Совесть – имя собственное

По объекту ходили офицеры конвойной службы, расконвоированные заключённые и даже две пьяные девицы, одну из которых на глазах у гостей вырвало.

Простить такого конфуза американцы своим младшим партнёрам не могли.

Они обиделись на Израиль всерьёз и надолго.

Пойманному израильскому шпиону Поллараду влепили пожизненное и посадили в одну из самых суровых тюрем США.

Израильский народ до сих пор недоумевает, почему и конгресс и Президенты США отказываются освободить несчастного Полларда, который сидит уже около тридцати лет.

Не понимают и политики США, почему ЦРУ стоит насмерть против освобождения агента дружественной страны, который особого вреда штатам не причинил, а его тайны давно устарели.

И только посвящённые, знают причину страданий выдающегося патриота Израиля, но они молчат, потому, что спецслужбы умеют хранить свои тайны.

Карты

Как и всякое сообщество, лагерное тоже структурировано по строго определённым правилам.

По соответствию поведения лагерным понятиям, по наличию денег, по принадлежности к тому или иному коллективу, по умению себя держать и работать, а также по многим другим, совершенно невидимым и непонятным признакам для человека непосвящённого или несведущего.

Границы такого структурирования очень чёткие и переход через них пресекается довольно жёстко, хотя не всегда жестоко.

Достаточно лёгкого намёка или взгляда, чтобы человек вернулся в своё «стойло».

Как не придёт в голову на воле слесарю ломиться в компанию, где сидят профессора и артисты, так и тот, кому «не положено», не полезет в круг, где ему могут указать на его место. А кому хочется ненужных унижений.

Особое место в структуре лагеря занимают картёжники, которых в брежневские времена по зонам называли «играющие». Так называли не тех, кто, по глупости своей, пытался легко заработать деньги или авторитет, получая, обычно, взамен длительные и тяжёлые неприятности.

Играющими называли тех, кто играл постоянно, платил вовремя, имел чистую «лагерную» анкету и имел в балансе большие деньги. Такие люди, как правило, были в самых крутых и богатых лагерных семьях. Как называлось тогда «катили по первому кругу».

Таких семей было на тысячную зону не больше десятка. Где-то 40–50 человек. Они-то и вершили все главные дела, через долги и деньги, которые крутились в игре и вокруг неё.

Администрация, как и остальная публика, видели только то, что на поверхности, потому что долги – это и путь к благополучию и дорога в пропасть.

Карточная игра в лагере это особый институт лагерного быта, о котором почти ничего не известно большинству сидельцев и сотрудников. А уж на воле это вообще какая-то сказочная тема на уровне примитивных детективных фильмов и романов.

Это вполне объяснимо, потому что карты в лагере это закрытый клуб, куда непосвященный может войти только в предбанник, откуда обычно он выходит голым и несчастным.

Пределы этого несчастья безграничны.

Хотя серьёзные люди не спешат загонять в угол неплательщиков, потому что такой субъект неизвестно, что может выкинуть.

Может и в оперчасть побежать, а может и прирезать ночью. Это в байках и фильмах демонстративные изнасилования и избиения. В жизни же должника безопаснее и выгоднее пристроить отрабатывать свой долг.

А приглашение «на интим» происходит тихо и скрытно, ибо в СССР была за мужеложство уголовная статья.

Да и простой изолятор не сахар.

Поскольку в моей семье двое были играющими, то я занимался должниками, пристраивая их на работу, что было для большинства спасением и большой удачей.

Я же, руководя производством, таким путём решал массу технических, бытовых и финансовых вопросов.

Естественно, что имели они только пятирублёвый ларёк и дополнительное питание. А приличная зарплата уходила кредитору.

Но так везло не каждому, потому что не каждый был способен хорошо работать в бригаде, которая разделывает лес. Всё это, естественно, было скрыто от начальства.

Постоянные же члены картёжного «клуба» знают друг о друге всё, что необходимо знать для сохранения многочисленных тайн от лагерного начальства и основной массы зэков.

Начальству же практически невозможно знать финансовый расклад картёжников, который и определяет главные подводные течения в зоне.

И начальству и основной массе зэков видны только драматические последствия столкновения этих течений в виде тяжёлых преступлений и совершенно необъяснимых и непредсказуемых поступков вроде бы нормальных людей.

В этом ряду особое место занимали люди, способные изготовить колоду карт из газет, чтобы их можно было тасовать «одна в одну» многие сотни и тысячи раз.

За двенадцать лет, проведённых мной на усиленном и строгом режиме в брежневские времена, мне не встречались магазинные карты, которые «играющие» презрительно именовали цыганскими, как и обычный способ их тасования. Среди серьёзных игроков тасовать можно только ломая колоду пополам и запуская «одна в одну» бесконечное число раз, просчитывая в уме при этом порядок расположения каждой карты. Любая ошибка в счёте означала проигрыш.

Поэтому играющие бесконечно тасовали колоду карт, оттачивая движения и счёт до невероятного автоматизма и точности.

Все остальные, кто тасовал карты по-любительски (как на воле) были заведомыми жертвами с безрадостными последствиями.

Естественно, что карты должны быть исключительно крепкими и эластичными.

Никогда не слышал, чтобы кто-то в лагере играл краплеными картами или пытался банально мошенничать. Среди уважаемых людей это невозможно по определению.

Играли в основном в игру «третями», когда банкир должен угадать карту партнёра, как в «Пиковой даме» у Пушкина. По «низам» играли и в очко или буру. Но люди серьёзные играли только «третями».

Банкир, глянув на нижнюю карту, как правило, знал всю свою колоду, что даёт в игре определённые преимущества, если противник хоть немного слабее.

В нашей играющей семье делать карты умел один человек, поэтому этот процесс мне приходилось наблюдать часто, что нисколько не уменьшало моего удивления, когда из самых простых и примитивных исходных материалов получались невероятно эластичные карты, которые были многократно прочнее и удобнее магазинных.

Сначала рвалась страница газеты «Известия» «по слою», что позволяло получать ровные полосы.

Потом разорванные по размеру три листа склеивались клейстером из пережёванного чёрного хлеба, протёртого ложкой через носовой платок.

Высохшие листы обрезались лезвием по размеру и, собранные в колоду, а потом сдвинутые плотной лесенкой, затачивались стеклом для придания рёбрам клиновидной формы.

Чтобы рёбра при тасовании не «кашлатились», их натирали парафином.

Масти наносились пальцем через трафареты по мастям из смеси клейстера и жжёной резины для чёрной масти или крови для красной.

Никаких рисунков. Только число знаков масти. Валет треф – два чёрных крестика. Дама червей – три красных сердечка.

На обратной стороне рубашка по трафарету от фантазии.

После этого колода должна «пропотеть», для чего её тасуют пару суток.

Игра в карты считалась одним из самых опасных нарушений, потому что последствия этой игры и определяли тайную жизнь зоны. А иногда и смерть.

Поэтому само наличие карт уже каралось пятнадцатью сутками изолятора.

А жалоба жертвы могла закончиться БУРом (барак усиленного режима) или «крытой» (тюремным режимом до 5 лет).

Правда, жертву это спасало лишь на время, потому что долг передавался кому угодно и куда угодно, догоняя жертву в самый неподходящий момент.

Сама жалоба ставила жертву вне закона, что приводило к последствиям, о которых даже фантазировать страшно.

Все мои играющие друзья, как правило, оказывались периодически в БУРе или на тюремном режиме.

Сам я в карты играть не научился, за что благодарен людям, предупредившим меня об опасности этого занятия. Таково было моё видение карт и всего, что с ними связано изнутри в лагерях брежневских времён.

Я сам таких описаний не встречал.

Возможно, эта информация кому – то будет интересной.

Чужие

«Прошлое такое, каким мы его помним».

Мудрость

Аркаша Безносюк был кандидатом исторических наук.

За аварию со смертельным исходом его осудили на четыре года колонии-поселения.

Ни тюрьмы, ни лагеря он толком не видел. Опасаясь, поначалу, встречи с уголовниками, он совершенно успокоился, когда увидел простых и трудолюбивых людей. Таких он встречал и на воле, когда нужда заставляла общаться с сантехниками, сапожниками или механиками автосервиса. Ничего страшного он в них не видел, но и уважения эта примитивная и малокультурная публика у него не вызывала.

Посёлок, в котором находилась колония, основали поволжские немцы, которых Сталин сослал на север в начале войны.

В центре посёлка стояли два больших общежития, а ближе к лесу расположились домики для семейных.

Работать Аркадия определили в контору, где он вёл все бумажные дела.

Кроме начальника, в посёлке работали ещё два офицера и три надзирателя.

Колония заготавливала лес и вела строительство.

Работая прорабом на стройке, я часто общался с Аркадием. Его удивляла и возмущала моя дружба с зэками, которых он откровенно презирал.

– Скажите, Марк, ну что у Вас, образованного и интеллигентного человека, может быть общего с этим контингентом.

– Дорогой Аркаша – спокойно отвечал я – когда Вы поймёте, что я и есть этот контингент, можно будет надеяться, что Вы в чём-то сумеете разобраться. Кстати, этот контингент и есть тот русский народ, о котором Вы рассказывали своим студентам. Правда, этот народ не такой красивый и героический, как в романах. Но, как говориться, каков есть. Может и последнее отдать, а может и топором спьяну зарубить. Но народ себе не выбирают, как и родителей.

Аркадий полагал, что я говорю ерунду или прикалываюсь.

Он искренне считал, что образование и книги научили его жизни и сделали умным и мудрым. Во всяком случае, умнее, чем эти сиволапые мужики, которых кроме водки ничего не интересует.

Когда он сказал мне, что хочет вызвать в посёлок свою жену, я посоветовал ему этого не делать.

– Почему? Другие вон живут и всё нормально.

И действительно, внешне жизнь колонии казалась спокойной и размеренной.

Поселенцам было что терять, а потому драки случались очень редко, а приставать к чужим жёнам считалось и неприличным, и небезопасным.

Девицы, известного толка, появлялись в посёлке регулярно. Одни приезжали заработать. А других заманивали разными правдами и неправдами, а тут уже пьяными удерживали по нескольку недель.

Начальство старалось этого не замечать, если все проходило тихо и без тяжёлых последствий.

Таким, как Аркадий, ничего такого известно не было, потому что он был далёк от реальной жизни посёлка.

Я всячески отговаривал его от «безумной» затеи привезти из Москвы жену, но он меня не слышал.

Жена его, Аня, оказалась симпатичной, наивной, восторженной и модной московской дамочкой.

К окружающим она относилась хорошо, искренне полагая, что её внимание должно их осчастливить.

Окончательно я убедился, что она ещё глупее Аркадия, когда на свой день рождения она пригласили десяток гостей и устроила им шведский стол с канапе и сухим вином, потому что «так принято в Европе».

Привыкшие к другому застолью, гости разошлись трезвые и голодные, пообещав себе никогда больше не бывать у этих «идиотов».

Но я продолжал с ними общаться, потому что, несмотря на свою житейскую инфантильность, людьми они были начитанными и интересными.

О том, что Аня стала погуливать, я узнал от замполита Скворцова, которого она удостоила теплотой своей души и тела.

Кого она ещё этим удостаивала меня интересовало меньше всего. Пусть голова болит у Аркадия. Но, он, похоже, ни о чём не догадывался.

Наверное, это так и осталось бы для него тайной, если бы, в один прекрасный день, Аня не пропала.

Я нисколько не удивился. Хитроумные и циничные урки, зная о её похождениях, могли её обманом напоить и уволочь к себе в общежитие на радость всему коллективу. Главное, что она дала им повод. А это уже полностью оправдывало их в собственных глазах.

С приличными жёнами так поступать было не по понятиям, да и небезопасно.

Остальное уже по схемам, отработанным годами.

Сам Аркадий никогда бы её не нашёл, потому что с ним никто не разговаривал.

В панике он прибежал ко мне.

Я взял с собой приятеля Валерку Рустамова, и мы разыскали пьяную до бесчувствия Аню в каптёрке общежития, куда уже выстроилась живая очередь.

После долгих переговоров, уговоров и запугиваний, нам с Валеркой удалось, за десять бутылок водки, вернуть Аню мужу, который срочно отправил её в Москву, где она, наверное, долго отходила от своих приключений.

Во избежание проблем, самого Аркадия начальство перевело в другую колонию.

Прошло около пятнадцати лет, когда я встретил их в ресторане «Макдоналдс», который впервые открылся в Москве.

Они сделали вид, что не узнали меня. Наверное, в придуманном ими прошлом, для меня места не было. Я не обиделся.

Если им так легче, то пусть живут, как умеют.

Тени прошлого

Мне всегда было интересно, на какие исследования или статистические данные опираются люди, которые, на голубом глазу, утверждают, что из проституток получаются самые верные и надёжные жёны. Дескать, они нагулялись, повидали жизнь, и в браке будут беречь покой и блюсти семейные ценности.

Если продолжить размышления в том же духе, то запойные пьяницы уже выпили, сколько могли, и в браке будут трезвенниками и лапочками. Даже, если бы они искренне и захотели быть такими, то одного желания, мне кажется, недостаточно.

Есть ещё привычки, навыки, способы решать проблемы, репутация, друзья, а также те, кто будет всячески мешать такой идиллии, зная до этого человека совершенно другим. Я уже не говорю о таких мелочах, как привычке просыпаться рано утром и идти на скучную работу, где вздорный начальник будет портить тебе нервы. И ещё много всякого – разного, из чего складывается жизнь, со всеми её недоразумениями, неприятностями и стрессами.

…Одного моего знакомства с одесситом Володькой Сафроновым, по кличке «Кентяра» хватило мне, чтобы навсегда запомнить, что жену нужно выбирать крайне серьёзно и осмотрительно.

Володька был спокойный, добрый и улыбчивый парень. Прибыл на зону он из дурдома, а за что его посадили, на строгом режиме это уже мало кому интересно.

Важно, кто ты и что ты сейчас.

Тёрся он с уважаемыми земляками, хотя уголовного в нём ничего не было. Казалось, что в лагере он человек случайный.

О том, что на нём четыре трупа я узнал от своего приятеля Паши Короля по кличке Дурак, который был с Володькой в одной психбольнице.

Однажды Паша рассказал мне его печальную историю.

…Когда Володьке исполнилось семнадцать лет, родители стали беспокоиться оттого, что он совсем не интересуется девочками. Опасаясь, что такое равнодушие может неизвестно куда завести, родители решили ему помочь и наняли профессиональную проститутку по имени Вера.

Сами они уехали в санаторий, сообщив сыну, что у них некоторое время поживёт родственница из другого города.

Двадцатипятилетняя Вера окончила институт иностранных языков и была человеком современным и интересным. Она не только открыла ему радость сексуальных отношений, но и приобщила к светской жизни. Она водила его по выставкам и театрам, поэтическим клубам и домам моды, читала лекции по истории и литературе. Она заставила его следить за собой, модно одеваться и стараться быть интересным и приятным для окружающих.

Когда родители вернулись, то они были приятно удивлены изменениями, которые произошли с их сыном.

Однако, исчезновение Веры свалило их сына в такую глубокую депрессию, что родители стали опасаться за его жизнь.

Они рассказали сыну, что Вера профессиональная проститутка и не стоит его любви и внимания, но ничего не помогало.

Ему было плевать на её прошлое. Без Веры он жить не мог.

Родители разыскали Веру и рассказали, как страдает их сын. Они попросили её пожить с ним какое-то время, предложив дом, оставленный бабушкой им в наследство.

К их радости, Вера быстро согласилась, сказав, что у них замечательный сын, и что она сама страдает от их разлуки.

И молодые зажили в бабушкином доме вполне пристойной и тихой жизнью.

Вера пошла работать в школу, а Володька поступил на третий курс строительного техникума.

Через несколько месяцев Вера сообщила родителям, что беременна.

Беда случилась, когда из армии вернулся Володькин двоюродный брат, который когда-то неоднократно был Вериным клиентом.

Сначала он начал делать ей грязные намёки. Потом, по-пьяни, стал откровенно приставать и оскорблять.

Однажды он ввалился в их дом с пьяной компанией и стал требовать от Веры любви для всех.

Вступившегося за неё Володьку стали бить ногами.

Пытаясь его спасти, Вера согласилась на всё, несмотря на крики и запреты мужа.

Володьку закрыли в кухне, а когда он выбрался наружу и вбежал в дом, то увидел такое, что совсем потерял рассудок.

Он не помнил, откуда у него в руках оказались два ножа, и не помнил, как бил и резал ими всех, кто попадал под руку.

Окончательно он пришёл в себя, когда все лежали мёртвые на залитом кровью полу.

Он вышел на крыльцо и ударил ножом себя в грудь.

Несколько дней он провалялся в реанимации, но выжил.

Мёртвых оказалось четверо, включая Веру.

Благодаря стараниям психиатров, адвоката и сочувствию судей, он получил всего шесть лет строгого режима, с обязательным лечением в психбольнице, как лицо склонное к суициду.

Рассказ Паши просто не укладывался в голове, потому что привязать это к Володьке Сафронову было совершенно невозможно.

Трудно было представить, какие муки пережил этот добрый и улыбчивый мальчик.

Но его печальный урок навсегда укрепил во мне убеждение, что жениться на бывшей проститутке крайне опасно, даже если она очень хороший человек.

Без Достоевского

Моя двоюродная племянница Марина, окончив израильскую школу, толком не знала, где находится Австралия.

Она даже плохо представляла себе, что это такое.

Не читала она ни Достоевского, ни Толстого. Такое же чудо, как Робеспьер, ей представлялось разновидностью мебели.

Наверное, это не очень хорошо. Даже скверно. Но прожить жизнь без этого, всё-таки, как-то можно.

Зато она свободно говорила на английском и арабском языках, была победительницей на олимпиаде по математике и чемпионкой школы по рукопашному бою. Она готовилась стать экономистом и сосредоточилась на этом.

Ещё она твёрдо знала, в какие надо идти войска, чтобы потом получить деньги на учёбу, легче сделать карьеру и понравиться самым крутым и перспективным мальчикам, за одного из которых, впоследствии, она и вышла замуж.

Никаких разговоров о патриотизме или сионизме я от неё не слышал.

Мотивация у неё совсем другая: ты больше стране – страна больше тебе.

Ещё её обучили тому, что нельзя садиться в попутную машину, ходить в ресторан за чужой счёт, доверяться мальчикам и вообще чужим людям. Быть бдительной во всём.

И, вообще, отвечать за свою жизнь.

В советских же школах нас учили и учат чему угодно, только не тому, как жить на свете. Даже не учат тому, как выжить. А, если и учат, то безрезультатно.

Все усилия нашего образования и воспитания были направлены на знания вопроса, а не умения решать вопросы. То есть умению жить.

Может быть поэтому такое количество наших сограждан стали жертвами МММ и других нечестных компаний.

Какой ответственности и бдительности могут такие родители научить своих детей?

Так между школой и родителями вырастают граждане не готовые к трудностям жизни и её неожиданным опасным сюрпризам.

Очень люблю фильм Говорухина «Ворошиловский стрелок». Сюжет динамичный и яркий. Актёры превосходные. Смотрел много раз и всегда с удовольствием. Всё в фильме хорошо и правильно. Упущена только самая главная мысль.

Почему семнадцатилетняя девушка, в здравом уме и твёрдой памяти, пошла с соседом в чужую квартиру зная, что там день рождения, а значит пьянка, а потом ещё и распивала с ними спиртные напитки? Почему ей не втолковали, что парни всегда, при первой же возможности, хотят уложить девушку в постель. Что это от природы.

И, что не надо способствовать созданию для этого условий, если у тебя нет встречного желания.

Преступники всегда были, есть и будут!

Ну почему девушку обучили так, что совать пальцы в розетку она не станет, а выпивать в чужой квартире с тремя молодыми, мало знакомыми парнями пошла без сомнений и опасений?

Почему ей не вбили с детства в голову, что за свою жизнь отвечает только она одна.

Наше домашнее и школьное воспитание слишком много внимания уделяет внешним факторам, определяющим нашу жизнь.

В бедах страны виновата Америка. В смерти Пушкина виноват негодяй Дантес. Есенина и Маяковского затравила власть.

В потере квартиры виноват Мавроди. Без денег оставили жулики-картёжники. Друзья спаивают. Тёща разрушила семью. Начальник мешает продвижению.

И так до бесконечности. А ты сам, вроде, и ни при чём.

Нас воспитывали так, что все кругом виноваты. Кроме нас самих.

Эта, казалось бы, простая и естественная мысль практически исключена из воспитательно-образовательного процесса.

О двух главных героинях нашей классики Екатерине Масловой и Анне Карениной написаны миллионы страниц, где есть всё, что угодно, кроме того, что обе они сами выбрали свою судьбу.

Не много нужно ума, чтобы понимать последствия совершённых ими поступков по их доброй воле. Однако вся литературная критика сосредоточена на бездушии общества и эгоизме мужчин. Но общество всегда такое, какое есть, а мужчины всегда эгоисты, благодаря чему человечество ещё размножается.

Нет ни одной девушки на Земле, которая не слышала об этом с самого детства.

И, если на неё не напали, то за любые свои приключения ответственна только она.

А ведь достаточно взять всю ответственность за свою жизнь на себя, как многие вышеперечисленные беды нас не коснутся.

Конечно, и в библиотеке могут напасть, но скорее всего нападут в пьяной компании.

В СССР, как известно, «секса не было», а потому и школа и родители, сами ничего об этом толком не зная, не прививали своим детям поведенческие и медицинские знания в этом направлении.

В результате такого воспитания страну наводняла масса прекраснодушных идиоток, веривших в своё светлое будущее, которое должно было свалиться им на голову по праву рождения в самой прекрасной и справедливой стране. Они мотались по стройкам коммунизма, где не было элементарных возможностей соблюдать гигиену, что приводило к различным заболеваниям, бесплодию и другим неприятностям.

О жизни в мужских коллективах, где женщинам постоянно находиться противопоказано и опасно, и говорить не приходится.

Это приводило, в итоге, к трагедиям, разочарованиям, неверию в людей и весь существующий миропорядок.

А ведь жизнь такая, какая она сегодня есть, и наша задача не жаловаться на её несправедливость, а нормально в ней устроиться. Желательно, не мешая другим.

Однако всё это прелюдия к рассказу о хорошей женщине, жизнь которой могла бы быть успешной, если бы её учили жизни, а не интересным, но третьестепенным вещам.

Татьяна Петровна Соколова выросла в нормальной семье и ждала от жизни только хорошего.

Она уже оканчивала педагогический институт, когда неожиданно ей пришло письмо из Коми АССР.

Неизвестный ей парень по имени Олег писал, что случайно узнал о ней от знакомого, и что хочет с ней переписываться.

Сам он находится на поселении за совершённую аварию, но человек он порядочный, честный и весёлый.

С фотографии на неё смотрел молодой симпатичный парень лет двадцати пяти.

Татьяна читала «Педагогическую поэму» Макаренко и имела представление о жизни в колонии.

А фильм «Калина красная» потряс её настолько, что она, втайне, мечтала сама спасти такого человека, как герой Шукшина.

Никто не объяснил ей, что «Педагогическая поэма» и «Калина красная» просто талантливо написанные сказки.

А знакомство с лагерем требует большего жизненного опыта, чем чтение пропагандистских книжек и наивных фильмов.

И дело совсем не в том, хороший парень написал ей письмо, или не очень.

Но её учили тому, что людям надо доверять и, помогать. И что плохих людей не бывает, если с ними обращаться по-человечески, и объяснять, какая прекрасная может быть жизнь. А ещё она усвоила с детского сада дурацкий лозунг, что в жизни всегда есть место подвигу.

Ни школа, ни родители не рассказали ей, что подвиг в мирной жизни – это чья-то безалаберность и преступная халатность. Но ни учителя, ни родители сами этого не знали.

Она решила ответить, и переписка началась.

Олег оказался грамотным и очень интересным человеком, и через полгода они уже были близкими людьми и даже строили планы на будущее. Он не был похож на парней, с которыми ей приходилось общаться до этого, и отличался рассудительностью и нежностью. Татьяна была счастлива.

Решили, что после зимней сессии она приедет к нему в гости, и они окончательно решат, как жить дальше.

В письмах Олег предупреждал, что на севере живут всякие люди, и чтобы она была осторожна. Чтобы по приезду в город, находилась только на вокзале среди людей.

А потом на пригородном поезде, и только на поезде, поехала в его посёлок, где он её встретит. Чтобы ни с кем не разговаривала и никому ничего не рассказывала.

Он повторял это так часто, что Татьяне даже стало смешно: «Он что считает меня маленькой девочкой? Я сама скоро буду учить людей».

Ей было даже обидно.

Доехала она хорошо. На вокзале она взяла билет до посёлка Олега под странным названием Лоптюга.

Поезд уходил вечером, и Татьяна устроилась на скамейке с книгой. Потом она увидела мужчину, который о чём-то расспрашивал пассажиров.

Он подошёл к Татьяне и спросил, не видела ли она женщину в синем пальто с девочкой.

Татьяна не видела.

Мужчина присел рядом и попросил Татьяну присмотреть за его сумкой, а сам побежал искать жену и дочку.

Когда он вернулся, Татьяна дремала.

– Вы представляете, специально за ними приехал за сто километров, а они уехали на попутке. Мужчина был расстроен.

Татьяна обратила внимание, что он совсем молод, не более тридцати.

Старили его большие роговые очки.

– Наверное, инженер – решила Татьяна.

– А Вы куда направляетесь – спросил Сергей. Так он представился.

– К мужу на Лоптюгу – ответила Татьяна, как учил Олег.

– О! Так я же сам с Лоптюги. Так что будем дружить семьями. Ну, ладно, счастливо добраться.

И мужчина ушёл.

Татьяна снова открыла книжку, когда мужчина вернулся:

– А что Вам ждать до вечера. Я всё равно еду. Поехали со мной. Через пару часов уже будете на месте.

Лицо Сергея было таким простодушным и доброжелательным, что Татьяна решила не ждать до вечера. Да и неудобно было обижать человека недоверием и подозрительностью. «Сам, небось, за жену переживает».

В дороге весело болтали. Сергей всё рассказывал о жене и дочке, о работе механиком на лесозаводе.

Остановились у одноэтажного деревянного дома.

– Сейчас я сбегаю, узнаю, что там с моими, и отвезу Вас.

– Ой! А я даже и не знаю, где Олег живёт.

– Ну, тогда заходите в дом, познакомитесь с женой. А там решим.

За столом сидели двое мужчин и обедали.

– А что моей Ольги не было? Она же с дочкой должна была приехать.

– Так они в санчасти. У дочки что-то с желудком. Сказали сейчас придут.

– Вот к Олегу Семёнову приехала жена, а где он живёт, не знает.

– Да это мы быстро выясним. Садитесь к столу, поешьте пока, с дороги.

Татьяне и в голову не приходило, что никакой жены и дочки нет, что Сергея зовут Валентин, что ни о каком Олеге они и понятия не имеют.

И находится она не на Лоптюге, где живёт Олег, а в посёлке Яренга за 30 километров оттуда.

И что привезли её, как до этого привозили десятки других дурочек, чтобы как-то развлечься в отсутствии свободных женщин.

А весь их разговор отработан до мелочей, без предварительной договоренности.

И как родители, не сговариваясь, врут ребёнку про заболевших зверей в зоопарке, так и эти мужики понимали друг друга без слов.

Татьяна села за стол. Она и не заметила, как выпила маленькую рюмочку водки «чтобы согреться», потом выпили «за Олега», потом за «Супружескую жизнь», а потом Татьяна уже ничего не помнила.

Периодически она приходила в себя, но то, что она видела, ей казалось сном.

Продержали её в полубессознательном состоянии несколько дней, периодически вливая ей в рот водку.

Потом за 4 бутылки водки продали её, завёрнутую в одеяло, в соседний домик. Те в свою очередь продали её за водку в большой барак.

Это на местном языке называлось «купить шерсть».

Разыскали её через месяц офицеры администрации по требованию, приехавших в Управление, родителей.

На просьбы родителей наказать виновных, офицер ответил, что ничего доказать невозможно, потому что многие женщины приезжают добровольно, на заработки, и с этим уже устали бороться.

– Да и что теперь – сажать пятьсот человек? Воспитывать надо лучше дочерей, чтобы не делали глупостей.

Потом было лечение от венерических заболеваний, алкоголизма, аборт, шесть месяцев в психоневрологическом диспансере, и невозможность вернуться к нормальной жизни уже никогда.