусловно, зло. Но стоит его убрать, и носителем зла сразу станешь ты сам. Получится, что ты убрал не зло, а отдельного человечка, а его зло сразу перешло на тебя. Вот с такой этической проблемой столкнулся герой книги Инки. Предпочел, чтобы носителем Зла оставался Молочный… Лично мне больше всего близко в Инки вот это: « Сложный и продуманный ритм движений передавался Вселенной: звездам, галактикам – всему, что называется мирозданием. Он, этот ритм, делал порядок мирового пространства более прочным и в то же время более живым, понятным для жителей всех планет… Впрочем, Инки не мог бы объяснить это словами. Но он чувствовал: так надо … И то, что Сим и Желька выступают теперь не ради него одного, а ради всего-всего мира, ничуть не огорчало Инки. Потому что и ради него тоже . Это как бы связывало Инки со Вселенной, и от такого чувства слегка замирала душа…» Это смешно, но подобное ощущение своей причастности всему миру и у меня было, поэтому людей, которые говорят, что, дескать, жить нужно своим мирком, я не понимаю. Но встретилось это ощущение вот только у Крапивина в «Дагги-Тиц». Наверно, редкое мироощущение… Правда, судя по отзывам, воспринимают это как чистую фантазию. Неужели я ошибаюсь в Крапивине?
Время каравелл прошло. И время сказок - тоже. Вместо всего этого будет суровая действительность - та, в которой взрослые бросают собственных детей, а человека могут уничтожить из-за того, что он создал любительский театр в помещении, где местные власти решили устроить кафе...
Признаюсь, на 1/6 книги я все еще скучала. Мне казалось даже, что автор повторяется, используя собственные приемы и клише. Но после знакомства Инки с Борисом сюжет неожиданно начал стремительно развиваться, и вот я уже с нетерпением жду ежедневной прогулки, чтобы поскорее засунуть поглубже в уши черные ракушки наушников и узнать, что же там было дальше.
Серьезная повесть. Совершенно не детская. О дружбе, о подлости, о мести. О том, как уберечь тех, кто рядом, и не потерять при этом самого себя. О том, что что иногда посторонний человек оказывается гораздо ближе, чем родной, а за всякой случайностью скрывается тайная закономерность... О том, что после долгого дождя всегда бывает радуга.
Спасибо Вам, Владислав Петрович. Спасибо за то, что в очередной раз сумели увлечь и заставили задуматься. Спасибо за искренность!
Я очень много читал Крапивина, хотя и не всё, что он написал. Было время, когда я безумно его любил и мог перечитывать многие его произведения бесконечно. Потом восторг прошёл и теперь я обращаюсь к Командору не так часто. Признаюсь, мне больше нравится ранний и зрелый Крапивин. То, что он начал писать в годы Перестройки и в постсоветское время не вызывало у меня большого восторга. И всё же «Дагги-Тиц» я отнесу, скорее, к удачным его вещам! Книга достаточно жёсткая. Читать, получая чистое удовольствие, как я мог (хотя тоже не всегда) это делать, читая «пионерские» книги Крапивина, тут не получится. Детство современных детей куда более жестокое и суровое, чем (спасибо товарищу Брежневу!) наше детство. Но и у нынешних ребят есть свои неповторимые радости. Вначале, правда, мне казалось, что эта повесть ВООБЩЕ БЕСПРОСВЕТНАЯ. Не очень были приятные впечатления. Но потом выяснилось, что надежда всё же есть, что всё не так уж плохо, что жизнь и правда сильнее зла и лжи, и что путь к мечте доступен для многих!
Книга, пока последняя из собрания сочинений, выходящего в серии «Отцы-основатели: русское пространство», включает два произведения: роман «Трофейная банка, разбитая на дуэли» и повесть «Дагги-тиц». Роман, честно говоря, показался слишком крапивинским, и не совсем крапивинским одновременно. Автор ностальгирует по родной Тюмени, послевоенной, дальней, древней, и возвращается к своему герою (возвращает своего героя) повести «Сказки Севки Глущенко». В новом произведении героя зовут Лодька (И Севка, и Лодька – от Всеволод. Крапивинская черточка – давать героям необычные, запоминающиеся имена и прозвища). Подросток Лодька и весь роман получились приземленными: вроде есть и мечты, и стихи, и первая любовь, и «дружба и недружба», и традиционные испытания отваги, честности, твердости героя. Но чего-то все-таки не хватает. Самые симпатичные персонажи выглядят слабо и неуверенно, а мимоходом начертанные подлецы и смутные личности вгрызаются в текст, как в пирожок за три рубля из школьной столовой...
«Дагги-тиц» же – это потрясающая, лаконичная, современная история. Из недавних вещей ее можно сравнить с «Полосатым жирафом Аликом». Повесть-вспышка, почерк настоящего мастера. Герои с чуткими нервами, потрясающей интуицией, воображением и нравственными принципами, непоколебимости которых могут позавидовать самураи. Конечно, стремясь показать всю алмазную чистоту Настоящих Людей, нельзя не приблизиться к краю. Но эту книгу можно читать совершенно спокойно. Ни в «Дагги-тиц», ни в «Трофейной банке» нет ничего сверхъестественного: я имею в виду нереальные, жестокие, непереносимые испытания и нравственные и физические мучения, которым иногда подвергает своих героев Крапивин, например, в «Лужайках, где пляшут скворечники», или в «Сказке о рыбаках и рыбках» (названия безобидные, а за ними жесть). Нет и чрезмерной увлеченности современностью с ее скоростями и техникой, как в «Деле о ртутной бомбе»...
Arvustused raamatule «Дагги-тиц», 12 ülevaadet