Loe raamatut: «Беркутчи и украденные тени»

Font:

Иллюстрация на обложке Хёскульд

* * *

Пролог

Жарко горел костёр в степи у предгорья Улутау. И алые языки пламени его всё выше тянулись к закатному небу, будто старались напоследок напитаться светом уходящего солнца, чтобы ещё ярче гореть до самого утра.

У огня сидел совсем седой старик. Поверх прочей одежды на нём был надет синий халат, весь расшитый узорами, на груди сверкали диковинные амулеты да бусины, а голову покрывал борик¹ с опушкой из волчьего меха. На слегка смуглом морщинистом лице с удивительно чётко выведенными скулами появилась улыбка. Глаза слегка прищурились, ждали. Они точно знали, что время пришло.

Трое юношей стояли напротив старика. Старшему из них только-только исполнилось восемнадцать, но сила уже давно таилась внутри него и теперь, пробудившись, стремилась вырваться на свободу. Ученик неуверенно смотрел на учителя. Тот важно и не спеша кивнул, не переставая лукаво улыбаться, будто ему были открыты все самые поразительные тайны вселенной, и таким простым жестом вселил в молодого человека веру в самого себя.

В сердце юноши разгорячилась храбрость, которая присуща лишь самым смелым мужчинам. Он вдохнул полной грудью и закрыл глаза. Сосредоточился. Ветер ерошил русые волосы, окутывал ученика и забирался прямо под рубаху, но тот будто совсем не чувствовал холода. Он словно стал частью свободного ветра и пылающего огня одновременно, рос из земли, как могучее дерево, и был сильным, как поток бурлящей горной реки. Наконец он выдохнул и высоко поднял правую руку, обтянутую перчаткой: поверх ткани, на указательном пальце, засверкал громоздкий перстень с ярко-красным опалом, золотая оправа которого была сделана в форме крыльев, держащих камень. Природа замерла в ожидании. Звуки степи стихли. Такая тишина опустилась на землю, что стало слышно, как шепчутся в небе звёзды.

Вот оно – шелест крыльев, скользящих в темноте, а затем будто из ниоткуда появившаяся тень крупной птицы. Она ухватилась когтями прямо за очертание предплечья юноши на земле. Немыслимо. Оба друга его, раскрыв глаза в изумлении, шумно втянули воздух, но тут же спохватились и смолкли, чтобы не спугнуть бестелесное существо.

Взгляд всех троих был прикован к тени, смиренно ожидавшей конца ритуала. Наконец старший ученик уверенно проделал круговое движение рукой, на которой сидела птица, и пробормотал слова на рахманском языке духов: «Он вету – он левиа». В то же мгновение в воздухе родился клубок синего пламени размером с кулак. Он рос слишком быстро. Люди и глазом не успели моргнуть, как клубок увеличился в сотню раз, а затем вспышка, взрыв – и пламя превратилось в птицу.

На руке юноши величественно восседал тёмно-бурый хищник. Он гордо поднял голову с золотистыми перьями на затылке, расправил массивные крылья и издал крик, который вихрем пронёсся по широкой степи. Тотем признал своего беркутчи и единство с ним до самой смерти.

Глава 1
Визит ворона

Берёзовую улицу освещали сплошь торчащие фонари. Однако их жёлтого света было недостаточно, поэтому бо́льшая часть зданий, растянувшихся на ней, так и оставались окутаны темнотой. Среди них ютился детский дом номер двадцать четыре. Он был построен в прошлом веке, но всё ещё выглядел хорошо: стены из красного кирпича почти без сколов, новенькие пластиковые окна. И всё же этот дом навевал такую тоску, что будто сквозняк задувал в душу едкое чувство одиночества. Пустынный двор перед фасадом и вовсе представлялся мрачным. Ни кустов тебе, ни цветов. Лишь небольшая игровая площадка для младших воспитанников да старый вытянутый стол для пинг-понга, ножки которого давно покрылись плесенью.

Внутри было не лучше. Та же унылая, неуютная атмосфера, которая днём разбавлялась суетой, а ночью – хором из безмятежного дыхания, сопения, а иной раз и храпа, больше походившего на негромкое похрюкивание. Равно как и сейчас. Во всём доме хозяйничал сон. Даже дежурная воспитательница на третьем этаже, Роза Андреевна, уронив массивный подбородок на грудь и сложив руки на полном животе, отдалась дремоте. Конечно же, стоило произойти чему-то из ряда вон выходящему и нарушающему общую атмосферу сна, как грузная пожилая женщина тут же всполошилась бы и моментально приобрела ясность мысли. Она давно развила подобные навыки.

Ратмир Громов хорошо знал это, а потому старался стоять у окна тихо, чтобы не разбудить её, иначе отхватит так, что мало не покажется. Роза Андреевна с нарушающими режим не церемонилась. Чуть что – на кухню дежурить, полы драить, да ещё и подзатыльником наказание дополнит. А рука у неё тяжёлая – проверено не раз. Но как бы там ни было, Рат всё равно пренебрегал правилами учреждения и находил в этом особое удовольствие, словно такого рода бунт мог позволить ему почувствовать себя более свободным, как было до того дня, когда эти угрюмые стены стали его пристанищем на долгие годы.

Свободным. Да. Именно таким он себя ощущал в то время, когда родители были ещё живы, то есть до его семилетия. А ещё значимым и сильным. Особенно в те дни, когда родители устраивали поездки на природу и они втроём проводили часы за пикниками на зеленеющем холме, где неизменно разгуливал ветер, а пышные кроны дубов, точно по волшебству заключающих то место в плотное кольцо, танцевали под его музыку.

Отец говорил ему: «Прислушайся, сын, так дышит мир». И он слушал. Слушал шелест травы и листвы многолетних деревьев, голоса птиц, свист ветра в его русых волосах и хрустальную мелодию Голубых озёр. Этот язык природы мальчик понимал без труда. Он с головой погружался в самую глубину мира, и даже крохотная пылинка этого мира казалась чудом. Рат ощущал себя частью вселенной, без которой её существование просто невозможно, не то что теперь, будто он совсем чужой в этом мире, как лишний пазл из уже сложенной картины.

Мальчик глубоко вздохнул, и его выдох оставил на стекле влажный след. Рат смахнул его ладонью. Холодно. Он взглянул на квадратные серые часы на стене: маленькая стрелка скользнула за полночь. Спать не хотелось. Вместо сна он принялся высматривать открывающуюся взору окрестность, как делал это уже сотню раз. Вот прямая пустая дорога под окнами: поскольку детский дом находился на окраине города, то автомобили по ней проезжали редко, тем более в ночное время; напротив – несколько пятиэтажек, с магазинчиками на первых этажах, а за ними притаились частные домики. Где-то вдали в ночной тишине блестела гладь Голубого озера. Искусственно созданное человеком, оно так гармонично вписалось в среду края, что, смотря на водоём, трудно было думать о его истинном происхождении. Лазурные воды давно уже стали естественным украшением города и крепко полюбились как местным жителям, так и туристам.

Славился город также и своим машиностроительным заводом. Повернув голову влево, мальчик мог увидеть из окна краешек красной кирпичной стены. Это здание было хорошо ему знакомо, ведь когда-то в нём работала его мама. Она была бухгалтером и несколько раз брала его с собой. В основном они шли в кабинет и проводили там всё время, но, проходя по коридорам, Рат видел и цеха завода. Тогда, не упуская случая, он, открыв рот от восторга, жадно рассматривал все эти машины, оборудование и замудрённые конструкции. Цеха для мальчишки были не чем иным, как магическими мирами, в которых работники – они же волшебники – создавали удивительные вещи.

Такие живые воспоминания. Даже несмотря на то что прошло уже целых шесть лет, кабинет бухгалтерии, коридоры, цеха представлялись в его воображении так чётко, будто он был там всего пару недель назад. Хотя, пожалуй, за прошедшее время многое могло измениться.

Ночь укрывала Лирм, точно воздушным одеялом. Небо искрилось звёздами. Черничное, чистое… А ведь по прогнозам на завтра обещали дожди. Но пока ни одно облачко не заслоняло круглой луны, и холодный свет её падал прямо на мальчика, очерчивая угловатые плечи, слегка взъерошенные волнистые волосы и дерзко выпяченный подбородок. Тёмно-карие глаза неустанно смотрели в окно. Этот взгляд, глубокий и сосредоточенный, был слишком взрослым для тринадцатилетнего паренька.

Рат Громов взглянул на своё блёклое отражение в стекле. На левом ухе виднелась выпуклая тёмная родинка – точь-в-точь как у отца. Майя – его любимая воспитательница – как-то сказала, что такая наследственная родинка предрекает потерю родителя, но вместе с тем обещает счастливое воссоединение семьи однажды. «Ага, как же, – подумал Рат, – мертвецы возвращаются только в хоррорах, и, как правило, всё заканчивается в лучших традициях Кинга».

В том, что его родители погибли, не было никаких сомнений. Он сам чудом спасся. Даже сейчас, частенько закрывая глаза перед сном, он видел объятый адским огнём дом. Это ещё одна причина, по которой он не спешил засыпать. Рат слишком хорошо помнил тот пожар. Помнил, как кричал до боли в груди, но его поглощали клубы дыма, как трещала горящая мебель, как рушились стены. Помнил, как страх загнал его в угол. А потом вдруг появился человек, укутанный в плащ, подхватил его на руки и вынес на улицу. Мальчик в ужасе прижимался щекой к холодному плечу. Глаза разъедал дым, слёзы текли ручьём, а во рту – тошнотворный привкус гари, который навсегда остался в памяти мальчика. Кто был тот человек? Рат так и не увидел лица, но слышал его голос, когда тот привёл его к порогу детского дома и сказал, что теперь он будет в безопасности. Может, и так. Вот только с тех пор он совсем один, оторванный от рода.

Череду мыслей и воспоминаний прервал раздавшийся бархатистый шорох перьев совсем рядом, а после, как того и ожидал Рат, тихий стук клюва о стекло. Это был он – чёрный как смоль ворон. Мальчик тихонько приоткрыл створку, впуская птицу, а вместе с ней и сырой воздух. От прохлады тут же побежали неприятные мурашки по спине, а щёки и уши закололо. Да, осень в этом году особенно холодная. Поёжившись, Рат поспешил закрыть окно. Ворон, гордо выпятив вперёд грудь, неторопливым шагом вошёл внутрь и примостился на подоконнике по левую сторону от Громова. Правый глаз-бусина сосредоточился на подростке.

– Ну здравствуй, – прошептал Рат и слегка взъерошил маленькие пёрышки на шее. Птица от удовольствия прикрыла глаза и вытянула шею, словно кошка.

Они были знакомы не первый год. Ворон навещал его пару раз в месяц с тех пор, как мальчик попал в приют. В основном он прилетал после отбоя, когда остальные дети крепко спали в своих постелях, в то время как Рат ещё бодрствовал и без толку ворочался на кровати до поздней ночи или, как сейчас, стоял у окна. Тогда птица, будто зная наверняка, что он не спит, прилетала, постукивала в окно, требуя впустить её.

С первого же визита ворон без опаски позволял гладить перья, отливающие синевой, но, что самое поразительное, вёл себя он как-то уж очень умно: не каркал, не шумел и стучал так тихо, чтобы не разбудить остальных мальчишек и дежурных. Это казалось Рату странным. Как бы там ни было, к птице он искренне привязался, как к домашнему питомцу, и её появление у окна всегда радовало мальчика.

Иногда подросток говорил с ним. Рат замечал, как ворон внимательно слушает его, склонив голову набок, а пару раз ему даже почудилось, что птица в ответ кивнула, но он сослался на своё полусонное состояние и сразу же выкинул это из головы.

– Красивая луна, не правда ли? – тихо произнёс Громов.

Он снова ласково потрепал птицу, и та в ответ издала звук, чем-то отдалённо напоминающий урчание.

Время неторопливо отмерило час ночи. Песню тишины нарушало лишь сопение мальчишек, и, взглянув на них, Громов почувствовал, как и его веки наконец поддались сну и потяжелели. Пора ложиться в постель. Он повернулся к ворону, чтобы попрощаться с ним и выпустить из комнаты, но заметил, что тот ведёт себя необычно. Он будто бы затаился. Птица устремила свой пронзительный взгляд на улицу, а острый клюв слегка приоткрыла – прислушивалась. Рат насторожился и, последовав примеру ворона, посмотрел в окно. На стенах толпившихся напротив зданий мелькали тени. Это были неуклюжие бестелесные тени, которые словно порхали по фасадам, заглядывая в окна и временами растворяясь в них.

Мальчик крепко сжал веки и быстро помотал головой. Потом он снова открыл глаза и снова вгляделся в темноту, местами развеянную приглушённым светом фонарей. На миг ему показалось, что на самом деле ничего такого не было, но тут пара теней сползла прямо на асфальт, и сердце Громова переместилось вверх, к горлу, и принялось стучать как сумасшедшее, не давая вздохнуть. Он никак не мог поверить, что эти тени могли летать сами по себе, а потому не переставал крутить головой из стороны в сторону, чтобы обнаружить, какому существу они всё-таки принадлежали. Но увы – улица была пуста.

Замершая на подоконнике птица встрепенулась, беспокойно захлопала крыльями и с нетерпением стала ковырять и царапать клювом раму, прорываясь наружу. Впервые ворон вёл себя так. Ратмир пытался успокоить его, но ворон лишь ещё больше нервничал. Из-за шума начали ворочаться остальные воспитанники, а в коридоре послышались шаркающие шаги и недовольное бормотание Розы Андреевны. Ратмир быстро повернул ручку, выпустил из комнаты ворона, а сам поспешил в постель. Мальчик едва успел натянуть одеяло, как дверь отворилась. Дежурная провела прищуренным взглядом по всем ребятам, некоторое время постояла у входа, но, не найдя источника непонятного шума, хмыкнула и вернулась на своё место, где буквально через пару минут снова погрузилась в сон. Сам же Ратмир долго ворочался и не мог уснуть, а когда это всё же произошло, то ему приснился удивительный и вместе с тем зловещий сон.

Он стремительно летел над городом, как свободная сильная птица, а под ним на улицах всюду рыскали многочисленные тени. Прямо из этих тёмных густых пятен тут и там выпрыгивали озлобленные псы. Нет, волки! С горящими, как раскалённые угли, глазами и шерстью, больше напоминающей железную чешую. От их вида у подростка кровь застыла в жилах.

Он старался оставаться незаметным, но вдруг демонические существа все разом учуяли мальчика, и горящие взоры обратились к нему. Волки пустились в погоню. Эти безобразные создания не были прикованы к земле и носились по стенам, прыгали по деревьям, будто для них не существовало никаких преград. Они то и дело приближались к Рату. Он чувствовал, как острые, точно кинжалы, зубы лязгали, смыкаясь вблизи ног, а зловонное дыхание обжигало тело не меньше пламени, но ему удавалось увернуться. И каждый раз, когда волки терпели поражение, подросток слышал дьявольское рычание.

Стая гнала его вперёд всё быстрее. Ветер свистел у мальчика в ушах и обволакивал тело невидимым коконом. Руки, то есть крылья и лапы, трясло, но от страха или холода – было трудно понять. Во сне он как будто точно знал, в какое именно место направляется. Рат ускорился, но и чудовища не отставали. Наконец впереди показался свет от костра. Он горел прямо посреди степи, огороженной вокруг, словно стенами, чёрными горами. При виде его мальчик, как ни странно, успокоился, хотя обычно опасался огня. В глубине души он чувствовал, что нашёл спасение. И правда – едва волки приближались к ослепляющему пламени, как тут же превращались в сгустки чёрного дыма и растворялись в воздухе. Опасность миновала. Ратмир опустился на землю и, как только коснулся земли, магическим образом снова обратился человеком.

Откуда ни возьмись перед мальчиком появился седовласый старик в тёмно-синей одежде, напоминающей вышитый серебряными узорами халат, увешанный ожерельями из разноцветных бусин, перьев и деревянных фигурок животных и птиц. Но больше всего внимание Рата привлёк круглый талисман, состоящий из двух частей. Левая часть его была из чёрного металла с вырезанным на ней изображением оскалившегося волка, а вот правая, из золота, несла образ парящего орла.

Старик слегка склонил голову в приветствии. Потерявшие былую яркость чёрные глаза излучали мудрость и непоколебимую силу духа, а с лица не сходила усмешка.

– Вы кто? – растерянно спросил подросток.

Тот от души рассмеялся. Вдруг Громов отчего-то почувствовал, что давно знает этого пожилого человека, и его же собственный вопрос показался ему ужасно глупым. Старик же подозвал Рата к огню, а когда тот приблизился, то протянул правую руку и разжал жилистые пальцы. На ладони лежал небольшой блестящий предмет. Он был причудливой формы, будто два вытянутых наконечника с четырьмя гранями соединены друг с другом острым концом, как песочные часы. Мальчик, недоумевая, посмотрел в глаза пожилому человеку.

– Тяжело исправить свои ошибки, мальчик мой, но ещё тяжелее искоренить зло, порождённое отцами.

– Но это ведь возможно, учитель? – прозвучал чужой голос из уст Ратмира так, будто это кто-то другой говорил за него.

– Всё возможно, если заплатить достаточную цену.

– Золото?

– Золото, – повторил за ним старик и горько усмехнулся. – На самом деле никому не нужно золото, в нём нет ценности, но многие думают, что его можно обменять на счастье, спокойное будущее, любовь, уважение, признание… Если бы всё было так просто… Настанет день, когда тебе, Рат Громов, придётся сделать трудный выбор, и что бы ты ни выбрал, плата будет очень высокой, и никакие драгоценности мира не сравнятся с ней.

Глава 2
Жуткое видение

Небо вспыхнуло, и грянул гром. Эхо его пронеслось по общей спальне, и кажется, что даже стены задребезжали. Мальчишки разом повскакивали в своих постелях. Они, все как один, бубнили, что проснулись слишком рано и можно было спать ещё полчаса, не меньше, но проклятый гром разбудил их. Рат же думал о другом. Он уткнулся заспанным лицом в ладони и потёр глаза. Что всё это значит? Старик, волки, тени… В какой момент он уснул: до того, как увидел разгуливающие по городу тёмные пятна, или после?

– Всё в порядке? Ты сегодня какой-то, гм, помятый, – заметил Денис.

Рат поднял глаза на своего соседа. Тот всегда сильно сутулился, а сейчас ещё и съёжился от холода, ведь по утрам, только покидая тёплую постель, всегда испытываешь озноб, особенно осенью и зимой, даже в прогретой комнате. Помещение снова осветила молния. Голова Ратмира болела и, что называется, шла кругом. Сон был таким реалистичным, таким ярким, что первые несколько минут после пробуждения Рат вполне серьёзно думал, что увиденное им ночью было взаправду. К счастью, довольно быстро доводы рассудка всё же одержали верх, и мальчик, отдав должное своему воображению, решил запомнить всё это как самый необыкновенный сон в своей жизни.

– А так, – махнул рукой Рат, – сон приснился дурацкий.

– Ясно, бывает, – понимающе кивнул рыжий худощавый паренёк и принялся одеваться.

Ратмир последовал его примеру. Мальчик застегнул молнию на толстовке и подошёл к окну. На подоконнике лежало перо цвета чёрного агата. Рат взял его и быстро сунул в карман. Значит, ворон и впрямь вчера был тут. А вот и царапины от его клюва на раме… Нет, об этом не стоит больше размышлять, иначе неудержимая подростковая фантазия может в такие дебри завести, что забудешь, где находишься.

Поразительно, но прогнозы синоптиков действительно сбылись: небо заволокло стальными тучами, на город обрушился дождь, ещё и гром раздавался время от времени. Ливень громко колотил по асфальту, наполнял собой ямы и сбивал с деревьев мёртвые коричневые и жёлтые листья. Вся земля была усыпана ими. Из-за плотной шубы из опавших листьев лужи тщательно замаскировались, и можно было легко провалиться в воду, но, несмотря на такую непогоду, запланированная экскурсия в местный городской музей всё же должна была состояться.

Рат Громов оделся и спустился вместе с остальными в столовую. Завтрак не удивил ничем особенным: гречневая каша, белый хлеб с кусочком дешёвого сливочного масла и чай. Подросток сел за стол и принялся вяло жевать бутерброд. Голова раскалывалась, а глаза жгло, точно в них попал песок. Он несколько раз потёр их, но, кажется, сделал только хуже. Закончив с едой, он отпил горячий чёрный чай и заметил, что в голове вроде как стало проясняться и даже боль уменьшилась.

В столовой было шумно и душно. Стоял настолько сильный запах рыбных котлет, которые готовили к сегодняшнему обеду, что он перебивал все остальные запахи и даже сладкая гречка с молоком из-за этого имела кошмарный привкус рыбы.

Рат не спеша допивал свой чай и наблюдал, как Рома Дюжин со своим подпевалой задирал сидящих рядом девчонок, кидался в них пожёванными кусочками тетрадного листа и громко гоготал – в общем, делал всё то, что и обычно, когда не было поблизости Розы Андреевны, пожалуй единственной, кого он побаивался. Дружба у Рата с ним, само собой, сразу же не заладилась, и Рома частенько его доставал. Но всё изменилось после одного случая.

Года три назад в столовую через полуоткрытое окно залетел голубь. Бедолага испуганно метался между рядами, то и дело пытался приземлиться на тарелки с ужином, вследствие чего снёс хлебницу. Пару раз он с надеждой подлетал к окнам, но, не найдя выхода, снова возвращался к столам и носился как сумасшедший. Так продолжалось, пока птицу не поймал Дюжин. Увидев его кривую ухмылку и жестокий блеск в глазах, Рат понял, что если уж живое существо угодило ему в руки, то пиши пропало. И хотя Рома был гораздо выше его и плотнее, мальчик не мог оставить голубя на растерзание. Он резко схватил Рому за запястье и крепко сжал, заставив выпустить из неотёсанных лап птицу, а после, недолго думая, зарядил кулаком ему в нос. Здоровяк с такой силой отлетел назад, что сбил с ног проходившую мимо Верочку, как называли её на кухне, с высокими башнями из тарелок на подносе. Посуда – вдребезги, поднос погнулся, большой нос Дюжина, напоминающий картофелину, истекал кровью. Вот крику-то было! Ратмиру тогда здорово влетело от Розы Андреевны, зато незадачливого голубя удалось всё-таки спасти. Но было ещё кое-что – в тот день Рат Громов понял, что, сам того не зная, обладал куда большей физической силой, чем его сверстники. Вот тогда-то большинство мальчишек решили обходить его стороной. Рат был не против – он и сам предпочитал одиночество, ведь чем меньше привязанностей, тем спокойнее. Разве что Денис искал дружбы с ним. Вероятно, он считал, что это избавит его от вечных придирок со стороны Дюжина и его компании.

Завтрак в столовой подходил к концу. Рядом с Громовым за столом вертелся Денис и что-то пытался рассказывать ему, но слова летели мимо. Правда, когда прыщавый долговязый подросток упомянул о соединённых между собой серебряных наконечниках для стрел, которые, по слухам, были найдены на дне Голубого озера, Рат заинтересовался и навострил уши.

– …когда достали их, то они блестели, будто только что их отполировали и высушили. Серьёзно, они были совсем сухие. Говорят, что они даже не темнеют со временем, – сказал Денис. Затем наклонился к уху Ратмира и шёпотом произнёс: – Но самое странное, что наконечники невозможно рассоединить, хотя держатся на одном тонком острие. А те, кто пытался это сделать, обожгли руки, представляешь?!

– Что за бред, – закатил глаза Громов.

– Это не бред! – возмущённо округлил глаза мальчик. – Отец рассказывал мне, что был на берегу, когда ларец с наконечниками подняли из воды, и хотел… э-э-э… ну, в общем, хотел стащить их, чтобы продать, но как только ему представился случай взять их в руки, они буквально воспламенились и он получил сильные ожоги. Я сам видел следы на ладонях.

Ратмир раздражённо вздохнул: всё ясно, Денис сам рассказывал, что его отец был пьяницей и именно поэтому лишился сына и дома и что с ним теперь – никто не знает. Нет ничего необычного в том, что мужчина, находясь в своём привычном состоянии, рассказывал разные абсурдные сказки, а его сын, в меру своей простоты и наивности, принимал всё за чистую монету.

Наконец завершив сборы, подростки толпились у выхода. Многие из них возмущались, что приходится в такую погоду выбираться на экскурсию в городской музей, но с планами не поспоришь, и, натянув резиновые сапоги, все дожидались сопровождающей воспитательницы.

Автобус подъехал к детскому дому и затормозил у обочины. Колёса разрезали большую лужу, полную мусора и опавших листьев, и вода в ней тут же расплескалась фонтаном. Хорошо, рядом никого не было. Сам автобус белый в синюю полоску, но сильно заляпанный грязью до самых окон. Водитель сидел за рулём не двигаясь. Он в упор смотрел перед собой стеклянными глазами и, похоже, спал. Неудивительно: серость вокруг и усыпляющие звуки дождя действовали как снотворное.

Такая погода для сентября в Лирме не редкость. Дожди друг за дружкой заливали улицы, и особенно доставалось Берёзовой, поскольку та была крайней и находилась ниже остальных. Солнце время от времени пыталось пробиваться сквозь тяжёлую завесу туч. Иногда ему это даже удавалось, равно как вчера, но ненадолго, а потом город снова обдавало промозглым дождём.

Спустя несколько минут возле выхода показалась Алла Владимировна. Она была высокой худой женщиной средних лет, с затянутым пучком из каштановых волос. На тонком, вытянутом носу воспитательница всегда носила очки. Они совершенно ей не шли: стёкла были слишком толстыми и круглыми, а оправа – грубой, что выглядело до невозможности нелепо на узком лице женщины и делало её похожей на стрекозу.

Алла Владимировна вышла на порог, раскрыла серый зонт и велела следовать за ней к автобусу. Когда же дети расселись по местам, она не спеша окинула каждого взглядом и, убедившись, что все на месте, скомандовала водителю высоким, несколько визгливым голосом. Мужчина дёрнулся, как будто очнулся, и, послушно повернув ключ, завёл транспорт.

Путь занимал минут двадцать, но в такую погоду – все сорок, если не больше. Рат с удовольствием бы вздремнул, но дорога была слишком неровной, и автобус периодически довольно сильно встряхивало, отчего сон не складывался. Однако здоровенному подростку, который был старше Ратмира всего лишь на год, но при этом чуть ли не в полтора раза больше его, всё же удавалось коротать время в поездке, оглушая храпом всех остальных. Громов взглянул на него и покачал головой: бывают же люди, которым всё нипочём.

Музей располагался в одноэтажном кирпичном здании, находившемся в историческом центре города, но был абсолютно не примечательным, и если бы не табличка с названием, то и не подумаешь, что это место – обитель городской памяти. К тому же полуразбитые ступени у входа, вяз, закрывающий собой окна, и заросшая травой неухоженная территория в сочетании с нынешней непогодой придавали зданию жалкий вид. Музей существовал около двадцати лет, что немного для подобного учреждения, но достаточно, чтобы позаботиться о его внешнем виде, и Рат никак не мог взять в толк, почему никто этим до сих пор не занялся.

Как только мальчик ступил через порог, то тут же поморщился от тихого свиста и едкого химического запаха, скорее всего из-за смеси специальных средств для мытья стеклянных поверхностей и дерева. Видимо, уборка в музее была окончена совсем недавно. Остальные тоже скривили мины, а кто-то даже позволил себе протянуть недовольное: «Фу-у, ну и запах», но о раздражающем звуке никто не упомянул, будто его слышал только Рат.

Навстречу группе вышел музейный работник – мужчина под пятьдесят, статный, черноволосый, с высоким лбом и ястребиным носом, одетый в синий бархатный пиджак и классические брюки. Он любезно улыбнулся, прищурив глаза и обнажив неестественно белые, точно морской жемчуг, зубы. Мужчина представился Константином Романовичем Кочевым, сегодняшним экскурсоводом. Воспитательница растерянно поздоровалась.

– Скажите, а где же Борис Ефимович? Ведь он всегда проводит экскурсии для нас. Надеюсь, с ним всё в порядке?

– О да, не волнуйтесь, – неестественным голосом ответил Константин Романович. – Он слегка приболел, и только.

– Что ж, тогда передавайте ему мои пожелания скорейшего выздоровления, – произнесла Алла Владимировна, вежливо улыбнувшись.

– Всенепременно.

От нового экскурсовода исходила сильная внутренняя энергия, которую невозможно было не почувствовать. Она буквально звенела вокруг него наравне с раздражающим глухим свистом, который по-прежнему замечал только Рат.

Группа замялась на месте. Ратмир оглянулся на воспитательницу – та несколько секунд изучала недоверчивым взглядом мужчину и о чём-то думала, но, очнувшись, прокашлялась и велела следовать за Константином Романовичем.

Экскурсовод провёл их в первый зал, который был оформлен в виде русской избы конца восемнадцатого века, и принялся рассказывать о традиции русского чаепития так, будто лично присутствовал на нём ещё в те далёкие времена. Он действительно оказался замечательным оратором. К какому бы экспонату ни подходила группа, Константин Романович рассказывал его историю с такой эмоциональностью и живым блеском в чёрных глазах, что у ребят не оставалось выбора, как погрузиться в экспозицию с головой.

Час пролетел незаметно. Благодаря юмору Константина Романовича большинство ребят внимательно слушали даже о таком скучном, по мнению подростков, как история основания Лирма и выдающиеся лирмчане. Зал, где висели картины местного художника, некоторые ребята быстро покинули, но Громов задержался. Он остановился возле одной из картин. На холсте маслом изображался рассвет над лугом, поросшим летними цветами. Рат видел уже подобные картины, но все они были слишком броские, а тут всё иначе. Нежный золотой свет наполовину выглянувшего солнца передавал почти ощутимый физически аромат утренних полевых цветов, тепло и, пожалуй, волшебство. Да, именно, волшебство! Доброе и светлое. Мальчик подошёл совсем близко и прочитал про себя латинское название: «Аврора». Он увидел здесь и другие прекрасные картины, но только «Аврора» запечатлелась в голове Рата, словно фотография в вечном альбоме его памяти.

Навязчивый свист не покидал мальчика и стал ещё громче. В какой-то момент Громов решил заговорить об этом звуке с Денисом, но быстро сообразил, что тот явно не понимает, о чём речь, а значит, свист и впрямь слышал только Ратмир, как если бы то был звон в ушах. Вместе с тем утренняя головная боль снова дала о себе знать. Теперь даже эмоциональная речь музейного работника не могла отвлечь его. К счастью, экскурсия подходила к концу.

Заключительным залом на сегодня стала выставка оружия, которое нашли на местных раскопках. Пули по соседству с пистолетами прошлого и позапрошлого веков, потемневшие наконечники стрел, старинные кинжалы и даже пара великолепных шпаг украшали стену, обтянутую красным бархатом. Несмотря на утрату поверхностного слоя, зазубрин на лезвии и сколов, шпаги всё равно вызывали восторженные возгласы мальчишек.

1.Борик – традиционный головной убор, обычно выполненный из мягкой ткани или меха, часто с округлой макушкой и низкими полями.