Главная русская книга. О «Войне и мире» Л. Н. Толстого

"Главная русская книга" ожидаемо о романе-эпопее, автор говорит об очаровавшем его в раннем детстве начале, большинство потенциальных читателей отпугивающем - я о французском диалоге. И да, о шедевре Льва Николаевича не скажешь: "затягивает с первых строк". Какой-то разговор в какой-то гостиной за семь лет до основных событий - все же помнят, что книга об Отечественной войне 1812, больше того - изучают ее по роману. И вот Курицын, в начале своей книги, подробным, даже скрупулезным разбором первой части показывает, как, описывая этот необязательный и не первый по престижу прием, Толстой расставляет фигуры, как обозначает колоссальное количество связей разных степеней значимости, когда "веретена с разных сторон равномерно и не умолкая шумели." Как запускается механизм романа. из которого внимательный и неленивый (и, уж точно, не 15-летний) читатель может составить представление о расстановке сил, об отношениях между персонажами: кто в положении просителя, кто одаривает, кто любит, кто позволяет себя любить, кто кому соперник, кто неловок, кто глуп, кому с кем комфортно. Как, еще против воли, читатель уже оказывается вовлечен в романные коллизии.

Довольно большой пласт посвящен разбору несостыковок, анахронизмов, странно текущего времени романа: 1807 для некоторых персонажей растягивается, 1811 для всех, словно бы, пропадает; любимые герои стареют, в среднем на два с половиной года медленнее, чем неприятные. И все это ни в малейшей мере не умаляет достоинств романа. Просто так есть. Да ведь и в жизни время относительно, и в реальности мы корректируем, подправляем воспоминания. Все как на самом деле, по сути - "Война и мир" - такая концентрированная жизнь. В этом ее величие, в этом секрет немеркнущего обаяния.

Я согласен, чтобы эта книга за мной наблюдала и я согласен, чтобы книга мне открывала обо мне неприятную правду, мне хочется понять себя. «Война и мир» — механизм честного отношения читателя к себе.

Все люди делятся на читавших "Войну и Мир" и тех, кто в школе откосил, а взрослым не вернулся. Причины разные: кому-то претит толстовская назидательность; для других - не самая модная тема, не поднимешь на этом социальный рейтинг; третьи: "а зачем, я и так там все знаю"; четвертые: "читать? этот кирпич? кино же можно посмотреть". Читавшие "Войну и мир", делятся на тех, кто в школе не сумел откосить и тех, кто перечитывает постоянно. Вячеслав Курицын, культовый персонаж российской литературной критики - из таких, а его "О "Войне и мире" Л.Н.Толстого" в лонге Большой книги 2025 (то есть, "это мне надо").

"Главная русская книга" ожидаемо о романе-эпопее, автор говорит об очаровавшем его в раннем детстве начале, большинство потенциальных читателей отпугивающем - я о французском диалоге. И да, о шедевре Льва Николаевича не скажешь: "затягивает с первых строк". Какой-то разговор в какой-то гостиной за семь лет до основных событий - все же помнят, что книга об Отечественной войне 1812, больше того - изучают ее по роману. И вот Курицын, в начале своей книги, подробным, даже скрупулезным разбором первой части показывает, как, описывая этот необязательный и не первый по престижу прием, Толстой расставляет фигуры, как обозначает колоссальное количество связей разных степеней значимости, когда "веретена с разных сторон равномерно и не умолкая шумели." Как запускается механизм романа. из которого внимательный и неленивый (и, уж точно, не 15-летний) читатель может составить представление о расстановке сил, об отношениях между персонажами: кто в положении просителя, кто одаривает, кто любит, кто позволяет себя любить, кто кому соперник, кто неловок, кто глуп, кому с кем комфортно. Как, еще против воли, читатель уже оказывается вовлечен в романные коллизии.

В обзоре следующих 19 глав, намеченное в начале углубляется, кто-то отступает, чтобы исчезнуть или мелькнуть необязательной тенью на периферии; кто-то - семья Ростовых и героиня, только появляется. Маховик раскручивается, и это не прямое движение "вперед и выше, все вперед и выше", но возвратно-поступательное, с постоянными отступлениями, с неловкими моментами (оступился, споткнулся, надел не ту шляпу, вбежала в гостиную, не рассчитав силы инерции) - с не "благодаря", а "вопреки". Роман тормозит читателя, словно Толстой поставил себе задачу сделать его дорогой с препятствиями. Самым любимым персонажам, кому мы больше всего сочувствуем, никогда не удается сделать что-то с первого раза. Наполеон же, напротив, поначалу врезается в Россию как нож в масло. и. ну, в общем, все знают, чем закончилось. В то время, как осечки и отступления "наших" ведут к финальному счастью двух семей, что, согласитесь, немало. И нет, мы не будем загадывать, войдет ли Пьер в Северное общество, поверим, что Наташе удастся не дать ему втянуться в самоубийственную политическую активность.

У Курицына замечательно интересный разбор "философских" глав, в которых ЛН сначала говорит одно, затем прямо противоположное и так, опровергая сам себя, в результате он, а с ним и читатель, приходит к выводу, что есть некие силы, которые влияют на движение народов и определяют законы мироздания, но попытка понять их устройство заранее обречена. И если ты попытаешься, то ничего у тебя не получится. Но можно по наитию, интуиции или случайности попасть в резонанс к этим силам. И вся толстовская "нудная", нравоучительная философия, по сути, к этому сводится. Довольно большой пласт посвящен разбору несостыковок, анахронизмов, странно текущего времени романа: 1807 для некоторых персонажей растягивается, 1811 для всех, словно бы, пропадает; любимые герои стареют, в среднем на два с половиной года медленнее, чем неприятные. И все это ни в малейшей мере не умаляет достоинств романа. Просто так есть. Да ведь и в жизни время относительно, и в реальности мы корректируем, подправляем воспоминания. Все как на самом деле, по сути - "Война и мир" - такая концентрированная жизнь. В этом ее величие, в этом секрет немеркнущего обаяния.

А теперь страшная правда обо мне. Я из тех, кто в школе откосил. НО - прямо сейчас собираюсь начать читать. Ну. потому что заглянула в источник, когда писала, и поняла, что теперь не боюсь главной русской книги, она интересна мне. Что и требовалось...