Loe raamatut: «Пучина»

Глава 1

На одном из балкончиков четвёртого этажа дома Михаила Павловича стояла красивая девушка; ветер обдувал её немного растрепанные темные волнистые волосы. Она стояла, опершись на узорное кованое ограждение, была в домашней одежде, слегка подчёркивающей её фигуру и придающей ей милой и привлекательной невинности. День был немного слякотный, но пробудившиеся птицы, появившийся весенний запах и эта красивая девушка сделали мне отличное настроение.

Я немного засмотрелся, потом очнулся и зашёл в подъезд, поднялся по лестнице и позвонил в дверь. Из-за ипохондрии своей как всегда обратил внимание на биение сердца и затруднение дыхания, пока шёл по лестнице. Я постучался, постоял с минуту, дверь открыла она. Квартира Михаила Павловича выглядела броско, с какой-то неподобающей роскошью, особенно изысканная хрустальная люстра, слишком крупная для квартиры.

Вблизи девушка была ещё прекраснее. Она немного постеснялась своего внешнего вида. Я услышал от неё какой-то младенческий запах, который ещё больше воодушевил меня в этот чудный слякотный день.

Мы поздоровались, в глазах её что-то сверкнуло, и она направилась к себе в комнату. Она шла, не наступая на землю, а только легонько касаясь. Между её блузкой и штанами я заметил небольшой синяк на пояснице, но тогда значения ему не придал. Я провожал её восхищённым взглядом и не заметил, как из своего кабинета вышел Михаил Павлович.

Он облокотился на дверь, которая, разумеется, двинулась, отчего он потерял равновесие и выглядел довольно нелепо. Лицо его было совсем обычным, разве что усы выделялись – цветом светлее русых волос на голове (за исключением седых, конечно), всегда взъерошенные, местами густые, местами – не очень. Взгляд невыразительный: ничего по этому взгляду сказать внятного было нельзя, ни ума, ни глупости он не выражал. Дочь свою, по-моему, он недолюбливал. Если разговор заходил о Лилии, жаловался, что она всё сидит у него на шее, замуж не выходит и работу нормальную найти не может. Он заметил, как я смотрел на Лилию.

– Нравится? – неожиданно спросил он.

Я немного растерялся, поздоровался и сделал вид, что не понял, о чём речь. Михаил Павлович давно заметил, как я смотрю на его дочь, но подобных вопросов никогда не задавал.

– Лилия моя нравится тебе? – сказал он и слегка усмехнулся.

– Михаил Павлович, я с вами об этом разговаривать не хочу, но если кто скажет, что ваша дочь ему не симпатична, вероятно, солжёт.

Он ещё раз усмехнулся, затем принял серьёзное выражение лица.

– Я выбрал следующую работу: тема и материалы у меня в кабинете, как обычно, сто рублей.

Михаил Павлович был доктором наук; не знаю, как он этой степени добился, но сейчас половину научных статей его пишу я. Не исключено, что половину другую пишет такой же, как я, – но он хорошо платит и, конечно, требует молчания. Ума ему в наследство досталось на порядок меньше, чем капитала. Но была у него тяга как-то оставить своё имя в истории, и он нашёл такой путь. Отца у меня не было, а мать зарабатывала немного и позволить себе переезд и обучение в другом городе моему младшему брату уже не могла. Брат на меня всегда равнялся, и на следующий год и сам хотел поступить в Москву – на врача; поэтому я решил накопить денег, и мне посчастливилось встретить на одной конференции этого шарлатана.

Михаил Павлович дал мне несколько увесистых новеньких книг и бумажку, пригласил попить чаю; я, как обычно, вежливо отказался, чем он, как обычно, был доволен. Лилия вышла меня проводить: переоделась и расчесалась. Михаил Павлович недовольно посмотрел на неё, попрощался со мной и с задумчивой миной ушёл в кабинет. Лилия обычно выглядела как бы отчуждённой от реальности, и только иногда возвращалась, что отражалось на её глазах цвета морской волны. Такие люди всегда мне казались несчастными, потому как я и себя таким видел и относил к несчастным. Каждый раз, когда я приходу сюда, ухожу с мыслями о ней. Мы всегда обмениваемся лишь парой фраз, но от этого мне еще интереснее узнать, какая эта девушка.

У Лилии на щеках был едва заметный румянец и с такие же едва заметные ямочки, подчеркивающие её улыбку. На первый взгляд может показать, что лицо ее совсем наивное, невинное. Но глаза цвета морской пучины создавали впечатление, что если в них глубоко заглянуть, можно обнаружить много утонувших тайн. Особенно привлекали меня фиолетовые оттенки этих глазах, которые мелькали, когда она смеялась, когда смущалась.

– Сегодня, как мне показалось, он тобой недоволен больше, чем обычно, – сказал я это, чтобы прервать неловкое молчание.

– Тебе просто показалось, Коля, всё хорошо, – она сконфузилась от моей откровенности, и хоть я никогда не мог прочитать эмоций её, тут я был уверен, что она лукавит.

Мы немного поговорили о наступившей весне и весеннем воздухе. Я положил книги в сумку, попрощался.

Лилия подошла ко мне и шепнула на ухо:

– Будь осторожнее с моим папой, Коля, – мило улыбнулась, как будто ничего не было. – До свидания.

Я пошел к дому, и первые пять минут думал о том, что она мне сказала. Мне предстояло еще многое узнать об их отношениях, но пока от своей неосведомленности я остановился на том, что понятия не имею, о чем она. Всю последующую дорогу я думал о Лилии, встретил плечом, кажется, пару прохожих и механически извинился. Я представлял, как солнечная комната, где мы вдвоём, заполняется её смехом, который она пытается сдерживать по своей скромности и немножко краснеет. Признаться, и извращённые мысли посещали меня. Я думал о прикосновении к её легким пышным губам и о том, как она выглядит без этих домашних одежд. По обстоятельствам, которые читатель узнает ниже, мне было жутко стыдно, но и остановиться я не мог, да и, честно говоря, не хотел. Я особо не задумывался о том, что меня влечёт к этой девушке. Казалось, что всё было на поверхности: она красивая, милая, загадочная. скромная, сексуальная; глаза её – умные, вдумчивые.

Я дошёл до самого дома и потерял своё утреннее настроение – то ли от стыда, то ли от невозможности приблизиться к Лилии.

Я жил в общежитии, учился на шестом курсе медицинского. В моей комнате было довольно грязно, мебели было мало, из посуды у меня была одна тарелка, один котелок, одна кружка и одна ложка. Через несколько часов, я пошел к Полине.

Полина сидела за письменным столиком со включённой лампой: она зашторивала окна, потому что от солнца у неё болела голова. Комната была уютно обставлена , всегда чистая. На стене висела икона Божьей Матери.

Увидев меня, она улыбнулась и отложила книги:

– Здравствуй, Коля.

– Привет, – я говорил, улыбаясь, но улыбку эту натянул, потому что мысли о Лилии до сих пор не покидали голову, и мне было стыдно. Я положил сумку около двери, подошёл к Полине, обнял её и поцеловал в лоб.

– Ты весь красный. Как ты себя чувствуешь? Всё хорошо? – она слегка прищурилась и поджала губы.

Сначала слова застряли в горле, и я сделал вид, что откашливаюсь. Затем сказал, что переволновался из-за сложности новой темы статьи для Михаила Павловича; во что Полина не поверила, но допрашивать не стала.

Последнее время я нередко думал о других девушках. Полине я этого, конечно же, не говорил, но мы вместе уже несколько лет, и она заметила во мне перемены. Когда она пытается понять причину перемен моих, я не отвечаю ничего внятного, отчего она сама уходит в раздумья и теряет настроение. Между нами повисло какое-то напряжение, которое обсудить у неё со мной не получается. Сама Полина крепко меня любила – взрослой и такой семейной любовью.

Она молча ушла на кухню и оставила меня с моими мыслями на целый час.

– Я приготовила всё, как ты любишь, – сказала она с улыбкой и печальным взглядом, возвращаясь в комнату.

Я решил не обращать на это внимание и делать вид, что вижу только улыбку.

Я поел; она сказала, что понимает, как я устал, и начала мне массировать плечи. Я взял её руки, поцеловал, и мы занялись любовью. Мои мысли о Лилии наконец-то ушли.

Всё было отлично, но перед самой кульминацией Полина отошла от меня и сказала:

– Ты не дотронешься, пока не расскажешь, что с тобой происходит! – выпалила она.

Полина смотрела на меня с необычайной решимостью. Её губы слегка дрогнули, но она мгновенно взяла себя в руки и сжала зубы. Я впал в ступор: сначала от неожиданности, затем – от того, что понятия не имел, как ей ответить. Мысли быстро носились у меня в голове, и я не мог ни за одну зацепиться. Я потерял связь с реальностью и просто смотрел на неё.

Полина выглядела старше своих лет из-за того, что лицо её как будто состояло из прямых линий.

Я водил глазами по этим прямым линиям, как безумный, и Полина резко меня окрикнула. Не могу вам сказать, сколько времени я так просидел, но, опомнившись, решил, что мне ничего не остаётся, кроме как всё рассказать. Стыдно признаться, но в тот момент я больше всего не хотел ей об этом говорить, потому что понимал: продолжения тогда не будет. Я подошёл к окну; внутри, как будто все органы перемешались, я предчувствовал, как станет сейчас голым не только тело моё, но и душа. Я приоткрыл шторы, глядя на лес неподалёку, начал свою исповедь:

– Ладно, я поделюсь с тобой. Я тебя люблю, ты знаешь. В общем, я боюсь быть обычным. Вся моя жизнь это учеба, работа и ты. Мне кажется, что влюбленность даёт вдохновение, даёт делать что-то необычное, даёт необычные идеи. Мы с тобой уже много лет, и, думаю, ты понимаешь, что какой-то окрылённости у меня уже от этого нет. Одно время я пытался разбавить нашу жизнь, постоянно выбирал необычные свидания, ты помнишь, но мне начало казаться все это искусственным. Ещё больше я боюсь женитьбы: ты заметила, что разговоров про это я последнее время избегаю. Я думаю, что если женюсь, стану самым обычным женатиком – работа, дом, семья, дети, – Я понимал, что каждое мое слово ранит ее, но не договорить уже не мог, если не сейчас, то уже никогда – Мне страшно умереть, не оставив после себя ничего великого, – я повернулся и посмотрел Полине в глаза. Она молча смотрела на меня с приоткрытым ртом и мокрыми глазами. Я ее не узнавал, взгляд ее обычно теплый и заботливый был холодно обжигающий. – Я начал думать о других девушках. Думаю о том, что они, потенциально, могут дать мне это вдохновение. Мне жутко стыдно перед тобой, но я не могу ни на что решиться, потому что понимаю: лучше тебя я никого никогда не встречу.

Мы молчали около десяти минут. Видимо, Полина предчувствовала что-то подобное и не задала ни одного вопроса. Она смотрела куда-то в окно и с поджатыми губами теребила блузку. Я думал, что Полина выйдет из комнаты, после того как встала и глубоко вздохнула, но она выключила лампу, свет из окна был совсем тусклый, воздух потяжалел, темнее стало не только в комнате, но и внутри меня, мысли как будто двигались наощупь. Тишину пытался разбавить только ветер, стучащий в окно. Полина подошла ко мне и продолжила то, что мы начали. Я был в шоке, с трудом поверил в происходящее и думал о том, что это вообще за девушка: "Что она вытворяет? О чём она вообще думает? Что с ней?" Мне показалось, что в тот момент мысли совсем покинули ее голову, лицо было похоже на барельеф. Будто она занималась этим не со мной, а просто. Не было какой-то ниточки между нами, что я заметил и по себе. Желания мои были только плотскими, неважно, какая бы это была женщина. Бедная Полина.

От момента, как я начал исповедь свою, до момента, как я надел брюки и сел на стул, Полина не произнесла ни единого слова, будто замороженная, она почти и не моргала. Глаза ее были ледяные, а взгляд пронзал меня насквозь. Если во взгляде Лилии была морская пучина с её глубокими загадками, течениями и непостоянностью, то Полина напоминала высокую гору – недвижимую, непоколебимую и холодную. Обе были далеко от земли, на которой я находился.