Loe raamatut: «Афон и его судьба»

В.А. Маевский и его книга

Имя Владислава (Владимира) Альбиновича Маевского (1893–1975) почти неизвестно на родине. Такова обычная судьба многих представителей русской интеллигенции, начинавших свою деятельность в разгар Первой мировой войны. На чужбине, в эмиграции, ему удалось опубликовать более тридцати пяти книг¹, причем диапазон интересов этого писателя, историка, литературного критика и даже поэта чрезвычайно широк.

Биографические данные о нем очень скудны². В. А. Маевский родился на Украине, в Кременчуге, и принадлежал к древнему польскому роду Маевских. В 17 лет, преисполненный «отваги и самоуверенности», он хотел поступить в Михайловское артиллерийское училище, но по пути в Петербург раздумал и вернулся обратно, не выдержав разлуки с домом. Он решает посвятить себя литературе – но от судьбы не уйдешь, и как большинству его ровесников Владиславу предстоит провести под ружьем немало лет.

Первые печатные опыты двадцатилетний юноша посвятил описанию своего знакомства с Балканами, которое произошло во время Балканской войны 1912–1913 гг., где Владислав Альбинович воевал добровольцем. Первая его книга «Путевые наброски» (СПб., 1913) – это результат поездок по Турции, Сербии, Черногории и Далмации. Уже в ней Маевский заявил о себе как о поборнике славянского единства, основанного на православии. И этой идее В. Маевский остался верен всю жизнь. На Балканах, в Югославии, пройдет затем первая половина его жизни в эмиграции, и он на деле послужит укреплению сербско-русского братства.

С первых шагов литературной деятельности Маевский показал себя разносторонним писателем. Так, 1913 г. в Харькове увидела свет небольшая книжка Маевского на специальную тему: «Значение статистики». В дальнейшем Владислав Альбинович будет затрагивать самые различные темы: напишет исследования о И. С. Шмелеве, А. С. Пушкине, П. А. Столыпине, известных церковных публицистах Скворцове и Тихомирове и даже о Льве Толстом. Много трудов автор посвятил духовной жизни Югославии, писал художественные произведения и воспоминания о своей военной юности, об эмиграции и уделял внимание проблемам крестьянского хозяйства, но главным предметом его литературного творчества стала Святая Гора Афон.

В начале Первой мировой войны Владислав Альбинович издал в Москве сборник статей «Великая Россия и героическая Сербия». Желая делом следовать своей идее, он отправился на фронт добровольцем, служил в лейб-гвардии саперном полку и получил звание штабс-капитана. Революция застала Маевского на фронте, и скоро он оказался в рядах Добровольческой армии на юге страны. В 1919 г. он командовал взводом гвардейского конно-подрывного полуэскадрона, состоявшего в основном из юнкеров, затем служил в отдельной гвардейской инженерной роте. О Гражданской войне Маевский впоследствии расскажет в книге «Повстанцы Украины: 1918–1919 гг.» (Белград, 1938).

Добровольцам приходилось сражаться не только с красными, но и с махновцами, петлюровцами и другими «освободителями» Украины. Полк Маевского брал Чигирин и родной Кременчуг, дрался под Киевом и Нежином. Писатель вел фронтовые записи, описывал боевые действия, впоследствии все эти материалы сложились в целый ряд произведений («Наброски с фронта» (Киев, 1918); «Гвардейские саперы» (Новый Сад, 1938); «В сиянии славы»). Предназначались эти книги русскому юношеству, понесшему основные тяготы Гражданской войны Гражданская война закончилась для Владислава Альбиновича, как и для многих его соотечественников: 25 января 1920 г. он отплыл из Одессы в Константинополь, там голодал и бедствовал вместе с такими же беженцами, как и он. Вот как написал об этом другой эмигрант, митрополит Вениамин (Федченков): «Со всех сторон, как мухи на падаль, окружили нас пароходики, шаланды, лодки, предлагая пищу, фрукты и даже пресную воду. Да… На многих судах уже не хватало ее, и люди были готовы напиться за золото. И, насколько помню, этой водой торговали преимущественно греки. Православные христиане, они – увы! – показали себя нисколько не менее корыстными, чем турки, даже, говоря откровенно, более. Печально это писать, но такова была правда истории». Позже эту печальную правду пришлось подтвердить самому Маевскому: «…Святая Гора Афон привлекла такое внимание греческого правительства не своей святостью и вековой славою, а своим богатством, созданным всеми православными народами… Захватив Афон, греки ввели туда большие полицейские отряды и издали строжайшее распоряжение об обязательном принятии всеми насельниками греческого подданства… Турки – враги всего, что противно исламу, – хранили в душе своей пиетет к православной вере и ее святыням, которого очень мало у греков-христиан. Турки следили только за порядком и безопасностью этого исключительного места и его великих насельников и гордились тем, что в их государстве находится величайшая православная святыня».

Скоро писатель оказался в эмиграции в Югославии и начал сотрудничать с русскими православными организациями, поступил на богословский факультет Белградского университета. Ему удалось устроиться библиотекарем в Сербскую Патриархию. Превосходное владение сербским языком обратило на Маевского внимание Сербского Патриарха Варнавы (Русича), воспитанника Санкт-Петербургской духовной академии. В апреле 1930 г. Маевский стал его личным секретарем. Тогда же началась активная научная и литературная деятельность писателя. Работа личным секретарем Патриарха открыла перед Маевским новые возможности. Он предпринял четыре паломничества на Святую Гору, написал небольшую брошюру об Иверской иконе на Афоне³ и первый очерк, посвященный Афону⁴. Тогда же он опубликовал работу о роли Крестовых походов на Православном Востоке⁵. В 1941 г. вышла еще одна книга Маевского об Афоне, посвященная сербскому монастырю Хиландар⁶. Тогда же написал он двухтомный труд о Сербском Патриархе Варнаве, большом друге России, выпустил под своей редакцией сборник «Русское Зарубежье – Патриарху Варнаве» и напечатал другие научно-литературные труды⁷. Впоследствии югославский период жизни стал материалом для фундаментального труда: «Русские в Югославии: взаимоотношения России и Сербии» (Нью-Йорк, 1960. Т. I; Нью-Йорк, 1966. Т. II). В этой книге он не только анализировал русско-сербские отношения в эмиграции, но и представил прекрасный материал по истории Русской Православной Церкви за границей.

После оккупации фашистами Югославии В. А. Маевский оказался на территории самопровозглашенного государства усташей – Хорватии. Был подвергнут аресту и выпущен под наблюдение полиции, но все равно продолжал принимать активное участие в жизни русской эмиграции на территории Югославии. Его литературно-общественная деятельность возобновилась почти десять лет спустя, когда отгремела Вторая мировая война и улеглись вызванные ею потрясения. После Второй мировой войны, после немецкого концлагеря он попал в Швейцарию, где возобновилась его дружба с И. С. Шмелевым, начавшаяся в Крыму в революционное лихолетье. Начался новый этап в общественной деятельности Маевского. Он пытается использовать эмигрантские круги для противодействия правительству Греции, проводящего политику вытеснения негреческого монашества с Афона, привлечь к решению этой проблемы международные организации и представителей Московского Патриархата.

Находясь в Швейцарии, Владислав Альбинович получил возможность восстановить связь с русским Афоном. И вот к нему стали приходить тревожные вести о вымирании, запустении и разрушении русских обителей. Писатель решил обратиться к собору Русской Церкви США, который открывался примерно в это время. 8 сентября 1946 г. он отправил пространный меморандум на имя председателя Предсоборной комиссии архиепископа Виталия. В этом документе он предложил интересное решение проблемы: «Большое религиозное движение среди десятков русских беженцев, группирующихся вокруг свободной Зарубежной Церкви, свидетельствует о том, что смену для афонского монашества найти очень легко, что она уже существует, необходимо лишь переправить ее на святую Гору». Одновременно он выступил со статьей «Промедление смерти подобно» в газете «Новое русское слово» от 20 октября 1946 г. Собор не смог уделить внимания афонской проблеме, так как на повестке дня неожиданно встал вопрос о соединении с Московским Патриархатом в рамках автономии.

Писатель был не в состоянии в одиночку преодолеть заслон греческих чиновников, надежно закрывший на Афон путь русскому человеку. Но он продолжал настойчиво призывать православных людей к решению этой проблемы, в том числе и своих собратьев по перу. Он писал письма, статьи, книги. В 1950 г. вышел в свет сборник «Афонские рассказы», остающийся и сегодня одной из лучших книг о Святой Горе. Жанр и структура сборника позволила автору включить в него материал всех своих посещений Афона в 30-е гг. XX в., благодаря чему возник единый высокохудожественный образ афонской жизни после Первой мировой войны – наиболее мрачного в жизни монашеской республики. Несмотря на достаточно мягкую и весьма уместную критику националистической политики греческого правительства, которое начиная с 1926 г. жестоко и цинично добивалось сокращения численности монашества на Афоне вообще, а негреческого монашества в особенности, с момента появления книги въезд на Святую Гору для Маевского был закрыт. Он знал, чем рискует, но на карте стоял тот Афон, сохранение которого стало целью его работы. Его голос был услышан. Выступили со специальными обращениями писатель Г. Д. Гребенщиков и адвокат И. М. Цап. Через шесть лет после начала борьбы за русский Афон группа православных христиан во главе с архиепископом Зарубежной Церкви Леонтием написала петицию в ООН. Только в июне 1963 г. писателю удалось еще раз посетить Святую Гору в составе официальной делегации Московской Патриархии, в качестве личного переводчика архиепископа Никодима (Ротова), когда весь европейский мир отмечал 1000-летие Афона. Такое представительное паломничество, каким стало празднование 1000-летия Афона, оказалось первым за весь почти сорокалетний период унижения, глумления и в итоге истребления афонского монашества светской властью православного греческого государства. То, что открылось высоким гостям, произвело на них сильное впечатление. Писатель стал свидетелем резких слов, с которыми Болгарский Патриарх Кирилл обратился к Патриарху Афинагору: «Господь взыщет с Вас, а история Вас осудит, если в Ваше Патриаршество угаснут славянские лампады на Святой Горе». Вселенский Патриарх Афинагор, в чьей юрисдикции находится Афон, вынужден был дать публичное обещание воздействовать на греческие власти с целью изменения ситуации. Но на деле она только ухудшилась. Старые монахи в 60-е гг. XX в. вымирали, пополнения не было или почти не было. Многие здания не только келий, но даже скитов и монастырей разрушались. Афон оставался закрытой для посторонних зоной, и он умирал. Поэтому появление в 1969 г. книги под названием «Афон и его судьба» преследовало цель не только рассказать о чуде, которым является Святая Гора и ее монашеские обители. Это было уже требование немедленно вмешаться, обращенное как к Православным Церквям Европы и Америки, так и к международным организациям, таким как ООН, да и просто ко всем цивилизованным людям. В новую книгу вошли прежние рассказы почти в полном составе, но автор сгруппировал их по трем главам в соответствии с хронологией своих посещений Святой Горы. Текст был немного сокращен и отредактирован, приобрел большую динамичность, но читался по-прежнему легко и увлекательно. Сверив состав сборника «Афонские рассказы» с новой книгой, мы обнаружили, что четыре текста были изъяты автором, очевидно в целях сокращения⁸, а еще один очерк, «Нужды Афона», разросся в самостоятельный раздел, названный «Угашаемый светильник». Материалы его рассказывают о расправе православной Греции над своими братьями – негреческими монахами Афона.

Об отчаянном положении монахов Святой Горы, ставших, по сути, узниками греческой полиции полуострова, в конце 60-х – начале 70-х гг. XX в. начали говорить не только православные публицисты. В конце концов общественное мнение перестало закрывать глаза на происходящее. Появились вопросы к греческому правительству. Сербская, Русская и Болгарская Церкви так же настойчиво требовали соблюдения прав своих членов на Афонской Горе. Возвысили голос представители русских православных общин в Европе и Америке. Все это привело к постепенному (насколько возможно более медленному) смягчению позиции греческих властей по недопущению на Афон иноков негреческой национальности. Это был перелом. Появилась надежда сохранить Афон не только православным и монашеским, но и многонациональным. И в этом была заслуга прекрасной книги рыцаря Святой Горы – В. А. Маевского.

«Окончательно вопрос о общеправославном Афоне конечно может быть решен только тогда, когда Великая Россия вернется к прерванному своему историческому пути и призванию среди православного мира», – эти слова писателя можно назвать пророческими. Не наступает ли это время сегодня?

В конце 40-х гг. Маевский переехал в США, поступил на работу в Свято-Тихоновскую семинарию в г. Саут Канаан, штат Пенсильвания, где преподавал различные дисциплины, как богословские, так и исторические. Там начинается довольно тесно общение Владимира Альбиновича с сербским святителем Николаем (Велимировичем), и вскоре владыка присоединился к профессорско-преподавательскому составу семинарии. Маевский до конца своей жизни продолжал издавать как монографии, так и статьи в периодической печати русской эмиграции. Скончался он 16 января 1975 г., похоронен в Пенсильвании, на кладбище города Розлин. Книги Маевского ждут переиздания в России, где его имя становится все более известным и привлекательным. Оно действительно достойно своего места в отечественной словесности. Предлагаем вниманию читателей ряд очерков Владислава Маевского, описывающих путевые впечатления писателя от поездки на Афон, о памятных встречах с насельниками Святой Горы.

Книги В.А. Маевского

Путевые наброски (Турция, Сербия, Черногория, Далмация). СПб., 1913. Значение статистики. Харьков. 1913.

Великая Россия и героическая Сербия (сборник газетных статей). М., 1914. Распределение продуктов продовольствия. Киев, 1914. Вешние воды. Пг., 1914. Т. I.

Эволюция крестьянского хозяйства 1902–1912 гг. в Полтавской губернии. Киев, 1915.

Будущая Югославия. Киев, 1916.

Наброски с фронта. Киев, 1918.

Искры. Нови-Сад. 1931. Т. II.

Сербский патриарх Варнава и его время. Белград, 1932. Т. I–II.

Иверская Божья Матерь. Белград, 1932.

Революционер-монархист (Тихомиров). Нови-Сад, 1934.

Русское Зарубежье – Патриарху Варнаве / Сборник под ред. Вл. А. Маевского. Белград, 1935.

Крестовые походы и борьба на Востоке. Дрезден, 1935.

Народный Патриарх. Сремски Карловцы, 1936. Т. I–II.

Святая Гора. Сремски Карловцы, 1937.

Женщины. Белград, 1937.

Гвардейские саперы. Нови-Сад: Русская типография С. Ф. Филонова, 1938. (другое название: В сиянии славы. Государевы саперы).

Повстанцы Украины. Белград, 1938.

Неугасимый Светильник. Шанхай, 1940. Т. I–II.

Лавра Хилендар. Нови-Сад, 1941.

Афонские рассказы. Париж, 1950 (репринт: Коломна, 1993).

Трагедия богоискательства Льва Толстого. Буэнос-Айрес, 1952.

Внутренняя миссия и ее основоположник (В. М. Скворцов). Буэнос-Айрес, 1954.

Памяти Ивана Сергеевича Шмелева. Мюнхен, 1956.

По тропинкам прошлого. Буэнос-Айрес, 1957.

Христианство и социализм. Буэнос-Айрес, 1959.

Патриарх Варнава и конкордатная война. Б. м. (США), 1958.

Взаимоотношения России и Сербии. Буэнос-Айрес, 1960. Т. I.

Лесна, Хопово и Фуркэ. Сан-Паулу, 1962.

Борец за благо России (Столыпин. К 100-летию со дня рождения). Мадрид, 1962.

На грани двух эпох. Трагедия императорской России. Нью-Йорк, 1964.

Дореволюционная Россия и СССР. Мадрид, 1965.

Взаимоотношения России и Сербии. Т. II. Русские в Югославии (1920–1945). Нью-Йорк, 1966.

На ниве церковной. Мадрид, 1968.

Афон и его судьба. Мадрид, 1969.

Исторические очерки. Б. м. 1973.

Вступление

Полуостров, лежащий на юге Македонии и носящий название Халкидонский, вдается в Эгейское море тремя отдельными полуостровками, из коих самый восточный называется Афоном – Святой Горой. Несмотря на свыше тысячелетнее существование иноческих поселений на Афоне, и поныне сохранилось много девственных мест, дебрей и неприступных утесов. В физическом отношении Афон представляет удивительный уголок в целом мире. Почти вся поверхность горы, ее склоны и долины покрыты вековыми, высокими деревьями и мелким кустарником разной породы. Густолиственные кедры, прекрасные и разукрашенные вьющимися по их стволам и ветвям стеблями и цветами омелы, благоухающие певги и стройные кипарисы; крепкие буки и дубы, тенистые платаны и черные тополи, плакучие ивы и громадные каштаны; маслины, миртовые, миндальные, апельсиновые и лимонные деревья; вишни и виноград, розы, яблони и груши, – вот обычные представители афонской флоры. Прекрасный вид восполняется многочисленными источниками воды. А разнообразные представители пернатого царства непрерывно оглашают воздух пением и криками. И над всем господствует яркое тропическое солнце.

Эта примечательная местность и служила с древних времен наиболее любимым очагом православного греко-славянского монашества.

Первоначальные иноческие поселения на Афоне относятся ко времени возникновения христианского монашества (IV век). Но они проявлялись в форме одиночного подвижничества и анахоретства. Лишь в царствование византийского императора Константина Погоната (668–685 гг.), отдавшего Афон в полное распоряжение монахов, здесь возникли монастыри, небольшие по размерам и населению и не богатые материальными средствами. В иконоборческую эпоху VIII века прилив монахов на уединенный и далекий от гонений Афон увеличился. Но в XI веке местное население неоднократно подвергалось опустошительным набегам со стороны арабов и морских пиратов.

Императоры Македонской династии своими щедрыми пожертвованиями и покровительством содействовали умножению монашества на Афоне. Но особенно укрепилось афонское монашество в X веке благодаря трудам святого Афанасия Афонского († 1001 г.), который впервые построил большой монастырь на самой территории Афона, ввел в нем общежительное устройство и дал своей киновии новый устав, определявший ее жизнь и церковно-богослужебный строй. По образцу этой Лавры Св. Афанасия стали на Афоне возникать и другие монастыри (Иверский, Каракальский, Кутлумушский и др.), в коих жизнь монахов стала устрояться на началах киновии. Вместе с тем продолжало процветать и анахоретство, эта изначальная форма афонского иночества. Высота иноческих подвигов была так почтенна, что в средине XI века Афон в первый раз и официально был назван Святой Горой – в уставе императора Константина Мономаха от 1046 года.

В то время здесь было до 180 монастырей и громадное число монахов: в одной Лавре Св. Афанасия их было больше 700. Они проводили строгую религиозно-созерцательную жизнь, и не было различия между рабом и господином; здесь царили истинная свобода и справедливость.

В царствование византийской династии Комнинов (XII век) Афон пользовался и внешним благополучием, и внутренним благоустройством. Один из императоров этой династии, Алексей I, даже узаконил, чтобы Афон был независим от всякой власти – гражданской и церковной, в том числе и патриаршей, и подчинялся только императору. Ближайшее высшее управление афонскими монастырями возлагалось на совет игуменов во главе с первым из них – протом; епархиальной власти (епископу соседнего города Иериссо) предоставлялось только право хиротонии афонских священников и диаконов по желанию монастырей.

К началу XIII века Афон был весь усеян монастырями, так что казался одним большим монастырем, представлялся всецело иноческим царством. В то же время единством духовных целей он роднил все племена и соединял в одну общину представителей разных народностей. Все стремились к одной цели – вечному спасению, для всех Афон был высшей школой православно-христианского подвижничества. Это был монашеский рай, место святое, дом Божий и Врата Небесные… Но вслед затем в истории Афона наступила другая пора.

В 1204 году, после завоевания Константинополя латинянами, подпал под их власть и монашеский Афон; высшее управление взял на себя Римский Папа Иннокентий III, а ближайшее о нем попечение было предоставлено Севастийскому латинскому епископу. При императоре Михаиле VIII Палеологе (1259–1282 гг.), который по соображениям политическим и личным затеял церковную унию с Римом в 1274 году, афонские монахи подверглись жестокому преследованию за устойчивость в исповедании православия.

В эпоху династии Палеологов (XIV век) Афон пользовался сравнительным благополучием благодаря щедротам и покровительству императоров. Один из них, Андроник Старший, отказался от непосредственного управления Афоном и подчинил его власти Константинопольского Патриарха. В 1453 году Афон был завоеван турками, но пощажен от разорения и получил право свободно совершать христианское богослужение. В последующее время подвергся бедствию – в царствование султана Селима II (1566–1574 гг.), который отнял в пользу казны все монастырские имения. И с того времени многие монастыри впали в бедность. В 1821 году, во время восстания греков, на Афон вступили турки и заняли монастыри. Взята была большая контрибуция, некоторые монастыри были ограблены и разорены, монахов частью разогнали, а частью предали смерти. Султан Махмуд хотел срыть монастыри, но пощадил по ходатайству русского императора Александра I. После этого Афон стал пополняться монахами только после заключения мира русских с турками в Адрианополе в 1829 году.

* * *

На Афоне существует 20 больших монастырей: 17 греческих, 1 русский, 1 сербский и 1 болгарский. Они занимают господствующее положение и при посредстве своих представителей (антипросопов) составляют центральное управление Афона, именуемое Протатом, которому принадлежит вся власть – административная, законодательная и судебная – в отношении ко всем иноческим учреждениям Афонской Горы.

После монастырей второе по значению место принадлежит скитам (13), расположенным на земле одного из 20 монастырей, коему и принадлежит право высшего управления скитом. К иноческим учреждениям относятся также и келлии (было их около 200), которые тоже расположены на земле одного из полноправных монастырей. Они имели свой храм, иногда два-три, а во главе не игумена, а геронта-старца. От келлий надо отличать каливы (около 400), представлявшие отдельное небольшое здание на земле монастыря или скита, проданное геронту и одному его ученику, но без права наследственной передачи другим; после смерти обоих калива снова переходила в собственность монастыря или скита.