Loe raamatut: «Приемная мама. Как я себе это представляла и как все оказалось на самом деле», lehekülg 4

Font:

Глава 5
Боевые действия

Главная моя проблема с Сашкой была не в Сашке, а во мне самой. Ну что Сашка! В свои одиннадцать лет она была на самом деле совсем маленькой. Она вела себя так, как умела, и это был не ее выбор, а стечение печальных обстоятельств.

Недавно я спросила у Сашки, почему она поначалу так много скандалила и так часто говорила мне «не хочу, не буду!».

– Не знаю! – сказала она.

– А все же? Если подумать? Почему надо было орать из-за любого пустяка?

– Ну, я просто так привыкла, – сказала Сашка. – Я привыкла драться. Если чего-то не хочу, надо драться и орать. Меня в больнице привязывали, если хотели сделать укол. А то я не давалась.

– Крутая! – сказала я.

Она была крутая, а я – нет. Я никогда не дралась и не орала. Моя вера в возможность договариваться и по сей день непробиваема. Ради мира я всегда была готова на уступки, пусть даже и чрезмерные. И в деле воспитания у меня было множество принципов. Ребенка надо любить любым. Ребенка важно уважать. Его интересы необходимо учитывать. (Я и у двухлетней Яси спрашивала в магазине, какая кофточка ей нравится больше: пусть учится выбирать!) Ни в коем случае нельзя сравнивать ребенка с другими – каждый уникален. Пока ребенок нетвердо стоит на ногах, его надо поддерживать. Интонации – только доброжелательные, доверительные. Смеяться над ребенком – это чудовищно. Если у ребенка есть болевые точки, с ними важно обходиться очень бережно. Детское самолюбие надо лелеять, детскую самооценку – повышать. Ведь дети абсолютно беззащитны.

С моими представлениями о жизни Сашка разобралась, кажется, за первые десять минут знакомства. Она со своей стороны считала, что главное – это сила. Сашкина оценка нашей диспозиции, если попробовать ее сформулировать, была примерно такой: «Моя новая мама – она очень хорошая, добрая. Но слабая. Так что командовать парадом буду я». Захват власти даже и не понадобился – я сама открыла Сашке все двери. Но от ее воцарения на троне нам всем стало очень не по себе. Власть надо было вернуть.

Так я анализирую ситуацию задним числом. А тогда у меня был более прикладной запрос: что же сделать, чтобы она хоть как-то меня слушалась?! На глобальное перевоспитание я не замахивалась – я и сейчас не знаю, насколько это возможно.

Драться и орать я бы все же никак не сдюжила. Знакомые говорили: «Тебе надо с ней как-то пожестче!» Как именно?! И куда при этом девать уважение, бережность, поддержку и прочие светлые идеалы? По-любому выходило, что принципы, которые очень неплохо работали с моими собственными детьми, с Сашей неактуальны. По крайней мере, в том виде, в котором я их выражаю. Ведь Сашка имела дело не с тем, что у меня в голове, а с моими словами и поступками.

Простите меня все те, кто считает, что, если обнимать приемного ребенка сто раз в день, жизнь наладится. Нет, она не налаживалась! С каждым моим поцелуем Сашка только укреплялась в своих боевых позициях: требовала все больше и скандалила все громче. Я чувствовала себя золотой рыбкой, которая устроилась к той самой старухе с разбитым корытом на побегушки, а в свободное от заказов время приплывает лизать своей новой хозяйке пятки.

И я стала делать то, что, по моим представлениям, делать с детьми ни в коем случае нельзя: прицельно бить по болевым точкам с целью коррекции деструктивного поведения.

Понятно было, что Сашке важно вписаться в новый мир, где она чувствовала себя не так уж уверенно, сколько бы ни хорохорилась. И я стала говорить ей, что вот с тем, с сем, с этим – она не впишется, нет. Когда Сашка лупила ногой скамейку или заборчик, ломала ветки и плевалась пожеванными листьями, я уже не объясняла ей, что нужно беречь природу и уважать чужой труд. Я говорила:

– Посмотри вокруг: никто ведь больше так себя не ведет. Все думают: что такое с этой девочкой? Из каких диких мест она приехала? Они там все лягаются, жуют листья и плюются?

Раньше сказать ребенку «все думают» было для меня абсолютным табу. Какие еще «все»? Мало ли кто и что думает, что нам за дело? Теперь я постоянно упоминала этих «всех думающих» – и как же отлично это работало!

Про драки я уже не повторяла, что это нехорошо. Я говорила:

– Ты знаешь, если ребенок постоянно дерется, все думают: а почему он такой агрессивный? Его, наверное, бьют дома?

На Сашкину грубую речь я больше не жаловалась и не причитала, как прежде, что мне противно ее слушать. Я говорила:

– Обычно по речи судят о человеке. Ты нахваталась этих слов в детдоме. Там много детей, родители которых сидят в тюрьме. Взрослые в таких семьях говорят на тюремном языке, поэтому и дети на нем говорят. Если ты будешь так выражаться, все будут думать: наверное, ее папа уголовник.

Такого рода сообщения имели прекрасный эффект. Сашка надувалась, но унималась.

К собственным детям метод кнута и пряника мною не применялся. Мне казалось, что он бы всех нас унизил, и я как-то обходилась без угроз и поощрений. Но в случае с Сашкой кнут и пряник оказались довольно действенной методой.

Не хочешь убираться? Окей, это твое право, я всецело уважаю твои желания. Но пока этот бардак не будет ликвидирован, ни одной новой вещи я тебе не куплю. Даже если тебе понадобятся контурные карты, а без них поставят «два» – прости, не куплю. И наоборот: ты хочешь лего? Давай так: ты читаешь книжку – я покупаю лего!

С собственными детьми линия «делай, как все» у меня была под запретом. Все делают, и ты должна – что за чушь? Ты можешь быть совсем другой. Но с Сашкой «делай, как все» запустилось в полную мощь. Ты не любишь школу и ненавидишь домашние задания? Но ведь все ходят в школу и делают домашку, чем ты отличаешься от других? Ненавидь, но делай. Тебе трудно учиться? Но другие-то учатся – чем ты хуже? И даже: «да ты же их всех старше, неужели тебе, такой смышленой девочке, слабо́ разобраться в том, в чем запросто разбираются младшие?».

Сашка очень самолюбива, и для нее «а слабо́?» оказалось вполне реальным вызовом. Какое-то время я дразнила ее тем, что ей просто слабо́ читать, она не умеет. Она злилась, но поддавалась. И в итоге стала читать довольно бегло – ну да, механически слепляя предложения, уныло бубня и не всегда въезжая в смысл, но хоть как-то!

Я никогда не дразнила собственных детей, я не дразнила никого на свете! Но Сашку я дразню постоянно. Эту манеру я взяла у своего сына Левика – у него флегматичный характер, и он поразительно уравновешенный человек, Сашкины выходки никак его не тревожили, однако с самого начала он сопровождал их язвительными комментариями. Не хочет убирать за собой со стола – о, это удачно, она бы непременно все разбила, это же целое искусство – донести тарелку до раковины и ловко ее туда засунуть. Кинула самокат посреди коридора – да нам повезло, занесла в дом, а могла ведь бросить на улице. Вылила на пол колу – отлично, отмоется даже въевшаяся грязь. Как-то я обсуждала с Левиком, счастлива ли с нами наша Саша, – он посмотрел на меня с недоумением и иронично сказал:

– Зря ты покупаешь ей всего один набор лего за раз. Так она счастлива только пять минут. Покупай хотя бы четыре – и целых двадцать минут счастья ей обеспечены.

Левик в свои шестнадцать лет так корректно ставил Сашку на место, оставаясь при этом неизменно доброжелательным, что его манера меня покорила. Занятно было и то, что Сашка совсем не обижалась, – она только злилась, фыркала и озадачивалась. А именно это нам и было нужно!

Безусловно, я чувствовала себя виноватой в том, что как-то многовато песочу нашу Сашу и маловато ее хвалю. Но в режиме язвительного общения она становилась все мягче и человечнее. А от похвал только грубела. При этом совсем ее не хвалить было бы гнусно: внимания Сашке очень хотелось, ласковые слова ее грели, и вообще она привязывалась ко мне все сильнее, она так долго скучала без мамы. И я старалась как-то хитро сочетать объятья и язвительность, нежность и холод. Сначала мне это было дико сложно, я перебирала то с тем, то с этим, но постепенно вошла в ритм и даже стала получать удовольствие. Хотя вымыть посуду мне и теперь гораздо проще самой – от постоянных маневров устаешь. Но усталость – это тоже неплохо: можно поныть, позлиться, устроить скандальчик. Никогда бы не подумала, что смогу так рассуждать, а вот надо же: с нашей Сашей я поняла, что иногда разборки очень бодрят.

Особенным пунктом в семейных отношениях для меня всегда была стабильность родителя. Родитель обязан быть спокойным, надежным, предсказуемым. Он не должен ныть и злиться, родитель – скала! Мне казалось, что для приемного ребенка это особенно важно. Выяснилось, однако, что и эта самая стабильность воспринимается Сашкой как моя слабость – она может вести себя как угодно, она спонтанна и непредсказуема, зато я езжу по своим рельсам как трамвай. Тогда же обнаружилось, что, если я вдруг съезжаю с этих рельсов – внезапно ухожу, не объясняя куда, закатываю на пустом месте скандал, целый день клею бессмысленные картинки или хотя бы надеваю что-то нестандартное, дурацкую шапку или разноцветные колготки, наша Саша преисполняется необъяснимым трепетом. А уж если я пообещала что-то сделать, а не сделала – ну это вообще! Идея, что мамаша не вполне контролируема и живет своей неведомой жизнью, совершенно обескураживала Сашку, и она становилась гораздо послушнее.

Конечно, я считала, что говорить с ребенком о возвращении в детдом – уже запредельный треш, и это категорически недопустимо. Однако в том, что касалось медицинской части наших проблем, а именно необходимости регулярно делать процедуры, никакие мои приемы не работали. Сашка бунтовала. И тут уже пришлось пустить в ход самую тяжелую артиллерию.

– Понимаешь, – сказала я, – когда я забирала тебя из детдома, состояние твоего здоровья было более благополучным. Выходит, что я не справляюсь, и, если следующие анализы будут совсем плохие, твой лечащий врач непременно позвонит в опеку. И, как бы мы с тобой ни упирались, тебя у меня заберут.

Новой семьей наша Саша очень дорожила – и с процедурами стало гораздо проще. А потом Сашка попала в больницу, и это так ее напугало, что она стала стараться следить за собой еще и для того, чтобы не угодить туда снова.

Собственно, еще одним правилом моего нового воспитательного стиля стал принцип: а пусть станет хуже! Я привыкла говорить детям: не делайте того-то, а то будет плохо. То есть всегда работала на предотвращение неприятностей. Но Сашка совершенно не слушала мои предостережения, я тарахтела впустую. И я подумала: да пусть уже наступит это «плохо»! Конечно, есть вещи, которые необходимо предотвращать в любом случае, – понятно, что нельзя позволить ребенку вывалиться из окна. Но, если ребенок ест то, что нельзя, пусть у него уже заболит живот. А если ребенок не хочет учиться, пусть уже нахватает двоек. Если двоек еще нет, а ты призываешь ребенка заниматься – выходит, что это нужно тебе, а не ему. Зато если двойки напрягают самого ребенка, ему можно сочувствовать, предлагать помощь – и это совсем другой расклад! Пусть наша Саша жжет траву и ее ругают прохожие – кто-нибудь да наорет так, что она испугается. Пусть она дерется – ведь неизбежна ситуация, когда ее сильно треснут в ответ, и ей станет не по себе. Конечно же, это случилось, и не раз.

– Я в него кинула снежком! – сердито говорила Сашка. – А он запустил в меня льдиной! Хорошо еще, что она сбоку меня задела. А если бы в нос попал?!

– Но ты же начала первой, – отвечала я.

– Мама, я в него запустила снежком, понимаешь? Мне хотелось поиграть! А он в меня запустил льдиной!

– Тебе хотелось поиграть, а ему – запустить в тебя льдиной. Как ты это говоришь: «Что же я могу поделать, если мне хочется драться?!» Что же он мог поделать, раз ему приспичило запустить в тебя льдиной?

– Тебе что, меня не жаль?!

– Почему, я тебе очень сочувствую, мне даже страшно представить, как это – когда в тебя запускают льдиной.

– И что, ты пожалуешься его родителям?

– С какой стати?

– Но он же запустил в меня льдиной!

– Так ты ведь первая начала.

– Но я-то кинула в него снежком!

– Слушай, если бы ты была тихая робкая девочка, которую все обижают, я бы, конечно, за тебя заступалась, жаловалась, скандалила и что угодно еще. Но ты же сама всех задираешь.

Сашка злилась, но дралась все меньше и меньше. Я отдала ее в секцию борьбы, чтобы она спускала пар там. Сначала ей нравилось, а со временем она стала все чаще прогуливать. И наконец спросила:

– А почему я вообще должна туда ходить?

– Ты не должна, – сказала я. – Но ты же любишь драться.

– Да я что-то уже разлюбила, – уныло сказала Сашка. – Что-то меня постоянно бьют, и в этом нет ничего веселого!

Зато наша Саша обнаружила, что ходить в город, в парки, в музеи – очень даже увлекательно! Произошло это после того, как я перестала ее с собой куда-либо звать. Мы собираемся куда-нибудь, а Сашке я говорю, что ей лучше остаться дома, ей ведь будет очень скучно там, куда мы пойдем.

– Почему это мне будет скучно? – возмущенно говорила Сашка. – Да ничего такого! Я хочу пойти!

– Но когда мы ходили в музей в прошлый раз, помнишь, ты все время ныла. И спрашивала, когда же мы оттуда выйдем.

– Так это когда было! А теперь мне очень даже интересно!

– Что тебе интересно?

– Все!

Я не знаю, действительно ли Сашке стало интересно или она так приспособилась к той реальности, в которой оказалась. Я не уверена и в том, что мои манипуляции нам так уж помогли – возможно, просто прошло время, Сашка привыкла к здешним правилам и успокоилась. Понятия не имею, что она на самом деле за человек. Да, она очень меняется, становится приветливой и домашней, но значит ли это, что теперь она больше похожа на настоящую себя, чем прежде? Может, она ведет себя так потому, что в этом режиме проще выживать? А через какое-то время наш мир снова пошатнется и такими простыми фокусами его уже не наладишь? Может, мне надо было вести себя иначе? Я не знаю. Живу настоящим, а там поглядим.

Глава 6
Две девочки: любовь и прочие неприятности

Когда я только думала о выборе ребенка, в Школе приемных родителей и опеке мне рекомендовали смотреть на детей младше собственных. Говорили, что чем больше разница в возрасте, тем лучше. Безусловно, это не лишено смысла. Когда вновь прибывший ребенок оказывается самым младшим, в идеале старшие ребята начинают его опекать, а он и рад. Сплошь и рядом случается, конечно, что никакая разница не спасает: старшие ревнуют и злятся, даже если изначально были настроены вполне благожелательно. Требовать от ближних бесконечной доброты и терпения все же не слишком разумно – ну да, надеешься на лучшее, а там уж как выходит. В любом случае мы нарушили рекомендуемый порядок: Саша была на десять лет старше одной моей дочки и всего на год младше другой.

Больше всего я боялась, что Сашка будет обижать маленькую Ясю. Мне чудились страшные сцены: она щипает ее, пока я не вижу, пугает, дразнит, прячет ее игрушки. Яся рыдает, а Сашка делает вид, что она тут ни при чем. Еще в детдоме меня предупреждали, что малышей Саша не любит. И я сама была свидетельницей – там же, в детдоме, – как она довольно сильно пнула пробегающую мимо малышку, – походя, просто по привычке (если бы задумалась, наверняка сдержалась бы, все же ей тогда хотелось производить хорошее впечатление). Так что за свою доверчивую Ясеньку я заранее очень переживала.

Как оказалось, совершенно зря. Никаких гадостей Сашка ей не делала. Видимо, она с самого начала решила для себя, что Яся – священное животное. И связываться с ней себе дороже, лучше ее просто избегать.

Меня волновало и то, как сама Яся примет большую новую девочку, но выяснилось, что она ее просто не замечает. В ее жизни мало что изменилось. Да, малышка выучила еще одно имя, но она не подходила к Сашке, ни о чем с ней не разговаривала, не предлагала поиграть. Девочки просто игнорировали друг друга. Раньше бы я думала, что такого рода игнорирование – болезненное и нездоровое явление. Ведь люди, живущие в одной квартире, не могут не взаимодействовать, иначе в этом будет какой-то надрыв. Но выяснилось, что еще как могут. И никакого тебе надрыва, вполне спокойные отношения. Да, Сашка ни разу за всю нашу совместную жизнь не взяла Ясю на руки, никогда и ничем с ней не занималась – она не провела с ней наедине и пары минут. Но Ясе и без этого хватает внимания, она не страдает.

Я беспокоилась и за старшего сына, шестнадцатилетнего Леву. Он был не в восторге от моих опекунских затей, тяготился общением с родной двенадцатилетней сестрой (Лея бойкая, общительная, приставучая, а Лева всегда погружен в себя), и я переживала, что его будет напрягать постоянное присутствие в доме еще одной активной девочки с не самым простым характером. Но оказалось, что Лева так поглощен своей жизнью и настолько занят своими делами, что тоже почти не заметил перемен. Его напрягала только моя взвинченность, а с Сашей он взаимодействовал, может, не слишком охотно, но вполне вежливо и мило. Помню, я попросила его сводить сестер в кино – и была уверена, что Лева откажет, ответив: «Да ну, скучно и жалко времени». Но он как-то запросто взял и сводил. И в дальнейшем у них с Сашкой совсем не было конфликтов – не могу вспомнить ни одного. Опекать ее Лева не рвался, особого интереса к ней не испытывал, над ее повадками иронизировал, но, если что-то надо – да пожалуйста, уроки проверит, велосипед вынесет, в бассейн отведет.

Так что для Левы и Яси привыкание к новой девочке прошло как по маслу – все оказалось лучше, чем я думала.

Зато моя старшая дочка Леечка, которая упоенно мечтала о новой сестре, миллион раз пересмотрела программу с Сашкиным участием, рассказывала мне о том, что влюбилась в нее с первого взгляда и видит во сне только ее, и фактически уговорила меня взять ее из детдома (сама бы я, может, и не решилась), радовалась ее появлению самое большее месяц. Лея так много себе придумала и вообразила, что разочарование было неизбежным – и превзошло своим размахом все мои опасения. Я пыталась предупреждать ее о том, что так будет, но какой прок стоять на пути у высоких чувств.

Возможно, во всем виноват еще и злосчастный переходный возраст с его поисками себя, перепадами настроений и общим расколбасом. Конечно же, психологи считают его отягчающим обстоятельством для принятия ребенка в семью, а мы не вняли советам переждать. Но у меня есть знакомые, у которых переходный возраст так и не закончился. А есть те, у которых его вроде и не было. В общем, как-то особо с ним носиться меня не тянуло.

Лея всегда была доброй, открытой, нежной, внимательной к другим. И со своей новой сестрой она поначалу взяла очень приятный тон, все ей рассказывала и показывала, была весела и участлива. На какое-то время девочки настолько сблизились, что спали в одной кровати, мылись в одной ванне и уверяли, что понимают друг друга без слов. Это было немного стремно, но в целом трогательно. Однако тогда же стало ясно, что это еще и довольно разрушительно: во-первых, в экстазе близости девочки в основном безудержно хохотали, прыгали, орали и крушили все вокруг. А во-вторых, эта близость достигалась колоссальной подстройкой Леи под Сашу. Лея стала говорить с Сашиными интонациями, переняла ее жесты и словечки, захотела так же одеваться и играть в те же игры, причем для обеих девочек все, что они делали, было явным регрессом, они скатились в своем поведении в детсадовский возраст. Если они не прыгали, то расчесывали куколок, кормили плюшевые игрушки, ползали на четвереньках, тявкая и мяукая, и наблюдать за ними было даже страшновато. Обеих хотелось встряхнуть, привести в чувство. Но девочки так сияли и так радостно говорили о том, что они теперь лучшие подруги…

Поначалу девочки настолько жгуче сливались, что я стала относиться к ним как к единому целому. Я так и стала их звать: девочки. «А где девочки? А что делают девочки?» Как если бы у них уже не было отдельных имен, занятий и дел. Вдобавок мне казалось важным подчеркивать их равенство – как будто я бы обижала Сашу, напоминая ей о том, что она с нами недавно. Все мы делали вид, что она для нас совершенно своя, что они с Леей чуть ли не близнецы. Теперь я думаю, что это было большой ошибкой. Детдомовские дети приучены к строжайшей иерархии, никакое равенство им неведомо, – убеждая Сашку в том, что она такая же, как Лея, я вовсе не поддержала ее морально, как надеялась, а чрезмерно раздула ее статус, укрепив ее властные позиции в нашей семье. Все чаще Сашка командовала Леей. А через какое-то время она вступила с ней в открыто конкурентные отношения, доказывая, что ничем не хуже – и уж точно сильнее.

Сашка стала грубить Лее, могла ее внезапно стукнуть, подставить ей подножку (и хохотать, как иначе), взять без спроса и испортить какие-то важные для той вещи, то есть делать все то, чего я так боялась по отношению к маленькой Ясе! А главное, она стала подставлять Лею в разговорах со мной. До какого-то момента девочки были едины: вместе хулиганили, вместе и отпирались, и даже выгораживали друг друга – это было симпатично. Но, укрепив свои собственные позиции, Сашка раз за разом стала сдавать свою новую сестру. Причем как-то хитро, пока той нет рядом: «Я вам этого не говорила, но Лея схватила бутылку с водой и собирается вылить ее из окна подъезда на соседского парня. А я нет! Я вообще была против! Я лучше чаю с вами попью! Обожаю пить с вами чай! Особенно вот так вдвоем». Я чувствовала, что происходит что-то не то, но не всегда могла разобраться в ситуации – меж тем получалось, что мы пьем чай, шутим, все так славно и интимно, а Лея тем временем ждет Сашку в условленном месте, обижается, что той долго нет, бежит домой ее искать и видит, что та никуда не спешит, а сладко воркует с ее мамой.

Лея оказалась ко всему этому совершенно не готова. Она прочитала много трогательных книжек про сироток и была настроена дружить и заботиться. Ее вырастили в той системе координат, когда воспитанная мартышка непременно должна предложить свой банан соседу. Помните этот мультик про мартышку, слоненка, удава, попугая и бабушку, которая занимается их воспитанием? Там не было ни слова о том, что же делать, если сосед ест первый, второй и третий из вежливо предложенных тобой бананов, а потом говорит: «А что у тебя еще есть? Тащи все, пригодится! А не притащишь, тресну». Ситуацию отягощало и то, что, когда девочки хулиганили вместе, я делала больше замечаний Лее. Имея в виду, что Саша может быть не в курсе наших правил, но от Леи-то я такого не ожидала. Девочки понимали это иначе: раз Саше позволено то, что не позволено Лее, значит, она куда более важная птица. Да и вообще она мне больше нравится. Я тогда часто говорила Сашке, как она мне нравится, – ну как же, важно ведь ее поддержать! Леечке я говорила о своих нежных чувствах двенадцать лет подряд, а тут мне нужно срочно наверстать упущенное. И вещей Сашке я покупала больше – у Леи-то все и так есть, а у Саши почти ничего нет. Конечно, хочется ее побаловать!

В итоге в какой-то момент моя нежная Леечка обреченно сказала мне, что, видимо, я давно имею к ней какие-то претензии, чем-то она меня не устраивает. И теперь я нашла ей замену. По всему видно, что Сашку я обожаю: что бы она ни вытворяла, все сходит ей с рук. Иное дело – Лея, ее я жучу за любую ерунду. Я покупаю приемной дочке штучки, которые не покупала кровной, и разрешаю Сашке то, чего никогда не разрешала Лее. Похоже, Лея мне уже не важна – ее место в моем сердце заняла Сашка. Я была ошарашена. Подобный расклад совершенно не входил в мои планы.

– Так Саша у нас пока немного гость, понимаешь? – сказала я. – А с гостями всегда больше церемонятся, чем с домашними. Ради них кладут красивую скатерть и вытаскивают спрятанную коробку конфет.

– А когда она уйдет? – спросила Лея. – Ну, раз она гость, она же должна уйти? А мы бы зажили по-прежнему.

– Да никогда она не уйдет, ты что! – ответила я.

– И что, моя жизнь навсегда превратилась в ад? Я теперь ее прислуга? Нет, я понимаю, что ее ты любишь больше, чем меня, но можно вы хотя бы не будете постоянно обниматься у меня на глазах?

Лея расплакалась, и ее невозможно было утешить.

Напоминать о том, что именно она влюбилась в Сашку с первого взгляда и уговаривала меня ее забрать, не было никакого смысла. Какая уж тут любовь, если на твое место в мамином сердце претендует твоя бывшая лучшая подруга, определившая тебя в подданные.

Я резко дала задний ход. При любом удобном случае стала подчеркивать, что Лея взрослее, ответственнее и я ей абсолютно доверяю. Я ее дольше знаю, люблю уже много лет, безмерно ценю и уважаю. Я стала разрешать и покупать кровной дочке больше, чем приемной. Поднимала ее по этой противной иерархической лестнице всеми возможными способами. Сашка надулась и смирилась. Лея немного подуспокоилась, но в ней будто что-то надломилось – вся эта история детской влюбленности с последующим разочарованием ее сильно невротизировала.

Характерно, что поначалу я очень боялась обидеть нашу приемную девочку и к любой ситуации, связанной с эмоциями, относилась как к крайне сложной. Я ставила себя на Сашино место, и мне казалось, что ее переполняют самые разные чувства. Собственно, как раз Лея с раннего детства была необыкновенно эмоциональна, впечатлительна и чувствительна, и я привыкла по умолчанию наделять такой же чувствительностью всех девочек. Выяснилось, однако, что у Саши вместо радуги эмоций есть две краски: черная (они против меня, я пугаюсь и злюсь) и белая (они за меня, я расслабляюсь и веселею) – ну и оттенки серого, когда скучно. Разговоры о сложных чувствах, переживаниях, привязанностях, влюбленностях, тонкостях отношений приводили ее в недоумение.

Увлекаться и как-то интересоваться людьми она в сущности не умела, любое взаимодействие строила на удобстве того или иного человека для ее целей – и прекрасно, надо сказать, выходило, без лишних-то сантиментов. Поэтому история о том, как разладились ее отношения с новой сестрой, для Сашки была прежде всего о том, что та сначала признавала ее лидерство, а потом перестала – разумеется, при поддержке мамаши, сама-то бы не отважилась. Обидеть Сашку было практически невозможно: оказалось, что самая заурядная обида составлена из множества эмоциональных красок, которых у нашей приемной девочки просто не было. Расплакаться – нет, никогда, ну только если сильно стукнут. Зато Лея бесконечно обижалась и плакала, и в большинстве случаев Сашка ее абсолютно не понимала.

Охарактеризовать взаимные чувства девочек на данном этапе мне трудно. Скажем так: они привыкли друг к другу, но с демонстративным облегчением выдыхают, когда им не нужно быть рядом. Между ними так много напряжения, что, кажется, можно заряжать батарейки. Но при этом иногда они друг без друга явно скучают – кто их поймет! Я до сих пор не знаю даже, что Сашка имеет в виду, когда говорит о том, как она меня любит, – видимо, что-то в духе «Слава тебе, о могущественный покровитель! Заботься обо мне получше и помни обо мне, когда делишь добычу!»

Можно порассуждать о том, что у людей вообще все не так просто с любовью. Но тут-то все как раз слишком просто. Безусловно, никакой Сашкиной вины в этом нет: с ней происходило так много плохого, что ее чувства притупились, иначе бы она не выжила. Перейти из режима выживания в режим обычной жизни ей очень трудно. Не тянуть на себя одеяло, уступать, делиться, просто замечать других – для нее это сложнейшие задачи. Я вижу, как она старается, борясь с инстинктивным желанием схватить лучший кусок и наподдать остальным. Победить это желание для Сашки – настоящий подвиг.

Изначально девочки жили в общей комнате, все делали вместе, находили у себя схожие черты, одинаково одевались и требовали, чтобы им покупали одно и то же. Сейчас они живут в разных комнатах и подчеркивают, насколько они непохожи. Они почти ничего не готовы делать вместе – ну разве только поиграть в мяч или настольные игры при условии, что есть и другие участники. Сашка ведет себя с Леей очень ровно – иногда грубовато, но в целом адекватно. Лея может в любой момент закатить скандал, в случайных Сашкиных словах и поступках она видит очередное покушение на свое место в мамином сердце и семейном гнезде, и разъясняющие беседы помогают далеко не всегда.

Но светлые минуты, конечно, случаются – иногда девочки мило болтают, играют и смеются. Ситуации Приключения (ура, мы заблудились!), Поручения (надо купить молоко, бананы и яблоки) или Тайны (что за странный человек сидит весь день на лавочке в нашем дворе?) превращают их в довольно сплоченную команду. А уж как их сближают страхи! Даже крошечный паук способен бросить девочек друг другу в объятья. Опять же – переходный возраст. Не теряю надежды, что, когда он пройдет, все наладится – с божьей помощью и при участии нашей собственной доброй воли.

Tasuta katkend on lõppenud.

Vanusepiirang:
16+
Ilmumiskuupäev Litres'is:
10 juuni 2021
Kirjutamise kuupäev:
2021
Objętość:
310 lk 1 illustratsioon
ISBN:
9785001394594
Allalaadimise formaat:
Tekst
Keskmine hinnang 4,2, põhineb 78 hinnangul
Tekst, helivorming on saadaval
Keskmine hinnang 4,5, põhineb 67 hinnangul
Tekst, helivorming on saadaval
Keskmine hinnang 4,2, põhineb 38 hinnangul
Tekst
Keskmine hinnang 4,4, põhineb 92 hinnangul
Tekst, helivorming on saadaval
Keskmine hinnang 4,7, põhineb 125 hinnangul
Tekst, helivorming on saadaval
Keskmine hinnang 4,7, põhineb 212 hinnangul