Озёрный край, Англия
Руно дождя колеблет травы,
И облака отражены
В лугах овечьими стадами,
И, словно овцы, валуны,
Спустившись к водопою, дремлют.
Стада небесные, земные
Пасутся вместе – все равны
В глазах озёрных: явь, и память,
И прорицательные сны.
Земля
Мне столько раз выпадало
Вскапывать грядки весной,
Пробуждая огород,
И осенью, баюкая его
После первых заморозков;
Мне столько раз приходилось
Навек прощаться, укрывая землёй
Могилу близкого человека,
Что теперь, когда я ощущаю
Запах влажной земли,
Её вязкую тяжесть на лопате,
В памяти одновременно всплывают
И названия сортов гладиолусов и помидоров,
И слова поминального кадиша.
Чужая смерть
Иногда ко мне в гости приходит чужая смерть. Я подаю ей чай. Чужая смерть пьёт чашку за чашкой, медленно мажет свежую булку апельсиновым джемом. Разомлев от угощения, она постепенно становится раскованнее и общительнее и полностью завладевает разговором.
Она любит рассказывать о своей работе, о своих, как она их называет, «клиентах». Чужая смерть приходит в возбуждение, жестикулирует, много смеётся (у неё удивительно ровные зубы), раскладывает на скатерти печенье и сахарные кубики, чтобы пояснить ситуацию и точнее передать расположение действующих лиц. Я вежливо поддакиваю, а между тем волосы у меня на затылке шевелятся и норовят встать дыбом. Она говорит и говорит, а я всё киваю и киваю, как фарфоровый болванчик. Дело в том, что я надеюсь, что однажды она заговорится и опоздает на работу, собьётся с графика, пропустит кого-нибудь по списку, а там уж будет поздно навёрстывать упущенное.
Но каждый раз она вовремя спохватывается и начинает собираться. Я пытаюсь уговорить её не торопиться, выпить ещё чашечку. Нет! Тон её резко меняется, становится сухим и официальным. Она быстро прощается, берёт свой чемоданчик и уходит.
Я убираю в буфет банку с ненавистным джемом и долго слежу из-за занавески за удаляющейся тенью. Меня душат злые слёзы бессилья.
Посланье на песке
Вячеславу Лейкину, в память о Тамаре Николаевне
1. Ученик
Так по какому праву
Бывший ученик
(Не бывший – давний.
Но всё равно —
Давно уж не птенец
И не подлёток,
Давно уж взрослый,
Сам видавший виды
И сам учитель
Для своих учеников),
Так по какому праву
Он себе позволил
Ворваться столь бесцеремонно
K учителю
И учинить такую сцену,
Так умолять, так спорить,
Не разбирая с кем:
С учителем своим
Или с бесстрастным вестником судьбы?
Он безрассуден.
Он не выучил урок.
Да он и сам ведь в этом признаётся:
«Не покидай,
Повремени!
Я не готов,
Я не готов…»
2. Расставанье
Ворон гасит чёрным своим крылом
Воркованье и плеск голубиной стаи.
Под небом ночным земля просторней, чем днём.
Путь смертной души длинней, чем дорога к раю.
Дым, клубясь, восходит выше огня.
Донный лёд залегает глубже, чем воды.
Расставанье в ладонях единого дня
Вмещает годы – долгие, долгие годы.
3. Посланье на песке
Черпать за горстью горсть печаль из океана
И снова проливать, не удержав в руке…
Слова, слова, слова – цепочка птичьей вязи.
Успеешь ли прочесть посланье на песке?
Сумеешь ли на миг своё увидеть имя
И в строчках, что к тебе обращены,
Узнать, расшифровать души неровный почерк
До следующей, всё стирающей волны?
4. Прозренье
Откуда эта боль и эта сила —
Полночный сполох, осветивший даль?
Мы – смертные и смертных любим.
Вот в этом вся отвага, вся печаль.
Жаворонок
Стоит ли жаворонку
Обращать внимание
На бескрылое двуногое?
Там, внизу, запрокинув голову,
Оно ловит россыпь трелей,
Называет звук песней,
Поющего – птицей.
Есть ли жаворонку прок в словах,
В которые бескрылое
Облекает память о летящем?
Этими вопросами
Нет нужды отягощаться
Ни поющему,
Ни внимающему.
Если жаворонок —
Не этот, недолговечный,
Заявляющий собратьям:
«Вся земля
Между тремя кочками
Принадлежит мне»,
А тот, который
Просеет себя через сито
Миллионов рождений и смертей, —
Если жаворонок придёт к вопросам
О памяти и о проке,
То к тому времени
Бескрылое двуногое
И всё, что оно помнило,
Будет давно забыто.
Да и в жаворонке от жаворонка
Мало что останется.
Август
Август тихо плачет по ночам.
Днём жара, как прежде, непреклонна,
Сад роскошен, синева бездонна,
А гроза – так молнией с плеча.
Но полночный дождь, прохладный, редкий,
Серебрится на усталых ветках.
Август тихо плачет по ночам.
Этимология
…у развалин, что были домом
Возле устья моей реки…
Виктор Фет
Яма вместо дома.
Имя на камне.
Горящие головешки,
Горечь дыма…
Горе, горе, горе.
У беды иные родственные слова:
Убедительная победа,
Победители, которых не судят.
Если им горе не беда,
То эти слова становятся
Однокоренными.
Четыре
1
Дрозд – чёрный бутон.
Вот-вот расцветёт песня
На голой ветке.
2
Шмель-укротитель
Влез бесстрашной головой
Прямо в львиный зев.
3
Подморозило.
Кленовый лист под стеклом.
Музейная тишь.
4
Заря над снегом.
Белейшая белизна.
Сколько оттенков!
В траве
В траве золотисто-зелёной
Кузнечики серые сонно
Стрекочут, стрекочут, стрекочут,
Сухим рассыпаются звоном
И слух, усыпляя, щекочут.
В траве золотисто-зелёной
Гудят медоносные пчёлы.
Звук тёплый, густой и тяжёлый —
Невнятный напев монотонный, —
То ближе, то вновь отдаляясь,
Плывёт, над цветами качаясь.
В траве золотисто-зелёной
Чуть движутся лёгкие тени
От облака, полного лени,
Плывущего в сини бездонной.
И спит человек утомлённый
В траве золотисто-зелёной.
Настойка
Каждый вдох – глоток
Терпко-пряной настойки.
Астры. Листья. Дождь.
Утро первого инея
Утро первого инея —
Неземной над землёю покой.
Осеннее солнце так низко,
Что можно коснуться рукой
Остывшей поверхности диска.
Первый снег
…Прежде Евы была Лилит…
Не из глины, не из ребра —
Из рассветного серебра.
Вадим Шефнер
Лыжи, как длинные языки,
Лижут снежный пломбир.
Все печали под снегом спят,
Ясен морозный мир.
Первозданный снежный Эдем
Не знает ни зла, ни добра.
Бежит по рассветному серебру
Лыжница из серебра.
Лес после грозы
Каким чудом уцелела паутина,
Поймавшая рой сверкающих капель, —
Радужная оболочка зрачка,
Парящего в пустоте?
После слепящего взрыва,
После слепого мрака —
Ясный взор в самую глубь
Опалённой молнией чащи.
Эпилог
1
Когда из невода я в воду ускользну,
Когда вернусь в ту безымянную страну,
Где невесомы света колоннады,
Я всё забуду, всё с себя стряхну —
Любовь, и благодарность, и вину,
И жалость, и надежду на награду.
Я никого из вас не помяну.
И значит, поминать меня не надо.
2
Я зеркало разбила, чтоб не смел
Двойник грозить мне смутой самозванства.
Я придушила эхо. И навек
Замолк когда-то дерзкий пересмешник.
Я выжгла тень. Теперь не омрачит
Мне белый свет кривляка-соглядатай.
Отныне я – сама себе владыка
На троне своего небытия.
3
Ещё дрожит в глазах закрытых
Пролёт сожжённого моста,
Но в одночасье позабыта
Связь берегов водой студёной.
Пуст небосвод, и гладь чиста.
Наследство
Нет причины нам делить наследство,
Спорить и искать, кто нас рассудит.
Всякий волен черпать из колодца.
Хватит всем, в нём неба не убудет.
Нет причины мериться печалью:
Кто вернее помнит, горше плачет.
Все мы пьём одни и те же звёзды.
Каждый сам поймёт, что это значит.
Время
Дом. Пламя. Пепел.
Пустошь. Ветер. Дождь. Ростки.
Трава. Забвенье.
Возвращение
1. Человек-амфибия
Человек-амфибия оборачивает время вспять.
Человек-амфибия возвращается в лоно вод.
Отныне бездна станет ему землёй.
Отныне вода заменит ему небесный свод.
Не надо его окликать, жалеть, вспоминать.
У кромки воды оборвалась цепочка слов.
Он сам избрал свободу вместо судьбы,
И он познает мир до рожденья миров.
2. Зодиак
Здесь – свой зодиак.
Разгадывай, звездочёт,
Тайны морских звёзд,
Толкуй жемчужные сны.
Теперь океан – твой дом.
Чудовище
…на песке золотом
Чудо морское с зелёным хвостом…
Юрий Лермонтов
Когда мне почудится
Твой голос,
Когда мне привидится
Движение твоей руки,
Я всплываю
Беззвучно,
Как морское чудовище.
Приникнув к раковинам ушей,
К иллюминаторам своих зрачков,
Я жду…
Но это только вечный шум
Бегущего времени,
Катящиеся валы
Темноты и света.
…Я погружаюсь
В сумрак глубины.
Солёная вода
Смывает маску
Моего лица.
Корнеплод
Среди пёстрой толпы огородной,
Где толстуха рыжая – тыква
Норовит подкатиться поближе
К баклажану, заморскому франту,
Где соседствуют в пряном раздоре
Желчный перец, чеснок-зубоскал
И зарывшийся в грязь старый хрен,
Там растёт потихоньку и репа —
Проницательный овощ-философ.
Сущность жизни – и сладость, и горечь —
Всё впитала она сердцевиной,
Воплотив мирозданье, где корень
Неотделим от плода.
Лукоморье
Где-то там в Дали от Босха
В завтра протекло вчера.
Папа Карло вырезает
Буратино из ребра.
Порождает Афродиту
Первозданный пенопласт.
Спит Снегурочка во гробе —
Хрусталём мерцает наст.
Елисей меж тем вломился
По ошибке в Мавзолей.
В небесах застукал с Девой
Козерога Водолей.
Вий открыл глаза Колумбу,
С Лорелеи сняв парик.
Nevermore! – изрёк из ванны
Архимеду Моби Дик.
Сила искусства
Он прожил жизнь бараном,
Бараном, бараном.
А стал он барабаном,
Служителем искусств.
БУМ!
Бьёт ария фонтаном
Из бюста сопрано.
Но не для барабана
Колоратура чувств.
БУМ!
Выходит бас усатый —
Рокочут раскаты.
Нет, голос в три обхвата
Не ценит барабан.
БУМ!
Но тенор, слух лелея,
Овцою заблеет,
И барабан весь млеет,
И вот он вновь баран.
Бе-е-е-е…
Instead of a love poem
English language poems
Instead of a love poem
I do not set my poems to orbit around you.
I carve a long arm out of words
To scratch an unreachable itch.
I force my breath through a broken branch
That is hollow and drilled full of holes.
I cling to the metaphor —
A slender bridge
Above a churning abyss.
What is the need for me
To spell out your name
When my moist whisper
Pours it into your ear?
Why perfume paper with words,
When, thinking “He likes coriander,”
I stretch my hand to the spice rack?
Translating Akhmatova
Her shadow still appears…
Anna Akhmatova
Her world is gone… But in the midnight mirror
Her presence stirs and bends the steady flame.
Her gaze meets mine. My trembling arms reach forward.
How heavy is the mantle of her name!
I sing the soaring spiral of her passion,
Whisper her terror and confess her sin.
My spirit dances, catching like a spindle
The golden thread her phantom fingers spin.
Emily Dickinson’s garden, twilight
Miss Dickinson,
Your garden is lovely in the twilight.
The oak tree by your house
Is larger and shadier
Than it was in your day.
Much has changed:
The view from your window,
The world beyond, the language.
Still, the feeling of longing
Remains the same: a long line of silk
That the soul pulls out of itself,
Like a spider spinning her thread in the autumn,
Hoping to catch not food, but the wind,
Hoping to travel far
Without knowing the destination.
«There is a poem that stalks and evades me…»
* * *
There is a poem that stalks and evades me.
I do not know its words, can't remember
Whether I read it a long time ago,
Whether it’s me who is trying to write it.
I am not sure what it is about.
I think a wolf might live in it somewhere;
I saw her tracks in the grainy snow.
I nearly glimpsed her face in the shadows
Peering at me from behind the birches.
I hear the burbling of running water
Crisscrossing the silence,
The sudden clatter
Of a woodpecker's exuberant drum roll.
I smell wet bark.
The sap must be rising.
Decay and growth are fermenting together;
It's early spring in a faraway forest.
Do not torment me like this, I beg you!
I am worn out by the chase and the longing
For that spring in that watchful forest;
For that moment when words surrender.
Elephant Shrew
Use what talents you possess; the woods would be very silent if no birds sang there except those that sang best.
Henry Van Dyke
Let me not be abashed by the smallness of my gift.
Let me not be stricken mute by the delight
Of soaring on the wings of a song far greater than mine,
By the breathtaking majesty of the world
Seen from that height.
Should a carver of netsuke despair
After seeing Michelangelo’s David?
Should painting Easter eggs be abandoned as worthless craft
Because its materials are ephemeral,
Because its creations
Will never be displayed on velvet
Next to Faberge eggs?
An elephant shrew is needed by the savannah
As she is,
Just as worthy of life as an elephant.
There is no need to judge
What makes them different,
What makes them akin.
«At the first tingling of a poem…»
These are tricky poems to find; they are the subtle hum in your notebook….
Natalie Goldberg
* * *
At the first tingling of a poem,
Pounce upon the sensation.
Scratch it hard,
Like a kid
Absorbed in the first mosquito bite of the season.
Scratch, tear, let it become a frenzy, a fury.
Draw blood.
Do not worry about whether anyone
Will ever read your words.
At this moment,
The universe tastes your salt.
Message
This message
Must cross a great distance,
Take an uncharted path
To reach you.
You and I live
Under different constellations,
My now will be
Your long time ago.
I must be brief.
A handful of lines
Has to encompass
Vast plains
Of smooth moonlit snow,
A river asleep under the ice;
Let you glimpse
The dark window,
The small flame of longing
That dances
With a tendril of its own smoke
For a partner.
And suddenly it is here,
That moment when our hands
Touch for a heartbeat.
The heat of your fingers
Lights a beacon
That will not go out.
My words in your palm
Melt into clear water.
Encounter
A muscular, thick-pelted woodchuck, created in yield, in abandon, lifts onto his haunches.
…
In Russian, the translator told me, there is no word for “thirsty”…
Jane Hirshfield
I watch the thick-pelted woodchuck
Waddle across the poem.
Alert, yet oblivious to the attention
Of both the poet and the reader,
He pauses, lifts onto his haunches
Then plunges into a thicket of ferns,
Vanishing into a space that opens
Beyond the boundaries of words.
The stream that flows across the line-breaks
Has its wellspring in that same landscape.
Mirrored in the rippling water
I glimpse a face that seems oddly familiar.
Perhaps it is my own reflection.
But it breaks up and disappears
Too quickly for me to know for sure.
How unreachable and alluring
Is that world of mysterious beings.
The woodchuck’s fur is stippled with starlight,
The unnamed translator’s face is serene.
Surely, she knows what I can utter
Only as a hesitant question:
“Is the difference between our worlds
In the direction of the gaze?”
Reading “A Day Comes”
A day comes
when the mouth grows tired
of saying “I”.
Yet it is occupied
still by a self that must speak
Jane Hirshfield
I wish it were I
Who wrote this poem:
Spare
Like a Japanese long sword.
Centered.
True to its reason for being.
But somebody else
Crafted and honed it.
Can I make it my own?
I would write a translation!
But try as I might,
I am unable
To reforge this poem
In another language.
I find that its strength
Cannot be extricated
From the words it is made of,
From their multiple meanings
Folding and melding
Across the lines.
I will seize this poem,
I will learn it by heart,
Enlighten my listeners
As I recite it,
Cut through the ignorance
Of my opponents.
But what really happens
Is that the poem,
True to its purpose,
Slices deeply
Into my own
Self.
I gasp,
Laugh ruefully,
Watch the blood
Well up and run freely.
The Keeper of the Keys
I am the Keeper of the Keys. I am the one who unlocks and locks the portals of all the worlds, greets everyone who enters, and wishes good fortune to everyone who leaves.
Yes, you have been here; you have met me before, and more than once. That’s how I know your name and remember that you like lemon balm tea with a touch of clover honey. You yourself are the one who told me your story – the story of your city, Naori-Laaren – the reason why you are looking for the fugitive Alalli. If you survive your next journey, if you are able to come back, we will see each other again, and I will be glad.
Of course not! I practice no dark magic, no magic of any kind. But when you are not here, when you are in one of the worlds where your fate unfolds, I do not exist in your time and space, so there is no one to remember. Then, I am merely an image from a dream, a nameless feeling that arises within you when you smell lemon balm and clover honey.
I am sorry to deny your plea. But no, I will not do this. The Keeper of the Keys may not detain or mislead anyone, may not pass any message from one traveler to another.
Now you speak in frustration, in anger. But deep inside yourself you know that your words are unjust. I do believe you, and I do understand what will befall your city, if you fail in your errand. Pain and destruction, no matter where they strike, do grieve me. But the one who is entrusted with the keys may not cross the threshold in word or deed without breaking the laws that make it possible to unlock and to lock. The Keeper of the Keys must open each door when the time comes. It is my duty to greet equally everyone who enters and with the same blessing bid farewell to everyone when they go. I must leave each traveler, each world to their own fate.
Indeed. So it is.
No, no; not all alone. My predecessors and their predecessors are all here. Some are memories preserved in the words that I read, in the shapes of the stone arches, the layout of the gardens. Some are living presences who still teach me and care for me, and who need my care. The ones who will be the Keepers after me, they are also here – growing and learning. And, of course, there are the travelers. Some, like you, pause in this space between the closing of one door and the opening of another; notice me, stay to have a cup of tea. They tell me what they have seen and done, what drives them to travel, what torments them or gives them joy.
You are welcome to stay as long as you wish. Outside the portals, the time you spend here is not marked on any calendars, not measured by any clocks.
Yes, certainly. Follow me.
I am glad you think so. Perhaps you feel that way here because a little bit of this garden is in your cup each time we have tea together. The beehives are on that hill. The white clover in the grass is like a dusting of snow. There, by the brook, is the lemon balm. Lemon balm loves moist soil; clover thrives in bright sunlight.
Ah, yes. This is the peak season for peonies. These wine-colored ones are my favorites. That windchime was made by my late great-grand predecessor. She was a true master. This one I am still working on: I feel some tone is missing when it harmonizes with a soft rain. But on a sunny day like today, it does sound quite complete, doesn’t it?
You are right: in my realms, no keys are necessary. All the doors open freely at any time.
But we are not dressed for the weather that is likely to greet us behind the next door. So, let us just peek in.
Good, the snow storm passed at last. You know, one traveler taught me an expression in his language for this kind of darkness and silence: “You can hear every constellation.”
Well, that is a different realm, so why should it have the same time of day, or season of the year as this one?
Depends on what you mean by real. You have told me that the flavor of the honey that the bees gather in the garden here is as intense, as the honey that is brought to the River Market from the upland farms.
Take care, do not wade in too deeply: the bite of the frost you feel on your face is a warning that you should take seriously. If we were to go out there and let the winter embrace us, we really would freeze to death. At dawn, real ravens would feast upon our carcasses. We would become part of the forest. Then you would not return to the bell towers and the hanging bridges of Naori-Laaren, that you have told me so much about. No Keeper of the Keys has ever allowed such a thing to happen to a traveler. So let us shut the door and turn our faces to the sunlight on this side.
No, these realms are not a world, but a crossroads between worlds.
The difference is in the meaning of the line that is the horizon. A world has no end, it is round, and its orbit is round. The horizon is an illusion in a world. You can keep going cycle after cycle, you can believe that after each death there is a rebirth. But no matter where I go here, even when I do not see the boundaries, the walls, I know they exist. Even when my hearing is filled with the roar of a storm, with the clamor of birds, with the music of windchimes, I am still on duty. I must be able to hear the footsteps approaching one of the portals. I can never be far away from the key rack. I must turn the key in time for the traveler’s arrival.
I know that you offer out of kindness, so I am grateful. But this is my post, and I must stay here.
I see no reason to debate whether love is the price of freedom, freedom the price of love, or the two are one and the same. Some would tell you that there is just one answer to this question. Some say that existence cradles myriads of worlds, so that every answer gets lived out in full. It is not for me to choose one belief or another. I must turn the key and open the door to each seeker, each traveler on their path.
Am I happy? Content? Longing? Afraid? Angry? Grateful? Well, I can ask you the same about your own life.
Yours is a wise reply. In my life, too, there is a time and a reason for each of these feelings. Being the Keeper of the Keys is a path. It is distinct from all other paths, yet bound up with each of them. In that sense, it is not different from any other.
You are not the first to ask why. I have no answer. I hear that the gods of each world would have the people believe that there is a ‘why’. They proclaim that there is a goal for every path they set, a benevolent reason for every fate they ordain, a justification for every curse and every blessing they bestow. But if they had to stand in front of someone who would weigh the reasons they give; if someone could judge the gods to be right or wrong, truthful or deceitful, mad or sane, then the gods would no longer be gods, would they?