Loe raamatut: «Первые деньги. Мелодрама»

Font:

Иллюстратор Неизвестный художник

ISBN 978-5-4496-0991-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сейчас я депутат городского Совета. Далеко не последний человек в Мурманске. Глядя на меня со стороны, даже невозможно поверить, что с самого рождения моя жизнь была сплошным кошмаром. Я родился в семье алкоголиков и, по всей вероятности, грехи моих родителей, вместе с их дурными генами, должны были перейти ко мне по наследству. Теперь, когда меня по-настоящему начали уважать не только мои друзья, но и закоренелые враги, я часто думаю о том, что привело меня к вершине славы, о которой даже не мог и мечтать, когда был ещё тихим, забитым ребёнком. Мой отец часто распускал руки. Он бил мою мать и нередко я ощущал его побои на собственном теле. Я часто прогуливал школьные занятия. Постоянно считая меня неисправимым второгодником, никто даже не догадывался, что все мои прогулы были из-за пьяных выходок моего разбушевавшегося папаши.

Но больше всего меня унизили в школе. Мои учителя, которые относились ко мне довольно-таки сносно, сами того не желая, преподали урок, который я не забуду до самой своей смерти. И всё-таки, я им благодарен. Да! Я благодарен за то, что они научили меня жизни!

Я уже не помню, в каком именно году это было, но точно знаю, что в то время я учился в восьмом классе. Тогда было обязательное восьмилетнее образование и поэтому, мои благодетели, терпели моё присутствие на своих уроках, с единственной мыслью, что в конце учебного года выпроводят меня за ворота школы и снимут с себя всякую ответственность за моё дальнейшее воспитание. У моих друзей было горячее время: первые свидания, первая любовь и первые поцелуи в тёмных подворотнях. Я не был исключением из правил. У меня тоже была девочка, которая мне очень нравилась. Но никто и никогда, даже не догадывался о моих сокровенных чувствах к этому милому созданию.

Она всегда была опрятной и носила накрахмаленный белый фартук, с таким же бантиком на густых каштановых волосах. Её большие глаза были слегка наивными и весёлыми. Озорная улыбка не сходила с её конопатого личика. Однако мне нравились её конопушки, и я готов был расцеловать каждую из них в отдельности. Однажды мне удалось украсть её фотографию, и я мог смотреть на её часами, давая волю своему воображению.

У меня никогда не было денег и даже мало-мальски приличной одежды. Я не мог пригласить её в гости, потому что стеснялся пьяных родителей. Мне не на что было сводить её в кино или купить ей мороженое. Я был вынужден скрывать свои чувства, но от этого, моя любовь к ней только усиливалась.

А теперь представьте, какого мне было, когда в присутствии этого божественного создания, была проведена общешкольная линейка, где я был виновником данного мероприятия.

Я держал перевязанные шнурками ботинки и аккуратно уложенную школьную форму. Вместо гордости, я испытывал жуткое чувство стыда и унижения. Моя мать, больная чахоточная женщина, со слезами на глазах говорила благодарственную речь, которую мои учителя слушали с непритворным восторгом, будто, подарив мне эти вещи, они совершили, что-то светлое и беспредельно великое. Может, я и был бы им благодарен, если бы не знал, что всё это несколько лет валялось позабытым у завхоза в каком-то шкафу, а теперь, чтобы не выкидывать за ненадобностью, решили отдать мне, как самому малоимущему из трудной семьи. Я ещё не одевал эти ботинки, но уже видел, что они на размер меньше моей ноги и прежде чем я смогу их разносить, вынужден буду до кровавых мозолей стереть свои ноги. Костюм тоже был маловат и, одев его, я буду выглядеть как клоун из цирка-шапито. Я уже был в том возрасте, когда отлично понимал, что мне дают обыкновенное, никому не нужное барахло. Я старался не поднимать взгляда на своих одноклассников, которые, в отличие от взрослых, понимая моё тягостное мучительное состояние, тоже пытались не смотреть в мою сторону.

Больше всего мне было стыдно перед Галей Кочаловой. Я действительно любил её и хотя ни разу не писал ей записок, и тем более не получал от неё, я всё-таки считал её своей девочкой. Она была, пожалуй, единственным человеком, внимательно следившим за каждым моим движением. Мне казалось, что она, как никто, понимала всю тяжесть моей душевной боли. В тот момент я презирал свою униженную мать и презирал учителей.

Tasuta katkend on lõppenud.