Синоптики, как водится, лукавили, обещая похолодания на середину июля. Ничего подобного: даже в тени было жарко, как на сковородке. Пашка никогда не любила мороженое, но сейчас не отказалась бы даже от него, если бы в её карманах водились хоть какие-то деньги. Неплохо бы и раздобыть, но подработки никакой нет, одалживать и влезать в долги не хочется, а с родителями отношения напряжённые. Искусно минуя пустыри, подверженные солнечным лучам больше, чем что либо ещё, Лысая с музыкой в ушах лениво бороздила знакомые до дыр улицы города, не в силах найти себе занятия.
Ей не было нужды просиживать штаны в интернете, Кир сегодня работал, а значит, в заброшке тоже никого нет – без него компания никогда не собиралась. Ни к кому в гости идти не хотелось, сидеть дома тем более. Поэтому Пашка, пролистывая треки, просто гуляла, размышляя о всяком. За час она встретила несколько одноклассников – город был небольшим, да и школа в районе всего одна – но особой радости ей это не прибавило.
Она шагала мимо двора, вокруг которого зачем-то возвели высокий решётчатый забор с домофоном, как вдруг приметила внутри ограждённой зоны мальчишку в майке и шортах, который стоял на коленях и шарил ладонями по земле: что-то искал.
Лет двенадцати, не больше, худой, как спичка, и загорелый! Настоящий цвет его кожи выдавали только белые полоски, проскальзывающие на плечах из-под майки. Волосы у него были чёрные-чёрные, густые и вьющиеся. Пашку мальчик, кажется, не видел.
«Ищет что-то?» – подумала Лысая, и взгляд её зацепился за что-то блестящее: большая десятирублёвая монетка укатилась за забор. Может, её он и искал?
Пашка подобрала монетку.
– Эй.
Мальчишка обернулся. Лицо у него было тоже загорелое, с проступающими веснушками.
– Это ищешь? – спросила Пашка, показав монетку.
Мальчишка кивнул.
Встал, отряхнул колени, подошёл, качаясь из стороны в сторону, словно чудаковатый пингвин, и протянул руку сквозь прутья. А вдруг это и не его вовсе? – подумала Лысая, всё равно отдавая монетку.
– Спасибо.
– Как ты её умудрился выронить? – спросила Пашка. Ей особо не было дела, но зачем-то дёрнуло спросить.
Мальчишка повёл худыми плечами.
– Я кидал её: орёл или решка.
– И как упала? – Пашка тут же поняла, что спрашивает глупость: ведь монетку в итоге подобрала она.
– Я не знаю. Ты ведь её нашла.
Мальчишка не «выкал»: Пашке это понравилось.
– Ну, допустим, что она на орла упала? – сказала она.
– Значит, иду пломбир покупать.
– А если бы на решку?
– Значит, эскимо. Вот только без неё бы не купил: мороженое дорогое. Ну так что, там всё-таки орёл был?
…К детям младше четырнадцати Пашка всегда относилась с неодобрением и каким-то внутренним напряжением, но этот мальчишка почему-то сразу внушил ей симпатию своей простотой и искренностью. Представился: звать Илья Шаравин, для своих Шарава, вон в том доме живу. Пошли со мной за мороженым?
Лысая пошла, потому что больше идти ей особо было некуда: домой не хотелось.
– У моей соседки, – рассказывал Илюшка (как его мысленно назвала Лысая) в пути до ближайшего киоска, – целая коллекция редких монет! Есть одна огромная, сторублёвая аж, представляешь?! Правда, сейчас такой не расплатиться…
Он говорил на удивление умно для своего возраста. И дело не в том, что именно он говорил, а в том, как он это делал: по-детски наивно, но с полной уверенностью, что собеседнику будет интересно всё, что он скажет. Никаких заморочек о том, что они только что встретились, никаких претензий к тому, что она лысая – Илюшка просто говорил и всё.
– Какого года, не смотрел? – спросила Пашка, просто чтобы поддержать беседу.
– Двадцать восьмого вроде бы, – Илюшка пожал плечами. – Хорошая деньга была, а? И никаких бумажек не надо: положил монетку в сто рублей, и покупай, что хочешь! А ещё у неё золотые монетки с Гагариным есть, и с Храмом-на-Крови. Мама говорит: юбилейные.
– Твоя соседка что, нумизмат?
– Да не, русская. Анька Гриб зовут. Знаешь её?
– Дурень, «нумизматы» – это люди, которые редкие монеты собирают, – беззлобно хмыкнула Пашка.
К её облегчению, Илюшка не обиделся на «дурня»: понял, видимо, что не всерьёз. А бывало, что некоторые обижались.
– Зачем их собирать, деньги-то? – спросил он. – Если уж не пользуются, так отдали бы кому-нить. А так… Лучше бы картины коллекционировали.
– Есть специальные монеты, которые только для красоты сделаны. Ими не расплатишься, но они офигенно редкие. Вот их и собирают.
– Ну это другое дело, – сказал Илюшка, согласившись.
В киоске он купил на тридцать рублей большой пломбир в рожке. Предложил Пашке немного, но та вежливо отказалась. Когда он принялся есть лакомство, Лысая ждала, что сейчас её поблагодарят и отправят восвояси, однако Илюшка делать этого не спешил.
– А тебя как звать? – спросил он.
– Павлена. Можно просто Пашка. Как мужское имя, только… не мужское.
– Аа. Так и знал, что ты девочка, – сказал Илюшка, как показалось Лысой, немного разочаровано. Та изумилась: неужели до этого не догадался? Да, наверное, по лицу её толком и не разберёшься, а в илюшкином возрасте на сиськи ещё не пялятся, вот и вышел казус. Но, для приличия немного обидевшись, ощетинилась:
– А в лоб?! Я хоть и девушка, но бью покруче некоторых!..
– Серьёзно?! – глаза Илюшки неожиданно загорелись, а рот, испачканный мороженым, радостно раскрылся. – Ты драться умеешь?! Круто!
– Умею, ещё как.
– Значит, ты сильная?
– Ну-у, – Пашка задумалась. – Поднять двоих таких соплежуев, как ты, смогу.
– Сама ты соплежуй, – поморщился Илюшка.
Опасаясь, как бы на этот раз он всерьёз не обиделся, Лысая решила сменить тему и спросила:
– А почему спросил, умею ли?
– Помощь нужна кое-с-чем.
…Илюшка привёл её в девятиэтажку, где, по его словам, жил какой-то его одноклассник, то ли Вася, то ли Ваня. Они поднялись на последний этаж, где мальчишка и продемонстрировал то, с чем ему требовалось помощь: вход на крышу.
Уходящая вверх на ещё один этаж железная лестница была закрыта прочной клеткой из красных прутьев. На двери от этой клетки висел чёрный монолитный замок. Пашка задрала голову: сверху, в сумраке чердака угадывались очертания люка, за которым, должно быть, и находилась крыша.
– Ты предлагаешь мне замок сломать? Извиняй, я тебе не дуболом…
– Не надо ничего ломать, иначе заметят, – сказал Илюшка торопливо. – Мы раньше сбоку залазили, вот здесь…
Он показал на боковую сторону клетки, и Пашка поняла, о чём он: между двумя красными прутьями виднелся довольно просторный зазор, перекрытый длинным куском арматуры, явно выделяющимся из общей картины. Его нижний конец вставили в обломки основания лестницы, а верхний – в торчащую из потолка тонкую полую трубку. Всё это художество, кажется, не приварили: кусок шатался, но сидел прочно. Это продемонстрировал Илюшка, попробовав покачать прут.
– Крепко вставлен, зараза. Мы с ребятами пробовали вытащить, но не смогли, сила нужна.
– Ну… Давай попробую, – сказала Пашка, взявшись за кусок арматуры…
Куда там ребятне – даже ей пришлось изрядно намозолить и испачкать ладони, прежде чем упрямая перегородка поддалась и вылезла из трубки. Со скрежетом вытащив ставший бесполезным кусок арматуры, Лысая вручила его Илюшке.
– Держи. Путь свободен.
Тот прямо засверкал:
– Вот круто!!! Давай залезем?!
– Ты думаешь, я с моей жопой туда пролезу?
– Туда кто угодно пролезет, главное знать, как! Давай, я тебя научу!
Пашка действительно без проблем пролезла в открытую дыру. Следом за ней юркнул Илюшка: ему, тонконогому и тонкорукому, было ещё легче. Так они и проникли на крышу дома по Профсоюзной.
…Пашке и раньше приходилось бывать на крышах – легче было вспомнить, куда их с Киром и компанией ещё не заносило. Однако так высоко, да ещё и в одиночку, она никогда не забиралась. Большая часть крыши была опутана проводами, так что двигаться порой приходилось, пригнувшись в три погибели. Но когда Пашка и Илюшка наконец дошли до края, им открылся чудный вид на город, переживающий лето и тонущий в зелени. Сквозь зелень эту то и дело пробивались трубы, антенны, крыши «сталинок», были видны дороги и проспекты, вдалеке угадывался невзрачный профиль домов Полтинника.
«Эх, сюда бы Марью – ей бы понравилось».
Спустя время, Пашка решила задать вопрос:
– И часто вы сюда лазили?
– Каждый день! – гордо сказал Илюшка. – Но потом нас спалили, и дырку заделали. Тут была наша база. Вон, даже надписи есть.
Пашка глянула: на кирпичной будке, в которой и располагался вход на крышу, действительно было несколько надписей, выведенных синим баллончиком. Подойдя поближе, она прочла:
Шарава
Анька
Бульбазавр
Макс
Костет
– Тоже мне «Тимур и его команда»… – усмехнулась Пашка. – Это что, вся ваша банда?
– Ага. Хочешь, позову их?
– Да мне без разницы, – Лысая пожала плечами, разворачиваясь. – Ладно, я сваливаю. Аккуратнее будь! Чтобы если кто-то из вас шмякнется, на меня потом не катили, усёк, Шарава?!
Илюшка засмеялся, и сказал, что «усёк».
– Эй, Паша! – сказал он, когда она уже присела, чтобы нырнуть в проход. – А почему ты лысая?
«Чёрт, думала, не спросит, паршивец…»
– Захотелось мне побриться налысо, вот и всё, – ответила Пашка.
Глядя на неё, Илюшка-Шарава улыбнулся.
– Ты крутая!..
Пашка хотела ответить ему какой-нибудь колкостью, но передумала, решив: пусть хоть для кого-то она будет крутой не из страха, а из простого человеческого уважения.
– Бывай, – сказала она, спрыгивая в проём.
…Выйдя из дома, она нашарила в кармане плеер, собравшись снова заткнуть уши, но ей снова что-то помешало: взгляд зацепился за валяющийся на газоне цветастый диск. Сам по себе он был редкостью, ведь сейчас повсюду были одни флешки. Подойдя, Лысая нагнулась и подобрала находку. Обложка диска что-то ей напомнила.
«Unbelievable adventure of Chara»
Компьютерные игры, как таковые, Пашка никогда не любила, однако в детстве, когда она гостила у родственников, ей всё ж-таки пришлось один раз просидеть за одной игрой часа два или три: она затягивала. Но, когда приехала домой, стало уже не до неё, и постепенно Пашка забыла про своё мимолётное увлечение. К тому же, она даже название узнать не удосужилась. Только теперь она вспомнила, взглянув на рисунок под броской надписью: девочка в синем платье с цветком в руке.
Пашка оглядела диск. Пара тонких царапин, но в целом, он, наверное, даже прочитается…
«Вот заняться-то тебе нечем. Домой что ли тащить его собралась?» – мелькнуло в голове у Лысой. Но та развернулась, направившись обратно к крыше…
– Эй, Шарава! – крикнула она, сунув голову в проём. Илюшка подскочил на месте от испуга, обернувшись. – У тебя дома комп есть?!
Дома у Шаравы был почти новенький большой чёрный ноутбук, гудящий ровно и почти неслышно – не то, что тот старый компьютер, стоящий в комнате у Пашки, по своей громкости способный сравняться с каким-нибудь производственным цехом. Комната была слегка пустовата: то ли семья Шаравиных недавно сюда переехала, то ли Илюшка пока что не определился с тем, как обустраивать собственное жилище. В комнатке два на четыре всего-то и было, что компьютерный стол, кожаное кресло на колёсиках (Лысая обожала на таких крутиться), шкаф да заправленная кровать. На подоконнике стоял горшочек с каким-то плющом, рядом с ним – полупустая бутылка с водой.
– Это игра такая что ли? – спросил Илюшка, открывая дисковод.
– Ага. Мне просто интересно, запустится или нет.
Запустилась. Неизвестно, сколько времени диск пролежал на газоне, но, кажется, он не был повреждён. Открылось окно установки игры. Сердце Пашки радостно ёкнуло.
– А как название переводится? – спросил Илюшка, ёрзая в своём кресле.
– «Невероятные приключения Чары».
– Девчачья что ли? – насторожился мальчишка. – Я в неё тогда играть не буду…
– Ничего она не девчачья! И если не будешь – я себе диск заберу. Я просто у тебя проверить хотела, работает ли он вообще.
Пока игра устанавливалась, Илюшка гостеприимно предложил Лысой чаю, и даже принёс своей гостье два кривоватых бутерброда с колбасой и майонезом.
– Ну что, устанавливается? – посопел он нетерпеливо.
Пашка кивнула: пока мальчишка бегал, она заняла его кресло. В ноутбуке не шарилась, но покачивалась из стороны в сторону. На её полудохлой табуретке такая роскошь была непозволительна.
– А что за игра-то? – спросил Илюшка, наматывая на палец чёрную кудряшку возле щеки.
– Играешь ты там за девочку… Или за мальчика, как хочешь. Персонажа создаёшь сам. У тебя скелет похитил подругу, и ты должен пробраться в замок монстра, чтобы её спасти. Тебя сопровождает говорящий цветок, который ты можешь использовать, чтобы решать головоломки. Я дошла недалеко, там есть один уровень, он пиз… кхм, офигенно сложный. Не смогла его пройти.
Илюшка ничего не сказал: молча смотрел в монитор и ждал, пока игра установится.
– А почему «Приключения Чары»?
– Персонажа твоего так зовут. Типа, внешность ты ему сам создаёшь, но он всё равно будет Чарой.
…хоть Илюшка и обещал, что не будет играть в «девчачьи» игры, но «Adventures of Chara» его всё-таки затянула. Хоть и пиксельно-квадратная, но по-своему интересная, она привлекала даже Пашку, и дело было не столько в самой игре, сколько в сюжете: он будто бы задевал за какие-то невидимые, знакомые только ей, струны внутри Лысой. Обычно она не любила ностальгировать, но сейчас ей вспоминалось то чувство, когда она проходила игру впервые.
– Так, вот тут я помню: на краба не наступай, придётся драться… – подсказывала Лысая, пустив Шараву на законное место.
– Угу, – кивал тот, легко справляясь с незамысловатым управлением.
– Ой! Я думал, там земля будет…
– Не-а, прыгать надо. «Пробел» зажимай, чтобы дальше прыгнуть.
– А водопад меня не снесёт?
– Не, проходи дальше. Вот этому парню ты можешь продать что-нибудь.
– Это что, говорящий сапог?
– Не сапог, а гриб. Он тебе ничего не сделает, бить не обяза… тельно. Ладно, просто собери с него всё, что выпало.
От звонка, разнёсшегося по всей квартире, двое подскочили.
– Это наверное кто-то из наших! – сказал Илюшка, побежав открывать. И как в воду глядел: привёл за собой толстенького паренька в круглых очках, футболке с героями какого-то мультфильма.
– П-привет, – не очень уверенно поздоровалась Пашка. Паренёк немного смутился от её вида, но поздоровался.
– Здрасьте…
– Бульба, это Паша. Паша, это Бульбазавр. Мы тут игруху нашли, зацени, я пока чаю налью…
– Не парься, малой, – ухмыльнулась Пашка как можно более дружелюбно, – я не кусачая. Проходи, садись.
– Вы Илюшина сестра?..
– Можно на «ты», я всего-то лет на пять тебя старше. Нет, я просто мимо проходила…
– А что тут нужно делать? – Бульба поправил очки пухлым мизинчиком, устраиваясь в кресле.
– Ходишь на кнопки… – и Лысая повторила всё то же самое, что какое-то время назад разжевала Илюшке. Когда тот вернулся, Бульба уже успешно прошёл уровень, перейдя на другую локацию.
Не успел Шарава нормально включиться в процесс, как раздался ещё один звонок, но уже прерывистый.
– Это Гриб, наверное, – сказал толстячок, отрываясь от экрана. – Шарава, ты всех позвал?
– Ну да… Ох, мы же крышу открыли! – и Илюшка умчался открывать дверь.
Анька Гриб, которую все свои, как ни странно, называли по фамилии, была слегка худощавой девчонкой чуть младше Илюшки и Бульбы. Футболка на ней висела, длинные светлые шорты были измяты, а ступни белых носочков явно испачканы. Чёрные волосы Гриб заплела в косу, перекинутую через плечо.
– Зда-а-ра-авствуйте, – быстро оправилась она, увидев чужое лицо в привычном коллективе. При виде Пашки, как уже водится, смутилась, не зная, как себя вести.
– Ань, это Паша, – поспешно представил Лысую Илюшка. – Паша, это Анька Гриб. Я тебе про неё рассказывал…
Анька Гриб сверкнула встревоженным взглядом: что ты про меня рассказывал?
– Ааа, так это ты нумизмат? – догадалась Лысая.
Анька Гриб смущённо махнула рукой.
– Да какое… Вот папа у меня да. У него огромная коллекция монеток. А я не только монетки, ещё и значки красивые собираю… А что вы тут делаете?
…Лысая не успела и оглянуться, как дома у Шаравы собралась вся его созванная компания. За Бульбой и Анькой Гриб пришли ещё двое мальчишек. Один непримечательный, в выглаженной рубашечке и с русой стрижкой «ежом», а второй —вылитый Кир, только лет на десять моложе, такой же развязный и своевольный. Он, кстати, единственный из всех отправился делать себе чай сам.
Собравшаяся компания оккупировала компьютер, погрузившись в прохождение игры, которую Пашка до этого надеялась оставить себе. Однако распрощалась с этими надеждами, так как было ясно, что, как только закончит играть Илюшка, диск перекочует в руки остальных членов компании: «Adventures of Chara» завлекла всех.
– Так продай ему собачку! Только инвентарь занимает!
– Я задолбаюсь, она стоит дёшево, а в рюкзаке двенадцать штук…
– Дай я поиграю следующую локацию!
– Я за Бульбой занимал!
– Макс, у тебя чай остыл…
– Его что, обязательно убивать было?!
– Лучше полечись, тебя Снеговик грохнет сейчас…
– Это что, босс?!
…Из коридора послышались ритмичные щелчки. Илюшка подскочил на месте.
– Мама вернулась…
Пока он убежал открывать дверь (кресло занял Макс, тот самый «двойник» Кира), Пашка достала телефон и взглянула на время. Угораздило же её просидеть в компании малолеток до шести часов!..
Мама Илюшки была не очень высокой женщиной с усталым лицом и худыми руками. Как только Лысая её увидела, она внутренне напряглась. Хоть и не в её привычках было судить человека по внешности, однако людей с подобным выражением лица Пашка очень хорошо знала: они смотрели на всё вокруг с выражением невероятной обиды, во всём искали для себя оскорбление, спокойно могли улыбаться и радоваться, однако одна оплошность могла превратить их хорошего друга в заклятого врага. Среди знакомых её матери такие были – например, тётя Люба, которая перестала разговаривать с Пашкой, когда узнала, что та проколола уши.
Проблема была в том, что то, как сейчас выглядела Пашка, являло собой самую большую оплошность.
– Здравствуйте, дети, – сказала мать Илюшки, появившись на пороге. Из нестройного хора приветствующих голосов Пашка поняла, что женщину зовут Вера.
Она перевела глаза на Лысую.
– Здравствуйте, – аккуратно поздоровалась та, даже голову немного наклонила. – Я Паша.
– Мы с ней на улице познакомились! – сказал Илюшка, взяв слово. – Она вон игру принесла…
– Илья, подойди сюда на минутку, – спокойно сказала мать, отходя в коридор.
По наступившей в комнате тишине и поутихшим возгласам ребят Пашка поняла, что веселье для неё закончилось. Прохождение игры продолжалось, но теперь все говорили вполголоса, и даже не спорили, уступив права на прохождение Максу. Про Лысую все забыли.
«Что ж, я и так надолго тут задержалась…» – подумала она, решив, что дождётся Илюшку, а там скажет, что ей уже пора.
Из-за закрытой двери комнаты раздавались приглушённые голоса. Почему-то особенно чётко донёсся голос Илюшки: «Да не скинхед она, мам!!!». Пашка смущённо почесала в затылке: кричи не кричи, этой женщине вряд ли уже можно было что-то доказать. Татуировки, пирсинг, лысина и браслеты зачастую сами за хозяина говорят. «Сама виновата, – подумала Лысая, – нечего было в гости напрашиваться в таком виде… Как будто и правда скинхед».
Шарава вернулся в комнату весь молчаливый и понурый.
– Мне лучше уйти, да? – спросила Пашка понимающе.
Мальчишка кивнул, глядя в пол.
– Ты извини, пожалуйста, – говорил он уже в коридоре, стоя около двери в слишком больших для него тапках. – И спасибо за игру и… что крышу открыла. Ну просто мама у меня…
– Да не парься, – улыбнулась Пашка, махнула рукой. – Нормально всё. Здорово посидели. Ладно, я пошла. Давай лапу!
Илюшка пожал её руку своей крошечной ладошкой. По его лицу было видно, что он хочет что-то спросить, но стесняется. Угадав вопрос, Лысая сказала:
– Нет, я не скинхед.
– Аа!.. – и Илюшка облегчённо заулыбался.
– Бывай, Шарава!
Обычно те, с кем Пашка знакомилась на улице, попадались ей редко, даже если до этого часто встречались, будучи незнакомцами. Но с Илюшкой вышло не так: они снова встретились на следующий же день.
Лысая ненавидела сидеть дома, когда было нечем заняться. Именно это и было причиной её частых бессмысленных прогулок по городу. Часто её сопровождал Ладан, но, когда пёс покидал пределы квартиры, он превращался в совершенно неуправляемое чудище. Всюду скакал, всё обнюхивал, лаял на машины, никого, конечно, не кусал, но некоторых истеричных бабуль пугали его размеры и невероятное жизнелюбие. Поэтому особенно Пашка любила, выгуливая Ладана, встречать на пути Хрыч. Мудрый пёс обладал невероятным запасом любви, поэтому даже на вредную старуху постоянно радостно гавкал и был доволен. Как и его хозяйка. А вот Хрыч всегда испуганно крестилась, говорила, что какой хозяин, такая и сука. Никакие доказательства того, что Ладан кобель, до неё не доходили.
… – Ух ты! – радостно сказал Шарава, когда Ладан, встав на задние лапы, с лёгкостью дотянулся до его лица и с интересом обнюхивал нового знакомого.
– Это Ладан, – сказала Пашка, дёргая на себя поводок. – Ты ему понравился. Что, опять монетку потерял?
– Да не, – мотнул головой Илюшка, показав пустой пакет, зажатый в руках. – В «Пятёрочку» иду. Пошли со мной?
– Пошли, чё бы нет… – Лысая пожала плечами. Гулять с кем-то или одной – для неё разницы особенно не было. А если она хотела куда-то идти одна, то помешать этому… смог, пока что, только один человек, но ему Пашка очки разбила.
К тому же, Шарава был неплохим пареньком: смышлёным, добрым и нисколько не быдловатым, к каким Лысая уже успела привыкнуть.
– Ну как, игру-то прошёл?
– Не-а! Застрял на уровне, где огромный краб-гамбургер. Как его пройти?
– Этот… Бургерфунт?
– Не знаю, по-иностранному читать не умею.
– А вы английский в школе ещё не проходите?
– В четвёртом начнётся. Я пока что в третьем. А дашь его повести?
– Ну держи… На кнопку нажимай, и провод закрепится. Только далеко его не выпускай.
– Хорошо…
Обрадовавшись новому «руководству», Ладан тут же радостно запрыгал вокруг Илюшки, а затем, получив свою порцию ласкательных процедур в области загривка, облюбовал ближайшее дерево, принявшись совершать привычные для него дела.
– А тебе-то диск нужен? – спросил Илюшка. – Ты же вроде хотела его проверить и себе забрать.
– Ай, забей. Я ж не думала, что вам настолько понравится. А что, он уже в чужих руках?
– Угу, Бульбазавр его себе забрал.
– Забавное у него погоняло. Почему «Бульбазавр»?
– Ой, это целая история! Его зовут Кирилл, а фамилия – Артошкин. В первом классе часто смеялись, потому что, если сократить, получится «Картошкин». Он всегда обижался, когда его «Картошкой» звали. А во втором классе к нам парень из Украины перевёлся, Мишка Зверев. Он как-то услышал и сказал, что, мол, картошка по-украински – «бульба». А в одном мультике был такой герой, Бульбазавр. Вот Кирюха им и стал.
– Ни хрена себе… А у нас в классе, видимо, одни тупари были. Меня вон Рыжей постоянно звали.
– Почему?
– В смысле, «почему»? Потому что в первых классах я была рыжей. Ещё и вся в кудряшках. В один момент меня это зае… кхм, достало, и я побрилась. Меня стали звать Бритой. А потом… – она ухмыльнулась, постучав по лысой макушке, – сам понимаешь.
– И татуировку сделала? – уважительно протянул Илюшка.
– Татуировку-то недавно, в этом году.
– Больно было?
– Вообще да, она ещё и кровоточит какое-то время, прежде, чем зажить.
– А уши прокалывать?
– Тебе-то зачем?
– Просто интересно.
– Уши прокалывать тоже больно. Смотри, моему примеру не следуй. Увижу – уши надеру, будет ещё больнее.
Илюшка смущённо засмеялся, но ничего не сказал.
Им оставалось перейти дорогу и пересечь небольшой двор под сенью двух огромных деревьев. Поблизости не было ни светофоров, ни переходов, поэтому люди здесь предпочитали перебегать дорогу, пока машин не было. Подходя к ней, они болтали о друзьях Илюшки: тот рассказывал, как познакомился с Анькой Гриб.
Пашка ещё издалека заметила стоящую прямо посреди дороги одноклассницу – одну из тех, что хихикали, увидев, как она болтала с Палычем. В коротком светлом платье, в тёмных очках, с ритмично ходящими из стороны в сторону щеками, перерабатывающими жвачку.
Первой мыслью было обойти её, но Катька что-то листала в телефоне, и, кажется, их не видела. Как не видела и машину, которая мчала ещё достаточно далеко, но останавливаться явно не спешила.
– Эй! – машинально крикнула ей Лысая, остановившись. Катька не услышала: к ушам от телефона протянулись тонкие белые проводки.
– Сука, – ругнулась Пашка, кидаясь вперёд…
Машина оказалась куда ближе, чем она думала.
Лысая с разбегу толкнула Катьку вперёд, и сама приняла жёсткий удар под рёбра. Тормоза машины заскрипели, дыхание перехватило. Пашка рухнула на асфальт, схватившись за живот. В глазах потемнело, окружающие звуки на несколько долгих секунд смешались в невнятный шум.
То, что первое долетело до её ушей – это ругань Катьки.
– Ты чё, совсем ёбнулась, Лысая?! – кричала она, чуть не срываясь на визг. – Ты какого хуя творишь?! Я телефон поцарапала, тварь!!!
Пашка хотела ей что-то ответить, но смогла только выдохнуть воздух, стоя на четвереньках. Думала, что потеряет сознание – но обошлось, хотя боль была очень сильная. Сквозь шум в ушах она слышала, как уже Катьку материт что есть мочи водитель, как они переругиваются, как её поднимают на ноги, как беспокойно смотрит на неё Илюшка, как он что-то говорит мужчине…
Как уже позже объяснил Лысой Илюшка, водитель был хорошим знакомым их семьи, Валерием Санычем Селезневым. Он и отвёз пострадавшую Пашку в ближайший травмпункт. При осмотре ей сказали, что повезло: ребра не сломаны, но синяк останется большой. Постоянно извиняющийся Валерий Саныч (он же дядь Валера – со слов Илюшки) отчаянно материл Катьку, вставшую посреди дороги, чем и приглянулся Пашке. Хоть и взрослый, он казался адекватным и рассудительным: согласился отвезти Лысую домой, а на заднее сиденье пустил Илюшку с Ладаном.
– Совсем не соображают, – возмущался он, садясь за руль и заводя двигатель, – долбоёбы, встанут посреди дороги… Ты ведь ей жизнь практически спасла – а она за телефон переживает! Тьфу, блять… Ты, извини… Паша, да? Ну я тоже дурак, не затормозил вовремя…
– Бывает, – поморщилась Пашка пристёгиваясь. – Извинения приняты, забыли. Не подохла и нормально…
– Валерий Александрович, друг семьи Ильи, – представился водитель, пожав ей руку.
– Павлена. Можно просто Паша.
– Имя-то какое красивое…
Лысая, смутившись, не нашла, что ответить: слишком уж редко ей кто-то говорил подобное.
Валерий Александрович, несмотря на её протесты, довёл Пашку вплоть до дверей квартиры, а затем, объяснив ситуацию, извинился перед её матерью, открывшей им. Увидев, в каком состоянии дочь, она тут же забыла про все их ссоры, возникавшие между ними: помогла раздеться, дойти до кровати и лечь так, чтобы не сильно болел синяк сбоку на животе. Приложила к нему пакет замороженного молока – самое холодное, что нашлось в холодильнике. На водителя она, кажется, не очень злилась, скорее разделяла его негодование по поводу остановившейся на дороге девушки.
– Спасибо вам большое. Может, пройдёте, я чай сделаю?
– Нет, спасибо большое, мне ехать надо… Этого молодца домой доставлять. Если требуется какая-то компенсация…
– Даже не заикайтесь! Вы и так помогли, я очень вам признательна.
– Ваша девочка всё-таки молодец. Не каждый бы спасать кинулся.
– Характер у неё не сахар, порой никакого сладу нет. Шипит, только слово скажи, да в комнате постоянно запирается, слушать никого не желает. Недавно родственники поздороваться пошли – так представьте, накричала и выгнала…
– У подростков часто такое, Маринсанна, – так звали Пашкину маму, – сами же знаете, возраст такой…
Больше Пашка не слушала: закрыла глаза, попытавшись уснуть. Почему-то снова подумала про Марью: она всегда думала про неё, когда было плохо на душе.
Уснуть у неё не вышло: в комнату, проводив гостей, пришла мать. Подвинула кресло к кровати, присела. Какое-то время молчала. Затем спросила:
– Сильно болит, Паш?
– Угу, – ответила та.
Ни язвить, ни ругаться желания не было.
– Валерий Александрович сказал, что ты молодец. Девушку спасла.
– Зря, наверно, вообще полезла. Пускай бы её сбило.
Пашка чувствовала медленно нарастающую злость на Катьку. Действительно, она могла хотя бы поблагодарить её, вместо того, чтобы поливать матом.
– Не говори так, – с упрёком сказала мама. – Это осталось бы на твоей совести. Ты правда большая молодец. Я горжусь тобой.
– Ну спасибо. Вот только мне от этого не легче, – не сдержалась Лысая, всё-таки сорвавшись на колкость. – Стараешься как лучше, а в итоге на тебя слюнями брызжут. И всё равно «молодец, Паш», «так и надо, Паш»… Да к херам мне оно не надо!
– Ну вот что я опять не так сказала? – мать всплеснула руками. – Ты можешь перестать ворчать на меня, хотя бы когда попадаешь под машину?!
– Ох, извините. У меня ведь «характер не сахар», со мной «сладу никакого нет».
– Ещё скажи, что это не так! Чуть что – сразу в рык, на тётю Таню наорала ни за что…
– Не хрен было…
– Паша!..
– …заходить в мою комнату и сюсюкаться. Смотрят, как будто я зверь в зоопарке. Выбешивает.
– Ну а как им ещё на тебя смотреть? Иногда к тебе и подойти-то страшно. Выглядишь так, будто вот-вот кинешься…
– Ага, супер. Ещё на дверь табличку повесь «Осторожно, злая дочь!».
– С тобой совершенно невозможно разговаривать, – сказала мама, поднимаясь, – ты всё переиначиваешь на свой лад! Я стараюсь помочь, стараюсь понять тебя, а ты…
– Да ни хрена ты не стараешься, – тихо произнесла Пашка. Говорить громко ей не позволял приложенный к животу компресс из пакета молока, иначе она бы не смогла себя сдержать. – Ты никогда не старалась, потому что давно бы поняла, как сильно я себя ненавижу.
– Меня? – не расслышала мать.
Пашка тяжело выдохнула, ничего не ответив. Закрыла глаза.
Выйдя из комнаты, мама плотно и неслышно прикрыла дверь.