Битва за успех. Как стать 6-кратным чемпионом мира по боевому самбо

Глава 2. Мои замечательные

Несмотря ни на что, детство у меня было неплохое. Во всяком случае, по меркам тех лет. Родился и вырос я в Зеленогорске, это маленький закрытый городок. Причем закрыт он до сих пор, из-за градообразующего предприятия – электрохимического завода. И все в Зеленогорске было какое-то одинаковое: улицы, дома, детские площадки. И люди. Кто-то работал на заводе и казался чуть покруче остальных – зарплаты побольше, какая-никакая стабильность. А кто-то работал в других местах, вроде рынков или тех же детских садиков, и жил попроще. Но на самом деле почти все существовали примерно одинаково небогато. У нас был «Москвич-412», зеленый такой, и по местным меркам это считалось весьма неплохо.

У нас были сады, выращивали картошку, огурцы, помидоры, ягоды разные…

Детство – оно везде детство, и мы, как и мальчишки и девчонки по всему миру, веселились, мяч гоняли, играли в прятки.

Ребенком я был весьма своеобразным: спокойно мог подраться, нагрубить кому-то, но при этом был абсолютно домашним мальчиком. Друзья собирались гулять, звали куда-то, а мне не хотелось: дома было хорошо. Мой старший сын сейчас, кстати, такой же. Ну а мама меня, конечно, постоянно на улицу выпроваживала, как и все мамы мира.

При этом у меня были друзья на улице, относились они ко мне хорошо, но выходить все равно не хотелось. Я как-то не любил новых людей, новые сборища. И на дзюдо я попал скорее случайно: это был один из тех редких эпизодов, когда меня удалось куда-то вытащить за компанию. Ребята из двора записались на дзюдо, рассказали мне – и я тоже решил ходить. Ведь все было рядом, удобно. К тому же мне нравилось то, что я всего семилетний – а уже сам хожу в спортивный зал.

Когда я впервые пришел туда, оказалось, что тренер Александр Степанович Трифонов уже набрал группу.

– Ты вот что, – подумав, сказал он. – Посиди пока, посмотри. Тут пацаны уже год почти занимаются, и ты как-то получаешься ни туда ни сюда.

Я сижу, смотрю. Потом на следующий день пришел и снова сижу, смотрю. Ходил так неделю, и тренеру это, видимо, надоело:

– Давай-ка в строй, будешь заниматься.

Всего через два месяца я уже участвовал в первых соревнованиях и сумел победить. Александр Степанович стал уделять мне больше внимания. Так дзюдо стало важной частью моей жизни.

Моя мама, Ирина Андреевна, долго работала на молокозаводе, потом на почте. Там я ей иногда помогал, газеты носил. Отец, Николай Николаевич, – водитель. Очень своеобразный человек с золотыми руками: все что хочешь может сделать. Надо – машину починит, кран отремонтирует, попросят – и кухню соберет. Я же вообще не такой, у меня руки из одного места растут.

Папа не самый активный человек, но на моих соревнованиях бывал и очень переживал за меня, даже знал моих основных конкурентов. Тем не менее мы с ним в то время не были так уж близки, общих хобби не находилось. В школу мою папа, например, никогда не заглядывал. Спортом он не занимался – работа, дом, работа. Но тогда так почти у всех было. Сейчас по-другому принято, отец в воспитании активно участвует: я, скажем, про своих детей знаю все, со всеми воспитателями знаком. Мой же отец ни разу не встречался с тренером, который работал со мной десять лет. Сегодня мы, конечно, намного ближе, чем в моем детстве.

Отец не был особо общительным, хотя изредка и приходил с нами пить чай. А вот мама – напротив: мы много разговаривали, я все ей рассказывал. Наверное, такая семья была даже в своем роде гармоничной. Все основное в моем детстве было связано с мамой: она переживала со мной все сложности, всем интересовалась, везде ходила.

Я очень не любил детский сад. Сменил их уйму, меня почему-то прикрепляли в разные места, но мне нигде не нравилось. Я все время ныл, просил забрать пораньше. Даже фотография есть, где я плачу, потому что думаю, что меня не заберут. В раннем детстве я вообще был плаксивый, но не всегда хныкал без повода.

Воспитательница Светлана Адвидовна запомнилась мне не только странным отчеством, но и своим кулаком. Мне на рисовании не давались крыши у домиков. Все получалось хорошо, а крыши выходили кривыми. Светлана Адвидовна мне объясняла, я пытался спорить, а она тюкала мне кулаком по лбу. Я был маленький и по незнанию вполне допускал, что художников именно так и принято воспитывать, но чувствовал себя не очень здорово.

В общем, с садиками связаны только неприятные воспоминания. Более неприятными для меня были только поездки. Шел первый год наших занятий дзюдо, летом всех нас повезли в лагерь «Жарки». Там я ныл каждый день, и в итоге родители забрали меня оттуда раньше срока. А потом мы должны были поехать на речку и жить в палатках. И я до последнего не мог определиться, хочу ехать или нет. Собрали вещи, что-то поесть в дорогу, пришли с мамой на остановку автобуса. И я все никак не мог решиться, начал канючить.

К тому времени, когда все уже уселись в автобус, наш спор был еще в самом разгаре. Подошел Александр Степанович:

– Ну ты чего? Тебя только ждем!

– Да вот, не хочет он ехать, – в отчаянии всплеснула руками мама.

Александр Степанович хмыкнул, выхватил у нас сумки – и шварк их в салон!

– Марш в автобус!

Я, конечно, проследовал в указанном направлении, но, как и положено совершенно домашнему ребенку, в лагере ныл каждый день, и в итоге меня с кем-то отправили с глаз долой.

И так было всегда. На сбор или в летний лагерь я просто не мог себя заставить поехать. Оставляйте меня дома, и все тут! А вот на соревнования – нормально, мне даже нравилось.

В поход я ходил один раз в жизни. Сейчас вспоминать это весело, а тогда было не до смеха. Родители мои походами не увлекались и не знали, что нужно собрать с собой. Положили какую-то еду, но мне никто не сказал, что нужно взять с собой спальный мешок или палатку. Мама только одеяло мне положила, маленькое-маленькое. Тренер, увидев все это, дар речи потерял. Повезло, что кто-то взял два спальных мешка и поделился со мной. Ну и представьте мои впечатления: я и так весь этот туризм на дух не выносил, а тут еще и без вещей, без самого необходимого…

Зато я всегда хотел выглядеть модно. То ли во втором, то ли в третьем классе решил проколоть себе левое ухо. Серьга ухе в то время была довольно смелым поступком: в Зеленогорске такие «выкрутасы» не приветствовались. Однако мама меня поддержала.

Она всегда меня поддерживала: решил волосы перекрасить – пожалуйста, ухо проколоть – да ради бога.

Мама нашла старое кольцо, мы пошли в ломбард, перекатали это кольцо в серьгу и поехали в поликлинику, чтобы проколоть ухо. Заходим в лифт, а там – Александр Степанович!

– О! Здрасьте! – удивился он. – А вы тут какими судьбами?

Мы с мамой переглянулись.

– Э-э… – начал я.

– Спина у него что-то болит, – почему-то выдумала мама.

– Спина? – забеспокоился тренер. – Ну-ка, повернись.

И начал меня ощупывать:

– Так болит? Нет? А так?

Я чувствовал себя полным дураком. Ну и мама, конечно, не рада была тренера обманывать.

На следующей тренировке, увидев меня с серьгой, тренер удивился, спросил про нее и про спину, конечно. Я что-то соврал. Надеюсь, он так и не понял, что мы его в поликлинике дурачили. А главное – смысла в этом совершенно не было. Но в те годы в людях всегда жила какая-то опаска чего-то.

Когда мне было примерно 15 лет, Александр Степанович между делом мне сказал:

– Ты чуть не сделал большую ошибку в своей жизни!

А история была вот какая. Мне, тогда – десятилетнему, показалось, что тренер других ребят дает им более интересные задания, и я попросил маму переписать меня к нему. Мама особо не разбиралась, пошла к новому тренеру, попросила меня взять, тот взял.

Проходил я дня три – тренер заболел, и я снова очутился на тренировке у Александра Степановича. Он, конечно, первым делом задал вопрос:

– А ты где был?

– Да я к другому тренеру переписался…

– Переписался? Отсюда только выписаться можно, а не переписаться.

Коротко и ясно. Я сразу все понял и к другому тренеру больше не ходил.

Ошибка заключалось в том, что у того тренера не было воспитанников с результатами, а Александр Степанович уже к тому времени вырастил не одного чемпиона и видел во мне перспективу, которую надо было развивать, чего тот тренер делать совсем не собирался.

Вот так бывает.

* * *

В отличие от садика и лагерей с походами, школу я искренне любил. Поначалу я был отличником, лучшим в классе. Зимой из-за морозов иногда школа была закрыта, и всем ребятам это очень даже нравилось, а я, наоборот, расстраивался. Уговаривал маму на всякий случай пойти со мной в школу – вдруг она открыта? Мы полностью одевались и шли до здания школы, лишь бы я убедился, что занятий действительно нет. Мне кажется, таких детей и тогда немного было, и сейчас не сыщешь. Старший мой, впрочем, тоже в школу с большим удовольствием ходит, но это наследственное, видимо.

Тем не менее отличником я был недолго. Кажется, класса до пятого старался, а потом окончательно решил, что стану великим дзюдоистом. Учебу я бросил, причем резко и насовсем. Геометрия, алгебра… Там ведь если пропускаешь одну тему, другую, то потом догнать уже почти невозможно.

И я быстро покатился по наклонной. Уже в шестом классе был не лучшим, а просто хорошистом, в седьмом стал приносить по несколько двоек за четверть. Я не прогуливал, ходил стабильно, но не учился и вел себя отвратительно. Постоянные замечания: подрался на перемене, не там выбросил мусор, нахамил учителю. Весь дневник был в красных росчерках – свидетельствах моего превращения из отличника в хулигана. И за такую «учебу» меня даже хотели выгнать из школы.

Нельзя сказать, что я стал каким-то отморозком, но сам себя таковым, пожалуй, считал. При этом искренне любил литературу – наверное, этот предмет был единственным из всей школьной программы, которым я интересовался. С удовольствием читал стихи, участвовал в конкурсах. Точные же науки попросту перестал понимать, да и не собирался прилагать к их пониманию никаких усилий.

Естественный вопрос: а что же с физрой? Спортивных успехов у меня немало, но в школе я никогда не сдавал на пятерку бег на шестьдесят и сто метров. У меня мышцы невзрывные, долго включаются, зато хороши на длинных дистанциях. Например, на километр я бегал за сборную школы, а на коротких дистанциях даже полные «обмороки» показывали лучшее время, чем у меня. Я не верил учителю, пробовал еще и еще, но никак не мог уложиться в пятерочный норматив.

В боях у меня точно так же: если поединок не закончился быстро, то я постепенно разгоняюсь и чувствую себя все лучше и лучше.

Зарабатывал отец немного, хотя и очень старался. С одной стороны, нам вроде бы и хватало, но, честно говоря, жили мы все-таки бедненько. Никуда не путешествовали, ничего особенно дорогого себе не покупали. Но тогда почти все так жили. Мои родители лезли вон из кожи: помню, мама покупает молоко, но сама не пьет. Я ей предлагаю, а она отказывается, лишь бы мне досталось больше. С колбасой то же самое было, с другими продуктами. Естественно, ни по каким кафе мы не ходили. Я пытался помогать родителям, чем мог, где-то зарабатывать. Газеты доставлял, был разнорабочим. Когда чуть подрос, летом подрабатывал на заводе.

Мне было очень приятно, когда у меня появились первые приличные деньги и я смог обеспечивать семью. Родители тогда получали десять-двадцать тысяч рублей, а я сразу заработал больше ста тысяч. Это был очень сильный контраст. Маме, например, тут же шубу купили.

У меня есть старший брат Валера, сводный, отцы у нас разные. Мы с ним тоже не были очень уж близки – он не интересовался спортом, не тусовался, потом в армию ушел. Разница в возрасте, разница в интересах, и, наверное, неудивительно, что мы нечасто общались. Валера так и живет в Зеленогорске, он в свое время вернулся из Москвы домой, после армии устроился в полицию. Кому-то может показаться, что зря вернулся: останься он в столице, может, жизнь немного поинтереснее бы у него сложилась.

Но все хотят жить по-разному, и спокойное семейное счастье в маленьком городке – это тоже жизнь, и уж конечно, ее не назовешь плохой, если самого человека и его семью все устраивает.

Сыты, обуты, одеты, здоровы – и отлично.

В детстве, несмотря на все ужасы вокруг и отсутствие денег, я в целом чувствовал себя счастливым. Да, мне, как и всем, хотелось одеваться красиво, а не на рынках, еще что-то хотелось… Но я не особо задумывался об этом, жил себе счастливо – и все. В нашей семье, пожалуй, не было того, чтобы все смотрели в одну сторону, – мы были как бы немного сами по себе. Например, родители очень долго не понимали, чего я хочу. Говорили штампованно:

– Нужно учиться, чтобы потом найти нормальную работу и стать человеком…

Они не понимали, что я хочу чего-то большего, что у меня есть настоящая мечта.

Впрочем, большинство родителей именно такие, и их вины в этом нет. Мой папа, например, из невероятно глухой деревни, мать тоже деревенская. В город попали по распределению. Откуда же им было знать, как надо правильно воспитывать детей, да и где им было взять время на то, чтобы лишний раз повозиться со мной? Хорошо еще, что бабушка помогала. Но я все равно считаю, что мне повезло с семьей. Они замечательные люди.

Я оглядываюсь назад, пытаюсь, основываясь на моем сегодняшнем мировоззрении, оценить свое детство и понимаю, что тогда мы жили, наверное, не совсем правильно. Вот только всегда нужно учитывать время и место. Сейчас даже в Зеленогорске родители зачастую могут дать своим детям больше, чем то, что мои родители могли дать мне. В этом смысле время вроде бы изменилось. Но если взглянуть на жизнь города в целом, то за тридцать лет никаких больших перемен не произошло.

Глава 3. Умные люди с кувалдами в руках

Удача вообще проходит красной нитью через всю мою жизнь. Повезло мне и с наставниками, просто невероятно повезло.

Мой первый тренер Александр Степанович Трифонов, который учил меня дзюдо, – мудрейший человек. Как-то в субботу мы с друзьями шли на дискотеку, я – с банкой пива в руке. Навстречу едет машина и вдруг останавливается. Из нее выходит Трифонов. У меня сердце в пятки ушло, я швырнул банку на обочину, в траву.

– Привет, – многозначительно поздоровался Александр Степанович.

– Здравствуйте, – промямлил я.

– Ты вроде как что-то выбросил? Вот туда, – пригляделся он к обочине.

– Да это… Ничего особенного. Это… Ну, мусор.

Тренер слушал внимательно.

– Он мне не нужен, и я…

Тут моя фантазия иссякла. Александр Степанович, помолчав еще немного, кивнул:

– Угу.

И, не сказав больше ни слова, сел в машину и уехал. Он ведь все понял, но не стал мне выговаривать. И это подействовало намного сильнее, чем если бы он просто наорал на меня.

Трифонов приложил руку и к моему чувству справедливости. Был у меня один товарищ по дзюдо, Ерванд. Хороший и добрый парень. Вот только мы с ним постоянно прикалывались над молодыми пацанами на тренировках – тапки прятали. Забирал их в основном Ерванд.

И вот как-то стоим мы в душе, моемся. Заходит Александр Степанович.

– Парни, вот что я вам скажу, – услышали мы сквозь шум льющейся воды. – Над мелкими издеваться – нехорошо.

Мы сразу все поняли и принялись было оправдываться:

– Александр Степанович, если вы про тапки, то…

– Гондонами быть не надо, – наставительно перебил Трифонов.

И ушел, оставив нас обтекать с разинутыми ртами. Александр Степанович был очень интеллигентным человеком, стихи писал, а тут вдруг так жестко высказался.

Тренер хотел дать понять, что нельзя обижать маленьких, слабых. И это на меня очень сильно подействовало.

Александр Степанович вообще жестко пресекал подобное, был внимателен, когда мы начинали какую-нибудь ерунду творить. И в нужный момент всегда спускал нас с небес на землю.

Мою маму, которая однажды зашла на тренировку, Александр Степанович грустно спросил:

– Ваш Слава что, совсем уже оборзел?

Не помню, что я там натворил, но очень испугался, когда она передала мне слова тренера. Мне всего лет двенадцать, а про меня уже так говорят. И кто говорит!

Без такого тренера неизвестно, кем бы я вообще стал.

Александр Степанович – невероятно сильная личность, все его уважали. На Ивана Купалу водой обливали всех, кроме него – не рисковали, обходили стороной. Если хотите представить Александра Степановича, отлично подойдет образ тренера Анатолия Тарасова в фильме «Легенда № 17» – его сыграл актер Олег Меньшиков. Я этот отрывок даже скидывал потом Трифонову, приписав, что вы, мол, одинаковые. «В этом что-то есть», – согласился тренер. Александр Степанович мог выгнать с тренировки без лишних слов, если ты начинал лениться или плохо себя вести. При этом не повышал голос, просто короткими фразами сразу ставил на место.

И был потрясающим мотиватором. Однажды мы поехали на соревнования, где шел отбор на юношеское первенство Европы. И мне сразу попался призер первенства России прошлого года и явный фаворит нынешнего – кажется, из Перми парень. Трифонов сумел меня настроить на схватку, убедив, что соперник мне по силам, и я выиграл в очень сложном противостоянии. Поэтому я выдохнул, посчитал, что победа на первенстве у меня в кармане. В следующем круге я встретился с будущим чемпионом, который, казалось, тоже был мне по зубам, но вот выходим, начинается борьба, мы оказываемся в партере, он начинает делать удушающий прием – и я сразу сдаюсь. Испугался чего-то, даже не знаю чего. Сам не понял. Обычно всегда рубился до последнего, тут же, можно сказать, еще и схватка-то не началась толком, а я…

Получается, мы столько тренировались, долго добирались, полмесяца на сам турнир потратили – и все коту под хвост.

Александр Степанович сразу отправился покурить. Я поплелся за ним.

– Ты чего сдался-то? – внимательно глядя на меня, спросил он.

– Не знаю… Страшно стало.

Он затянулся, чуть качнул головой и негромко сказал:

– Леха бы не сдался.

Александр Степанович имел в виду Алексея Шершнева, своего ученика, чемпиона мира. Он на десять лет старше меня, и нам его всегда ставили в пример.

Я на всю жизнь запомнил и эти его слова, и то, как сильно я расстроился. На следующий год я этого парня, по фамилии Остров, победил в схватке за бронзовую медаль первенства России. Это была настоящая рубка, с дополнительным временем, но я выиграл.

За прошедший год ни Остров, ни я не стали ни сильнее, ни слабее друг друга. Я победил за счет характера.

А ведь годом раньше я вышел и просто отдал победу. Те слова Трофимова запали мне в душу, изменили меня. Всего одна его фраза – и такая перемена.

С тех пор я никогда не сдавался так легко, даже в куда более трудных боях.

Благодаря Александру Степановичу я стал фанатом спорта, на тренировках вкалывал как проклятый. Но потом стал отходить от этого рабочего темпа. Начал откровенно «побухивать», понимая, что олимпийским чемпионом уже точно не стану. Нужно было переходить во взрослый спорт, хотя перспектив было мало. Мотивация в дзюдо пропадала с каждым годом…

С Васей – Василием Ефимовичем Смыковым, мастером спорта по боксу, человеком, которого все называли «Зеленогорский гладиатор», – я познакомился, уже когда учился в университете. Бокс меня затянул. Вася бил так, что я ходил полутрупом, но и я в ответ учил его. Вася думал, что умеет бороться. Я же пришел из дзюдо, и он быстро понял, что на самом деле бороться не умеет вообще. Такая взаимная учеба была интересна нам обоим.

Лето закончилось, но я решил остаться в клубе «Гладиатор», чтобы дальше идти в бои или в боевое самбо. И как-то на пороге нашей квартиры возник Александр Степанович. Раньше он никогда у нас не бывал. Мама проводила его ко мне в комнату.

– Ты что, дурак? – начал он, едва увидев меня. – Куда ты уходишь? Какие бои? Дзюдо – олимпийский вид спорта! О-лим-пий-ский! Ну? Ты меня слышишь вообще? Чего ты в окно уставился?

Трифонов проследил за моим взглядом. На окне сушились только что купленные мной бойцовские перчатки.

* * *

Александр Степанович махнул на меня рукой, и мы еще долго с ним не общались. Я начал полноценно тренироваться с Васей, по-настоящему пахать, готовиться. Наметили план: я буду выступать на чемпионате Сибири в Новокузнецке, смогу отобраться на чемпионат России по боевому самбо. Я проникся этой историей по-настоящему: тренировки были настолько изнуряющими, что я сбросил пять – семь килограммов. В дзюдо я был здоровый, теперь же похудел, от непривычной боксерской работы стал похож на Кощея Бессмертного.

И пошла вверх моя карьера в самбо. Как-то так получилось, что тренер Смыков сразу стал для меня именно Васей. Мы очень близко сошлись, несмотря на серьезную разницу в возрасте: когда я пришел к нему на первую тренировку, мне было восемнадцать, а Васе – сорок два, но я сразу начал говорить ему «ты». Не могу сказать, что если я с ним спорил, то как с ровесником, нет – он был для меня авторитетом, но одновременно и будто родным человеком. Вася был для меня и наставником, проводником в новую жизнь. Даже вторым отцом.

Помню, как стоял и ждал его возле входа в наш подвальный клуб «Гладиатор». Мы часто тренировались вдвоем, потому что больше наш темп никто не выдерживал – убегали сразу. У Васи были красные «Жигули» четвертой модели, на них он приезжал с ключами от клуба, а я стоял на улице с термосом и ждал тренировку. Я смотрел на этот подвал и чувствовал, что здесь мы делаем большую историю, двигаемся к чему-то значительному.

Там, внутри, все выглядело так, как в фильме «Кикбоксер» с Жан-Клодом Ван Даммом. Помните, Курт готовился к бою с Тонг По под руководством умудренного годами наставника? Конечный результат своих трудов я себе уже представлял: жизнь в большом городе, победы, свет софитов, известность… Но чтобы всего этого добиться, мне была нужна именно такая атмосфера. Я не рассчитывал на какие-то пафосные успехи – скорее представлял, как вписываю свое имя в российскую бойцовскую историю. Я чувствовал, что стою перед дверью, за которой находится мое большое будущее. Оставалось только выбить ее ногой.

Вася меня целиком и полностью поддерживал, верил в меня. Я только сейчас понимаю, как много времени он мне уделял. Я ведь ему не платил, у меня и не было ничего, я жил за счет родителей, пока не добыл первые деньги на соревнованиях – это были доходы от первых моих участий в чемпионатах России, когда я стал зарабатывать космические по зеленогорским меркам деньги. Но до этого у меня не было ни гроша. Вася увидел во мне искорку, которую надо было разжечь, и стал проводить со мной сотни часов каждый месяц.

Когда была возможность, мы каждый день тренировались утром и вечером. Причем тренировки были очень долгими: даже разминка могла длиться чуть ли не час.

Физическая подготовка, боксерская техника, спарринги – я несколько футболок за тренировку менял, столько с меня потов сходило.

Потом мы с Васей еще сидели в тренерской, обсуждали – что получилось, что не получилось, на что нужно делать акцент в следующий раз и так далее. Вася говорил, речь его текла неспешно, как тихая деревенская речка:

– Смотри, это… У нас как бы в целом там нормально, но тут и тут чуть-чуть надо добавить…

От общения с ним остается впечатление крепкого, основательного русского мужика. И я им восхищаюсь.

Встретились мы абсолютно случайно, начали тренироваться – и Вася стал жить моей жизнью буквально 24/7. Расписывал каждую тренировку, знал, что мы с ним будем делать завтра, через два дня, над чем станем работать через неделю. Он был просто одержим тренировками. Настоящий фанатик спорта. И весь свой нереализованный потенциал спортсмена, всю свою неуемную энергию Вася тратил на меня.

Помню, как я заработал очень хорошие деньги, выиграв командный чемпионат России по самбо в 2009 году. Я тогда выступал за клуб «Четра», где платили колоссальные по тем временам деньги – пятьсот долларов в месяц, только платили не сразу, а где-то два раза в год. И тогда я на руки получал солидную сумму. Плюс за каждую выигранную схватку платили тысячу долларов. В этом клубе были все звезды, самые титулованные спортсмены спортивного и боевого самбо.

И вот я, двадцатилетний парень, получаю в качестве зарплаты и бонусов примерно шесть-семь тысяч долларов наличными. Тогда это было целое состояние, я таких деньжищ и представить себе не мог. Мне выдали огромную пачку наличными, я прибавил к ней еще зарплаты от федераций – получилось ну чудовищно много. Я разделил все примерно пополам и отправился с «котлетой» в баню – я знал, что Вася будет там.

Поздоровались, я вынул деньги и протянул Васе:

– Держи.

Таких изумленных глаз я не видел ни у кого и никогда.

– Откуда это?! – выдохнул он. – Что за деньги?

– Я тоже в шоке, – кивнул я. – Заработал.

– Слав, ты вот что, – подумав, сказал он. – Отдай-ка ты их Константинычу.

Виктор Константинович Матафонов – знаменитый специалист, тренер по боксу в ДЮСШ. Когда-то он готовил самого Васю.

– Понимаешь, они ему, это… Нужнее, – объяснил Вася. – На клуб потратит.

Так и отбоярился от денег, ни копейки не взял! Если вы когда-то были в похожей ситуации, то знаете, как это непросто. И соблазн преодолеть трудно, и обидеть отказом легко.

Я тогда как-то и не задумался об этом, а впоследствии понял, что ни у кого не получилось бы отказаться так естественно, как у Васи. Все потому, что он преданный до мозга костей и совершенно бескорыстный человек, уникальный в этом.

Таких людей – по пальцам одной руки пересчитать, про них нужно писать книги, вымирающий вид. При этом Вася продолжал работать в пожарной части сутки через трое, и все эти трое суток он тренировался. Мы всегда с ним были на связи, даже когда я уезжал.

Когда мы с Васей первый раз приехали на сборы в Кстово, в тренировочный лагерь, мне было лет двадцать. Первый такой сбор для меня, все ново, и Вася решил со мной за компанию съездить. Если не ошибаюсь, это был единственный тренировочный лагерь, который мы прошли вместе.

Там были молодые ребята, выступавшие в ММА, в боевом самбо. Но Вася, которому тогда уже за сорок было, тренировался больше всех. И никто с ним ничего сделать не мог. Пацаны спарринговали с Васей, а потом отводили меня в сторонку и, поеживаясь, спрашивали: