– Да, работает.
– Передавай привет ему от меня, – всё-таки первого ранга капитан сказал мне.
– Так точно, – ответил я. И никогда позднее не передал никакой привет.
Вернувшись на «Неукротимый», я осмелел и подошёл к нашему дежурному, сообщил, что я при деле и мне могут звонить. Буду там-то и там-то, спасибо. Совсем молодой лейтенант посмотрел на меня как на идиота, но ответил, что найдёт меня, если кто спросит. В амбулатории, простив за всё вернувшегося Сергея, я живо рассказывал про своё приключение. Было интересно и Васе, особенно про то, какие иномарки загружены на корабль и почему они там вообще стоят.
– «Дружный» никуда не ходит уже, его распилят или китайцам продадут. На фига на нём иномарки стоят? – санитар проводил какие-то расчёт вслух и переспрашивал сколько сейчас стоит доллар. Мы точно не знали, чем уронили свой авторитет.
– Это же самое главное, о чём вы вообще знаете? – негодовал Вася.
Наступил момент, когда я в деталях пересказал своё представление третий раз. Сергей ничего не спрашивал. Мне так никто и не позвонил. Пришёл вечер. Серёга стал переодеваться и как-то весело сказав «Эхе-хе», ушёл по барам, даже не предложив ходить по вызовам вместе. Я бродил между амбулаторией и кубриком дивясь как много работают матросы. Чистка пола сменялась покраской борта, потом тащили что-то тяжёлое всем миром, спускали шлюпку и снова красили с воды. Подъехала машина с цистерной и матросы тянули шланг. Среди постоянно занятых матросов тигром ходил замком. Своей железной палкой-тростью он поднимал коврики, ковырял краску, указывал что нести в первую очередь. Палка всегда находила какой-то косяк, какую-то недоделку и замком приходил в ярость. Слова его были не матерными, но жёсткими. Похоже весь порядок на корабле, вся его боеспособность держалась на этой палке. Пацаны моментально бросались исправлять выявленные палкой недочёты как будто могли стать следующими в том она найдёт изъян. Мне пришло в голову, что у матросов нет ни занятий с оружием, ни кроссов, ни рытья окопов, но они трудятся значительно больше, чем солдаты в моём представлении о срочной службе на суше. «Дежурному врачу подойти на трап!», – голос раздался сразу отовсюду и последовал противный звонок. «Бииип!». Я подошёл и получил информацию, что на «Настойчивом» травма у матроса. Незнакомый капитан-лейтенант с редким интеллигентным лицом и повязкой дежурного на рукаве объяснил куда идти. В той части базы я не бывал. Это был другой «рукав» залива, что формировал базу. «Мимо не пройдёшь» – закончил своё объяснение офицер. И, действительно, он оказался прав. Мимо «Настойчивого» невозможно было пройти. Это был самый большой корабль Балтийской базы. Позже я узнал, что существует его близнец «Беспокойный», но в то время он был в дальнем походе. Это был эсминец. Длиннющий и высокий, напоминал многоподъездный дом. «Настойчивый» был красивым. Больше разных надстроек и флагов, больше непонятных орудий-ракетниц, чем у нашего. От него на бетонную стенку берега сходило два трапа. Рядом как мелкие жуки суетились фургоны, что-то загружали. Напротив корабля в полосе зарослей была спортивная площадка со снарядами и турниками. Матросы красили не сам корабль, как повсеместно, а линии на бетоне и асфальте вокруг. Я вошёл, представившись и был проведён по длинным коридорам электроламп до кубрика, который очень напоминал купе поезда, как по размеру, так и по оснащению. В купе сидел на койке внизу слева матрос, справа капитан 2 ранга. Офицер диктовал матросу заявление, которое тот дописывал на планшете.
– Добрый вечер, я дежурный врач – перешёл я к делу.
– Мы ещё не закончили, – не глядя на меня сказал офицер.
– А также в детстве я часто падал с велосипеда и бился головой, – он диктовал матросу заявление.
– Угу, – матрос не поспевал писать.
– До призыва меня иногда без причины беспокоили головные боли, о которых я не сообщал, потому что боялся, что меня признают непригодным к службе.
Сцена несколько затягивалась. К нам подошёл в проём купе, стал рядом со мной местный мичман-фельдшер. «Это замком по воспитательной» – шепотом сказал мне мичман. «То есть политрук» – сказал я про себя, не вслух.
Через пару минут объёмное заявление матрос подписал и нам разрешили войти и осмотреть матроса. Начал я. Жалобы, анамнез, пальце-носовая проба, сравнил размер зрачков, без неврологического молоточка проверил какие смог рефлексы. Матрос с его слов ударился головой о люк, когда поднимался по лестнице с нижней палубы. Все симптомы указывали на сотрясение головного мозга. Я решил госпитализировать его, вызвать скорую для перевозки. Вторым осмотрел фельдшер, дав мне пока медкарточку матроса. Такой же кусок тетради, как на «Неукротимом». Медкнижка была почти пустой. Срочник только прибыл, согласно записям был здоров. Фельдшер не проверял никакие неврологические вещи. Он приказал матросу раздеться до трусов и внимательно осмотрел всё тело. Спросил откуда некоторые синяки и царапины. Все они были старые и несущественные, чем фельдшер явно остался доволен. Я записал свой осмотр в книжечку, как если бы это была история болезни, проставил точное время и вообще был очень аккуратен и внимателен к словам вспоминая «заявление» матроса. Подписался как «и.о. нач. мед. службы СКР 731 «Неукротимый»». Фельдшер ушёл. Матроса я попросил прилечь или занять удобное ему положение на кровати. Остался ждать скорую. Я боялся, что пропустил более тяжёлую травму головы и хотел посмотреть, что скажет человек со скорой помощи. Тот прибыл довольно быстро и вместе с «политруком» и медицинским чемоданом пришёл к нам. Осмотр был крайне поверхностным, но заключение тем же – сотрясение. Обращаясь к «политруку» медик сказал: «Имейте ввиду, за вами будет травматизм». Все ушли. Матрос в скорую, я на СКР. Ночью меня ещё раз вызвали на тот же корабль. Я очень спешил потому что решил, что матроса вернули и ему стало хуже. Но оказалось, что у другого болел живот, но прошёл. Я всё же внимательно осмотрел пациента, проверил все симптомы, которые только мог припомнить, чем вероятно замучил пацана. Убедившись, что придраться не к чему, я всё же рассказал сонному фельдшеру, что нужно повторно осмотреть матроса утром, передать всё новому дежурному и особенно быть внимательным в плане аппендицита. Фельдшер с полузакрытыми глазами кивал и кивал на любое моё слово. Я вновь развлёкся, оставив большую запись в медкнижке. Мне начинало нравится быть дежурным. Что-то обретало смысл. Кроме того, ночью на улице было прекрасно тихо и свежо, атмосфера куда лучше, чем на корабле. Все суда были подсвечены, у трапов горели белые лампы. Отчего-то у нашего корабля лампа была синей. Из-за этого его легко было найти на обратном пути. Огромный эсминец был освещён кусками отчего стал похож на замок. Пустой стадион и звёзды видные лучше, чем в городе были мне компаньонами по пути ко сну в кубрике. Утром никакой передачи дежурства не было или мне об этом не рассказали. Я как обычно пропустил подъём флага, позавтракал и пересказал Сергею вечерние и ночные дела. Он проявил любопытство, мы продумали более чётко как осматривать пациента в следующий раз, учесть местные особенности. Важность документации особенно подчеркивал мой напарник. Договорились, что следующее Валерино дежурство будет за Сергеем. Новостей из мира улицы Ленина и баров было немного. Кроме того, что студенты освоили местные топонимы для того чтобы точнее назначать место встречи. Оказалось, что горожане называют некоторые дома именами собственными. Например, новая пятиэтажка у продуктового, облицованная красивым серым кирпичом называется Серый волк, а дом, стоящий по пути на пляж с яркой черепичной крышей – Красная шапочка. Из-за безденежья студенты наши перешли на самое недорогое пиво «ЕБ», польского города Ольштын, которое всё равно было гораздо лучше любого смоленского. Кто-то научился получать денежные переводы с «материка». Кто-то напился и разбил себе нос. Новости были нехитрые. Ребята также сговорились собрать денег и купить флагманскому врачу ящик водки за отличное отношение. Деньги уже собирали, но отнести решили ближе к концу практики. Я тоже сдал. Уже то, что Бориса Борисовича мы больше не видели и не слышали, а также его заповеди, того стоило.
Новый день принёс суету от санитара. С раннего утра он был очень озадачен и разыскивал Валеру. Тому куда-то звонили и к десяти нашли. Оказалось, что сына командира корабля, того которого мы так и не видели, в городе покусала неизвестная собака. Замком приказал разобраться со всеми медицинскими вопросами. Самого сына утром уже полечили в госпитале. Но Валера сказал, что нужно наблюдать собаку, исключить бешенство. Васе был выдан мешок и двое матросов в помощь. Они выдвинулись на поиски собаки по приметам, переданным по телефону. Пока его не было, с Валерой обсуждали признаки бешенства у людей и собак. Сошлись на том, что за собакой надо наблюдать десять дней. Про сына, если что, и так позвонят. Вася с коллегами вернулся часа через три, держа в мешке подозрительно небольшую собаку дворового вида. Он в красках рассказал о трудностях поиска и ловли собаки в целом городе. И тогда, и сейчас, я сомневаюсь, что он принёс именно ту собаку. Что-то мне подсказывало, что схватили они ту, что смогли, а не ту, что им описали по приметам. Собаку пометили методом выстигания ей на голове полоски электробритвой и запустили в вентиляторную. Это небольшое помещение без окон и освещения, в котором проходили какие-то коммуникации. О ручки дверей вентиляторных, расположенные низко, я постоянно бил голени. В календаре отметили дату десять дней вперёд и стали ждать симптомов бешенства. Все успокоились. Валера пошёл докладывать замкому, Вася спать на операционный стол, а мы с Серёгой по случаю успеха к которому не имели отношения решили пойти в городскую баню.
Мылись мы в начале в варварских условиях холодной воды и открытой кабинки большого пространства, общего с туалетами и раковинами. Там же стирали. Только брились в кубрике. Скоро нас пригласили в корабельную баню к матросам. Им устраивали помывку примерно раз в пять дней. В глубине корабля было специальное помещение, к которому сходились голые татуированные матросы, что вместе с их бритыми головами создавало эпичную картину. Уже вокруг этого помещения-бани была 100% влажность и пар. Внутри же, куда нас с Сергеем пустили стоял просто густое белое облако, а температура обжигала нос и лёгкие. Много позже я побывал в хамаме и теперь могу сравнить. Если бы можно было скрестить хамам и самую адскую сауну, то, наверное, это и была бы баня на «Неукротимом». Мы развлекались тем, что вытягивали руку в этом пару и не видели своей кисти. Мыться там было невозможно, масса народа и постоянное броуновское движение. Кроме того, было реально страшно махать там мочалкой или присесть на корточки. Можно было задеть кого-то в тумане или на тебя бы наступили. При входе нас жёстко проинструктировал матрос, что ни в коем случае нельзя касаться стен, будет ожог. Но стен я не видел в пару и даже не знал какой величины баня. Постояв так, мы выходили, толком не помывшись и попадали в компанию голых лысых ребят с мочалками и очередью в туман. Сергей и я решили, что это не подходящая нам процедура. Где мылись офицеры и мичманы мы не знали, но явно не здесь. А после того как из бани выскочил Азамат с ожогом руки мы решили, что нужна альтернатива. В Балтийске стояла симпатичная старинная баня, в которую мы и стали ходить по настроению. Внутри были только мужчины, не было буфета и пива, атмосфера царила добрая. Было светло и культурно. Вероятно, вокруг нас были те самые мичманы и бездомные офицеры, которые не хотели получать ожог и смотреть на голые жопы матросов. Но это была ещё одна статья расходов, отнимавшая у нас расслабленные посиделки на берегу. Мы реально начали экономить на всём и снова, и снова благодарить провидение за то, что с питанием у нас всё в порядке. Сергей сообщил, что у него осталось денег дня на три и лучше уж пусть скорее будет дежурство или ещё другой повод не идти вечером с сокурсниками в бар. Сергей, говоря это в бане, как в воду глядел.
Поход
Новое утро совершенно отличалось от всех, что мы встречали на корабле. Всё вокруг, буквально стены, ожило. Всё зашаталось и загремело. Я проснулся не от сигнала на подъём флага, не от бесконечных одиночных звонков, а от тошноты. Рано, до завтрака мы вышли в море. Весь быт перевернулся. Было плохо сидеть, невозможно лежать, странно стоять, а при попытке идти, занесённая нога становилась совсем не туда. При этом стены и пол не разъезжались, просто ты не мог попасть ногой в предполагаемое место шага. Неужели такая сильная качка каждый раз при выходе корабля? Я точно решил не идти на завтрак, я был уверен, что меня вырвет. Сергей методом проб и ошибок нашёл положение, в котором тошнило меньше. Нужно было сесть за стол, лечь на него верхней частью туловища и прижать голову к столешнице. Я умоляюще посмотрел на Саню:
– У нас что, морская болезнь? Я всегда хорошо переносил качку на корабликах в Крыму и тому подобное.
– Это не болезнь, мы ночью вышли нормально, а это вдруг шторм начался – ответил Саня, который тоже был бледен как бумага.
– Вдруг? А что нет какого-то прогноза. Война что ли в шторм выходить?
– Это же «Неукротимый», с ним всегда так. У нас по заданию надо ещё двадцать пять узлов развить, вот где будет запара. В гальюн сейчас не ходите. Новая команда там блюёт.
Ближайший туалет был совсем недалеко и до меня донеслись характерные звуки. Под новой командой понимали здесь новую партию срочников, что загрузились накануне и знали про корабль меньше моего. Я закрыл дверь чтобы не слышать ужасных рвотных арий. Саня крепился и отвлекался тем, что наконец рассказал, что он работает с двигателем и про всякие цилиндры и валы. Про то, что мы с трудом можем развивать скорость, потому что корабль старый. Но другие и того хуже. Далее была речь про то, что «Неукротимый» всегда попадает в какие-то истории. На флоте первый год судно не имеет названия, проходит испытания. Дальше по факту дают название с учетом того что случалось за год. Такой юмор военно-морской. «Неукротимый» вечно прётся в шторм или какую-то прочую засаду и героически бьётся с трудностями. Потому и назвали так. Хреновое место для службы. Я концентрировался на речи Сани чтобы как-то контролировать рвотные позывы и головную боль. «Что же тогда происходило на «Беспокойном» в первый год?» – нашёл я что спросить. «А, ерунда, там просто был грипп у команды и карантин» – Саня вдруг засобирался и выскочил, закрывая рот ладонью, не прикрыв дверь, прихватил моё полотенце. Я растолкал лежащего на столе Сергея и предложил идти в медотсек, там места больше. Сергей ответил, что надо. «Медотсеки в центре корабля проектируются, а в центре качает меньше», – эта информация от Сергея оказалась важной. Хоть кто-то слушал лекции. Мы натурально держась за стены медленно шли до амбулатории. В коридоре качка была видна лучше. Стены просто наклонялись из стороны в сторону. Трудно было перешагнуть через высокий межотсечный порог. Это нужно было делать в момент, когда корабль возвращался в вертикальное положение. Пока он заваливался по очереди на бока мы ползли по стенам до следующего порога и так до амбулатории. Васи не было. Мы заняли столы в «серёгином» положении. Я сел неаккуратно в фазу заваливания на борт и уронил на пол журналы и все бумаги со стола. В иллюминатор было больно смотреть. Серые волны то достигали середины стекла, то уходили куда-то под самое днище, и мы видели небо в таких же серых облаках. О завтраке даже не заикались. Меня так и не вырвало, но голова раскалывалась. Мозг в ней с каждой волной сначала прижимался к лобной кости, затем неспешно к затылку со следующей волной. Вперёд был позыв на рвоту, назад усиливалась боль. Цикл повторялся каждые секунд пять. Время шло и я отметил, что цикл стал длиннее, семь секунд и больше. Тошнота исчезла, я попил воды из крана. Головная боль и шаткость походки остались, стены по-прежнему «ходили», но жить уже было можно. За иллюминатором вода больше не плескала на нас и светило солнце. Мы открыли окошко и запустили свежий воздух. Было почти время обеда. В туалете половина отсеков с унитазами была ещё занята матросами. Они блевали. Было сложно сосредоточиться и попасть струёй в дыру. Пол наклонялся немного, а звуки отвлекали. Я умылся и с удивлением почувствовал голод, несмотря на весь этот трэш, я бы перекусил. Сергея пришлось уговаривать и он не особенно прикоснулся к еде. Вестовому всё было по барабану, его лишь немного заносило с подносом. На столах были подняты деревянные бордюры и мы следили как тарелки медленно пытаются от нас уехать. Всё приходилось слегка придерживать. Мичманов за обедом было только двое и они были одеты как полагается. С аппетитом пообедав я полностью восстановился и приноровился шагать по коридору странной походкой. Сергей вернулся к столу и лёг на него грудью. Я хотел было пошутить, что флот не для него, но сдержался. Посетителей в амбулатории не было и я вернулся в кубрик. Там с сумкой «Пума» стоял новый жилец. Контрактник с «Дружного», вечером его перевели к нам на период похода, ночевал он внизу. Сейчас ему отвели Сашино место. Потому что, как он сказал, корабль не выходит с неукомплектованным составом. Новенький Фёдор был старше всех обитателей кубрика, главный корабельный старшина, я бы принял его за мичмана по лицу. Он работал вместе с Саней, но не был таким чумазым и пользовался собственным полотенцем. Более того, он не жаловался на качку и предложил сыграть в шахматы на Адмиральском часе, которые принёс с собой. Слегка придерживая крайние ладьи руками, мы играли на кровати Азамата, которого вызвали по громкой связи в его «БЧ». Силы наши были равны и от этого интерес к шахматам только рос. Фёдор аж сиял от того, что игра хорошая, вероятно, давно не играл.
– Федь, а что это за история с потерянным «телом»? – расширял я свои познания о службе на флоте и развивал фигуры на доске.
– На учения из Кронштадта пригоняют подлодку, а мы все её ищем, – отвечал сосед – лучше всего ищет «тело», такая радиоэлектрохренатень размером с Фольксваген Гольф. Её корабль спускает и таскает на длинном тросе. «Тело» ищет подлодку, которая прячется.
– Разве по международным конвенциям не запрещено на Балтике размещать подлодки? – спросил я какой-то не к месту умный вопрос.
– Может и запрещено, но до прошлого года «Неукротимый» быстрее всех её находил, потому что остальные корабли свои «тела» давно потеряли. Самый был боевой корабль в базе.
– А сейчас что? – я сделал делал шах конём.
– Ничего. «Неукротимый» тоже «тело» потерял весной.
– А почему не меняют, новое оборудование не устанавливают? – мы не отрываясь смотрели на доску.
– ВМФ – страна чудес, вышел в море – и исчез – ответил Фёдор и снял моего коня.
Вдруг до меня дошло, что если корабль «укомплектован», то здесь и Валера. После ничьи я зашёл проведать Сергея и предложил найти начмеда. Сергей дал понять, что его лучше не беспокоить, он уже лежал в изоляторе, от помощи отказался. Сам он недавно давал пришедшему матросу парацетамол «от головы», но записей никаких не делал. Перешагивая через высокие и уже совсем мало качающиеся пороги секций коридора, я нашёл дверь каюты Валеры. Путь указал лейтенант-блондин.
– Тук-тук, Валера, это студент – я стоял прислушиваясь, – Тук-тук, у нас есть какие-то задачи в этом походе?
– Иди на хрен, студент, отдыхай. Сегодня плохо. Завтра учения, тоже не приходи. Пока. Давай. – голос начмеда был вялый. Мне подумалось, что это больше связано с ординатурой, а не со штормом. Качка по мне так полностью прекратилась как раз, когда я стоял под дверью. Как они собираются служить с таким слабым вестибулярным аппаратом? А может и не собираются. А может и не ординатура. Я ушёл в кубрик. Соседи вывели меня на открытую палубу, мы стояли и смотрели на расходящиеся клином длинные волны за кораблём. На нос выйти было нельзя. На корме кроме нас никого не было. Фёдор курил, Азамат потягивался, Саня говорил, что на двух котлах идёт хорошо. Больше не было никого, даже чаек. Ни берега, ни качки, ни дежурного в том месте, где раньше лежал трап. Было легко и спокойно. На горизонте море почти сливалось с небом, стальным и асфальтно-бесцветными облаками, как наши внутренние корабельные коридоры. Серое некрасивое море расступалось, пропуская корабль, тот оставлял след-хвост сколько хватало глаз. Я поинтересовался не нужны ли нам спасательные жилеты, вдруг дёрнет или волна. «Нужны» – однозначно ответил Фёдор, выкинул окурок за борт и мы продолжали стоять на воздухе и молчать. За спиной, высоко на толстой башне закрутилась антенна. Может она всё время вращалась, но заметил я только когда все молчали. Подумав, что эта РЛС-антенна может быть опасной, облучение и все дела, я ушёл в кубрик. Сделал я это медленно, с почтением к морю.
Спали все хорошо. Воспоминания о шторме казались сказками. Никто не хотел признаваться, что было гадко. Но утром блевотный оркестр продолжился, прямо у нас через коридор, где был вход в общий гальюн. По какой-то идиотской традиции старослужащие напоили новую команду морской водой. Традиции-на. Самые умные, которых было чуть-чуть сразу побежали вызывать рвоту. Те, что понадеялись на авось, позже сидели на очках с поносом. Выпивали как минимум полный стакан, как пояснил Саня. Но точно никто не знал, что творится на двух нижних палубах, в матросских кубриках. В полном штиле, корабль то разгонялся, то сбавлял ход, что отражалось только на шуме вокруг. Качка была уловимой, но не мешала. Я выиграл у Фёдора и уступил место у доски Сергею. Тот и вовсе разгромил соседа-старшину. Играть с Сергеем чтобы определить кто же сильнейший я не стал. Вместо того мне удалось немного разговорить Фёдора. История его была типичной. Хоть он считал себя местным, но родился и учился в Сибири. Контракт подписал после развода и считает службу на Балтике курортом. «Походы сейчас редкие, новых команд мало, кораблей совсем нет. Чиню кассетники в городе, неплохой приработок» – так завершал он свой рассказ. Я взял было в очередной раз фантастическую книгу, голова требовала нагрузки, но тут с кораблём что-то стало не так. Движение его изменилось. Начались учения. За борт что-то бросали, корабль делал резкие развороты, гудел по-разному. Выход на корму закрыли. Через какое-то время весьма неожиданно для тех, кто сидел в пятом кубрике без иллюминатора и смысла практики началась стрельба. Вернее сказать, то был жуткий грохот. Часть коридора рядом с нами, выпуклая как большая бочка начала вращаться и где-то вверху часто стреляла в разных режимах пушка или какой-то пулемёт. Пальба была совсем близко, вход в башню был рядом с нашей дверью. Пятый кубрик был всегда близко к какой-то жести: гальюн с рвотными массами, замкомандира, обход, теперь и пушка. Грохот продолжался с перерывами и находиться в привычном состоянии было непросто. Но мне было интересно, что будет дальше и я посматривал на закрытую массивную «уличную» дверь. Хотелось снова выйти на корму. Сани и Азамата не было. Фёдор листал какую-то папку чертежей на жёлтой старой бумаге. Он оделся по форме и явно собирался уходить. Стрельба стихла, Фёдор сразу вышел, зато объявился Азамат. Он был просто в тельняшке и жаловался на жару. Через минут пять в кубрик завалились несколько офицеров. Сроду их тут не было. Я заволновался, дернул лежащего Сергея и встал как бы по стойке смирно, но без фанатизма. На меня был нуль внимания, офицеры сразу забежали за угол к койке Азамата.
– Как ты это делаешь? Азамат, ты ващще! Красава! Азамат, дай пожму твою руку. Мы ж так первое место займём.
Раздавались самые приятные слова и всякие отзывы об Азамате, как о нужном и прекрасном человеке. Для нас повод был неясен, но он явно понимал про что речь. Азамат стоял и рука его потянулась под тельняшку потеребить мешочек с землёй. Он что-то тихо отвечал и смотрел в пол. Иногда слова были нерусскими. Его обнял один из офицеров, а другой сел на его кровать и просил Азамата не уходить в следующем году.
– Оставайся, мы тебе что хочешь дадим. Давай в седьмой переедешь?
– А хочешь медаль, Азамат? – наперебой говорили два младших офицера.
– Мне домой надо весной, я обещал родителям и брату. Брат пойдёт служить в весенний призыв – отвечал будто извинялся.
– А брат тоже стреляет? Давай мы его к нам заберём, если стреляет – серьёзно говорил капитан 3 ранга.
– Кстати, мы ж тебе сгущёнки принесли! Вот – целый пакет!
– Он же пока из винтовки стреляет, у него же нет корабельной пушки – Азамат вынул руку из-под тельняшки.
Офицеры всё не унимались и также не замечали наше с Серёгой присутствие. Я сел и подумал, что оригинально мы сэкономили на пиво, сколько продлится поход, нам никто не говорит. Когда я спросил это на завтраке у мичманов, те даже не намекнули.
Азамат оказался стрелком-снайпером, который сидел в той вращающейся башне и стрелял по сброшенным бочкам и какой-то затопленной барже. Он умел стрелять. Из скольких-то десятков или сотен разных снарядов в цель летели все. Ему не мешала ни качка, ни скорость. Немного было жарко в железной коробке. Азамату разрешалось всё за его прекрасные показатели, которые ставили «Неукротимый» высоко в рейтинге боевой подготовки. Азамата скрывали от других частей и не привлекали к работам. Он мог попросить многое, но не просил ничего. Он оставался матросом в звании и любил сгущёнку. Саша не вернул ему долг, не знаю сколько, было обидно за него. Ещё у Азамата, пожалуй, единственного кроме нас, не было татуировок.
Когда в следующий раз удалось выйти на корму над нами пролетели самолёты. Низко и громко. Народа на воздухе было много, некоторые даже носили оранжевые жилеты. Как я узнал из сказок Фёдора, на флот берут в основном пацанов из далёких сибирских регионов, тех, кто не умеет плавать, тех кто моря не видел. Именно они станут бороться за живучесть корабля до конца, не сбегут как крысы, не прыгнут за борт вплавь. Традиция древняя, но актуальная. Фёдор был из Сургута. Плавать на флоте не главное, важнее ходить и сохранять плавучесть. Самолёты снова сделали вираж и пролетели над нами.
– Если бы на мне была пилотка, слетела бы, что за прикол так летать? – спросил я неопределённо кого.
– Это НАТО, отрабатывают заход на бомбометание – ответил лейтенант-блондин, который служил фуражистом, отвечал за снабжение.
– Они по сути нарушают сейчас государственную границу – он продолжал.
– И что, им за это ничего не будет? – возмутился Серёга.
– Будет приказ – и им будет – отвечал лейтенант.